Читать книгу: «Утятинский демон. Книга вторая», страница 8
Если на сцене висит ружье…
У Лидочки было всё, чтобы стать счастливой: была она девушкой симпатичной, незлой и неглупой. Не повезло ей, что так рано лишилась родителей. Наверное, поэтому не повезло и с замужеством. Так спасибо, родня поддержала. Теперь жила она спокойно: бабушки ее не упрекали, помогали, опекали даже чересчур. А ей хотелось семейной жизни, счастливой и независимой. И когда появился Кирилл, она сразу подумала: вот он, принц, который даст ей такую жизнь. В любовь окунулась она неоглядно. Иногда только всплывала мысль, что так хорошо просто не может быть. Эту мысль она решительно гасила: пусть так, но хоть день, да мой.
Так и вышло. Счастье ее оборвалось всего через несколько чудных дней. Когда Кирилла, тогда еще живого, увозили на «Скорой помощи», а она только пришла в сознание, первым ее чувством стала, как ни странно, дикая злоба на Маргариту: «Накаркала!» Она бы и бросилась сразу на нее и высказала бы ей все это, но Маргарита вместе с доктором перевязывала Елену Карловну. Потом, обдумав все, что случилось с ними, Лида устыдилась. Ведь это она своими руками открыла калитку убийцам. А Маргарита спасла Катю, оттащив лестницу от чердака. И отстояла Тихоныча от полиции. Маргарита говорила и действовала правильно, а Лида – нет.
Лида лежала в своей комнатке и плакала. Бабушки не беспокоили, понимая ее горе. Она бы, наверное, и месяц пролежала, но на следующий день Анька Радива принесла страшную весть: умер доктор Николай Васильевич. Отравление алкоголем. Нашли его почему-то в Ветошниках, хотя жил он на Пушкина. Эта вздорная старуха выразила здравую мысль: несмотря на то, что был Николай конченым пьяницей, водку он никогда не покупал, потому что всегда находились пациенты, которые его угощали:
– Убить бы ту падлу, которая ему ханжу налила!
О докторе Лида плакала искренне. За последние месяцы ей приходилось обращаться к нему с Танюшкиными болезнями неоднократно. И доверяла она ему больше, чем участковому педиатру. Он не только давал советы, но и успокаивал. Всегда заходил потом к бабе Паше, спрашивал о здоровье и шутил с ней. Лида решила проводить доктора в последний путь вместе с дочерью. Но баба Паша кряхтя нарвала большой букет, сунула ей в руки: «От всех нас!», а коляску отобрала.
В последний путь Николая провожало полгорода. После похорон заплаканная Лида доехала на автобусе до больницы и зашла в приемный покой. Дежурившая в тот день подруга покойной Лидиной матери тетя Надя ей искренне обрадовалась:
– Вот сижу тут, хорошего человека не могу проводить! Лидочка, выпей с нами за упокой!
Лида огляделась. Дежурная бригада, чувствуется, уже помянула.
– Только чуть-чуть, мне же с ребенком… Тетя Надя, кто ему налил?
– Теперь не узнаем. Но убила бы этого гада.
– Он ведь на сутках тогда был?
– Да, он утром в восемь сменился.
– А к кому был последний вызов?
– В Васильевку. После этого он часа полтора здесь дремал. Так что в Васильевке ему не наливали, это точно. А потом домой засобирался. Витя его еще подвозил.
Вступил Витя:
– Я его не домой, а на Чирка отвез. К Кожевниковым.
– Точно. Он еще сказал, что ихнюю племянницу должен посмотреть. Смеялся: остались у меня на сегодня племянница и племянник…
– Ну, Кожевниковы не могли ему отравы налить.
– Ты что! Никто и не думает! Люди они не бедные, гадость покупать не станут и для ханыг, тем более, для доктора. Да и родня он им, троюродный Валере, кажется.
Лида дошла до своей калитки, но потом решительно шагнула к соседским воротам. Во дворе стояла Татьяна Ивановна и разговаривала по телефону:
– Ну что ты! Третий день температура ниже 39 не опускается. Она не то, что не разговаривает, она и не слышит! Конечно, я позвоню, Руслан!
Лида быстро проскочила мимо нее и кинулась в Ромкину комнату. В дверях ее перехватила Татьяна. Но Лида и сама уже видела, что Маргарита плоха и на совет не способна.
– Извините, тетя Таня. Мне так надо с ней поговорить!
