Читать книгу: «Свет и сумрак. Рассвет Обреченных», страница 4

– Ты меня совсем загоняла, Софья, – уставши и почти без сил произнес маркиз, облокотившись на спинку дивана. – В могилу меня сведешь, чтобы стать победительницей бала.

– В могиле ты будешь бесполезен, любимый. А сделать так, чтобы нас запомнили, – это еще тебе под силу. – Софья любезно улыбнулась и отпила из фужера.

Маркиз не стал спорить с женой. Он знал, как она мечтала стать лучшей на балу. И хоть ему и показалось, что в своих намерениях она немного перегибала, все же ее усердие и непоколебимые старания в достижении этой цели, несомненно, могли бы поднять репутацию их дома.

– Сиагрий, мне нужна твоя помощь! И пожалуйста, не забывай, что нас и так зовут сюда крайне редко. Вспомни, как ты заполучил мое сердце и сколько раз ты лазил через окно в дом моего батюшки?

– Софья, тише! – Маркиз сделал строгое лицо, но потом все же сменил его на улыбку. – Мне тогда было двадцать лет! И я еще не был маркизом.

– А я уже была прекрасной леди и, как видишь, такой и осталась!

Они оба рассмеялись и вспомнили ушедшие годы и сумасшедшие поступки. Маркиз хотел позвать придворного, чтобы взять еще пару бокалов, но тот сам подошел к ним.

– Милорд, миледи, – престарелый мужчина любезно поклонился, – его величество хочет поговорить с вами. Позвольте, я провожу вас.

Если сказать, что Сиагрий был ошарашен, то это значит не сказать ничего. Его ладони вспотели, во рту пересохло, а лицо запылало ярким румянцем. Про Софью же можно было сказать с точностью до наоборот. Она была уверена в себе, на лице сохранилась восхитительная улыбка, а походка, которой она пошла за придворным, казалось твердой и решительной.

Возле короля с королевой стояли сразу несколько герцогов и герцогинь. Все кокетливо улыбались и всячески пытались угодить правителю. Неизменным оставалось только выражение лица герцога Дорского. Строгий и неуступчивый, коварный и жестокий, он стоял по правую руку монарха. Его хмурый холодный взгляд был направлен прямо на подходящего Сиагрия и его супругу.

– Ваше величество. – Голос маркиза неожиданно для него сам по себе изменился и стал немного меланхоличным.

Разговоры вокруг прекратились, и все уставились на него. Софья почувствовала, что замешкавшемуся супругу нужна ее помощь и тут же взяла инициативу на себя:

– Ваш придворный, ваше величество, позвал нас. И еще ваша божественная бутоньерка сегодня ослепляет красотой всех присутствующих. – Ее очаровательная, но робкая и стеснительная улыбка появилась на застенчивом лице.

На секунду воцарилась тишина, и все взгляды перешли на нее. Софья испытала на себе множество надменных осуждающих глаз. Но когда король посмотрел на свой аксессуар в виде белого цветка и улыбнулся, все тут же рассмеялись вместе с ним и неловкий момент прошел сам по себе.

– Да. Это правда, он бесподобен, как и ваша пара сегодня. Вы очень хорошо танцуете, Софья.

– Несомненно, миледи долго тренировалась, ваше величество, – вступила в разговор супруга герцога Дорского и тут же обратилась к маркизе: – Ваше отсутствие на прошлых вечерах пошло вам на пользу. Видимо, у вас было много времени, чтобы подтянуть все свои недостатки.

В глазах Милены Дорской чувствовался яд и неприязнь, которые трудно было не заметить даже невооруженным глазом. Она была светской львицей, считалась первой красавицей после королевы и не раз заслуженно побеждала на королевском балу.

– Иногда природа сама определяет победителя, стоит лишь прийти. – Софья саркастически улыбнулась герцогине в ответ, а затем исполнила короткий реверанс перед королем.

– Ваша грация восхищает, – король еще раз похвалил ее. – Вам определенно стоит посещать чаще наши вечера. А что скажете вы, маркиз Сиагрий?

