Читать книгу: «Астрея. Имперский символизм в XVI веке», страница 4

Часть II. Имперская реформа Тюдоров

Королева Елизавета I как Астрея

В прологе к пьесе Томаса Деккера «Старый Фортунат» встречаются два старика, которые, прежде чем предстать перед королевой, заводят следующий разговор:

– Вы путешествуете в храм Элизы?

– Так точно, к её храму несу я своё немощное тело. Одни зовут её Пандорой, другие Глорианой, иные Цинтией, иль Бельфебеей, иль Астреей, чтоб множеством имён представить качества, что дороги им. Но все те имена слагаются в одно божественное тело, как все те качества принадлежат одной душе.

– Я из её страны, и мы боготворим её под именем Элизы⁸⁴.

Эта беседа подразумевает, что королева Елизавета, как символ и небесный объект поклонения, предстаёт различным почитателям в разных аспектах и при этом не теряет своей целостности.

Нам было бы приятно знать, что существует некая нить Ариадны, способная провести нас через лабиринт елизаветинского символизма, исследование которого в изображениях королевы или в посвящённых ей стихах ставит много неразрешимых вопросов. Возможно, часть затруднений удалось бы прояснить через более полное изучение её имён; возможно, одни из них нам слишком хорошо знакомы, а о других мы имеем сравнительно мало понятия. К примеру, мы хорошо знаем её как богиню-луну Цинтию или Диану, тонко воспетую Беном Джонсоном как «королеву и охотницу, непорочную и справедливую» и неявно восхваляемую её адептами Рэли и Чапменом. Мы много слышали о Глориане и Бельфебее, центральных персонажах «Королевы фей» Спенсера. Но что насчёт Пандоры и Астреи? Какие «дорогие качества» выражают эти имена? Мы не будем останавливаться на Пандоре, а вот королева-дева Астрея станет предметом нашего исследования в настоящем эссе.

Классические и христианские интерпретации Астреи

В первой книге «Метаморфоз» Овидия есть известное описание четырёх эпох. В первый, золотой век под властью Сатурна люди собирали себе пищу, не прикладывая к этому труда, в условиях вечной весны. Все были добродетельны от природы, и повсюду на земле царил мир. После золотого века Сатурна наступил серебряный век Юпитера, когда вечная весна сменилась временами года. Людям впервые пришлось почувствовать жару и холод и начать трудиться на обработке земли. Третьим настал бронзовый век, он был суровее первых двух, но ещё не был нечестивым. И наконец, наступил век железный, давший волю злу. Стыд, правда и верность покинули землю. Жажда наживы толкнула людей за моря и заставила копаться в земле в поисках металлов. Затем пришла война и стала потрясать лязгающим оружием в окровавленных руках. Благочестие пало, и дева Астрея, последняя из бессмертных, покинула залитую кровью землю:

 
Victa iacet pietas, et virgo caede madentis
ultima caelestum terras Astraea reliquit⁸⁵.
 

Рис. 1. Гравюра из книги Гая Юлия Гигина (Hyginus, De Mundi et Sphere, Venice, 1502)

Овидий опирается на греческие источники. Традиция золотого века, намёком представленная у Гесиода⁸⁶, получила развитие в астрономической поэме древнегреческого поэта Арата при описании созвездия Девы, шестого знака зодиака⁸⁷. Арат объясняет, что когда дева Справедливость покинула мир в железном веке, она обрела пристанище на небе в виде созвездия Девы, и её фигура с колосом в руке сияет теперь на небосводе. Этот атрибут – virgo spicifera – воспроизводится затем всеми латинскими переводчиками и подражателями Арата. Созвездие традиционно было принято представлять в виде крылатой женщины с колосьями. Колосья обозначают положение Спики, самой яркой его звезды.