– Ну, ты видишь…
– Теперь вижу. Тетя Таня, я о докторе хотела спросить. Он от вас куда пошел?
– Да я почем знаю. Домой, наверное…
– Он сказал в больнице, что к какому-то племяннику…
– Ой, точно! К Саблиным он пошел! Племянник у них заболел.
– Что за племянник?
– Он приезжает к ним иногда. Такой… средних лет. Игорем зовут. С Анжелкой все романсы поет. Не думаешь ли ты, что у Саблиных пьют некачественный алкоголь?
– Ну, это вряд ли…
Лида повернула к родному дому. И снова остановилась. Потом развернулась, перешла дорогу и стала спускаться по тропинке к реке.
Вдоль берега реки вилась тропинка. Лида пошла по ней в сторону озера. Раньше здесь паслись на траве козы, теперь стояли особняки. Поначалу хозяева жизни захватили и берег. После долгих тяжб их все-таки заставились перенести заборы. Не на 20 нормативных метров, но на 10-15 они все-таки отступили. Вот и стена Саблинской усадьбы. С одной стороны за стеной был выстроен эллинг, из ворот которого полозья вели в воду. Берег здесь был укреплен, у причала стояла небольшой катер. На нем возился средних лет мужичок. На причале, свесив ноги в воду, сидела долговязая с кукольным личиком девица с сигаретой. Мужик уставился на проходящую мимо Лиду неприятным липким взглядом. Лида споткнулась, девица фыркнула. Мужик крикнул:
– Девушка, присоединяйтесь к нам, поплаваем!
Лида мотнула головой и повернула за угол. Здесь был узкий проезд между двумя усадьбами, сдавленный высокими кирпичными оградами и ведущий на улицу Чирка. Где-то примерно на середине, там, где проезд изгибался углом, стояли контейнеры для бытовых отходов. Лида дошла до них и обернулась. Ее никто не преследовал. Да и вообще тут редко ходили. Увидеть этот участок можно было только из окон второго этажа гостевого домика, стоящего в противоположном эллингу углу прибрежной стороны ограды. Но окна были зашторены. И тут она вспомнила: «Игорь». Так назвал Кирилл одного из убийц! Вот почему его лицо показалось ей знакомым! Прибавив шаг, Лида поспешила домой.
Дома бабушка Таисия расстроено спросила:
– Ты не у Кати была?
Лида отрицательно покачала головой.
– Гена до сих пор не вернулся с похорон. Катя с ума сходит.
– Бабушка, можно я к ней пойду? Вы посмотрите за Танюшкой?
– Иди, солнышко. Успокой ее. Господи, да что это творится!
Под причитания Таисии Лида выбежала на улицу.
Пролетев мимо сидящего на ступеньках крыльца охранника, Лида ворвалась в дом Васильевых. Катя сидела на диване с абсолютно белым лицом.
– Ты звонила?
– Недоступен. Лида, я его не чувствую! Я всегда знаю, что с ним, где бы он ни был! А сейчас я его не чувствую!
– Подожди горячку пороть. Мало ли что могло случиться. Но если не появится, слушай. – И, оглянувшись на открытую входную дверь, Лида, захлебываясь, зашептала о своем открытии.
– Надо же в милицию!
– Ага! Бабка Радива ходила. Шеметов хоронить отца уехал, вместо него твой одноклассник Сашка Огородников. Он ее послал, да и все.
– Я ему тоже звонила. Тоже обсмеял.
– Все. Ровно в одиннадцать вечера вылезешь на крышу и прыгнешь в огурцы Елены Карловны. Она простит. Под одеяло положи что-нибудь, чтобы твои церберы не хватились. Я пошла.
Лида зашла в сарай, быстро собрала сумку и пошла домой. Охранник проводил ее заинтересованным взглядом, но ничего не спросил о ноше. А Лида спустилась на берег, пробежала по тропинке почти до причала и затолкала сумку в густые заросли крапивы. Осталось ждать вечера.
Гена так и не появился.
В начале двенадцатого на Чирка грохнуло так, что задребезжали окна. Тут же последовал еще один взрыв и вспыхнуло пламя. Это пламя и увидел с кладбищенского холма подъезжавший к городу Шеметов. Шлепнув с досадой рукой по оплетке руля, он повернул на Чирка. Полиция и пожарные были уже здесь, ворота усадьбы распахнуты. Шеметов припарковался и подошел к ним, сказал: «Саша, включаюсь» и позвал двоих, стоящих у ворот:
– Давайте в проулок, проверьте там, – и пошел вместе с ними. На полпути притормозил, сказав. – Проверю контейнеры, дальше без меня.
На улице разворачивалась машина, фары полоснули по проулку, и Шеметов увидел, как один из полицейских, отходя, толкнул другого локтем. «Хорошо, что клоуны остались» – пробормотал он, и шепотом спросил: «Лида, ты?»
– Иван Иванович, вы уже вернулись? – также шепотом спросила Лида.
– Нет, я всё ещё в Воронеже. Ты одна? Да не мнись ты, быстрее! Катя с тобой?
– Да-а…
– Я сейчас на машине подъеду.
Почти бегом вернувшись к машине, Шеметов резко развернулся и подал назад к мусорным бакам. Вышел, хлопнул дверью и пошел к багажнику. Открыл его и большим пальцем показал девчонкам на багажник. Первой сообразила Катя. Она приподнялась на горе мусора и стала подталкивать Лиду к машине. Лида неуклюже, так что покачнулся мусорный бак, хлопнулась в багажник. Катя гораздо ловчее нырнула следом за ней. Шеметов захлопнул багажник и поехал к воротам, матерясь шепотом. Съехав с тротуара, он остановил машину, оглядел кучу зевак, глядящих на догорающий дом и, высунувшись, окликнул Ираиду Семеновну:
– Ира, подойди, будь добра!
Ира подошла. Он сказал ей:
– Пожалуйста, отгони мою машину, а то тут сейчас от спецмашин повернуться будет негде.
Ира уставилась на него непонимающим взглядом. Огородников сказал:
– Иван Иванович, давайте я отгоню.
– Оцеплением займись. Ира, садись, – и, отъезжая, страшным шепотом. – В багажнике Катька с Лидой. К Кожевниковым вези, у них двор закрытый. И никому, понимаешь, никому! Одежду сжечь, девчонок вымыть, протереть спиртом, да хоть в керосин окунуть!
– Вань, это они дом подожгли?
– Если бы… Они его взорвали! И неизвестно, сколько там трупов!
Ираида Семеновна застонала от ужаса.
– Ира, некогда плакать! Если у Кожевниковых кто-то в гостях, постарайся всех выставить. Никому ничего не говорить!
– А Таисия?
– Ей особенно! У этой балаболки вода в ж… не держится! Сидите, ждете меня, носа чтоб никто не высовывал! Но приду не скоро. Если кто сунется, в дом не пускать! Придумай что-нибудь.
– Что?
– Эпидемия. Потолок обвалился. Собака сбесилась. Пересаживайся за руль! – выпрыгнул из машины и пошел назад к пожарищу.
Грета поглядела на двух подружек и спросила:
– Вы хоть понимаете, что светит вам срок близкий к максимальному?
– Ну и пусть, – глядя в пол, сказала Лида. – Зато мы им отомстили.
– Спешите видеть! Прекрасная горянка мстит за смерть жениха! Законы гор на озере! Зачем нам судебные органы, если существует кровная месть? Лида, ты действительно хотела перебить их всех на основании твоих предположений?
– Нет. – Лида наконец-то расплакалась. – Там взрывчатки было совсем на небольшой взрыв, Кирилл говорил. А она, наверное, с чем-то сде… детонировала. Мы хотели только ворота эллинга подорвать. Чтобы туда полиция приехала.
– Что за эллинг?
– Такой гараж для катера. Его туда убирают на зиму… Или когда уезжают.
– Одного не пойму, – вступил в разговор Валера.– Как Шеметов мог на преступление пойти? Офицер полиции, муж, отец и все такое? Он что, не понимает, что вместе с этими дурами будет срок мотать?
– Он с нами не был…
– Но он вас прикрыл, и, значит, разделил с вами ответственность за случившееся! Он ведь за это тоже много лет получит!
– Мы его не выдадим…
– Можно подумать, что это можно скрыть! Там, наверное, и следы ваши, и отпечатки пальцев. Господи, у него что, помрачение рассудка?
– Это из-за меня… – опять заплакала Лида.
– Лида! – возмутилась Таня.
Лида непонимающе глядела на неё. Потом до нее дошло и она залилась краской.
– Что вы, тетя Таня! Мой папа у него командиром был… в Чечне.
– Подожди. Иваныч в Чечне был года три назад.
– Нет, не теперь! Это в первую Чеченскую. Он тогда солдатом был.