– Ваше величество, мы очень благодарны за приглашение и с радостью примем его снова.

– Это прекрасно, милорд. Но я позвал вас не за этим. Мой главный сурапт Династий обеспокоен тем, что происходит на наших восточных рубежах. Он говорит, – король сделал небольшую паузу, а затем продолжил, – о неких странных потоках магии. Вам что-нибудь известно об этом?

– Нет, ваше величество. Если бы Обреченные снова появились на наших границах, я бы об этом знал. Патрули неукоснительно проверяют и обследуют пограничную территорию…

– Однако один из инквизиторов третьего ранга прошел мимо вашего носа, преследуя моих беглецов, и пропал, – не давая закончить Сиагрию, включился в разговор герцог Дорский.

– Что скажете, милорд? – настороженно спросил король.

– Мои патрули и дозорные ничего не докладывали о посторонних.

– Возможно, вам стоило бы усилить число патрулей и их бдительность, – язвительно произнес герцог Дорский. – А еще лучше сократить их жалованье, чтоб в них меньше влезало вина и эля.

– Милорд Сиагрий, займитесь этим вопросом. Нам только еще не хватало проблем на востоке королевства.

– Да, ваше величество. Я удвою число патрулей и лично проинструктирую их.

– Что ж, эти разговоры о насущном и наболевшем утомляют. – Король тяжело вздохнул и обратился к кузену: – Ирс, вели первой придворной оповестить о продолжение бала.

 *****

Сразу после торжественного шествия слуга проводил Ориона в соседний зал, по размерам сильно уступающий тому, где остались его родители и все приглашенные гости. Войдя внутрь, никто словно и не заметил там его появления, и он с облегчением выдохнул. Пройдя по залу, мальчик уселся на одном из стульев. Дети герцогов и приближенных короля, разбившись по группам, разговаривали между собой, играли или просто смотрели, как их безнадежно пытаются развлекать шуты.

Как он и ожидал, скучнее места, чем здесь, во всем замке было и не сыскать, и сын маркиза решил перебирать в голове пиктограммы до того момента, пока бал не закончится, а родители не заберут его отсюда. Орион вспомнил, как однажды Иверий показал ему «Звездную Тень» из книги «Созвездия и Пределы», которая была настолько сложной, что ему казалось, что он никогда не сможет расположить так звезды и вычертить нужное направление, чтобы стать призраком в ночи. Если бы у него это получилось, он мог бы гулять где угодно и делать все, что ему бы вздумалось. Тогда бы здесь ему не пришлось умирать от скуки, а вместо этого он мог бы бродить по бесчисленным коридорам замка и подслушивать королевские заговоры и секреты. Затем он воскресил в памяти «Барьер Стража» – нетрудную пиктограмму, но забирающую за несколько секунд почти всю магическую силу. Один раз он упал без сознания, когда попробовал продержать ее больше трех секунд. Но теперь на нем висел амулет Иверия, спрятанный под рубашкой, и он чувствовал его силу. Рука сама по себе потянулась к нему, но он тут же одернул ее. Здесь, в королевском замке, ни в коем случае нельзя было применять магию.

Орион хотел вспомнить еще пиктограммы, но его мысли сами по себе ушли, когда дверь в зал снова отварилась и слуга пригласил зайти дочь графа Нарди в возрасте примерно его лет. Две косички, красное шелковое платье и зеленые сапожки. Все с иголочки. Впрочем, как и у всех детей, находящихся здесь. Ничего особенного. Разве что ее лицо и глаза показались Ориону очень красивыми и добрыми.

Он оторвал от нее взгляд и снова углубился в потемки воспоминаний, как вдруг заметил, как кто-то подсел совсем рядом.

– Ты почему сидишь один?

Это была та самая девчонка! И почему-то из всех присутствующих она выбрала именно его диван. От неожиданности Орион немного замешкался и не знал, что ему ответить.

– Просто я тут никого не знаю, – с трудом выдавил он после долгой продолжительной паузы.