В целом, латинские поэты продолжали традицию отождествления Астреи, девы-справедливости золотого века, с созвездием Девы, знаком месяца августа. Например, у Сенеки есть слова о том, как «Астрее Лев вручает быстротечный год»⁸⁸, подразумевающие, что солнце в своём пути по зодиаку переходит из Льва в Деву. Елизаветинские поэты были знакомы с этой традицией и также уравнивали Астрею и Деву. Подтверждение этому можно легко найти у Спенсера. В процессии месяцев в седьмой песне «Королевы фей» август идёт в сопровождении Девы-Астреи:

 
The sixt was August, being rich arrayd
In garment all of gold downe to the ground
Yet rode he not, but led a louely Mayd
Forth by the lilly hand, the which was cround
With eares of corne, and full her hand was found;
That was the righteous Virgin, which of old
Liv'd here on earth, and plenty made abound;
But after Wrong was lov'd and Justice solde,
She left th' vnrighteous world and was to heauen extold⁸⁹.
(Шестым был август, богато облачённый
В одежды золотые до земли;
Он шёл пешком, ведя прекрасную девицу
За белу руку, в коей та держала
Колосья злаков горстью полной;
То была праведная Дева, что прежде
На земле жила и изобилие дарила.
Когда ж неправда восторжествовала, и справедливость продана была
Покинула неправедное место и вознеслась на небо).
 

А затем в самом начале «Сказки матушки Хаббард» мы узнаём, что:

 
It was the month in which the righteous Maid
That for disdaine of sinful world's upbraide,
Fled back to heaven, whence she was first conceived,
Into her silver bower the Sun received…
(То месяц был, в который праведная Дева,
Презревшая греховный мир
И в небо улетевшая, где некогда была зачата,
В серебряном своём дому встречает солнце…)
 

То есть это был август, месяц, в который солнце находится в созвездии Девы. И полную историю Девы-Астреи мы видим в начале пятой песни «Королевы фей», песне об Артегале или Справедливости:

 
Now when the world with sinne gan to abound,
Astraea loathing lenger here to space
Mongst wicked men, in whom no truth she found,
Return'd to heauen, whence she deriu'd her race;
Where she hath now an euerlasting place,
Mongst those twelue signes, which nightly we doe see.
The heauens bright-shining baudricke to enchace;
And is the Virgin, sixt in her degree,
And next her selfe her righteous ballance hanging bee⁹⁰.
(Теперь, когда весь мир погряз в грехе,
Астрея, не желая оставаться,
Средь злых людей, меж коих нету правды,
На небо вознеслась, откуда была родом,
И вечно пребывает там теперь
Средь знаков дюжины, что ночью наблюдаем мы на небе.
Сияющей небесной перевязи украшенье;
Она есть Дева, шестая по порядку,
И сразу рядом справедливые её весы).
 

Последние строки относятся к положению Девы в зодиаке, где она является шестым по счёту знаком между Львом и Весами.

Греческая астрономическая поэма Арата имела множество латинских подражателей и переводчиков. Её переводили Цицерон, Цезарь Германик и Фест Авиен. Она также повлияла и на работу Гигина. «Аратея» Германика описывает бегство Девы такой фразой⁹¹:

 
Deseruit properè terras iustissima virgo⁹².
 

Схолия на тексте «Аратеи» цитирует изложение мифа Девы-Астреи Нигидием Фигулом, проповедником неопифагореизма. Эта версия, похоже, пользовалась большой популярностью в Ренессансе⁹³. В ней вкратце рассказывается история бегства справедливой девы и говорится о том, как она обрела место на небе в награду за своё благочестие⁹⁴.

Астрономические поэмы и их комментаторы обсуждают различные родословные и меняющиеся аспекты Девы-Астреи. Происхождение Девы туманно: одни называют её дочерью Юпитера и Фемиды⁹⁵; другие – Астрея и Авроры; третьи зовут её дочерью Икария Эригоной, благочестивой девой, приведённой своей собакой к телу мёртвого отца. Её ассоциируют с несколькими божествами. Колосья в её руке предполагают, что она может быть Церерой. Иногда её также связывают с Венерой. Другие считают Деву Фортуной, поскольку её голова теряется среди звёзд⁹⁶. Было в ней что-то и от Исиды⁹⁷ (эту тему позднее развивал Марциан Капелла)⁹⁸, но из всех женских божеств более всего она напоминает Атаргатис⁹⁹, сирийскую богиню, почитавшуюся в Карфагене под именем Virgo Caelestis¹⁰⁰и ассоциировавшуюся с Уранией¹⁰¹, а также, как и Исида, с луной¹⁰². Справедливая дева, таким образом, представляет собой довольно сложный персонаж, плодовитый и в то же время бесплодный. Она правильна и благочестива, но одновременно несёт в себе восточные лунно-экстатические черты.

Своей наибольшей славой она обязана Вергилию. Вместе с Кумской сивиллой дева золотого века упоминается в самом начале знаменитой четвёртой эклоги. Вергилий пророчествует, что золотой век должен вот-вот наступить снова. Фактически он уже наступает в момент написания им этих строк. Дева грядёт к нам опять, грядёт Сатурново царство¹⁰³:

 
Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna.
 

История Запада никогда не забывала этих слов. Родится мальчик, продолжает поэт-пророк, «с которым на смену роду железному род золотой по земле расселится». Ему суждено будет править успокоенным миром, и в течение его жизни четыре эпохи пронесутся назад к золотому веку. Пусть он придёт скорее, молит Вергилий, и примет полагающиеся ему высшие почести, ибо весь мир ждёт его.

Вопрос о том, кого сам Вергилий имел в виду под мальчиком в этой эклоге, лежит за пределами нашей темы. В последующие века её прочитывали в свете дальнейшего развития истории и рассматривали в контексте восприятия Вергилия как пророка имперской миссии Рима. В шестой книге «Энеиды» Эней, путешествуя по аду в компании Кумской сивиллы, слышит из уст Анхиса пророчество о возвращении золотого века при Августе Цезаре.

 
Вот он, тот муж, о котором тебе возвещали так часто:
Август Цезарь, отцом божественным вскормленный, снова
Век вернёт золотой на Латинские пашни, где древле
Сам Сатурн был царём, и пределы державы продвинет,
Индов край покорив и страну гарамантов…¹⁰⁴
 

Золотой век – это правление Августа, возрождение при нём благочестия, мир и спокойствие в его вселенской империи. Таким образом, Дева-Астрея, справедливая и благочестивая девственница, чьё возвращение в четвёртой эклоге возвещает наступление золотого века империи, обретает римскую серьёзность облика. Она становится имперской девой.

О влияниях Девы можно узнать из астрологической поэмы Манилия, популярной в эпоху Ренессанса. Рождённым под её знаком она дарует красноречие и способности ко всем видам риторики, включая стенографию¹⁰⁵. Эти влияния, вероятно, определяются её связью с планетой Меркурий¹⁰⁶. Будучи девственницей, она при этом дарит плодородие, и Манилий находит это противоречие удивительным. В этической сфере она справедлива и разумна, а также благочестива и опытна в сакральных мистериях. Манилий в благородных тонах описывает деву золотого века, которую он называет Эригоной¹⁰⁷. В его строках чётко прослеживается ассоциирование девы, «кто царицей была в древнее время», со справедливостью и имперским правлением, и, вкупе с благочестием, это делает её подходящим объектом для государственного культа.

Любопытно, что одно из немногих, если не единственное, археологическое свидетельство культа Девы обнаружено на территории римской Британии. Префект когорты, базировавшейся в одиннадцатом форте вала Адриана в Нортумберленде во времена династии Северов (III век н. э.), сделал надпись, посвящённую Деве, в которой знакомая нам фигура, держащая свой обычный атрибут, хлебный колос (spicifera), предстаёт объектом синкретического поклонения, в котором слились карфагенская царица небес Virgo Caelestis с матерью богов Церерой и с сирийской богиней Атаргатис. При этом она не перестаёт оставаться справедливой девой золотого века, «создательницей правосудия и основательницей града»¹⁰⁸. Её почитание принимает государственную форму; она воплощает римскую гражданскую добродетель (Virtus) и мир (Pax), эти столь сильно акцентируемые черты римского имперского правления. Если бы елизаветинские археологи знали об этой надписи, они вполне могли бы ухватиться за неё как за античное обоснование государственного поклонения имперской деве Елизавете¹⁰⁹.

У славы четвёртой эклоги есть, конечно, и другая сторона. Этот гимн золотому веку империи был взят христианами как мессианское пророчество. Мальчик, пришествие которого он предсказывает, становится Христом, рождённым в царствование Августа. Под его духовным правлением сначала падёт греховное железное племя, а затем настанет золотой век христианского благочестия и справедливости. И дева, которая «грядёт» (Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna), становится не просто девой Астреей, возвращающейся на землю в новом золотом веке империи, но Девой Марией, Богоматерью и Царицей Небесной, чьё явление вместе с её божественным сыном знаменует начало христианской эры.

Насколько можно судить, первым человеком, подробно и публично заявившим о четвёртой эклоге как мессианском пророчестве, был император Константин. «Кто есть та грядущая дева?» – вопрошает император и сам отвечает на свой вопрос; она есть Непорочная Дева, Матерь Божья¹¹⁰. Свою христианскую интерпретацию эклоги император связывает с толкованием пророчеств сивиллы как также относящихся к пришествию Христа. Первый христианский император стремится как можно прочнее соединить имперские и христианские традиции; для этой цели используются cивиллы и Вергилий. Дева четвёртой эклоги христианизируется в Деву Марию, но сохраняет сильные имперские и языческие черты константинова христианства.

Лактанций не заходит так далеко, как его имперский повелитель. Он не утверждает прямо, что Дева есть Богоматерь, но связывает золотой век и справедливую деву с христианским благочестием в целом. Поэты учили, говорит он, что справедливость правила во времена Сатурна, а затем покинула землю. И это следует воспринимать не как поэтический вымысел, а как истину¹¹¹. В золотом веке люди открыто почитали Бога и вели скромную жизнь, «что присуще нашей вере». В последующие века благочестие стало вырождаться, пока, наконец, справедливая дева не покинула землю. Далее Лактанций продолжает:

Но Бог, как Родитель милосерднейший, с приближением конца времён послал вестника, чтобы восстановить тот минувший век и вернуть изгнанную справедливость … И вот возвратился образ того золотого времени, и возвращена была на землю справедливость, которая есть не что иное, как благочестивое и религиозное поклонение единственному Богу, но немногим она была дана¹¹².

Христианство есть золотой век, но это известно лишь немногим и скрыто от большинства. А посему людям не следует тщетно искать справедливость как некий образ, который должен сойти к ним с небес (здесь Лактанций, конечно, подразумевает возвращение с небес Девы-Астреи). Справедливость уже среди нас, и золотой век наступит в каждой отдельной душе, которая примет христианскую веру.

Станьте праведными и добрыми, и справедливость, которую вы ищете, сама пребудет с вами. Удалите из сердец ваших всякий дурной помысел, и тотчас к вам вернётся то золотое время. Вы никак не сможете обрести его иначе, как начав почитать истинного Бога¹¹³.

Здесь заложено основание для включения описания золотого века в язык христианского мистицизма. Изобилие вина и хлеба, мир среди животных, аромат пряностей станут метафорами чувств благочестивой души. Пасторальный язык четвёртой эклоги, удивительно близкий, как всегда отмечалось, языку иудейского пророка Исаии, может занять своё место с библейским гимном в словаре христианского мистицизма. Для Лактанция возвращение справедливой девы есть разновидность духовного состояния.

Святой Августин подходит к проблеме четвёртой эклоги более взвешенно. Он верит, что она действительно пророчествует о пришествии Христа, но что Вергилий лишь повторял предсказание Кумской сивиллы¹¹⁴ и сам не понимал, что говорит. Так была узаконена традиция мессианского характера эклоги.

Эта традиция была продолжена и в Средние века. Поэма каролингского епископа Теодульфа о «скрытых» в баснях языческих поэтов истинах, отчётливо представляет средневековую теорию внутренних христианских смыслов в античной поэзии. Она включает справедливую деву в число примеров языческих мифов, скрывающих под «ложной оболочкой» божественные истины¹¹⁵. Отождествление Девы с Богоматерью иногда заходило так далеко, что начинало влиять на символизм последней. Ряд образов представляет Богородицу в одеждах, покрытых колосьями. Это, как уже отмечалось¹¹⁶, было заимствованием Пречистой Девой колоса Девы-Астреи.

Исключительное значение имеет то, как подходил к этому вопросу Данте. В «Чистилище» Стаций говорит Вергилию, что принял христианство благодаря пророчеству в четвёртой эклоге, сделанному тем, кто не мог видеть собственного пути, но нёс огонь перед собою, чтобы осветить дорогу другим:

 
Ты был, как тот, кто за собой лампаду
Несёт в ночи и не себе даёт,
Но вслед идущим помощь и отраду,
Когда сказал: «Век обновленья ждёт:
Мир первых дней и правда – у порога,
И новый отрок близится с высот¹¹⁷.
 

Это было правильное августинианское прочтение эклоги как истинного мессианского пророчества, сделанного поэтом, не понимавшим до конца смысла своих слов. «Правда», стоящая «у порога», есть дева Астрея, в её пророческом образе, как данное в языческой поэзии указание на рождение Христа от Девы Марии.

Как мы уже видели, дантовская трактовка Астреи в «Монархии» явственно направлена на сакрализацию и христианизацию имперской идеи. Справедливая дева есть священная империя, оправданная сама по себе, поскольку она породила золотой век Августа, когда мир был наиболее близок к единству, и оправданная Богом, поскольку это был момент времени, выбранный Христом для пришествия в мир. Луна империи отражает свет, исходящий напрямую от солнца божественного одобрения. Справедливая дева становится девой имперской, святой и богоподобной. Кроме того, она ещё и дева отчётливо гибеллинских устремлений, которая смело ставит себя почти что вровень с папой. В некоторых письмах Данте она даже принимает образ реформисткой девы, чья миссия состоит в том, чтобы протестовать против пороков духовенства¹¹⁸.

Письмо к императору, в котором Данте связывал определённое имперское реформаторство с пророчеством Вергилия о возвращении девы Астреи, получило довольно широкое распространение благодаря тому, что было опубликовано на видном месте в книге такого популярного автора как Антон Франческо Дони. В 1547 г. Дони выпустил сборник писем и отрывков сочинений различных писателей¹¹⁹, среди которых были как знаменитые (Петрарка и Кола ди Риенцо), так и малоизвестные имена. Во многих из этих текстов высмеиваются пороки клира, и в некоторых обсуждается возможность реформы. Книга открывается письмом Данте к императору, и приводимая им цитата из Вергилия о возвращении Девы стоит на самой первой странице.

Имперские мотивы и символы, которые Кола ди Риенцо использовал в своём движении и которых мы вкратце коснулись выше, имели широкое распространение и повлияли на всё дальнейшее развитие событий. Движение Риенцо, проникнутое идеями в диапазоне от иоахимитского и францисканского мистицизма до веры в Мерлина¹²⁰ и другие пророчества и соединявшее всё это с глубоким научным преклонением перед древним Римом, удивительным образом спаивало в себе воедино языческие и христианские влияния. Его призывы ко всем городам и провинциям Италии участвовать в справедливости, мире (pax) и согласии (concordia), которые возрождённый Рим и духовное перерождение в святом духе понесут по миру, выдержаны в очень экстравагантном стиле. Тираны исчезнут в новом царствии справедливости, уничтоженные так же, как Юдифь уничтожила Олоферна¹¹²¹. Презренные имена гвельфов и гибеллинов будут выброшены в новой эпохе мира и единства^{122 22}. Он призывает Карла IV Богемского, как императора, повести обновлённый мир к новой эре «вселенского преобразования»¹²³. В другом письме Риенцо сокрушается о развращённости церкви и смертных грехах пап¹²⁴. А в одном из последующих цитирует знаменитую строчку¹²⁵ Iam redit et virgo, redeunt Saturnia regna, ассоциируя её со своей миссией.

Первое из торжеств, посвящённых его возведению в достоинство «Рыцаря Святого духа», состоялось 1 августа 1347 г. Риенцо придавал большое значение имперскому имени месяца, в который произошло это знаменательное событие его жизни, ассоциируемое им с пророчествами, относящимися к Деве и Весам¹²⁶. Накануне вечером он совершил ритуальное омовение в купели, где, по преданию, был крещён император Константин^{127 27}, подчеркнув тем самым христианскую сторону своей рыцарской и римской миссии.

Риенцо жаждал renovatio urbis, то есть возрождения Рима в сочетании с духовным возрождением, вдохновлённым святым духом. И потому его движение несло в себе элементы, ведущие и к Ренессансу, и к Реформации. Он верил, что время для renovatio пришло, и связывал свою уверенность с «периодом Феникса» в пять сотен лет¹²⁸. Похоже, ему было известно об использовании феникса в качестве символа renovatio в античности. Эта птица присутствует на монете Константина Великого, на одной из монет Константа I с девизом Felix Temporum Reparatio и на одной из монет Адриана с надписью Saeculum Aureum¹²⁹. Возвращение золотого века и возрождение феникса являются символами с параллельными значениями.