Читать книгу: «Страницы умерших людей», страница 2

Шрифт:

***

Проснувшись поздним утром на земле, я осматриваюсь по сторонам и вижу, что нахожусь посреди парка. Неподалеку играют дети. Я проверяю свои карманы. Документы на месте, но деньги куда-то делись. В моей памяти мелькают обрывки событий прошлой ночи. Я вспоминаю, что вслед за первой бутылкой вина была еще одна, потом еще, а потом было еще что-то, но это уже остается за пределами моих воспоминаний. Я помню, как мы смеялись. Помню, как я пытался узнать, что значит надпись на ее щеке, а она отвечала:

«Пусть это останется твоим домашним заданием».

Помню, как мы смотрели на звезды, лежа на этом самом месте.

Взяв куртку с земли, я осматриваюсь, после чего иду к дороге. Мне нужно каким-то образом добраться домой, при том что в карманах пусто.

Впрочем, мне не привыкать.

Я направляюсь наиболее известным мне маршрутом, пролегающим сквозь весьма неприметный, но не лишенный своего очарования район, который был заселен когда-то научными деятелями и людьми искусства. Сейчас же он больше походит на гетто. В этих местах уже давно никто не ремонтирует своими руками детские площадки и не высаживает деревья, а все то, что осталось, выглядит не лучшим образом.

Краем глаза я замечаю справа какое-то движение в мою сторону. Присмотревшись, я различаю в приближающемся округлом пятне фигуру женщины.

– Думала, что больше никогда не увижу тебя! – доносится издалека.

Я оборачиваюсь и смотрю на приближающуюся ко мне тень.

– Тебя совсем не узнать! – говорит она, разводя руками.

Я перевожу взгляд на стену дома позади нее, где замечаю граффити – разноцветного пса, собранного из географических карт разных стран.

– Как же давно я тебя не видела! – восклицает она, подходя ближе. Она кладет руку мне на плечо и встает так близко, что я чувствую ее дыхание.

Я замечаю бомжа на другом конце двора. В руках у него блокнот и карандаш. Он делает какие-то наброски. Рядом с ним полупустая бутылка водки

– Очнись же! – не унимается женщина.

Я вскользь осматриваю ее изъеденное морщинами лицо, которое осталось таким же, как и много лет назад.

Бомж, отложив блокнот и карандаш, лезет в стоящий рядом контейнер с мусором. Он начинает копаться в нем, выбрасывая всякий строительный хлам.

Тяжелая рука, лежащая на моем плече, слегка отряхивает меня.

– Ты так изменился. Похорошел.

Я вижу, как бомж находит в контейнере банки из-под краски, цемент, шпатлевку и даже засохшие кисти.

Держась за мое плечо, женщина всем весом тянет меня вниз, от чего мне приходится слегка наклониться вбок.

Бомж открывает сначала одну банку из-под краски, потом другую. Он нюхает их, тычет пальцем и даже пробует на вкус, после чего морщится. Насыпав в каждую из банок немного цемента, он принимается отбивать засохшую кисть.

– Мне так тяжело теперь, когда я осталась одна, – вздыхает женщина. Она выжидающе смотрит на меня.

Бросив очередной взгляд на женщину, я замечаю, что она похудела.

– Как дела у Димы? – спрашиваю я.

Ее сухие глазницы расширяются, натягивая кожу тонкими дугами, а брови возносятся под платок, покрывающий седые редкие волосы. Она молча качает головой из стороны в сторону.

Мне вдруг становится стыдно за свой вопрос.

– Как ты поживаешь? – спрашивает она. Ее рука все ниже тянет меня к земле, словно пытаясь уложить.

Я вижу, как бомж, расстегнув ширинку, начинает мочиться в расставленные на земле банки. После чего, подняв с земли засохшую ветку, принимается перемешивать содержимое сначала одной, потом другой банки. Время от времени он проверяет консистенцию полученной смеси.

– Ты как будто приболел? – ее рука уже почти уткнула меня в землю.

Мышцы бедра дрожат от напряжения.

В пояснице тянущая боль.

– Что он вообще делает? – спрашиваю я, кивнув в сторону бомжа.

– Кто? – она, оттолкнувшись от меня, поворачивается в его сторону. – Ах, этот. Не обращай внимания – просто местный шут, – поясняет она.

Бомж плюет в каждую из банок и продолжает перемешивать содержимое.

– И все-таки, как Дима? – снова спрашиваю я. – Как его состояние?

Я не перестаю проклинать себя за эти вопросы.

Ее выцветшие глаза обрастают пеленой. Она убирает руку с моего плеча, освобождая меня от груза своего тела, и, отвернувшись, утирает слезы платком.

– Я помогу донести вам это до дома, пойдемте.

Я беру сумки, и мы медленно направляемся в сторону дома.

Проходя мимо бомжа, я вижу, как он стоит у стены, оценивая ее как чистый холст. В одной руке он держит банку с кистью, а другой пощипывает подбородок, прикидывая, с чего начать. После чего, взяв одну из банок, подходит к стене и начинает оставлять бледноватые следы на обшарпанной поверхности. Уже уходя, я слышу, как он чертыхается, когда один из кусков старой штукатурки отпадает от стены.

Дом, куда мы идем, находится в соседнем дворе от этого места, и уже через несколько минут я поднимаюсь с сумками на нужный этаж. Из открывшейся передо мной двери воняет мокрыми тряпками и мочой. Я вижу, что квартира превратилась в нечто похожее на свалку, по которой рыскают бездомные животные.

Женщина приглашает меня пройти на чай.

Попытки вежливо отказаться не приводят к успеху, и спустя несколько минут я сижу на скамье в окружении трущихся об меня котов и смотрю, как бы случайно не пнуть ногой здоровенного пса, спящего под столом.

Я спрашиваю ее, как это произошло.

Суетясь, она грохочет кастрюлями в ящике, вынимая откуда-то со дна чайник.

– Что произошло? – уточняет она, как будто не понимая сути разговора.

Поднеся чайник к лицу, она нюхает его и, нахмурившись, заглядывает внутрь.

– Из-за чего он оказался в больнице? – спрашиваю я, при этом случайно опираюсь рукой на лапу одного из котов. Тот с визгом убегает с кухни.

– Хватит! – восклицает она. – Сколько можно спрашивать об этом?! – ее лицо искажается в гримасе, а на глаза наворачиваются слезы.

Я молча опускаю глаза.

Немного успокоившись, она наливает воду в чайник из-под крана, после чего ставит его на плиту и садится, выталкивая спящего пса из-под стола. Тот скалится на меня, после чего уходит прочь.

Я говорю ей о том, как мне жаль.

Я спрашиваю, что передать Диме.

Чайник со свистом начинает выбрасывать из себя клубы пара. Женщина достает засохшее печенье из шкафа и снимает с плиты закипевший чайник. Она берет со дна раковины кружку и наполняет ее кипятком, после чего ставит передо мной.

Я повторяю свой вопрос.

Она садится за стол и, закрыв лицо руками, начинает рыдать.

Кот, сидящий на моих ногах, стыдливо уходит со скамейки.

В кружке, на промасленной поверхности воды, плавают ошметки еды. Я отодвигаю ее в сторону.

Я спрашиваю, можно ли зайти к нему в комнату. Она молча отворачивается к окну. Приняв это за одобрение, я благодарю за чай и направляюсь по коридору к двери.

В его комнате стоит затхлый запах. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что все вещи лежат на тех же местах. По слою пыли становится понятно, что в комнату давно никто не заходил. Мой взгляд останавливается на тетради, лежащей посреди стола.

Услышав, что женщина идет в мою сторону, я поворачиваюсь и вижу, как она медленно шагает, опираясь одной рукой на стену.

– Мне пора уходить, – говорю я.

Я прохожу мимо нее к выходу, стараясь не поднимать глаз.

Я перешагиваю через кошек и собак, лежащих в коридоре.

Надев обувь, я чувствую, как моя правая нога промокает внутри ботинка. Один из котов надменно смотрит на меня со шкафа.

Женщина просит меня подождать.

Я слышу, как она шумит в комнате.

Вскоре она возвращается, вытирая покрасневшее от слез лицо.

Я вижу тетрадь со стола в ее руках.

– Она адресована тебе, – поясняет женщина. – Я не стала ее читать, – сделав паузу, она поджимает губы. – Я бы не смогла.

Я вижу, как она старается сдержать слезы, и говорю, что обязательно приду навестить Диму.

Женщина протягивает мне тетрадь.

– Надеюсь, хоть это поможет.

Я беру ее в руки и замечаю надпись на обложке:

«Исповедь».

Приоткрыв тетрадь, я вижу, что внутри лежат письма. Они адресованы мне.

Я еще раз благодарю женщину за чай и выхожу из квартиры.

Я слышу, как она тихо просит меня остаться, но не подаю вида.

Спускаясь по лестнице, я чувствую, как хлюпает в ботинке моя правая нога.

На улице я, наконец, вдыхаю полной грудью свежий воздух и быстрым шагом направляюсь прочь от этого дома.

Проходя мимо бомжа, я вижу, что он снова достает из контейнера с мусором какой-то строительный хлам. К этому времени на стене уже начинает вырисовываться образ, отдаленно напоминающий человека. Увидев меня, он прерывается и пристально смотрит мне вслед, после чего возвращается обратно к контейнеру.

Добравшись до дома, я принимаю душ и ложусь на кровать.

Я закрываю глаза.

***

Вцепившись руками в батарею, я стою посреди той самой комнаты. Напротив – видеокамера. Она готова записывать каждое мое движение. Каждую слабость. В комнату заходит Мими. Она подходит к камере и включает запись, после чего уходит. Слышно, как она закрывает за собой входную дверь, проворачивая ключ в замке на два оборота.

Вскоре в комнату входит Дима. Он уходит в дальний угол и садится.

– Помнишь Эрика? – спрашивает он. – Такой, невысокий и всегда веселый. Он любил ставить статусы о том, как прекрасна жизнь.

Я пытаюсь ответить, что помню, но получается какое-то невнятное мычание сквозь губы.

– Месяц назад его сбил поезд, – продолжает он. – Ты знал?

Я вспоминаю, как он обычно перебегал пути, не желая платить за проезд.

Дима достает откуда-то бутерброд и начинает жевать.

Я вспоминаю, как в один из дней, когда мне негде было ночевать, Эрик пригласил меня к себе домой. Помню, как его мать испуганно смотрела на меня, пока мы уминали оставшийся праздничный кулич. Она не могла понять, почему ее мальчик общается с таким, как я, но вскоре ее испуг сменился проявлением материнской заботы и мне была выдана самая мягкая подушка.

Доев бутерброд, Дима встает и уходит из квартиры, точно так же закрыв за собой дверь на замок. Следом появляется женщина, лица которой я не могу различить. Она выходит из кухни с той же кружкой, что я видел сегодня, только еще более грязной. От кружки идет пар. Она говорит, что бедный Дима не был «в сети» уже месяц, и она переживает за него.

Она спрашивает, буду ли я чай.

Я пытаюсь отказаться, но не могу произнести ни слова. Она подходит ко мне с кружкой кипятка и говорит, чтобы я напомнил ему ответить на ее сообщения, когда приду его навестить. В кружке плавают заплесневелые ошметки еды. Она подносит ее к моему лицу. От кружки пахнет чем-то прокисшим, и я пытаюсь отвернуться, но женщина уже держит мою голову рукой. Я прихлебываю мутный кипяток с кусками еды, ошпаривая им весь рот и пищевод. Один из ее котов вьется под моими ногами, он норовит помочиться на меня. Я чувствую, как пищевод разъедает кипящая жидкость. Согнувшись от боли, я утыкаюсь в плечо женщине. Вскоре боль уходит, оставив приятное тепло внутри меня.

Я открываю глаза.

Теперь я вижу эту же комнату со стороны. На том месте, где еще секунду назад был я, лежит Дима. Его глаза открыты, а зрачки закатились вверх. Из ушей и носа у него тянутся струйки засохшей крови. Раздается стук в дверь, от которого мой живот скручивает в спазме.

Осторожно подойдя к двери, я заглядываю в глазок: за дверью стоит Симеон с оравой злых псов позади. Их клыки блестят в оскале.

Я оглядываюсь в поиске телефона.

«Нужно позвать на помощь», – думаю я.

Стук повторяется с удвоенной силой. Я возвращаюсь в комнату, но теперь там никого нет, только ошейник лежит на полу. За дверью раздаются ругательства и звон ключей.

Я подбегаю к окну и вижу, что нахожусь на высоте примерно десятого этажа.

Ключи поворачиваются в дверном замке.

Я выглядываю наружу и вижу, что окно этажом ниже также открыто. Схватившись за раму, я вылезаю и пытаюсь нащупать ногами оконный проем под собой. Дверь с треском открывается, и квартира заполняется собачьим лаем. Я нащупываю стекло одной ногой и стараюсь занести вторую ногу внутрь.

Надо мной появляется морда оскалившейся собаки, следом за которой появляется Симеон. Он хватает меня за руки и, отцепив пальцы от оконной рамы, толкает вниз. В следующую секунду я хватаю воздух руками и, не найдя ничего, за что можно уцепиться, лечу вниз.

Собаки, высунувшись из окна, провожают меня лаем.

Пролетая мимо квартиры снизу, я вижу, как в окне та же женщина суетится на кухне. Звон кастрюль и лай доносятся до меня еще какое-то время, после чего все затихает. Лишь ветер тихонько посвистывает возле меня.

Время как будто замедляется. Боковым зрением я вижу, как приближается земля. Развернувшись в воздухе, я вижу, как подо мной толпа обступила обведенный на асфальте силуэт человека. Из ближайших окон высунулись жильцы.

Я готовлюсь к падению, вжав голову в плечи. Я не знаю, куда деть мои руки, и решаю, что лучше не выставлять их вперед. Внизу моего живота пробегает холодок.

Кто-то из толпы показывает подошедшему прохожему на открытое окно надо мной, а потом на силуэт на земле. Он что-то поясняет, разведя руки в стороны, после чего сводит их с громким хлопком, больше похожим на хруст костей.

Хлоп!

***

На часах 4:00.

Проснувшись, я понимаю, что проспал весь предыдущий день.

Чайник с приятным шумом докипает на плите, и я снимаю его. Убавив огонь, я ставлю на разогретую конфорку сковородку с подготовленным маслом и тостом. Дождавшись, когда они зашипят, я отправляю к ним тройку яиц.

Не могу вспомнить, когда ел нормально в последний раз.

Включив ноутбук, я ввожу пароль и открываю свою страницу. Нужно найти вчерашнюю незнакомку. Налив чай и составив сковородку с плиты на стол, я захожу в раздел поиска.

Воспоминания о вчерашнем разговоре про бар, в который мы не поехали, немного упрощают мои поиски, и вскоре я уже перебираю наиболее подходящие страницы.

«Слишком толстая».
«Слишком светлая».
«Слишком взрослая».

Социальные сети упрощают множество задач, ничего не требуя взамен. Во всяком случае, сначала мы думаем именно так.

Перебрав около сотни страниц, я снижаю количество потенциальных кандидаток до десятка и, отпив чай, продолжаю свои поиски.

Зная несколько мелочей о человеке, можно найти о нем все, что захочешь.

Страницы с личной информацией на любой вкус.

Краткий итог моих поисков:

Ее имя – Диана. Возраст – двадцать пять лет. Училась архитектуре и дизайну. Неплохо рисует и любит рок-музыку.

Мы никогда не были так открыты для незнакомых нам людей. Больше не нужно общаться с человеком, чтобы получше его узнать, достаточно лишь зайти на его страницу. Чтобы познакомиться, больше не нужен повод – ты просто нажимаешь:

«Добавить в друзья».

Чтобы начать общение, ты просто пишешь:

«Привет».

Моросящий дождь за окном отбивает всякое желание выходить из дома, и я, усевшись в кресле поудобнее, начинаю разбирать пришедшие от клиентов письма. В основном пишут желающие записаться на консультацию.

«Практикующий психолог» – написано на моей странице.

«Настоящий специалист своего дела» – говорится там.

Множество восторженных отзывов и куча подписчиков.

Теперь этого достаточно, чтобы, не имея среднего образования, зарабатывать деньги.

Стена моего кабинета увешана купленными дипломами и сертификатами.

На моем сайте несколько тысяч посещений каждый день.

В моем почтовом ящике множество писем с благодарностью и дополнительными пожертвованиями.

Но, конечно, бывают и недовольные клиенты.

– Вы, черт возьми, довели его до еще большей депрессии, – сказали как-то родственники одного из клиентов. – Теперь он вынужден сидеть на таблетках!

На самом деле, я еще на сеансе советовал ему пройти курс лечения у психиатра. Даже сказал об этом этим его родственникам и порекомендовал принудительное лечение, если потребуется. Тогда они послали меня ко всем чертям.

Когда человек пытается мне доказать, что умеет летать, то это уже не в моей компетенции – это уже клинический случай.

Разобрав письма и назначив консультации на несколько дней вперед, я возвращаюсь к еще одному неоконченному делу.

Я открываю страницу Эрика.

Нужно кое-что проверить.

«Был в сети пятого сентября».

Это последнее действие, которое он совершил в мире социальных сетей.

Прошло уже около месяца с тех пор, как он умер, но его страница продолжает существовать. Если никто не позаботится об этом, то она так и будет вечным напоминанием о нем. Многие даже не заметят этого. А если и заметят, то постараются как можно скорее убрать любое напоминание о нем.

Я же поступлю иначе. Я добавлю его в свои закладки и буду время от времени навещать.

Кладбище, состоящее из страниц умерших людей, и я – его единственный владелец.

Множество надгробий с памятной фотографией и краткой биографической сводкой. С разными, возможно, лучшими моментами из их жизни.

Все они тут. Никто не забыт.

На стене – сообщения, оставленные друзьями и знакомыми:

«Только не ты».

«Я до сих пор не могу поверить, что это случилось».

«Ты навсегда в нашей памяти и в сердцах».

Из всех сообщений подобного содержания большинство скопированы друг у друга. Из всех людей, написавших это, лишь малая часть верит своим словам.

Я захожу на страницы происшествий и просматриваю новости.

«На севере страны в страшном ДТП
погибла компания молодых людей».

Ссылки на их страницы тут же.

Все они в несколько кликов отправляются в мои владения, где насчитывается уже 538 страниц разных людей.

Все стало слишком легко.

***

Утренние часы посещения сегодня начнутся в 8:30 и продлятся до 11:00, а так как мне еще нужно успеть к 10:30 на консультацию, то ровно в половину девятого я уже стою у регистратуры.

В открывшееся окошко выглядывает тучная женщина. Она враждебно смотрит на меня и уточняет цель моего визита.

Я сообщаю ей, что пришел кое-кого навестить.

Она спрашивает, родственник ли я.

– Нет, я друг, – отвечаю я и, немного подумав, добавляю: – Лучший.

Она недоверчиво смотрит на меня, копаясь в своих бумагах. Вскоре она достает пожелтевший листок.

– Заполняйте, – она кладет передо мной листок с ручкой. – Вот тут дата и роспись, – тыча пальцем, она указывает на пустое место в углу листа.

Из окошка доносится спертый запах макулатуры и старой мебели.

Я начинаю заполнять листок, но тут же слышу от нее недовольный возглас:

– Отойдите от окна, видите же, что за вами очередь!

Сделав шаг в сторону, я пропускаю столпившихся за мной людей.

Проблема таких бланков в том, что они требуют от тебя слишком много лишней информации. Пропустив двух человек, я снова возвращаюсь к окошку.

Женщина выдергивает из моих рук листок и кидает его под стол.

– Четвертый этаж, левое крыло, – проговаривает она словно скороговорку.

***

Плотно закрыв за собой дверь палаты, я осматриваюсь по сторонам. Ветхая мебель беспорядочно расставлена по периметру комнаты, будто ее только что вынесли из антикварного магазина.

Возле одной из стен стоит кровать, на которой лежит Дима. Аппарат издает сигналы в такт его пульсу, лениво сообщая окружающим, что пациент все еще жив.

Он выглядит сильно похудевшим и бледным.

В палате пахнет застарелым лаком и хлоркой, отчего становится тошно. Я направляюсь к окну, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Рассохшаяся рама открывается только с третьего рывка, сразу же наполняя комнату кислородом.

От сквозняка дверь распахивается, и куча бумаг, лежащих на одном из антикварных комодов, разлетается по всему полу. Проходящая мимо медсестра с криками забегает в комнату и бежит к окну.

– Что вы делаете?! – восклицает она.

– Я решил, что свежий воздух пойдет больному на пользу.

– Для того чтобы принимать такие решения, есть врач, – говорит она, сдвинув брови. – Не нарушайте правила посещения, если хотите тут находиться, – она смотрит на меня сквозь очки. В ее взгляде напущенная строгость.

Я улыбаюсь и говорю, что все понял.

Осмотревшись, она принимается собирать лежащие на полу листы.

Я спрашиваю, кто лечащий врач Димы.

Она уверяет, что он первоклассный специалист.

Я уточняю, что меня интересует имя врача, и объясняю, что хотел бы побеседовать с ним. Я помогаю собрать ей остатки листков, на которых что-то написано корявым почерком.

Я спрашиваю, для чего это.

– Это история болезни! – ее бровь от возмущения вскакивает изогнутой линией над очками. – Вы что, совсем ничего не понимаете?

Ее бровь все еще нервно подергивается, когда я отдаю последние листы, поднятые с пола. После чего она, забрав их все, выходит из палаты, хлопнув за собой дверью.

Я беру стул, стоящий возле двери, и ставлю его напротив кровати.

Я смотрю на Джея – привык называть его именно так. По-моему, его настоящее имя осталось где-то за стенами школы, в то время как он отправился высоко-высоко.

До самых небес.

Или в бездну.

Он играл на барабанах в одной не очень известной рок-группе. И играл, надо признать, просто гениально.

Сейчас, сидя в этом пропитанном хлоркой и инфекциями притоне человеческих страданий, я вижу исход того перелома в человеческом сознании. Тот самый момент, когда человек понимает, что все катится к чертям и обратной перемотки уже не будет. Это здорово бьет под дых, конечно. Первое время он еще пытается делать вид, что все в порядке, но вскоре уже сам понимает, что попал в знатную передрягу. Именно в такой момент он наконец осознает, что наркотики и алкоголь не были выходом.

Оставшись наедине с Джеем, я замечаю, как сильно он изменился, как усохло его тело. Кажется, что если накрыть его с головой, то он и вовсе растворится. К его вене тянется тонкая струйка из капельницы. При виде ее меня непроизвольно передергивает, и я перевожу взгляд на стену, где только сейчас замечаю картину – собаку, сидящую на пирамиде.

Я достаю принесенную с собой тетрадь.