– Вот оно что… воинское братство… Тогда понятно. А ты в память об отце могла бы его однополчанина не подставлять.
– Ладно, хватит, – сказала Грета. – Будем думать, что делать. Мне на ум только одно приходит: выставить одну из них покойницей и свалить все на нее.
– Ты что? – возмутился Валера. – А ее куда?
– Придется уехать… с фальшивыми документами.
Лида сказала:
– Я это задумала, мне и отвечать…
– Да? А Танюшку куда?
– С собой заберу.
– Так ты ж покойницей будешь. Нет, лучше я – погибшая террористка. Мне теперь без Гены все равно.
– Да не каркай ты! – вспылила Таня. – Найдется твой Гена.
– Тетя Таня, вы верите, что он просто загулял?
– Нет… Скорее, он похищен…
– И кому он на фиг нужен? Если с меня хоть дом можно стребовать, то у Гены вообще ничего нет.
– А может, за него ты этот дом отдашь?
– С радостью бы! Но нет его, я же чувствую!
– Катя, а больше ты ничего не чувствуешь? – вступила в разговор Грета.
– А что я еще могу чувствовать?
– Ответственность за собственного ребенка. Где беременной скитаться! Или ты в тюрьме его родить собираешься? А потом в детдом?
– Не будет никакого ребенка!
– Куда он денется? Срок у тебя 12-13 недель, придется рожать. Так что оставим мистику и лирику. Надо старику позвонить, пока церберы Катины не хватились.
– Иван Иванович просил никого не пускать, – сказала Ираида Семеновна.
– Будет хуже, если охрана шум подымет, – ответила Грета и встала, чтобы сходить за трубкой. Таня махнула ей рукой и вышла. – А главное – деньги его понадобятся, чтобы наши преступления прикрыть. Что уставились? Все мы теперь соучастники, разве нет?
– Спасибо, Ромки нет, – убито сказала Таня, протягивая Грете трубку. – Хоть он в стороне.
Оказалось, что Кати уже хватились. Грета сказала:
– Скажите им, чтобы сидели тихо, как мыши под веником, и делали вид, что Катя спит дома.
Через несколько минут Наппельбаум приехал вместе с прислужником.
– Она вам не надоела? – кивнув на Катю, спросила Грета.
– У нас в роду были и другие… которые сидели.
В окошко постучали. Валера поспешно вышел. Все притихли. Когда он вернулся, все глядели на него со страхом. Валера сердито молчал.
– Не томи, Валер, – на правах хозяйки первой нарушила молчание Таня.
– Да Таиска твоя! Что за шум, мол, у вас!
– И что ты сказал?
– Как Иваныч велел. Инфекция у нас, пусть даже не подходит. У Греты дифтерит.
– Да, теперь не сунется. У них ребенок.
Лида заплакала.
– Вот-вот, о дочери надо было думать раньше!
Никто не спал, хотя Таня предлагала разместить всех. Уже под утро приехал Шеметов. Кисло взглянув на них, он спросил:
– Ну что, заговорщиков прибавилось?
– Один будет осуществлять финансовую поддержку, другой – молчать, – сказала Грета. – Татьяна, дай Ивану Ивановичу что-нибудь пожевать.
Шеметов жадно грыз курицу и разглядывал девчонок, чинно сложивших руки на коленях.
– Прямо первоклассницы, – швырнув кость в тарелку, прокомментировал он их смирение. – И мозгов столько же.
– Все, что надо, мы уже им высказали, – сказала Ираида Семёновна. – Теперь ты скажешь, что делать… если знаешь. Давай подробности, что они там натворили.
– В гостевом домике два трупа. Мужчины в возрасте между 30 и 40, оба с огнестрельными ранами, один в ногу, другой в плечо, как Тихоныч и сказал. Раны обработаны, значит, они, суки, Николая убили. – Таня заплакала в голос. – Внедорожник тот самый, номера те же, сгорел в эллинге. В нем мужчина лет сорока, татуировки, характерные… Словом, этого легко идентифицируем. У ворот эллинга с внутренней стороны сильно обгоревший труп неизвестной особы женского пола лет 20-30, рост 170-172 см, цвет волос не определяется. Явно не киллер, девочки. Невинная жертва.
Лида опять заплакала.
– Рост не ваш, – сказала Грета. – Получается, террористкой могу быть только я.
Шеметов закашлял, подавившись. Валера сказал:
– Даже не думай!
