Читать книгу: «Проклятие дома Дуриев», страница 3

Голос Генри Дурия перешел в рыдание, от которого на глаза снова навернулись жгучие слезы. Он сделал паузу, чтобы вытереть лицо и впиться пальцами в ладонь.

– Ты понимаешь, Артур, что в течение двадцати лет, согласно моей клятве во Дворце Правосудия, я не мог ни видеть тебя, ни писать тебе. Двадцать лет, сын мой, и все это время ты ненавидел меня и плевал на мое имя. До самой смерти твоей тети ты не называл себя Дурия.... А теперь ты приходишь ко мне по своей воле и говоришь, что любишь меня, как сын должен любить своего отца. Возможно, это Божье прощение за все. Теперь, наконец, мы будем вместе, и это ужасное, необъяснимое прошлое будет похоронено навсегда…

Он положил носовой платок обратно в карман и медленно подошел к сыну. Он опустился на одно колено, и его руки сжали руки Артура.

– Сын мой, я больше ничего не могу тебе сказать. Я сказал тебе правду, как я один ее знаю. По общему мнению, я могу быть каким-нибудь отвратительным порождением сатаны на земле. Я могу быть детоубийцей, вампиром, каким-нибудь болезненно больным представителем вриколаков – представителем вещей, которые наука не может объяснить. Возможно, страшная легенда о Дуриях – правда. Аутиэль Дурия был осужден за убийство своего брата таким же чудовищным способом в 1576 году, и он умер в огне на костре. Франсуа Дурия в 1802 году разнес себе голову мушкетоном на следующее утро после того, как его младший сын был найден мертвым, очевидно, от анемии. И есть другие свидетельства, о которых мне невыносимо говорить, которые охладили бы твою душу, если бы ты их услышал. Так что ты видишь, Артур, за нашей семьей стоит адская традиция. Есть наследие, которое ни один здравомыслящий Бог никогда бы не допустил. Будущее Дуриев лежит на тебе, ибо ты последний из рода. Я молюсь от всего сердца, чтобы провидение позволило тебе прожить свою полную долю лет и оставить после себя других Дуриев. И поэтому, если я когда-нибудь снова почувствую это присутствие, как в замке Дуриев, я умру, как умер Франсуа Дурия более ста лет назад… – Он встал, и его сын встал рядом с ним.

– Если ты готов забыть, Артур, мы поедем в тот домик в Мэне. Нас ждет жизнь, которой мы никогда не знали. Мы должны найти эту жизнь, и мы должны найти счастье, которое любопытная судьба вырвала у нас на этих ломбардских землях двадцать лет назад…

2

Высокий рост Генри Дурии в сочетании с гибкостью телосложения и изяществом мускулов придавали ему необычно изможденный вид. Его сын не мог не думать об этом слове, сидя на деревенском крыльце домика и наблюдая, как его отец загорает на берегу озера.

В лице Генри Дурии была доброта, временами почти возвышенная доброта, которой часто обладают великие пророки. Но когда его лицо было частично в тени, особенно вокруг лба, в его чертах появлялся пугающий оттенок, потому что это был тон отстраненности, мистицизма и колдовства. Каким-то образом поздними вечерами он облачался в неприступную мантию мечтателя и молча сидел у огня, постоянно витая в неведомых местах.

В этом маленьком домике не было электричества, и свет масляных ламп играл странные шутки с человеческим выражением лица, что часто приводило к чему-то нечеловеческому. Возможно, это были ночные сумерки, мерцание ламп, но Артур Дурия, безусловно, заметил, как глаза его отца еще глубже запали в глазницы, и как его щеки напряглись, и очертания его зубов вдавились в кожу вокруг губ.

Близился закат второго дня их пребывания в Тимбер-Лейк. В шести милях от туда грунтовая дорога вилась в сторону Хаутлона, недалеко от канадской границы. Так что там было одиноко, на уединенном маленьком озере, окруженном темными вечнозелеными деревьями и небом, низко нависшим над горами с пыльными вершинами.

В домике был уютный камин и блестящая голова лося, выглядывавшая из-за каминной полки. На стенах висели ружья и рыболовные снасти, полки с надежной американской литературой – Марк Твен, Мелвилл, Стоктон и потрепанное издание Брета Харта.

Полностью оборудованная кухня и дровяная печь обеспечили их сытной едой, которая была желанной после целого дня прогулок по лесу. В тот вечер Генри Дурия приготовил отборное французское рагу из всех доступных овощей и банки супа. Они хорошо поели, а затем растянулись перед огнем, чтобы покурить. Они вместе планировали поездку на Восток, когда задняя дверь с оглушительным грохотом распахнулась, и в домик ворвался ветер с такой силой, что их обоих пробрал озноб.

– Шторм, – сказал Генри Дурия, поднимаясь на ноги. – Иногда они бывают здесь, и они довольно сильные. Крыша может протекать над твоей спальней. Возможно, ты захочешь поспать здесь, со мной. – Его пальцы игриво скользнули по голове сына, когда он вышел на кухню, чтобы запереть вращающуюся дверь.

Комната Артура находилась наверху, рядом с пустой комнатой, заставленной дополнительной мебелью. Он выбрал ее, потому что ему нравилась высота, и потому что единственная другая спальня была занята....

Он быстро и бесшумно поднялся наверх. Его крыша не протекала; было абсурдно даже думать, что это может произойти. Это снова был его отец, предлагающий им спать вместе. Он делал это и раньше, в шутливой, шепчущей манере – как будто бросал вызов им обоим, если они осмеливались спать вместе.

Артур спустился вниз, одетый в банный халат и тапочки. Он стоял на пятой ступеньке, потирая двухдневную щетину.

– Я думаю, что побреюсь сегодня вечером, – сказал он отцу. – Могу я воспользоваться твоей бритвой?

Генри Дурия, закутанный в черный плащ, с лицом, обрамленным полями дождевика, выглянул из зала. Хмурое выражение смутно скользнуло по его лицу.

– Конечно, сынок. Спишь наверху?

Артур кивнул и быстро спросил: