Читать книгу: «Лила Изуба: Голодные призраки», страница 2
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, Рокс. Тоя Багенге и Лика Камо наверняка контролируют ситуацию. Все не так страшно, поверь.
Рокс поглядела на неё с жалостью, но пересилила себя.
– Наверное, ты права, Лила. В любом случае, я иду с тобой.
***
Именно Рокс открыла для Лилы Изнанку библиотеки.
Детство Рокс Саеда прошло в квартале Абрафо. Дочь служащего Управления, она здесь росла и играла. Детей не пускали без родителей в большинство административных зданий квартала, но находится внутри библиотеки, в принципе, им не возбранялось.
Рокс обожала читать. Маленькие буквы казались маленькой псице волшебством, а залы библиотеки – волшебным замком. Он и снаружи казался ей таким, с его небесно синим мрамором стен и тянущимися ввысь шпилями.
Ей нравилось изучать самые дальние полки и залезать на самые дальние стеллажи.
И, конечно, как ребенку, ей нравилось открывать все спрятанные двери.
Дверей было множество. Больших и маленьких. Некоторые вели из одного читального зала в другой, из одной секции библиотеки в другую. Художественная литература сменялась технической, техническая сменялась естественными науками. Бесконечные полки и бесконечные стеллажи, толстый слой пыли на книгах самых глубоких полок. А вдоль стен уютные столики с яркими лампами, с обязательным ковриком рядом, на который можно было переместиться, если от долгого сидения на стуле затекал хвост.
Другие двери, низкие, тяжелые, часто покрытые плесенью, отворялись в иные места. Большинство из них работники библиотеки тоже видели и, как могли, очищали и отмывали. Двери быстро плесневели снова. За ними обнаруживались чуланы, крохотные и побольше, с отваливающейся штукатуркой, наполненные самым разнообразным хламом и старым оборудованием.
Но были и третьи. Которые открывались в иную бесконечность, с иными книгами.
Эти книги рассказывали то, что хотел посетитель. Не все, конечно. Почти все книги здесь были пусты и мертвы. И лишь некоторые из них умели рассказывать.
Маленькая псица обожала сказки про замки, принцесс и рыцарей. Она не совсем понимала, что это такое, и как выглядит. Но книги старались. Они наполнялись рисунками, доспехами, мечами, турнирами и принцессами в пышных платьях. И, конечно, драконами, похищающими принцесс. И, разумеется, рыцарями, их спасающими.
Когда она стала немного старше, то иногда рыцари вместо принцесс спасали драконов. А принцессы оставались ни с чем. Такие сказки ей тоже нравились.
С каждым прожитым годом псица становилась взрослее, выше и серьезнее. Замки чернели и покрывались копотью битв, все более жестоких. Драконы жгли города и превращали землю в пустошь. Одни армии уничтожали другие.
В переходном возрасте появились романы о любви. Любовь потрясала своей жестокостью и никогда не существовала без боли. Здесь секс ассоциировался только с насилием, а соперничество между самками только с выколотыми глазами.
Жестокость книг и их рассказы о власти возвели её юношеский максимализм в степень. Она начала собирать свою собственную банду.
А книги ей в этом помогали.
***
Как и в любую другую Изнанку, зайти на ту сторону библиотеки способны не все.
Избранными таких тери назвать нельзя. Скорее, это можно назвать проклятием.
Изнанка – мир мертвых, мир прошлого, мир несостоявшегося и состоявшегося будущего, но не мир настоящего. Единственное, что имеет в Изнанке отношение к настоящему, это высокая вероятность собственной смерти.
В Изнанке живая материя столь редка, что является желанной добычей для любого хищника. В одних пространствах Изнанки хищников мало, в других много. Все зависит от количества пищи.
Изнанка Тои Багенге – выжженный мир пустыни, где падальщики давно сдохли от голода, и где давно умершие смогли вновь создать для себя подобие жизни. Мир-осколок, мешанина из спутавшихся пространств, отторгнутая как больной орган своими здоровыми собратьями.
Изнанка Лики Камо – влажный тропический лес, миллион лет назад произраставший на месте города Эйоланда, когда ещё великий Арсин нес свои черные воды к далекому океану совсем по иному руслу, в сотнях километрах отсюда. Лес умер и высох в период столь страшной засухи, что великий Арсин превратился в ручеек. Он терпеливо восстанавливался, как может быть терпелив лес. Но предки суи вырубили его, выкорчевали пни и выжгли корни – как затем выкорчуют и выжгут их самих. С тех пор лес существует только в тени города, неразрывно связанный с ним, до доли секунды. И все умершие в Эйоланде попадают ненадолго именно сюда. А потом уходят дальше. Если их не съедают.
Изнанка Лилы Изуба – глубокий сырой подвал собственной библиотеки. Бесконечные и обреченные вечно гнить, стопки книг способны описать историю любого мира. И любого существа, которое жило или будет в нем жить. Это черный подвал всех миров. И так как любая история ужасна, подвал ужасен тоже. Он всегда стремится стать прошлым, а потому пережить его посещение почти невозможно.
Конечно, если ты не маленькая наивная псица, охотно верящая в ту правду, которую так извращенно превратили в ложь.
Когда-то Изнанка библиотеки принадлежала маленькой Рокс Саеда. Но Рокс давно выросла. Теперь Изнанка принадлежит юной рыси. Но сама Лила об этом пока не знает.
Рокс умеет различать тех, кто способен посещать Изнанку. Этот дар настолько естественен, что она о нем совсем не задумывается.
Глубины Библиотеки наполнены хищниками. Да и многие книги здесь являются падальщиками или паразитами. Хищников немного, потому как немного и жертв, но и они все же населяют библиотеку.
И чем глубже спускаешься вниз, чем более древние двери открываешь, тем хищников больше.
Они не добры и не злы. Но всегда голодны.
***
– Лила, это Тьер.
Крупная пума кивнул. Его равномерно коричневая шерсть была на два тона темнее меха Рокс. Над воротником кожаной черной безрукавки, застегнутой на все пуговицы, на шею заползало белое пятно манишки. Белая же шерсть покрывала и пальцы пума.
Молодой, примерно четырнадцати лет, он обладал красивыми, мускулистыми руками. Характерные для вида Хатано длинные ноги скрывались под плотными черными брюками из грубой ткани.
Левый глаз занимала коричневая, под цвет шерсти, повязка. Она плотно прилегала к глазнице, удерживаясь тонкими шнурками из кожи. Мех вокруг шнурков уже успел стереться, а значит, глаз он потерял уже давно.
Правый глаз смотрел непроницаемо и без эмоций. Но в самом облике Тьера проглядывала жестокость.
– А это Саймон.
Худой волк улыбнулся. Его хвост пару раз махнул в стороны, подчеркивая дружелюбие. Если Тьер выглядел как настоящий бандит, то Саймон больше смахивал на ученика старших классов, которого не помешало бы посадить на усиленный паёк.
– Парни, это Лила Изуба, начальник нашей экспедиции. Цель сегодняшней прогулки – обнаружить нужную информацию в подвалах библиотеки. К сожалению, эти подвалы опаснее, чем улицы города.
Она кивнула на военную амуницию, все ещё лежавшую на тележке.
– У Абрафо не нашлось своих солдат? – спросил Тьер. – И зачем тогда было брать Саймона? Он не боец.
Его голос оказался хриплым, словно царапающим воздух.
– В этом и состоит проблема. У Абрафо слишком много солдат. Например, чтобы перебить нас, Саблезубых. Но спуститься под библиотеку никто из них неспособен. И из всей нашей банды сможете только вы. Саймон умеет стрелять, а нам необходимы минимум трое тери, чтобы прикрывать Лилу.
– То есть, сегодня мы делаем грязную работу за Абрафо?
– Верно, милый. А зачем? Чтобы это нам зачлось в ближайшем будущем. А теперь разбирайте барахло.
Саблезубые быстро подогнали защитное снаряжение. Рокс оделась молча, привычными движениями. В детстве она не раз надевала полицейскую амуницию и играла оружием отца, пока тот пытался выспаться после тяжелой смены на улице. Тогда бронежилет и комплект щитков ей были слишком велики, но с годами садились все лучше, а оружие из громоздкого и неподъемного постепенно становилось все легче.
Тьер тоже имел дело с полицейским снаряжением, а потому справился сразу и без вопросов. Некоторые банды, в которых он состоял, убивали служащих Абрафо. Трофейное оружие Абрафо высоко ценилось в криминальном мире. По качеству изготовления и боевым характеристикам с ним мало что могло сравниться.
Вопросов от Саймона и вовсе не ожидалось. Волк понимал любое орудие смерти сразу, на инстинктивном уровне. На вид, вес и ощущения своих тонких подвижных пальцев.
Проверив свой автомат, он покачал головой.
– Что-то не так? – обратился к нему Тьер. В его голосе остро скользнула неприязнь. Саймона он недолюбливал. В том числе и за запах псины.
Волк пожал плечами, стараясь не смотреть Тьеру в глаза.
– Неподходящее оружие для закрытых помещений. Большие габариты, крупный калибр и небольшой боезапас.
– Заткнись, умник. Это лучшее, что сейчас есть в городе из оружия. Кроме тех новых винтовок, которые на днях появились. Кстати, а почему мы не взяли их, Рокс?
– Неизвестно, сколько времени мы пробудем внизу, и сколько патронов нам понадобится, – объяснила Рокс. – Раз Управление снабжает нас на халяву, лучше задействовать их ресурсы, чем исчерпать свои.
Рокс Саеда никак не могла унять свои нервы. Её грызло беспокойство об отце, не явившемся на встречу, и не отвечавшем на звонки. Она очень любила отца, и знала, что он тоже её любит, несмотря на её нелегкий характер.
Нутром она чувствовала и ситуацию вокруг Саблезубых. Псица понимала – ликвидация её банды со стороны Абрафо дело лишь времени. Начав с подпольной торговли оборудованием для слежки и подслушивания, банда Рокс как-то незаметно вышла и на рынок наркотиков. Вот тогда-то ей и понадобился Тьер Хатано, способный разобраться с конкурентами.
Первая партия наркоты появилась у них случайно. Один из клиентов расплатился. У него не оказалось денег, и он предложил Рокс новый порошок, только-только появившийся на улицах. Отсыпал с запасом – Саблезубые притащили ему из Харофу первоклассную электронику, и терять канал покупатель не хотел.
Рокс помнила, как её удивила вырученная за продажу наркоты сумма.
Она оказалась очень большой.
Поэтому, когда Саблезубым потребовались деньги на очередную крупную сделку с оборудованием, Рокс, не долго думая, взяла на реализацию именно наркоту.
С тех пор этот желтый порошок плотно вошел в её жизнь. В основном они торговали только им.
Начались уличные войны с другими бандами. Появился страх перед Абрафо.
А потом и перед Алексом Багенге.
Пока они сбывали перекупленную электронику, в случае ареста ей не грозило ничего, кроме испытательного срока. Перейдя на торговлю наркотиками, Рокс Саеда себе и своим подопечным подписала смертный приговор.
И теперь он висел над ней, буквально осязаемый, заставляя просыпаться ночами и лежать, холодея, во тьме.
В ожидании чужих шагов.
И даже желтый порошок не помогал ей уснуть.
Теперь же, в надежде на спасение, она бросилась помогать Лиле Изуба. Своей единственной подруге. В душе Рокс понимала – это уже не поможет. Но появилась возможность хотя бы на несколько часов избавиться от страха.
Все вместе они вошли в библиотеку, с оружием наизготовку.
Первой шла Рокс, за ней Лила и Саймон.
Замыкающий процессию Тьер осклабился псицам у стойки администрации. Те испуганно отшатнулись.
Тьер был красив. И одновременно отталкивал. Его жестокость привлекала к нему, и одновременно заставляла бояться.
Лишь Рокс его не боялась совсем.
А зря.
Пума не устраивало ни его место в банде, ни род деятельности Саблезубых. Коммерческую жилку Рокс он не ставил ни во что. Тьер считал, что силой они заберут себе больше территории на улицах, вместе с бизнесом тех, кого они оттуда выгонят.
А вот тело Рокс его вполне устраивало. Ему не всегда нравилось с ней трахаться, это верно. Но гораздо больше ему понравилось бы трахать её как хозяину.
Полновластному хозяину.
Иногда он представлял, как выбьет ей зубы и засунет ей в рот свой член. Как уже не раз проделывал такое в прошлом с проститутками.
До тех пор, пока один из сутенеров не вырезал ему глаз. И отрезал бы яйца, если бы Тьер не вспорол ему живот, и не удавил его собственными кишками.
Рокс нуждалась в таком как Тьер Хатано. Ей требовался боевик, способный наводить своей жестокостью ужас на конкурентов. И Тьер прекрасно выполнял свою роль.
Но она его не устраивала.
Ему самому хотелось командовать Саблезубыми. Ему слишком нравилась власть.
И потому идея спуститься в подвалы вместе с Рокс ему тоже понравилась. Потому что там от неё можно было избавиться.
А уж с Саймоном и этой чистюлей из Абрафо он потом управится.
***
Тень передвинул по шахматной доске ладью на три клетки вперед, прикрывая своего короля от угрозы. Тяжелая фигурка бесшумно заслонила своего владыку, принимая на себя предназначенный ему удар.
Опустевшее поле матово блестело в тусклом свете.
Они играли в тесной каморке, пыльной и затхлой, заваленной книгами, наполненной запахом тлена бумаги и древесины.
Большинство фигурок, вырезанных из зеленого и красного мрамора, с белым рисунком прожилок, аккуратно стояли рядом с доской, на очищенном от пыли пятачке.
Словно безмолвные зрители, они наблюдали за сражением.
Игроки берегли фигурки и доску. Их объединяла вместе только доска, с её цветными клетками, зелеными и красными полями, с черным кантом по краям. В слабом свете казалось, что игровое поле доски обрывается в пустоту.
Никогда они не играли две партии подряд.
Тень начал развивать атаку на короля противника, между делом пытаясь дотянуть единственную оставшуюся у него пешку до края поля и возродить из неё ферзя. Ферзь, стоявший тут же, рядом с полем, с философским спокойствием наблюдал за его попыткой.
Тень достиг в искусстве шахматной игры больших высот. Он играл с детства, играл сразу хорошо, вдумчиво, побеждая гораздо более опытных противников. Попав сюда, он отшлифовал свое искусство до совершенства.
Он мог бы писать книги по обучению искусству шахмат, о клеточной стратегии и тактике, об обманных маневрах и отвлекающих ударах, о поэзии правильных клеток и лаконичных до абсолюта тяжелых фигурок.
Но никогда и ни разу он не смог выиграть у Ободранного.
Здесь, в вечном тлене, в царстве бумажного распада и гниения, среди завалившихся стеллажей, чьи полки высохли настолько, что весили меньше его шахматных фигурок, лишь один Ободранный был его партнером по игре.
Он не был ни единственным обитателем здешнего мира, ни другом Тени. Более того, он был его давним врагом. Впрочем, та вражда, прежняя, давно уже сошла на нет. Со временем пришла вражда другая. Время, словно в насмешку, вновь развело их по разные стороны. В первой своей вражде они убили один другого. Враждовать сейчас, будучи мертвыми, им в полной мере уже не удавалось. Уничтожить друг друга они все равно не могли.
Раньше Тень считал себя диалектиком. Ободранного он не любил. Он был готов с ним воевать, но как воевать с мертвым, будучи сам мертвым, не имел понятия. В диалектике вопрос бытия и небытия однозначен. Однако оказалось, что не только самому можно существовать при обоих состояниях одновременно, но и часть мира вокруг тоже способна пребывать в подобном виде.
Поэтому Тень в диалектике разочаровался. Он пытался делать заметки о ней, критически разбирая её постулаты, но любая найденная им бумага быстро рассыпалась в пыль.
Ободранный поддерживал его философские беседы на тему бытия и небытия. Самому ему было все равно, но он любил и общество, и хорошую беседу в целом.
Они сидели друг напротив друга, глядя на фигурки.
Тень – черный, худой и высокий волк – смотрел задумчиво. Ободранный – с мертвым блеском красных пятен на рысьей шкуре, в неизменном грязном сюртуке и высоком цилиндре – со своей вечной улыбкой.
Тень сливался с любым темным углом. Он исчезал в темноте или даже сумраке, чтобы соткаться в соседнем, таком же темном углу. Чем больше он ел, тем более худым и голодным становился.
Ободранный же ухмылялся всегда. В день его смерти нож разрезал ему рот от одного уха с кисточкой до другого. Его шкуру содрали заживо, но потом он надел её обратно.
Впрочем, она так и не приросла.
Ободранный всегда выигрывал в шахматы. В своей досаде от поражений Тень иногда обвинял его в чтении мыслей. Ободранный притворно обижался. Читать мысли он не умел. Он никогда не говорил Тени, что на его месте легко мог бы оказаться и сам Тень, после их обоюдной смерти. Однако Ободранного все устраивало.
Приняв решение, Ободранный передвинул по доске слона. От резкого движения шкура на его шее разошлась, и вылезшая из прорехи мутная капля упала на доску. Окружающие фигурки запачкало.
Тень поморщился от брезгливости. Тут же из его лопнувшего уголка глаза желтая капля гноя заляпала другой край доски.
Ободранный хихикнул, и достал из нагрудного кармана сюртука на удивление чистый платок.
Где он ухитряется его стирать?– удивился про себя Тень.
Он подождал, пока его соперник оботрет фигурки и доску.
Ободранный спрятал платок обратно и, продолжая ухмыляться, уставился на Тень.
– Что? – неприязненно спросил тот.
– Чистоплюйство твое меня забавляет. В детстве ты таким не был.
– Много ты обо мне помнишь, ага, – огрызнулся Тень.
– Ну… – Ободранный закатил глаза, отчего его цилиндр съехал назад, и задумчиво потер подбородок. – Например, подпоить львицу-училку и трахнуть её, было исключительно твоей идеей.
– После того, как ты подсунул мне комиксы для взрослых!
– То есть, и здесь я виноват? – Ободранный картинно прижал лапы к груди. – Ещё скажи, что ты кончил раньше, чем в нее сунул, тоже по моей вине.
– Послушай, заткнись, а? Ну вот ты нашел что вспомнить.
– Просто напоминаю, что ты не всегда был таким ангелочком, какого любишь строить из себя теперь.
– Зато я никогда не был предателем!
– Да тебе просто не предлагали. Впрочем, коллаборационист из тебя вышел бы так себе.
– Ну а из тебя он получился такой, как надо!
– Верно, – ни мало не смутился Ободранный. – Пока ты меня не убил. Тоже мне, святой воин нашелся. Твой ход, герой.
И Тень снова проиграл.
Они ещё раз протерли фигурки и доску, аккуратно сложив их.
Внезапно, ножом разрезав воздух, из-за стеллажей донеслись чьи-то душераздирающие вопли.
Тень было рванулся, но Ободранный поймал его за руку.
– Брось, не успеешь.
И тут же крики стихли, сменившись вначале предсмертным хлюпаньем, а затем еле слышным сипением.
– Опять вешает? – хмуро спросил он Ободранного.
– Ага, – не стал отпираться тот.
– Где он их берет? Я совсем редко встречаю здесь живых. А твой Вешатель ловит их каждый день.
– На то он и существует. Ловить и вешать.
– Но зачем?
– Ты всегда спрашиваешь. И прекрасно знаешь ответ.
– Я не понимаю его.
– Ты не хочешь понимать. Ты строишь из себя святого, а из меня монстра. Тебе так удобнее существовать. Да, я монстр. Но именно ты создал это место, эту изнанку всех без исключения миров. Чтобы поймать меня, ты применил тот самый древний артефакт. И все бы обошлось, если бы ты просто меня застрелил. Но ты завершил ритуал, и создал вот это.
Ободранный снял с головы цилиндр и обвел им ветхие полки. Его рысьи уши поднялись, подчеркивая жест.
– Ты обречен скитаться здесь вечно, Тень. И твоего имени никто не сможет вспомнить и произнести вслух. Даже я забыл его. Ты оказался слишком труслив в свое время.
Тень сжался в комок. Правда причиняла ему почти физическую боль.
Ухмылка Ободранного стала ещё более гадкой.
– Ну иди, иди, посмотри. Может чего-нибудь осталось.
Тень сжался ещё больше.
– Нет, – пробормотал он. – Не хочу.
– Хочешь, хочешь, – тон Ободранного стал ласковым, и одновременно брезгливым. – Давай же.
Волк задрожал. Из его пальцев высунулись когти. Запрокинув голову, он завыл, пытаясь отогнать свою безысходность и свой голод. Затем, не в силах более сдерживаться, вскочил и бросился в распахнутую дверь.
– Беги, беги, – сказал Ободранный ему вслед, поднимаясь сам и прихватывая с собой шахматную доску. – Только не успеешь. Здесь и без тебя падальщиков хватает.
Он потянулся. Сюртук на его спине разошелся. Под ним что-то зашуршало, затрепетало, будто стараясь распрямиться. Затем успокоилось. Прореха в сюртуке вновь затянулась.
При жизни Пилат Изуба имел почти все. При смерти Ободранный тоже имел почти все. Но ни при жизни, ни при смерти, ему так и не довелось испытать ощущений полета. Это было единственное, о чем он желал.
В его жизни не было самолетов. А после смерти ему достались низкие потолки, нависающие над стеллажами, да узкие проходы.
Но он не считал это несправедливостью. Он и сам всегда любил пошутить.
***
Голова раскалывалась. Наверное, из-за этого он и очнулся.
Улисс Мэйтата очень, очень хотел умереть. Закрыв глаза после ухода безумного леопарда Алекса, он желал больше никогда их не открывать.
Ему было горько, тоскливо и больно.
Психоделический диссонанс, в который поверг его сознание Алекс, едва не прикончил Улиссу разум.
Нехотя он открыл глаза. Он сидел все там же, прислонившись к бетонному блоку спиной, в окружении автоматных гильз и разорванных тел сослуживцев. Напротив, у его ног, лежала оторванная голова Рэм. Она таращилась на него пустыми мертвыми глазами.
Солнце уже скрылось за зданиями. Воздух был недвижим и совсем не доносил привычной прохлады с великого Арсина, несущего свои черные воды.
Улисс вспомнил, как Алекс рассказывал ему о своих мечтах. О том, как не хотел никого убивать. Леопард мечтал совсем об ином. Он мечтал жить на берегу моря, вдыхать его соленый аромат, плавать на лодке, ловить рыбу, играть с китами, а по ночам смотреть в телескоп на звёзды. Но никогда в своей жизни убийца не видел ни моря, ни даже телескопа.
И жалел об этом, не в силах бросить то, чем так не хотел заниматься.
Улисс в детстве мечтал стать полицейским. Он не был умным. Он был самым обыкновенным енотом. Но мечтал стать именно полицейским. И, как и у Алекса, его мечты не сбылись.
Он с трудом встал. Конечности не слушались. Ему пришлось постоять с минуту, прежде чем спала темная пелена, окутавшая его голову от смены позы. Затем Улисс подошел к стене, у которой лежали армейские рюкзаки его товарищей. Они сложили их сюда перед боем, намереваясь расправиться с психопатом Алексом Багенге.
Вместо этого Алекс легко, будто походя, сам расправился с ними.
Улисс достал из аптечки шприц-тюбик с обезболивающим. Покрутил его в руках, раздумывая. Потом все же снял колпачок, задрал рукав куртки и загнал иглу себе в плечо, выдавливая содержимое.
Жить он больше не хотел. Жизнь без возможности исполнить свою мечту теперь не имела для него смысла. У него оставался лишь последний долг.
Действительно, подумал он. Последний долг перед лейтенантом. Единственное, что все ещё держало его в мире живых.
Теперь Улисс понимал, после слов Алекса о своих мечтах, что его представление об успешной службе в клане Жерло были лишь иллюзией. Оно не имело ничего общего с теми мыслями о защите общества, которые возникали когда-то в его детской голове. Он стал хорошим солдатом, потому что старался им стать. Но одновременно он похоронил и предал свою мечту.