– А что? – сказала Грета. – В конце концов, это все бы объяснило. Пошла я и отомстила за смерть своего парня. Только где я столько взрывчатки добыла и как внутри оказалась?
– На этот раз ворота не были закрыты. Вы ведь взрывчатку под ворота запихали, да? – Лида кивнула. – Стала ты взрывное устройство устанавливать, тут и полыхнуло. А что у этих мерзавцев там оружия было на небольшую войну, об этом ты, конечно, не знала.
– Иваныч, ты заранее знал, что Грета себя в жертву предложит? – спросил Валера.
– Ты не поверишь, но я уже слышал про покойницу предположение, что это Маргарита.
– Ты мне зубы не заговаривай, а скажи, почему она должна за чужие глупости отвечать.
– Валера, но ведь кто-то должен ответить. Почему бы и не Маргарита?
– И ты это так спокойно говоришь?
– Не совсем спокойно. Я все-таки и сам кое-чем рискую.
– Да плевать мне на твои риски! Почему за них отвечать должна она?
– Потому что она на это согласна.
– Так… а ты почему согласна?
– Потому что это рационально. У всех родные и близкие. У меня – никого. Что я теряю? Вариант судьбы. Дайте мне другие документы, другое лицо и компенсируйте мои убытки – и я исчезаю. Нет людей, которые ощутят утрату от моего небытия.
– Таня!
– Валера, успокойся, – поспешно перебила его Таня. – Мы-то ее не теряем.
– Да? А ты не заметила, что нас у нее и не было? Ладно, пойду машину помою.
Таня было дернулась за мужем, но Грета ее остановила: пусть успокоится, сам поймет, что другого выхода нет. Договорились, что Грета спрячется на несколько дней, а потом ее переправят в Москву. Уходя, Шеметов сказал:
– Нападавших на дом Васильевых было трое: уголовник остался за рулем, племянник с приятелем зашли во двор. Получается, что к исчезновению Геннадия они не причастны.
– Почему это? – не поняла Ира.
– Этот … расписной не стал бы здесь светиться, слишком заметен. А раненые? Один так и погиб в постели, видно, ходить не мог, а племянник с перевязанной рукой тоже не боец. Неужели еще одна группа действует?
– Это вряд ли, – сказал Наппельбаум. – Коготь мертв. Удивительная вещь, я его считал крупным предпринимателем, а оказался он просто жуликом. Ко времени начала этой истории был он полным банкротом, но умело это маскировал. Да так умело, что не только я ошибся, но и товарищи из органов. Сами понимаете, не было бы у них к нему такого интереса, если бы знать, что взять у него нечего. Кое-какие финансы он за границу вывел, да на те америкосы руку наложили из-за Маргаритиной сказки. То, что он у Пашки выиграл, было для него отсрочкой. Поэтому он и дал отмашку на похищение своему псу, который в это время в Патриаршем отдыхал – расходов-то никаких.
– А что же он на выкуп не согласился?
– Из чувства противоречия. Из-за сказки о наследстве опять же. Решил он на Кате жениться и в Америку наследником уехать.
– Ни фига себе! Я что, под наркозом за него вышла бы? – возмутилась Катя. – Да и замужем я как-никак.
– Теперь уж и не узнаешь, что он там напланировал. Нашли его мертвым. То ли покончил с собой, то ли убили его. Наличных ни копейки. Так что тот, кто его убил или рядом был, когда он на себя руки наложил, здорово поживился. А может, те, кто его нашел.
– Где же Генка?
– Будем искать и надеяться, – сказал Шеметов. – Да, Таня, тебе придется покойницу опознавать.
– Ужас какой! Мне сказать, что она на Грету похожа?
– Ни на кого она не похожа, обгорела вся. Но есть у нее особая примета. Маргарита, повернись! Вот здесь у покойницы здоровенная родинка, запоминай.
– Ага, значит, на правой ягодице… Грета, а ты на пляже в стрингах не красовалась?
– Нормальный у меня купальник, консервативный.
– Все, договорились. После 11-ти придешь в отделение. Скажешь, что она пропала с вечера, когда точно, не знаешь. Когда пожар начался, зашла к ней, а ее нет. Примету не сразу вспомнишь.
– А как они догадаются, что это Грета?
– Один уже высказал робкую надежду, что это она… Маргарита, не догадываешься, кто?
– Понятно, Беляков.
Новое имя
Прикорнув дома на два часа, Шеметов заспешил на службу. По-свойски зайдя к новому начальнику, он спросил: «Пришел приказ?» и услышал утвердительный ответ. Обсудив порядок сдачи дел, он пошел к оперативникам. Там, хотя официально ничего не объявляли, уже все знали. Временно назначался на должность заместителя Сашка Огородников.
– Иван Иванович, почему временно? – спросил один из сослуживцев.
– Тебе какую версию огласить? – спросил благодушно настроенный Шеметов.
– А что, их несколько?
– Ты опытный опер, должен знать, что версий должно быть несколько.
– Основную давайте, – засмеялся опер.
– Основная – звание.
– Так очередное звание присвоить можно.
– Не только можно, но и нужно. Давно пора. Но… не присвоят.
– Почему?
– А чтобы в должности не утвердить.
– А почему?
– Тут тоже несколько версий, но при всех я их озвучивать не буду.
Когда он оказался с Огородниковым с глазу на глаз, то спросил:
– Саша, желаешь выслушать версии подполковника Шеметова?
– Просто жажду!
– Речи будут неприятные, но необходимые. Должен я тебе последнее напутствие дать. Итак, почему тебя в должности не утвердят? Не мотай головой, все хотят повышения, это естественно. И есть еще малюсенькая надежда, что все-таки тебя назначат. Но это в том случае, когда в борьбе за кресло сойдутся два борца одной весовой категории. Вот тогда, чтобы никого не обижать, тебя выдвинут проходной пешкой. Главная причина – ты новому начальству не потрафил. Уж не знаю, чем, тебе видней. Совет тебе – мосты наводить. Служить еще долго. Официальной причиной станет твоя промашка в деле нападения на дом Васильевых…
– Иван Иванович!
– Да. Полковник спросил меня, кто отвечал за поиски бандитской машины. Я ответил, что поручил это тебе, ты и ответить должен за все. Его это устроило, поэтому не спросил, кто конкретно по Чирка усадьбы проверял. А ведь это ты с Сенечкой был. Лично пошел, чтобы нижние чины уважаемых людей не обидели. И не доглядел. Как это получилось, Саша?
– Мы зашли к ним, а хозяйка во дворе цветы комнатные пересаживает. На въезде земля, горшки, цветы. Где тут машине проехать? Мы и не пошли дальше.
– Отговорка свежеиспеченного сержанта, сам понимаешь. А вывод какой?
– Какой?
– Хозяйка в теме.
– Да это козе понятно…
– Если бы ты обнаружил гостей сразу, остался бы жив Николай… С другой стороны, возможно, что был бы ты награжден какой-нибудь государственной наградой … посмертно. И еще. Пришла к тебе гражданка Кузнецова Анна Кузьминична…
– Кто?
– Анька Радио. Она ведь дело сказала. Не покупал Николай Васильевич горячительного никогда. Если бы еще кто пострадал, тогда понятно. А если он один – значит, отравили его умышленно. Плохо то, что ты не прислушиваешься к гражданам. Еще хуже, что старуха молчать не будет, и о твоем промахе только мертвый не услышит. Твое дело, Саша. Не любо, не слушай. Но хотя бы сделай вид, что услышал.
– Слышали, Генку Васильева нашли? – влетел в отдел Беляков.
– Жив?
– Жить будет. Представляете, еще один провал на кладбище! С похорон шел и влетел. Перелом бедра, да ночь на холодной земле. А у него ведь легкие сожжены еще со времён, когда на пожарке работал.
– А кто нашел?
– Вызвали того детектива, что здесь вертелся, когда Катя Васильева пропала. Он взял Тихоныча и вместе с ним прошел по маршруту похоронной процессии, а потом от могилы Кожевникова – к могилам Кузнецовых. Ясно, куда еще он пошел бы после похорон – родные могилы проведать. Там за Мишей Окунем, где раньше клен американский спилили, теперь кусты разрослись, знаете? Вот он путь спрямил и провалился.
– Вот, Саша. А если бы сразу искать стали?
– Да охранники его искали…
– Приезжие? А толку… Опытный человек местного с собой прихватил – вот и нашел. И ты бы нашел, разве нет? Ладно, давай продолжим наши дела.
– Иван Иванович, вы сегодня у Кожевниковых были? – спросил изнывающий от любопытства Беляков.
– Ночью я у них машину ставил. Потом заходил за ней… Татьяна меня еще жареной курицей накормила. А что?
– А Маргариту вы видели?
– Так она болеет… Ты что, всерьез считаешь, что это она Саблиных подорвала?
– Очень фигурой похожа. Ноги прям ее!
– Саш, какие у Маргариты ноги? – Огородников засмеялся. – Да, остарел я, на ноги внимания не обратил. Пора, пора на покой. Вам, молодым, которые такие детали примечают, и карты в руки!
– Иван Иваныч, товарищ подполковник, ну позвоните им!
– Я уже не у дел. Вот Огородников, у него спрашивай.
Некоторое время они препирались, потом Шеметов все же позвонил. И завертелось: Татьяна призналась, что Маргарита пропала с вечера; ее повезли на опознание. Увидев обгорелый труп, она уже без всякого притворства рухнула в обморок. От ужаса она даже забыла про особую примету. Ее вывели во двор больницы, где они столкнулись с пьяным Тихонычем. Тихоныч сообщил ей, что опознал двоих подстреленных им бандитов и все корил себя, что целился в конечности, вместо того, чтобы пристрелить обоих к чертовой матери, и тем сохранить бы жизнь доктора Николая Васильевича. Только тогда Татьяна вспомнила об особой примете. Пришлось вернуться и опознавать тело еще раз. Тут уже контроль над собой потерял Тихоныч, который искренне расстроился из-за смерти Маргариты и проговорился, что взрывчатку приезжим дал он. Но Шеметову довольно легко удалось уговорить коллег не втравливать в это дело старика и списать все на мертвого Кирилла. Затем провели обыск в доме Кожевниковых, где не было никаких признаков оружия, и в доме Васильевых: там в сарае нашли следы взрывчатки. Охранники подтвердили, что вечером Грета заходила в гости к Кате и прошлась по двору.
Грета тем временем лежала в доме Шпильман. Как ни протестовал Шеметов против расширения круга тех, кто был в курсе, Елену Карловну пришлось в это дело посвятить: не прятаться же Грете в доме, где предстоит обыск.
Назавтра в дом Шпильман пришли Кожевниковы. Елена Карловна ворчала, что ее считают никудышной хозяйкой, если каждый норовит ее гостью накормить. Грета чувствовала себя уже почти здоровой и рвалась уехать. Однако пришедший следом Иван Иванович попросил не дергаться и прятаться еще неделю. Потом протянул ей целлофановый пакет с документами.
С фотографии на паспорте на нее глянуло кукольное детское личико. Григорьева Татьяна Ивановна, 19 лет.
– Боже, я все молодею! – с ужасом воскликнула Грета.
– Не учи окружающих жить, и будешь выглядеть девятнадцатилетней, – заглянув в паспорт, успокоил ее Валера. – Когда ты спишь, то выглядишь на 15. А глаза откроешь – ну училка! Будь проще, и люди к тебе потянутся.
– Я совсем не похожа на эту куколку. С таким паспортом меня сразу задержат.
– Наппельбаум достанет тебе любой. Но лучше воспользоваться этим. Все равно внешность тебе придется менять.
– Поняла. Это паспорт покойницы.
– Да. Это Танька Гречка, плечевая.
– Докатилась. Наверное, очень известна?
– Среди дальнобойщиков, наши ее не знают.
– А вы-то откуда ее знаете?
– Месяц назад от шоферюг ее отбил. Больно она была на чужое хваткая. Били ее очень. Упросила в больницу не везти, сказала, дома отлежится. Я сам и отвез ее в Щигры.
– Там же не живет никто лет двадцать! – удивилась Таня.
– Да нет, меньше. Бабка ее там жила, года два как померла. Я посмотрел, домик обжитой. Ну, оставил ее. А после, надо думать, она к этим бандосам и прибилась.
Прилетела Катя, сунула нос в паспорт:
– Я же видела эту девицу! В Патриаршем, в доме!
– Вот все и разъясняется. Щигры уже не нашей области, но от Патриаршего всего восемь километров.
– А почему же их тогда ОМОН не захватил?
– Местные говорили, к этому дому машины то приезжали, то уезжали. Видать, когда Катю освобождали, эти в отъезде были. Они, стало быть, и Когтя предупредили. Получили от него задание, отсиделись где-то, а потом поехали в Утятин тебя убивать.
– Да… одно радует, не такая уж белая и пушистая эта Таня была.
– Я-то с ней разговаривал. Не бандитка она была, а просто дурочка. Девочка с явным умственным недоразвитием. Это официально подтверждено: она закончила вспомогательную школу-интернат в Белоруссии.
– Ладно, ребята, имя хорошее, – сказал Валера. – Ей к нему привыкать придется. Поэтому отныне зовите ее Таней.
Гена с воспалением легких и открытым переломом лежал в больнице. Кате очень хотелось рассказать ему, что случилось с Маргаритой на самом деле. Но Иван Иванович категорически запретил. И она мучилась, видя недоверие на лице мужа.
– Маргарита – девушка умная и ответственная… была. Ну не могла она такую глупость совершить! Прежде всего, она меня кинулась бы искать!
Катя вернулась от него домой почти в истерике и кинулась в дом Шпильман:
– Он считает, что ты умная, а я дура! Что ты такую глупость совершить не могла!
Грета и Елена Карловна переглянулись. Потом Грета сказала:
– Катя, но ведь это правда… в смысле, что глупость-то не моя. А на правду, как известно, не обижаются.
– Он меня не любит!
– То есть он меня, что ли, любит? – засмеялась Грета. – Елена Карловна, ну скажите вы ей!
– Деточка, я седьмой десяток на свете живу, и никогда не встречала мужика, который выбрал бы умную. Знаешь, как они говорят? С умной женой жить – как в Академии наук. Неуютно. Ты что, про ребенка ему не сказала? Скажи, и он перестанет тебе мозги канифолить. Ладно, не ной, я завтра к нему зайду.
Она навестила Гену и намекнула, что Грета полезла к Саблиным прикрывать чужую глупость. Гена домыслил и испугался. Больше он о том, что с этим делом надо разобраться, не говорил.
Назавтра, узнав, что Грета погибла, примчался Руслан. Он тоже, как и Гена, не поверил в то, что Грета без разведки полезла взрывать Саблиных, тем более, помнил, как она возмущалась по поводу взрывчатки, и потребовал опознания. Встревоженный Шеметов, ругая в душе Татьяну, сообщившую Руслану о гибели девушки, явился к моргу, хоть и был уже пенсионером. Он попенял Сашке Огородникову, что подверг парня такому испытанию. Но новый зам отмахнулся: «Мне лишнее опознание не помешает, родни-то у девицы нет!» Руслан вывалился на крыльцо зеленый, прохрипев: «Она!» Потом долго сидел во дворе у Елены Карловны, ругая себя за то, что уехал, оставив девчонок без защиты.
А Грета пряталась в Лениной спальне. От нечего делать взялась листать старинный альбом с металлическими уголками и таким же металлическим овалом в центре обложки. Дамы в шляпках, их мужья в сюртуках и с набриолиненными усами. Фотографии на паспарту с тиснением «Фото-ателье А.Б.Напельбаумъ. Г. Утятинъ». И вдруг среди них любительская фотография. Деревянная лестница, ведущая от пионерского лагеря по крутому берегу к речке Тихая Ряса. На ступеньке сидит Таня и смеется, запрокинув голову. Такой она себе нравилась больше всего: нос не кажется длинным. А смеется потому, что корчит рожи фотограф – Шурка Дзюйко, он через год переехал в Ленинград. Даже фотоаппарат его Грета вспомнила – «Смена-2» в темно-коричневом футляре. У перил стоит Юрка Петров и смотрит на смеющуюся Таню. «Как я люблю, когда ты улыбаешься», – вспомнила она его голос. А сзади стоят Шпилька и Тумба, самые умные члены краеведческого кружка, их приобняла улыбающаяся Руина. Ленка Тумбасова строго глядит в объектив. А Лена Шпильман глядит на Юрку Петрова. «Что касается меня, то я опять гляжу на вас, а вы глядите на него, а он глядит в пространство», – пропела Грета. Господи, ну зачем она полезла тогда в этот краеведческий кружок! Переросла бы детская дружба Юрки и Лены в юношескую любовь, не метался бы Юрка по утятинским бабам, не страдала бы Лена. А может быть, у них все бы сложилось так же, только Таня не мучилась бы виной. А ведь Лена из них самая симпатичная. Таня и Тумба – долговязые и нескладные, у Тумбы слишком неподвижное лицо, у Тани длинный нос. А Шпилька миниатюрная, фигурка точеная, лицо как акварелью выписано – нежный румянец, тонкие черты лица. И черные волосы кудрявятся. Но вообще-то самая красивая здесь Руина. Таня школьницей воспринимала ее как учительницу – старая тетка и больше ничего. А ей в ту пору лет тридцать было…
