Читать книгу: «Костя в школе. Класс 9-й», страница 2

Несчастье

Через день, в пятницу, Ваня Долгов приехал в Москву на неделю по каким-то делам, и мы встретились вчетвером – он, я, Никита и Маруся.

Плохое предчувствие засело у меня ещё накануне, когда он радостно сообщил о своих планах. И не отпускало, сколько я себя ни успокаивал. В четверг зарядил такой ливень, что мы с Марусей решили отдохнуть от прогулок, а после обеда я отправился на тренировку.

В пятницу дождь прекратился, похолодало, а я не надел шарф, о чём очень жалел. Мы втроём ждали Ваню у Старого Арбата. Я с завистью смотрел на пассажиров уютного экскурсионного автобуса – вот бы залезть туда и кататься на втором этаже до самого вечера.

Помню как сейчас тот славный момент, когда Ваня выскочил из подземного перехода и, засветившись от радости, устремился к нам. Я тоже был очень рад его видеть, но как же засосало под ложечкой…

Ваня вырос, возмужал. Мне пришлось вытащить шею из плеч, чтобы сократить разницу в росте. Его непослушная шевелюра соломенного цвета неизменно напоминала о лете. В августе он ездил в Мариуполь и другие города Донбасса, помогал гуманитарной миссии в качестве грузчика. Рассказывал об удивительных людях, встреченных там. Мы слушали его раскрыв рты. Будь я девочкой, сам бы в него влюбился – такой независимый, сильный, взрослый и при этом ни капли не зазнайка.

– Как там Ника? Не удалось повидаться? – поинтересовалась Маруся.

Ваня рассказал, что её семья переехала в Европу и с тех пор она не звонит. Он узнал через общих знакомых, что они обосновались в Германии.

– Может, потеряла твой номер? – предположила Маруся.

Ваня усмехнулся.

– Естественно, мы знаем их наизусть.

И мы хором вздохнули.

После встречи я проводил Марусю до дома – она явно была под впечатлением. Всю дорогу только о Ване и говорила.

Это был вечер пятницы. На выходных мы не встретились – она с семьёй уехала за город на все три дня (включая перенесённый на понедельник выходной). Я всеми силами гнал плохие мысли, уговаривал себя, что всё в порядке, и одновременно морально готовился к худшему.

Во вторник я шёл в школу с тяжёлым сердцем, но ещё не потеряв надежду. Мне сразу показалось, что Маруся смотрит виновато и вообще, несмотря на весёлое настроение, старается не встретиться со мной взглядом. И я решил не навязываться. На переменах ходил играть в баскетбол. Всё равно после уроков никуда не деться.

– Ну что, идём? – сказал я спокойно в раздевалке, будто ничего не заметил и в глубине души надеясь, что ничего и не случилось.

– Кость, – её тон и страдальческий вид уже не оставляли надежды. – Не могу я встречаться с одним, а думать о другом, – выпалила она.

«Вот и всё», – подумал я. Забросил рюкзак на плечо и молча ушёл.

Я возвращался домой в каком-то онемении, ничего не чувствуя и не замечая. В автобусе бабушка долго пыталась обратить моё внимание на открытый рюкзак.

– Молодой человек, сумка открыта, – говорила она.

– Что? – переспрашивал я.

– Сумка открыта, вывалится что… – продолжала она. – У моего внучка ботики так выскочили, отцу пришлось к чёрту на кулички за ними ехать.

Я снисходительно смотрел на неё как на безобидную умалишённую.

– Ты глухой, что ли? – так же снисходительно посмотрела и она.

Сумасшедшие так не смотрят. Наверное. Я вроде раньше не видел сумасшедших.

– Что над пожилым человеком издеваешься? – обратилась ко мне сидящая рядом с ней женщина. – Рюкзак закрой, тебе говорят.

– А-а, спасибо, – кивнул я, не почувствовав ни обиды, ни раздражения из-за этого ничем не заслуженного наезда.

Бабушка с женщиной переглянулись и вздохнули с сочувствием.

А когда я пришёл домой и разулся, с удивлением обнаружил, что один из носков насквозь мокрый – видимо, я черпнул воды в глубокой луже. Но когда? Я и луж-то не помнил.