Как похоронил и предал свою мечту леопард Алекс Багенге, превратившись в чудовище. Улисс не хотел для себя ни подобного конца, ни смерти ради интересов Фрей Мэйтата.
Ведь какой простой выбор, размышлял он. Либо ты отказываешься от своих мечтаний и живешь по тем правилам, по которым тебе приказывают жить; либо умираешь в нищете и голоде. Его родители гордились им, когда он стал солдатом клана. Сам он теперь едва ли не презирал себя.
Насколько мир стал бы лучше, если бы Алекс стал астрономом и играл с китами? И насколько лучше стал бы Эйоланд, если бы Улисс защищал его граждан, а не запугивал их на улице автоматом?
Улисс подобрал голову Рэм и упаковал её в ранец. Затем собрал с убитых товарищей остатки боекомплекта и разыскал свое оружие. Подумав, снял с тела Рэм пистолетную кобуру и вложил в нее пистолет, валявшийся неподалеку.
Подогнав кобуру и накинув рюкзак, он направился к выходу из тупика. Ему предстояло долгое возвращение по ночному городу. Он не знал, сколько оно займет времени, и кого он повстречает первыми – боевиков клана Жерло, которые отвезут его на базу, или местную шпану, которая попытается его ограбить.
Но куда именно он хотел вернуться, Улисс не знал.
Выхода со строительной площадки он не нашел. Он кружил и кружил среди разбитых бетонных плит и оскаленных челюстей ржавой арматуры. Кружил, пока не отчаялся.
Птицы уже начали слетаться на трупы. На площадку спускалась темнота, быстро, словно накинутое на клетку покрывало.
Странно, что не приехала полиция. Эта мысль постучалась в голову Улисса отстраненно и робко, как стучаться в дверь чужой спальни. Ему не нравились очертания окружающих его стен и бетонных блоков. Они плыли и колебались серыми тенями. Смрад разорванных тел разбавлялся странной смесью запахов, большинство которых енот чувствовал в своей жизни впервые. Запах был густым, терпким, влажным, землистым и сладким.
Однажды Улисс видел растение в горшке, случайно, когда заходил в кабинет Рэм Мэйтата с поручением. Высокое, вполовину его роста, толстыми мясистыми листьями оно тянулось к окошку, будто стараясь выдавить стекло и вылезти наружу.
И сейчас пахло так, словно вокруг него тянулись ввысь тысячи таких растений.
Под шум раздираемой твердыми клювами плоти, Улисс надел на голову фонарик. Луч теплого света пронзил мрак и уперся в кирпичную стену старого склада, мимо которого он сегодня прошел уже не менее десяти раз.
Вот только на этот раз он разглядел в стене дверь. Низкую, но широкую, окованную покрасневшим от времени железом.
Все же я умер, подумал он. Вот как она выглядит, моя последняя дверь. Дверь, за которой меня поджидает Ничто.
Две птицы, боровшиеся друг с другом за кусок кишки, не обратили на него никакого внимания, когда он прошел мимо.
Подойдя к двери, Улисс потянул её, но она не шелохнулась. Тогда он толкнул вперед, почувствовав её вес.
Тяжело, но беззвучно, дверь распахнулась. Темноту ее проема луч фонаря преодолеть не смог.
Вот и она, подумал Улисс, настоящая смерть.
И, не колеблясь, шагнул во тьму.
***
Улисс оказался в узком коридоре с панелями из заплесневелых досок и низким сырым потолком. Он переключил фонарь на более мощный режим и высветил в конце коридора ещё одну дверь.
Коридор был пуст. И, несмотря на сырость, не имел запаха. Словно его наполнял стерильный воздух.
Улисс вынул из кобуры пистолет и принюхался к нему. Тоже ничего. Тот не пах ничем – ни железом, ни смазкой, ни порохом.
Наверное, так и должно быть, подумал он. Предбанник в Небытие. Как он должен пахнуть? Никак, все верно.
Он проверил обойму, дослал патрон и сдвинул флажок предохранителя. Затем направился к двери в конце коридора.
Его боль уже ушла, подчиняясь действию инъекции. А может, здесь его боль тоже не могла существовать, как и запахи?
В его душе осталось лишь ощущение безысходности, сжимающей горло.