– Тебе бы стоило познакомиться здесь с другими детьми. Мой отец говорит, что скоро все изменится и на их месте скоро окажемся мы, а здесь будут сидеть уже наши дети. Поэтому я решила, что ты, возможно, будешь не против, если я узнаю, как тебя зовут и откуда ты.

– Орион. Марка Роклоров. Мой отец маркиз Сиагрий, а наш дом стоит на востоке и защищает королевство от Обреченных.

– Их давно уже нет, – рассмеялась девчонка. – Они исчезли больше ста лет назад и с этих пор их никто не видел.

– Ты права, но они могут снова появиться. Скажи теперь свое имя?

– Майя. Мой отец граф Нарди, наместник Норфолка. Вряд ли ты слышал когда-либо про нас. Мы впервые приглашены на бал.

– Раньше я здесь тоже никогда не был. Ты видела город? Он очень красивый, и такое ощущение, что бесконечный. В нашей марке и похвастаться нечем.

– Ты прав, этот Террагорн и вправду бесподобен, но больше всего мне понравился королевский замок. Мне бы очень хотелось, чтобы воссоздавший его архитектор приложил свои усилия и к моему дому.

– Уверен, ваш замок также красив, но по-своему.

– Мама говорит, что он в несколько раз меньше королевского, но отцу он все равно нравится. Скажи, Орион, – дочь графа Нарди отвела глаза вверх, а потом снова продолжила, – а ты что-нибудь слышал о магии?

Если сказать, что последний вопрос ошарашил Ориона, то это значит не сказать ничего. Вероятность того, что он его услышит, была не больше той, что к нему кто-то подсядет и заговорит. Но стоило ли отвечать на него? Орион не знал.

– Совсем немногое. Только то, что она существует и здесь даже есть школы, где разрешают ее практиковать.

– Так странно. Почему на нее должно быть разрешение? Хотя, может, в этом и есть доля здравого смысла. – Майя на секунду задумалась, но вскоре встала. – Я скоро вернусь, Орион, как только познакомлюсь со всеми остальными.

Проводив ее взглядом, он облокотился на спинку и задумчиво прижал руки к груди, где под жилетом с рубашкой лежал амулет Иверия. Значит, тут все-таки не все такие занудные и малоинтересные, как ему казалось раньше. Оказывается, среди детей герцогов и графов есть еще те, которые интересуются не только богатством и статусом своих родителей, но еще и магией. А что, если она тоже умеет управлять звездной силой или читать пиктограммы? Его интерес к ней рос с каждой минутой. Он решил понаблюдать за дочерью графа Нарди.

Она подходила, здоровалась, немного беседовала с другими детьми и тут же покидала их, чтобы подойти к новым. Все, как и советовал ей ее отец.

Майя сменила уже пять групп, и Орион хотел умерить свое любопытство. В конце концов она могла бы увидеть, что он за ней наблюдает, и тогда он выглядел при этом совсем не в лучшем свете. Но вдруг для дочери графа Нарди все пошло совсем не так, как ей этого хотелось. Подойдя к группе из трех мальчишек, разговор по какой-то неизвестной причине с ними не заладился. Над ней начали насмехаться и оскорблять, а потом и вовсе толкать в разные стороны, не давая при этом вырваться из их окружения. Один из них, имеющий противные светло-рыжие распущенные волосы, практически издевался над ней, как над непослушной собакой, всячески предлагая все новые идеи, как еще ее унизить и высмеять. Два его друга при каждом его слове заливались безумным гоготом, добавляя к его фразам такие же не менее противные словечки.

Орион посмотрел на придворного, в обязанности которого входил порядок и безопасность детей. Он все видел, но категорически отказывался что-либо предпринять. Отец просил его вести себя здесь как можно сдержаннее, но он бы и сам не остался стоять в стороне, увидев такое. Орион спрыгнул со стула и, разбежавшись, врезался в массивную спину одного из них. Но, не рассчитав своих сил и массы, сам отскочил и оказался на полу.

– А это еще что за немощный защитник оказался? – рассмеялся самый крупный.

– Это, кажется, сын Сиагрия из Роклорской марки. – Светловолосый встал прямо над ним и смотрел на него сверху вниз. – Мой отец говорит, что они такие нищие, что едят сено вместе со своими лошадями.

– Майя, уходи. В этих разборках тебе не место. – Орион попытался встать, чтобы противостоять нависшему на него недоброжелателю, но тут же получил удар по ребрам и снова распластался на полу.

– Она никуда не уйдет. – Светловолосый схватил ее за волосы и кинул рядом с ним.

– Грейнс, они такие грязные, что наши свиньи кажутся намного чище!

– И все же одно из этих животных пыталось напасть на нас. А знаете, что делает мой отец, когда его не слушаются?

– Он бросает их к голодным собакам, Грейнс?

– Да! Но и не только. – Светловолосый поставил на грудь Ориона ногу и сдавил его легкие. – Ты даже не представляешь, что делают Дорские с теми, кто осмеливается перейти им дорогу. Парни, эта свинья заслужила хорошей порки. Кто готов ее проучить?

Первым ударил Грейнс. Острие его ботинка оказалось чуть ли не в самом животе Ориона. Потом полетели не только ноги, но и кулаки. Орион прикрывался как мог и чем мог, но это практически не помогало. Сначала он думал, что слуга все-таки опомнится и увидит, что это уже не детские шалости, а драка, принимающая дурной поворот, но когда краем глаза он заметил, что тот специально отвернулся, все надежды покинули его. Один из ударов попал ему прямо в лицо, и в его глазах потемнело. Его избивали действительно как провинившееся животное. Это продолжалось так долго, что казалось: еще чуть-чуть, и все вокруг расплывется. Если он хотел остаться непокалеченным, необходимо было срочно что-то предпринять. И он это сделал. В озверевшем от боли подсознании стали всплывать пиктограммы из книги «Инквизиторов Света». В этот момент Орион и сам не понял, как у него это получилось, то, что раньше казалось неимоверно сложным. Но именно сейчас он смог преодолеть ранее неподвластную ему грань своих способностей и, к сожалению, только потом осознать всю глубину своего поступка.

Его голова поднялась, и невидимый барьер оттолкнул трех избивавших его мальчиков. Глаза Ориона вспыхнули, а вместе с ними и одежда Грейнса. Тот завизжал, словно свинья, побежав прочь.

Теперь слуга уже не сидел, как зритель театра, а бежал за светловолосым мальчиком с покрывалом и небывалой для его лет скоростью. Одежду удалось потушить не сразу, и Грейнсу, как бы ему ни хотелось, не удалось избежать тяжелых ожогов. Его крик, несомненно, слышали все в замке и наверняка даже на балу, сквозь пение менестрелей.

– Что ты наделал, Орион! – испуганными глазами на него посмотрела Майя и тут же побежала на помощь к Грейнсу. Когда ее руки дотронулись до него, рядом возникло тусклое алое свечение.

Дверь открылась, и в зал забежали испуганные родители. Софья подхватила Ориона и тут же начала вытирать его лицо от крови. Отец смотрел на все, что случилось, ошарашенными глазами.

Сын маркиза до сих пор не мог поверить, как ему удалось применить пиктограмму и с таким сумасшедшим невезением угодить во все эти неприятности.

Глава 5

Всю ночь Арн бежал, не зная куда, не зная зачем и не понимая, почему это все случилось именно с ним. Он не понимал, как в один миг можно лишиться всего, что имеешь. Слезы текли градом, а сердце разрывалось от безысходности. Живя в ужасной нищете, постигая все прелести портового района и вдыхая каждый день приевшийся запах тухлой рыбы и помоев, он не думал, что его существование может стать еще намного хуже. Имея дом, еду и крышу над головой, предыдущая жизнь теперь казалась вовсе не такой уж и безрадостной. Ветер качнул старую деревянную вывеску на одном из промелькнувших домов, и Арн обернулся. Пахло едким запахом костра. Издали все еще можно было разглядеть, как в портовом районе вдалеке клубился поднимающийся дым, томными черными кудрями уходящий куда-то на восток.

Зацепившись рукой за широкую ветку стоящего неподалеку ясеня, Арн подтянулся и уселся на сук. Ему не хотелось, но он не переставал смотреть, как разросшиеся языки пламени пожирали остатки его дома. Они убили ее! Его мать была ни в чем не виновата и никому не сделала плохого. Она умерла только из-за того, что не смогла предать. Его отец теперь в тюрьме, и, скорее всего, его ждет суд и виселица. Что теперь делать ему, когда никого нет? Как выжить совсем одному, без дома и родителей. Все это случилось просто потому, что его отец оказался не тем, за кого себя выдавал. По крайне мере, перед ним. Как он мог так поступить с ними? Он погубил их всех…

– Зачем ты вообще был у меня? – Арн крикнул в темноту и спрыгнул с дерева, чтобы снова скрыться в темноте.

Ноги несли его в неизвестность, он останавливался, орал в пустоту, плакал, смеялся, заходился слезами, колотил скамейку и катался по сырой земле на аллее возле цветочного парка, затем вставал и снова повторял все снова и снова. Вскоре начало светать и гнев сменился пустотой и отчаянием. Силы покидали его. Вместо неуспокаивающегося жара и бешеной агонии в нем появлялась туманная апатия и дрожь, волнами сотрясающая его подсознание. Спасаясь от того, чтобы не сгореть в подожженном доме, он совсем не подумал о том, что выбежал из него лишь в свитере и штанах. Медленно и постепенно он начинал замерзать.

Арну очень хотелось вернуться обратно и убедиться, что ему все это не приснилось. Поверить в то, что все это дурацкий страшный сон и скоро он все-таки проснется. Всю ночь он отрицал и пытался не верить своим воспоминаниям и той страшной правде, которую пытался принять его разум. Но сколько бы он раз ни залезал на дерево или ни подходил к краю холма, Арн всегда видел дым. Густой темный дым, заволакивающей все надежды и мечты о том, что все случившееся неправда.

Руки и ноги все больше коченели, заставляя его все сильнее вжиматься в собственное тело. Дрожа от холода, он перебирал всех, кого знал, кто бы мог его приютить хотя бы на пару часов, чтобы согреться. У его друга Лема очень строгие родители, и вряд ли они разрешат ему посидеть у очага даже несколько минут. Другое дело мамина кузина Сара. Она всегда была добра к ним и к тому же живет в другом конце города. Однажды она принесла ему пряник с изюмом и топленым молоком. Но вправе ли он идти на такой же риск, как и его отец, придя к ней домой? Что, если стража проверит и не обнаружит в сгоревшем доме его останков? Тогда они могут появиться и на пороге ее дома, и произойдет все то же самое. Нет! Так поступить он не мог. Он скорее умрет, как его мать, но не предаст никого.

Оставалось только одно место, где его не будут искать и он хоть как-то сможет согреться от промозглых порывов ветра, пробирающегося в рукава и ласкающего ледяными языками все его тело. Конура старого Гона – бродячей собаки, которую они дразнили однажды с Лемом, гуляя возле мостовой, вблизи городской свалки. Тогда ему повезло и он успел забраться на дерево, а вот его друга Гон укусил так, что тот еще долго не мог садиться на пятую точку.

Будка представляла из себя старый, дряхлый, никому не нужный маленький собачий домик, сбитый из ветхих прогнивших досок. Кто-то ее выкинул, а Гону она пришлась по душе, и в ней появился постоялец. Владелец мясной лавки, находящейся неподалеку, был не против такого соседа и периодически подкармливал его костями, а тот в свою очередь патрулировал территорию и отпугивал непрошеных гостей в ночное время.

Бросив камень на крышу будки, Арн убедился, что Гона сейчас в ней нет. «Наверняка обхаживает свою территорию и метит каждый куст», – подумал мальчик. Но время для размышлений могло закончиться в любую секунду, стоило лишь огромной собаке появиться и почуять, что на ее жилище претендует кто-то еще. Арн со всех ног пустился галопом и преодолел необходимое расстояние всего за несколько мгновений. Но, приближаясь к конуре, понял, что проникнуть в нее – это лишь самое малое на его пути. Рано или поздно вернется истинный хозяин, и тогда ему сладко не покажется. Но сейчас это для него не имело никакого значения. Он уже почти не чувствовал конечностей.

Схватив один из старых выкинутых деревянных щитов на свалке, мальчик подтянул его к будке. Затем залез в нее и закрыл им проход. Снова вжавшись в свое тело, он скрестил руки и подобрал ноги под себя. Конура оказалось двойной и удивительно теплой, хотя с виду таковой совсем не казалась. Наверно, поэтому Гон не подпускал никого к ней и рычал, едва только чувствовал опасность. Понемногу Арн начинал ощущать, как согревается каждая его косточка. Он потер руки и подышал на ладони оставшейся теплотой своего тела. Ледяные покалывания, сверлящие все его конечности, начинали отступать. Облокотившись на заднюю стенку, его тело наконец смогло расслабиться. Веки стали тяжелеть и опускаться на глаза.

*****

Проснувшись в полной темноте деревянного собачьего дома, Арн понятия не имел, сколько прошло с того момента, когда он заснул, и какое сейчас время суток. Но одно было очевидно – Гон вернулся. Будка ходила ходуном, а свирепый лай доносился отовсюду. Пес был просто в бешенстве от такой наглости. С пеной у рта он рычал и пытался забраться внутрь, лаял, скулил и оббегал конуру то по часовой стрелке, то против. Иногда все это прекращалось и он, становясь лапами на крышу, завывал, словно изголодавшийся волк, а затем снова пытался разгрызть деревянный поддон. В проломленной щели то и дело показывались острые зубы с хищным оскалом. Рычание было так пугающе близко, что Арн не знал, куда ему деться, и от страха закрывал уши ладонями. Смерть, так рьяно преследовавшая его со вчерашнего дня, сдерживалась всего какой-то дряхлой прогнившей доской. Гон не унимался, и его голова продвинулась еще на пару дюймов внутрь будки. У Арна по телу пробежала истерическая дрожь, сковавшая тяжелыми цепями его сердце. Он закрыл глаза и медленно, не оглядываясь, отполз в дальнюю часть конуры.

Сна, конечно, больше не было ни в одном глазу. И хоть разозленный Гон не мог больше совладать с преградой и продвинуться ни на дюйм, все же он никак не унимался, и его громкий лай сотрясал окрестности еще больше двух с половиной часов, пока наконец не стал слабеть и утихать. Еще через час стали угасать и силы.

Гон досадно сел напротив входа, со вздрагиванием смотря на непреступный барьер. Когда он начал скулить, Арну стало даже немного жалко лохматого, но он понимал, что если он откинет поддон и впустит его погреться, то его глаза уже не будут такие жалостливые и горестные, они тут же превратятся в бешеные и остервенелые. Он не хотел выгонять его из собственного дома, но, если бы он этого не сделал, уже к вечеру его бы нашли окоченелым в каком-нибудь сугробе. Выбор оказался очевидным, хоть и до ужаса неприятным. Чем больше он находился в собачьей конуре, тем лучше понимал всю несправедливость этого мира.

Рано или поздно Гон должен был сдаться и уйти. Найти себе новый дом под каким-нибудь крыльцом или пробраться в чей-то сарай. Но собака сидела до последнего. Только тогда, когда ее тело полностью покрылось падающим снегом, Гон все же ушел. Арн тяжело вздохнул и поудобнее улегся внутри своего нового места жительства.

Через прорезь в будке он видел, как солнце село и наступила ночь. Еще больше вжавшись в себя, он снова заснул. Несколько раз Арн просыпался оттого, что кто-то рычал и одновременно скулил прямо за деревянным щитом.

Проснувшись ранним утром, он почувствовал, как в животе ужасно заурчало. Жажда и голод когтями разрывали желудок. Больше отсиживаться становилось невозможно. Без хоть малого пропитания ему долго не протянуть.

Как призрак, Арн прополз из конца будки ко входу и заглянул в щель. Солнце едва встало и еще не успело усмирить холод. Гона тоже не было. Наверно, старый пес все-таки нашел где переночевать и согреться этой ночью.

Плавно откинув щит, Арн вылез из будки и подпер его ко входу. Больше, как сюда, ему пока вернуться будет некуда. Пробежав через две улицы, мальчик приткнулся к колодцу. Вытащив ведерко с водой, он с жадностью принялся хлебать стылую воду. Мурашки тут же поползли по всему его телу, но Арна это не останавливало – жажда была намного сильнее.

Напившись вдоволь, он облокотился на оголовок и тяжело вздохнул. Хватающие за душу печальные воспоминания снова открыли незаживающие раны. Невольно слезы сами побежали по щекам, а руки потянулись к глазам, чтобы закрыть их и больше ничего не видеть.

– Что случилось, юноша?

Арн убрал руки, и его глаза увидели ссутулившего, еле передвигающего старика в старой грязной одежде, держащего железное ведерко. Ничего не отвечая, мальчик встал и пошел по вымощенной каменной тропинке в противоположном направлении. Ему совсем не хотелось никому ничего рассказывать. Да и вообще просто говорить, беседовать или делиться чем-то. Оборачиваясь несколько раз, Арн видел, как старик провожает его тяжелым взглядом. Он еще больше ускорил шаг. Сейчас ему нужно было только одно – отстраниться.

Опустив голову вниз и завернув руки в рукава свитера, он шел по мостовой. На пути, возле начинавшегося торгового района, появился дом Барника. Деревянное непримечательное здание, с однообразной формой строения и с глупым, как казалось Арну, флюгером в виде двух черных котов, кричащих друг на друга. Но как бы он ни выглядел, свою привлекательность ему обеспечивало мастерство хозяина, готовившего просто потрясающие мучные изделия. У него всегда можно было купить самые вкусные лепешки с сыром, пироги и штрудели. Тянущийся и растворяющийся вокруг аромат, исходящий от этого дома, пропитывал воздух по всей округе и щекотал нос каждому проходящему мимо. Не стал исключением и Арн, не выдержавший притягивающего запаха. Он подошел к дому и заглянул в окно. Внутри были дощатые полы, стол с разного рода специями, посуда с мукой и, конечно, сам мастер Барник. Печь уже была растоплена, и в ней румянилась свежая выпечка.

Арн так увлекся наблюдением, как готовился хлеб, что вдруг замер от неожиданности. Парадная дверь открылась, и через окно он увидел того самого капитана городской стражи, ворвавшегося в их дом прошлой ночью. Злость и ненависть пробежали по его телу. Страха больше не было. Даже так сильно терзавшие его голодные позывы уступили пробудившемуся гневу.

– Капитан Горс, – полный мужчина в фартуке поприветствовал его и поклонился.

Это было самое ненавистное имя, которое, как казалось мальчику, он будет помнить и ненавидеть еще долгое и долгое время. По крайней мере, до того самого момента, пока не сможет перерезать горло этой вонючей жирной свинье.

Стражник никак не отреагировал на приветствия Барника и, подойдя к печи, всмотрелся в железный лист, стоявший в печи. Больше он не хромал, передвигаясь довольно быстро. Священнослужители сделали свое дело – подняли на ноги убийцу и вручили ему меч.

– Знаешь, Барник, почему я не закрыл еще твою лавочку? – Капитан с пренебрежением отсмотрел хозяина дома.

– Из-за вашего доброго сердца, капитан? – как можно мягче ответил хозяин.

– Нет, конечно. Доброго сердца?.. – Горс чуть не захлебнулся от смеха. – Только из-за твоих лепешек с сыром! Доброе сердце… – Стражник, не веря собственным ушам, покачал головой и снова чуть не захлебнулся от услышанного.

– Ненавижу! – под проскользнувший порыв ветра вылетело у Арна. Его глаза с самой чудовищной злобой смотрели через стекло на заточенного в доспехи убийцу. – Твое доброе сердце я скормлю Гону – старой блохастой собаке. Но даже и он трижды сплюнет, пока прожует его.

Железный лист выдвинулся из печи, и Горс чуть ли не голыми руками ухватил румяную лепешку, тут же отправив ее в рот.

– Барник, – капитан не унимался, жадно пережевывая маленькие кусочки, – вот что бы ты делал, если бы оказался в Черных Холмах?

– Это ты должен сидеть в тюрьме! – процедил сквозь зубы Арн, еще сильнее сжав кулаки. Окна были плотно заколочены, и никто не услышал этих слов. Но он и не боялся этого – если бы Горс заметил его, он бы дал ему настоящий бой, пусть хоть их силы и были неравны. Терять ему все равно было нечего.

– Мне даже представить сложно, капитан. Я никогда не нарушал закон и всегда был честен перед графом.

– В этом случае ты бы уже не делал лепешки, Барник, – с ироничной грустью процедил стражник. – Там бы из тебя уже сделали лепешку. – По дому снова разлетелся заливистый громкий смех.

– Хотите, я соберу вам несколько штучек в дорогу? – мягко спросил хозяин.

– Барник! У меня складывается такое ощущение, что мое общество тебе совсем не радует и ты хочешь от меня побыстрее избавиться.

– Как вы могли такое подумать, капитан? Я лишь хотел, чтобы вы не оставались голодным и наслаждались моей выпечкой как можно дольше.

– Ты так же умеешь льстить, как и готовить, Барник. – Горс жадно ухватил еще пару штук и завернул их в платок. – Но ты прав, время не ждет. Скоро казнь, и я должен на ней присутствовать, а не сидеть здесь и набивать свое брюхо.

– Кто этот бедолага, господин?

– Вор. Но не простой. Член гильдии. Серая Мышь, может, слышал о таком?

У Арна все пересохло в горле. Он словно потерял дар речи. Его сердце готово было одновременно выпрыгнуть и остановиться. Так он называл его отца, после того как ворвался в их дом. Неужели суд так быстро прошел и его уже приговорили к высшей мере?

– Нет, капитан, могу вас заверить, с таким именем никто не покупал моих лепешек.

– Я лично взял его живьем, вот этими руками. – На его лице появилась довольная ухмылка. – С приходом нового графа казнить стали в два раза чаще. Но разве это плохо? Скоро город станет намного чище, и я в этом ему помогу.

После этих слов Горс открыл дверь и скрылся, дожевывая очередную лепешку. Хозяин наконец с облегчением вздохнул и занялся тем, что он умел делать лучше всего.

Обогнув дом, Арн решил следовать тайком за капитаном, чтобы тот вывел его на городскую площадь. Держа солидное расстояние, он шел за ним сквозь улицы и переулки, пока тот не вывел его на городскую площадь и растворился в толпе. Горс так ни разу и не обернулся и даже наверняка не подумал, что кто-то мог тайком следить за ним.

Так много людей, собравшихся в одном месте, Арн не видел еще никогда. Все они наблюдали за последними приготовлениями на деревянном эшафоте, стоящем в конце городской площади, прямо перед замком графа Херекарта.

Проталкиваясь мимо собравшихся зевак, мальчик пытался подойти как можно ближе. На помост вывели трех мужчин с мешками на голове и связанными руками. Один из них был в той самой одежде, в которой Арн видел своего отца в последний раз. Стражники встали по бокам, а здоровенный палач в черной маске расположился позади. Капитан Горс поднялся на помост и стал возле трибуны. Повсюду заголосили старики и женщины, мужчины и юноши. Все они осуждали приговоренных, желая им самых долгих мучений на том свете. Арн, оказавшийся внутри этого котла, молил их замолчать и не произносить больше ни слова. Но остановить их было невозможно, и крики еще чаще и громче стали разноситься отовсюду. Затем толпа переключилась на вышедшего на балкон графа Старого Мола и во весь рот начала его приветствовать и аплодировать.

Белое изысканное здание, откуда Херекарт наблюдал за тем, как выполняются его распоряжения, возвышалось над центральной площадью и словно карающим глазом пыталось найти непокорных и несогласных с мнением закона.