В остальном я вёл себя как обычно, мама даже ничего не заметила. Всё на автомате, без остановки. Ночью уснул, как ни странно, быстро – вырубился и проспал до утра. Проснувшись, хотел уверить себя, что это сон, но снов я не помнил, а её слова будто въелись в память.

Решил, что в школу не пойду, вспомнил о контрольной по алгебре – только я ведь не готовился. Или готовился? До чего ж мне было параллельно на контрольные, оценки и прочее.

А с другой стороны, не пойду – Маруся возомнит что-нибудь. Она и так себя грызёт, ясное дело. Надо идти и делать вид, что всё окей, справляюсь.

И я пошёл, и поздоровался, и даже контрольную написал. Удивлялся, насколько ясная голова стала – ничего лишнего, всё по делу. А когда дела для неё нет, то же онемение и автомат. И Никита ничего не заметил! Чудеса! Мир мой рухнул, а никто не замечает. Может, оно и к лучшему. Начни кто-нибудь утешать, может, и правда расклеился бы. А Маруся прям несчастная-разнесчастная, виноватая-превиноватая. Глаз не поднимает, у доски голос дрожит. Так и прошла короткая неделя: ни мне, ни ей лучше не становилось.

Ну, думаю, надо бы облегчить ей муки совести. И тут, как по заказу, в спортзале к нам с Никитой две девочки из 10-го попросились играть. Одна из них – Вика. Полная противоположность Маруси: глаза и брови чёрные, волосы и губы красные, уверенная в себе на 100 или даже 150%. Я её до этого видел с разными мальчиками из 10-го и 11-го классов.

– На следующей перемене на том же месте, – подмигнув, сказала она нам, когда прозвенел звонок.

– А у нас сейчас последний урок, – ответили мы.

– Всё равно приходите.

И нам как-то неудобно было не прийти. И когда с очередным звонком мы собрались прощаться, она вдруг обратилась к подруге:

– Не пойду я на химию, прогуляюсь с мальчиками.

Мы не возражали.

Хорошо помню тот противный день, 13-е ноября: ветрено, сыро, серо… И мы с Никиткой тащимся за Викой, как последние дураки. Я в расстёгнутой куртке, без шапки, хихикаю, даже не пытаясь вникнуть в её рассказ, так как от ветра заложило уши.

Уже во вторник она как-то узнала мой телефон и написала прямо на уроке, что они с подругой ждут нас в спортзале.

Я показал Никите, он удивился:

– Вика, конечно, огонь, но как же Маруся?

– Ты ж всегда был против отличниц, – напомнил я.

– Ну, это для себя.

– Да ладно, не волнуйся. Всё кончено, и я тут ни при чём.

– Не может быть! – не поверил Никита.

И по дороге в спортзал я ему всё рассказал.

– Ну и фиг с ней, – разозлился Никита на Марусю. – Тоже мне! Тогда, конечно, правильно – покажи ей, что невелика потеря.

«Если бы – невелика», – вздохнул я про себя.

На третий день Вика сама меня поцеловала прям посреди улицы, да так, что мало не показалось.

Мне одновременно и льстили эти отношения, и напрягали. Не сказать, чтоб на переменах я сильно стремился в спортзал, регулярно находил отмазки, а на собственную физру специально опоздал и получил от Бочки наказание в виде пятнадцати подтягиваний, за которое был ему премного благодарен.

Зачем же в пятницу я задержался с Викой в школьном дворе, несмотря на жуткий холод? Зачем хотел показать Марусе, что не страдаю? Чтоб она не терзалась или… наоборот? Сейчас мне уже трудно вспомнить, да и не хочется. Я сидел на ограде газона, Вика стояла напротив, положив мне руки на плечи, когда я краем глаза заметил выходящую из школы Марусю. Я делал вид, что не вижу её, смотрел на Вику. Маруся быстро прошла мимо, мне захотелось оттолкнуть Вику, вместо этого я пожаловался на головную боль и сказал, что пойду домой. На душе было тяжело, как если бы я совершил какую-то подлость. Но ведь ничего предосудительного я не сделал! Придя домой, я по пустячному поводу нахамил и маме, и папе. И даже прикрикнул на Анюту. Пообедав, ушёл на футболку и колотил по воротам до посинения.

В субботу Вика напросилась на матч. И хотя я мощно всех расталкивал и не менее мощно прикладывался к мячу, мы с треском его проиграли. И ребята в раздевалке требовали вернуть бывшую девочку, хоть она, конечно, и не так крута, как новая. Я смеялся.

На следующей неделе Маруси не было, я стал ещё реже ходить в спортзал. Безрадостные серые дни казались бесконечными. Между уроками, проходившими в одном кабинете, я вообще не двигался с места. Никита пытался меня растолкать, но безуспешно. Вергилия бросала в мою сторону сочувствующие взгляды, Клещики подходили побороться на руках, и даже Даня как-то подсел и ни с того ни с сего поведал, что отец уже полгода в завязке.

– Ты вдохновил? – проявил я интерес.

Даня покачал головой.

– Товарищ на войне погиб. Батя, как узнал, в запой ушёл, чуть ласты не склеил, а тот ему во сне явился и что-то строгое сказал. И всё, с тех пор не притрагивается.

– Чудеса, – подивился я.

– Да, только я теперь боюсь о своих планах заикнуться.

– Ты про службу?

Даня кивнул.

– Понимаю.

После того, как на очередных выходных Вика начала приглашать меня домой, я решил, что пора завязывать. От одной мысли, что наши отношения закончатся, я ощущал невероятное облегчение. Я не ответил на её вечернее сообщение в надежде на то, что она обидится и будет ждать примирительных шагов, которых не последует. Но мой план не сработал.

В понедельник Маруся вышла после болезни – бледная, даже похудевшая, но, как мне показалось, более спокойная. На уроке пришло сообщение от Вики с приглашением на баскетбол, я не ответил. И со звонком она заглянула в наш кабинет. Я поспешил выйти, чтоб не выяснять ничего при всём классе, сочинил какую-то ерунду про то, что мне нужно списать домашнее задание и пообещал прийти на следующей перемене. Маруся пошла в столовую, и на меня, как коршун, налетела Вергилия.

– Что ж ты, Куликов, делаешь, а? – прошипела она.

– Что я делаю? – опешил я.

– Опять идиотом прикидываешься?

– А, может, не прикидываюсь? – усмехнулся я.

– Не по-мужски это – мстить таким отвратительным способом, – заявила Вергилия.

– Что?! – я сделал круглые глаза. – Мщу? И в мыслях не было!

– Я ни за что не поверю, что ты влюбился в эту…

– А кто сказал, что я влюбился?

– Тогда зачем она тебе?

– Развеяться.

– Развеяться значит? А простить не вариант?

– Простить? – и правда не въехал я. – Кого?

Вергилия растерялась – видимо, она была не вполне в курсе дела и пыталась взять наскоком.

– Марусю, кого ж ещё? – уже без наезда сказала она.

– А у меня к ней претензий нет.

Даже говорить о нас было для меня отдушиной.

– Тогда я не понимаю… – призналась Вергилия.

– Ты действительно не понимаешь, – согласился я. – Она в Ваню влюбилась.

– В Ваню? Какого Ваню?

– Долгова.

– Да? – расстроилась Вергилия. – Она мне про Ваню ничего не говорила…

– Зато мне говорила.

– А что ж… что ж она такая грустная? Волосы все растеряла.

– Могу предположить, что её чувства безответны, но для меня это что меняет? Пойти её утешать?

– Вот так прям раз и влюбилась? – всё ещё не верила Вергилия.

– Ты была влюблена в Никиту четыре года, – напомнил я, – и разлюбила за пару дней.

– Это другое. Это были просто фантазии.

– Да ладно, Вергилия. Этого следовало ожидать. Он круче, чего уж там.

– Нет, не круче, – не слишком уверенно возразила Вергилия. – Ты очень классный, правда. Я тоже была влюблена в тебя в классе втором или третьем. После диспансеризации, помнишь?

– Помню, – рассмеялся я, но не стал говорить, что это так себе аргумент. – Я обычный, понимаешь? – решил я поделиться с ней своими последними размышлениями. – А Маруся нет. Она выбрала меня за отсутствием выбора, или, может, это я её выбрал. Но было ясно, и, наверное, я всегда это знал, что однажды она встретит кого-то необычного и влюбится. Рано или поздно. И лучше раньше, чем позже, разве нет?

– И это рассуждает обычный парень?

– Да, а что я такого особенного сказал? Это ж очевидно.

– Нет, – подумав, заявила Вергилия.

– Что – нет?

– Ты тоже необычный. И Маруся не из тех, кто выбирает абы кого. Ты только никому не говори, – Вергилия оглянулась вокруг и продолжила почти шёпотом, – но я этим летом была в лагере и там просто голову потеряла от одного мальчика – он стихи пишет, в тысячу раз лучше меня, но даже поэтом себя не считает. Только я не такая честная, как Маруся, и не спешила Матвея обрадовать. А потом вернулась, и всё выветрилось. Как наваждение.

– Ну, Маруся не из тех, кто теряет голову, – нашёлся я.

– Она её и не теряла.

– Только волосы? – усмехнулся я. – Вергилия, давай закончим и больше не будем. Ты мне лучше вот что скажи: как мне с Викой расстаться, чтоб не обидеть и всё такое?

– Да разве её обидишь? – ободрилась Вергилия. – Скажи просто: я не хочу продолжать отношения.

– А если она спросит, почему?

– Влюбился в другую девушку. Но какую – не говори, а то она ещё пакость сделает.

– Кому?

– Марусе, кому ж ещё.

– Не выдумывай.

– Я таких насквозь вижу, – заверила Вергилия. – Улепётывай, пока не поздно.

После уроков Вика, как всегда, ждала меня во дворе. Она начала жаловаться на учительницу биологии, а я слушал вполуха, собираясь с духом для решающего разговора.

– Как же она меня достала! Уже не знает, к чему прицепиться… Завидует просто, старая дева.

– Да, наверное, – сказал я рассеянно. – Слушай, нам нужно закончить отношения.

Вика, наверное, подумала, что ослышалась, и молча вытаращила на меня свои большие чёрные глаза.

– Почему? – поинтересовалась она холодно.

– Ну, появилась другая, – помявшись, выдал я.

– Другая? Кто она?

– Какая разница?

– Мне любопытно.

– Она не из нашей школы, – соврал я.

– А откуда? Из футбольной команды? – пошутила Вика.

– Почти, – ещё раз соврал я, вспомнив сестру одного из наших футболистов, которая однажды приходила поболеть за нас.

– Меня ещё никто не бросал, – сказала Вика, доставая вейп.

– А меня – да, – ответил я спокойно. (Самое трудное позади, ура!)

– Я думаю, ты пожалеешь, – вроде без угрозы сказала она.

– Возможно, – слукавил я из вежливости.

Она неожиданно свернула в переулок и ушла, не попрощавшись. С лёгким сердцем я потопал на тренировку. При мысли о Марусе было уже не так больно.

Викины подружки потом поглядывали на меня с усмешкой и хихикали между собой. Чего-то она им наговорила про меня, ну и ладно. Не парило.

Ревизор

Кажется, уже на следующий день после драматичного расставания мы с Никиткой, направляясь в зал, столкнулись в вестибюле с директором.

– Зайдите ко мне, – бросил он нам на бегу.

Мы оглянулись вокруг себя – рядом пробегало лишь несколько младшеклассников – вряд ли он к ним обращался. И на следующей перемене мы спустились на первый этаж и постучались в приёмную.

– Мы к директору, – сказал Никитка секретарше.

– По какому вопросу?

– Не знаем, – ответил я. – Он сам позвал.

– Да? – чёрные брови секретарши заползли высоко на лоб.

– Марго, пропусти товарищей, – донёсся голос директора.

И мы прошли в кабинет, в котором не были со времён анонса «Буратино».

– Во вымахали! – покачал головой директор.

Он же стал будто меньше, но солидность не утерял, только в глубине глаз поселилась грустинка (может, просто возраст? усталость?). На стене я заметил портрет военного в орденах в чёрной рамке, но не осмелился спросить, кто это. По возрасту точно не сын.

– Так, друзья, спасайте, – удивил сходу директор, – тону в бумажках и таблицах. Жизненно необходимы творчество, вдохновение, что-то настоящее в общем. – Он сделал паузу. – Как насчет «Ревизора»? В прошлый раз получилась комедия, так что пускай теперь будет настоящая комедия. Вот вы, Жариков, натуральный Хлестаков. А вы, Костя, такой солидный – будете городничим.

Мы неуверенно кивнули.

– Я загляну к вам сегодня на уроке, – предупредил директор, – есть идеи насчёт остальных персонажей, но надо удостовериться. Я вам не помешаю.

Директор выполнил обещание и заявился на алгебру с блокнотиком. Он сидел за учительским столом, пристально вглядывался в наших одноклассников, и те вжимались в стулья, пока мы с Никиткой наслаждались своей осведомлённостью. Я заметил, что директор задержал взгляд на Марусе и пожелал всем сердцем, чтоб он выбрал её. По окончании химии директор огласил состав новой труппы мечты:

Жариков – Хлестаков

Куликов – городничий

Скворцова – Анна Андреевна

Спицына – Марья Антоновна

Братья Клещ – Бобчинский и Добчинский

Кириллов (это Даня) – Осип

Белов – почтмейстер

Пенкина (это Танька) – одна из жён

И ещё несколько второстепенных персонажей, полкласса задействовал.

– Есть возражения? – спросил директор, окончив. – Не стесняйтесь.

Гробовая тишина была ему ответом.

– Что ж, Людмила Ивановна заступит с четверга, а вы можете начинать учить. Костюмы обеспечим.

– А когда планируется премьера? – поинтересовался Матвей.

– Есть варианты, посмотрим, как дело пойдёт.

Получив и пролистав сценарий, мы дружно присвистнули, но только Даня осмелился возмутиться количеством текста, который предстояло выучить.

– Мне уже смешно, – сказал он. – У меня травма головы, я не выучу такой абзац.

– Я не требую дословного воспроизведения, – ответил директор, – уловите интонацию героя, типичные словечки и передавайте основной смысл.

Даня покачал головой, давая понять, что это в любом случае дохлый номер.

– Не сомневайтесь в своих силах, – сказал директор то ли ему, то ли нам всем.

На той же перемене я перечитал все совместные сцены с Марусей. Какая ирония судьбы – играть сейчас мужа и жену!

Репетиции начались в четверг. Чтоб не пропускать их, в дни тренировок я обедал в школе и бежал на футбол сразу из школы. Людмила Ивановна приходила на репетиции каждый день, а мы по очереди – кто сможет. За первую неделю я не пропустил ни одной, как себя ни уговаривал. Маруся тоже. Не сказать, что боль моя утихла, но я с ней как-то сжился. Хорошо, что, пока ты в образе, встречаться взглядами вполне безопасно. Как ни удивительно, рядом с Марусей мне всё-таки было легче, чем вдали от неё. Почему – сам не мог понять. Возможно, потому что вблизи я чувствовал ещё связывающие нас ниточки, а вдали – одну тягучую пустоту.

Маруся сначала смущалась, но потихоньку вошла в роль провинциальной кокетки – судя по всему, нет на свете таких вещей, которые она при желании не сделает хорошо. Ну а Вергилия была просто бесподобна – где она только набралась этих ужимок! Мне достались самые длинные монологи, но я быстро усвоил специфический слог Сквозник-Дмухановского и при необходимости легко импровизировал. Даня сопротивлялся, филонил, но после аудиенции у директора взялся за ум. Клещики тоже не заморачивались вызубриванием текста, но отменно играли неуклюжих идиотов. Они засовывали себе под толстовки подушки для имитации животов и постоянно их поглаживали. Я иногда забывался, любуясь их игрой, и выпадал из своего серьёзного образа. Никита, памятуя о нашем позоре в «Буратино», твёрдо решил выучить текст так, чтоб хоть в ночи разбуди – запросто пожалуется, что «пехотный капитан, бестия, штосы удивительно срезывает».

На одной из репетиций, когда Людмила Ивановна занималась с Никитой и Даней, я сидел в первом зрительском ряду и ко мне подсела Маруся.

– Ты теперь со мной вообще общаться не будешь? – вдруг выдала она.

Я, мягко говоря, обалдел.

– А зачем?

– Просто.

– Просто не получается.

– А я хотела посоветоваться, – будто не слыша меня, продолжила она. – Думаю подойти к директору и попросить подыскать мне замену.

– Почему? – дрогнул я, но не подал виду.

– Мне кажется, у меня не то что актёрского таланта, но даже способностей никаких. Только порчу спектакль.

– Да не, нормально. Талантливой Вергилии более чем достаточно.

– Да?

Мы сидели молча. Я листал сценарий, делая вид, что подучиваю.

– Ты только это, – каким-то чудом нашёлся я, – не вздумай сбежать перед премьерой.

– В смысле?

– Ну, я в твоё платье не влезу.

И мы рассмеялись.

Удивительное дело – совершенно родной человек сначала в одночасье стал чужим, а теперь остаётся чужим, не перестав быть родным. Голова кру́гом.

Вергилия, стоявшая у сцены рядом с Людмилой Ивановной, оглянулась на нас с умилением.

– Тихо, пожалуйста, – попросила Людмила Ивановна.

Я сидел как на иголках, не находя повода подняться. А Маруся смотрела на сцену и не уходила.

– А директор не говорил, с чего это он вдруг решил ставить спектакль именно с нашим классом? – спросила она. – В прошлый раз со всей школы актёров набрал.

– Нет, не говорил. Надо будет спросить, – сказал я как человек, который с директором на короткой ноге.

– Может, Даню хотел задействовать? – размышляла Маруся. – А то у него с учёбой опять как-то не складывается.

– Да? – удивился я. – Жаль.

За всеми последними событиями я, наверное, никого вокруг не замечал, что уж говорить о Даниных школьных успехах.

– Он уже вовсю тренируется, чтоб служить по контракту, – прошептала Маруся. – Вот и забил на учёбу.

– Не рановато?

– Ему 17 скоро. Но, возможно, директор пытается задержать его в мирной жизни.

– Не исключено, – согласился я.

– К тому же вы с Никиткой – его любимчики, – продолжала Маруся шёпотом, – ему приятно снова с вами поработать.

– Не выдумывай.

– Не выдумываю. Да и Клещики хороши. А мы с Матвеем тут лишние.

– Ну если тебе совсем не нравится, поговори с директором, чего мучиться.

Маруся промолчала, а лица её я не видел.

И тут кто-то плюхнулся в кресло с другой стороны от меня. Оборачиваюсь – директор, лёгок на помине.

– Здрасьте, – поздоровался я.

– Уф, успел, – радовался запыхавшийся директор. – Отпросился с совещания. Ну как тут, дело идёт?

– Идёт, – заверил я.

– Даниил справляется?

– Вполне.

– Из остальных никто сбежать не планирует?

Я обернулся к Марусе – она еле заметно покачала головой.

– Да нет, всем весело, – сказал я.

Людмила Ивановна, заметив директора, явно струхнула и, не дав доиграть предыдущую сцену, позвала нас:

– Костя, Маруся, Вергилия, открываем сцену 6. Никита, остаёшься на сцене.

Мне и открывать не надо было: это одна из любимых моих сцен – когда Хлестаков просит у городничего руки Марьи Антоновны. И я оставил сценарий на кресле.

– Ваше превосходительство! Не погубите! Не погубите! – бросился я к Никите, желая порадовать директора блистательной игрой.

– Что такое? – нахмурился Никита.

– Купцы, этакие ябеды, на меня вам жаловались. Враньё всё, враньё. И унтер-офицерша налгала вам, будто я её высек – она себя высекла. – При этом я показал на Людмилу Ивановну.

– Провались унтер-офицерша – мне не до неё! – крикнул Никита, тоже глядя на режиссёршу, получилось смешно.

– Не верьте им! Не верьте! – горячился я, чтоб не рассмеяться. – Это такие лгуны, что всем известно…

А дальше я не помнил, и Маруся вмешалась:

– Знаешь ли ты, какой чести удостаивает нас Иван Александрович! Он просит руки нашей дочери!

– Ты рехнулась, матушка? – с большим удовольствием набросился я на Марусю. – Не извольте гневаться, ваше превосходительство: она у меня немного с придурью.

(Как же мне нравилось это «она у меня» – я бы ещё тысячу раз сыграл сцену 6).

– Да я точно прошу руки, – уверял Никита и зачем-то протягивал мне руку. – Я влюблён. И от любви могу с ума свихнуть.

Я снова чуть не рассмеялся, но совладал с собой.

– Не могу верить. Недостоин, ей-богу. Недостоин.

– Да если вы не дадите согласия, то я чёрт знает что готов… – Никита топнул ногой.

– Не могу верить, изволите шутить, ваше превосходительство, – лепетал я.

– Ах какой чурбан, – отругала меня Маруся тоже не без удовольствия. – Ну, когда тебе толкуют.

– Отдайте, отдайте, – наступал на меня Никита. – Я отчаянный человек, я решусь на всё: когда застрелюсь, вас под суд отдадут.

Вергилия в это время водила головой и делала большие глаза, в которых восторг сменялся ужасом и обратно.

Я благословил жениха с невестой, и они поцеловались в щёчку, наверняка к досаде Матвея.

– Ах батюшки, целуются, – вскричал я, протирая глаза и подскакивая. – Точный жених! Ай, Антон! Ай, городничий!

– Не надо прыгать, не смотрится, – перебила Людмила Ивановна, которой, видимо, захотелось проявить себя как режиссёра, – лучше схвати супругу за руку и тоже чмокни на радостях.

– В руку? – уточнил я, мгновенно растеряв весь свой артистизм.

– Лучше в щёку. Симметрично. Они так, вы так.

– Окей, – сказал я и остановился.

– Начни заново с «ах батюшки», – скомандовала Людмила Ивановна.

– Ах батюшки, целуются, – еле выдавил я.

Остальные трое уставились на меня во все глаза, да и зрители примолкли.

– Ты к супруге обращайся, – посоветовала Людмила Ивановна.

Я кивнул. Маруся стояла такая красная, что я симметрично покраснел.

– Ах батюшки, целуются, – повторил я слабым голосом, хотя никто уже не целовался.

Она протянула мне руку, которую я схватил и сжал так крепко, что Маруся поморщилась. Но чмокнуть, по ужасному выражению Людмилы Ивановны, оказалось выше моих сил. Да и слова я забыл. Так мы и стояли, как два дурака.

– Ай, Антон! – покачала головой Маруся.

– Ай, Антон, – подтвердил я.

– По коням! – вдруг крикнул Даня вместо «лошади готовы!», но в любом случае спас нас.

– Отлично, я сейчас, – отозвался Никита-Хлестаков.

– Как-с? – очнулся я. – А когда же… бракосочетание так сказать…

– На одну минуту, – отмахнулся Никита. – Завтра же назад. Прощайте, любовь моя, – обернулся он к Вергилии. – Прощайте, душенька. Прощайте, Антон Антонович! Премного благодарен за всё…

Никита расшаркался, а мы с Марусей и Вергилией помахали ему руками.

Все напряжённо ждали вердикта нашего продюсера. Но он молчал – кажется, что-то прикидывал.

– Неплохо, – наконец сказал он и остановил взгляд на Марусе (у меня сердце в пятки ушло), и, подумав, продолжил: – Мария, я, конечно, понимаю, что перевоплощаться в собственную противоположность не просто… (Маруся покраснела ещё гуще). Но всё-таки постарайтесь, чтобы Сквозник-Дмухановский не тонул в ваших глазах. Костя, не смотрите на супругу вообще, запомнили? За руку хватайте не глядя, ясно? (Я кивнул). А то у нас теперь вместо комедии «Ромео и Джульетта» получается. На Шекспира тоже когда-нибудь замахнёмся, а пока… пока давайте немую сцену, и я побегу.

– Совсем немую? – уточнила Людмила Ивановна.

– Ну что не понятно? – неожиданно рассердился директор. – С почтмейстера, с почтмейстера.

Матвей, вынув из кармана хлестаковское письмо, отправился на сцену. Директор по ходу сделал ещё несколько ценных указаний, похвалил нас и убежал на совещание.

Людмила Ивановна так перенервничала, что отпустила всех с миром домой. По завету директора я попрощался со всеми, не глядя на «супругу», но внутри всё ликовало.

– Ну вы со Скворцовой это просто умора, – посмеялся надо мной Никита, когда мы спускались по лестнице. – Красные, как раки, сцепились клешнями и не могут расцепиться. «Ай, Антон, ай Антон». «Ай, Ромео, ай Джульетта».

Я рассмеялся.

– И долго это будет продолжаться? – поинтересовался Никита.

– Директор вроде надеется к Новому году уложиться.

– Я не про это.

– А про что? – уже догадался я.

– Нравится вам? Признайся.

– Да что тут может нравиться? – вздохнул я.

– Так, мальчики, про субботу никто не забыл? – обгоняя нас, спросила Вергилия.

Мы помотали головами.

– Кость, завтра ещё раз сверим часы.

– Угу.

– Ты уверен, что не подставляешь дядю? – усмехнулся Никита, когда Вергилия скрылась из виду.

– Я уверен, что ничего не выгорит, – ответил я. – Зато попируем на славу.