Его не переполняла ненависть к Алексу. Ненависть – самое мучительное чувство, съедающее душу. Быстрее нее обгладывает душу только зависть. Но Улисс не ненавидел Алекса, и тем более не завидовал ему. Завидовать леопарду мог только ещё больший безумец, чем он сам.
Вторую дверь он открыл с трудом, плечом помогая ей провернуться на ржавых петлях. Её скрип разнесся стоном на одной ноте, протяжной и мерзкой.
Перешагивая через порог, он заметил лежавший на полу обрывок бумаги. Он осмотрелся, прежде чем подобрать его.
Улисс вышел в просторный зал со стеллажами, заставленными книгами. Их бесконечные ряды уходили вдаль, вероятно к другой стене, которую он сейчас не видел.
В зале имелся свет – хотя его источника он понять не смог. Свет не был ярким, но достаточным, чтобы хорошо ориентироваться.
Он выключил фонарь и поднял с полу листок. Тот оказался перечеркнутым и пожеванным с одной стороны, будто некто пытался его съесть.
Улисс не очень хорошо читал, но все же смог разобрать слова, напечатанные витиеватым шрифтом.
…
Передвигайся тихо и осторожно. Соблюдай тишину.
Если неподалеку кто-то кричит, не двигайся и молчи. Соблюдай тишину.
Вынимая с полки книгу, будь осмотрителен. Некоторые из них могут тебя укусить.
Если тебя укусила книга, не кричи. Соблюдай тишину. Промой рану – некоторые книги заразны.…
Он поразмыслил, хочется ли ему брать с полок книги. Улисс чувствовал на себе их взгляд – бездушный и голодный, выжидательный, с капающей меж корешков слюной. Некоторые книги светились зеленоватым светом, выделяясь в темноте. Возможно, они несли в себе яд, и таким образом предупреждали об опасности. Другие книги валялись на полу, и темная плесень пожирала их, превращая в однообразную массу.
Желания трогать книги у него не возникло.
Сжимая пистолет двумя руками, опустив ствол вниз, Улисс короткими шагами, мягко, в линию – так, как их, солдат клана Жерло, обучала Рэм – направился меж стеллажей, намереваясь достигнуть противоположной стороны зала.
Ни запахов, ни холода, ни тепла. Лишь едва слышимый звук его шагов. Он оглянулся. Отпечатки его лап прекрасно виднелись в тонком слое пыли, покрывавшем напольную плитку.
Спустя вечность он добрался до противоположной стены. Здесь громоздились несколько сваленных друг на друга стеллажей без книг. За ними угадывались очертания проема, на этот раз без двери.
Улисс бросил взгляд на хронометр. Он двигался по залу ровно девять минут и тридцать секунд. Как хороший солдат, он прекрасно знал свою скорость перемещения. Он прошел около четырехсот метров, что наделяло зал с книгами очень большими размерами. А здание, в котором тот располагался – размерами и вовсе немыслимыми.
Одной рукой он оттащил стеллажи от дверного проема. Те оказались на удивление легкими. Древесина крошилась под его пальцами, образуя облачка пыли, висевшие в воздухе.
Когда он закончил, до его ушей донесся чей-то вопль. В нем Улисс отчетливо различил отчаяние и обреченность.
Не колеблясь, он быстро двинулся вдоль очередного бесконечного ряда полок, держа наготове пистолет.
Крик повторялся, с каждым разом становясь все отчаяннее и безумней. Тот, кто издавал крики, сопротивлялся.
Улисс побежал, боясь опоздать. Вопли перешли в хрипение, но он уже слышал, как бьется о пол чье-то тело, а потому знал, куда именно ему следует бежать.
И запах. Он почуял запах свежей крови и испражнений, только что покинувших чрево. На фоне полного отсутствия запахов иных, этот бил, словно нож, остро и болезненно, до липкого привкуса во рту.
Ствол пистолета нырнул в комнату первым, за долю секунды до него самого. Палец нажал на курок сразу, как только мишень появилась в его поле зрения.
Комната оказалась освещена лучше того широкого проема с полками книг, между которых он только что бежал. Казалось, здесь светился сам воздух.
