Отзывы на книгу «ГУЛАГ», страница 4

В начале, когда я поняла, что книгу о Гулаге решила написать иностранка, я несколько скептически отнеслась к этой затее. Т.е., я не имела ничего против того, чтобы иностранцы узнали поподробнее про эту часть истории страны, опираясь не на домыслы и фантазии, а на реальные факты (а в добросовестности автора можно было не сомневаться, это быстро становится понятно), но была практически уверена, что жителям нашей страны, знакомым с этой темой, не удастся почерпнуть из книги ничего нового, что в ней будут удивляться и ужасаться вещам, которые нам уже давно известны. Но я рада, что это оказалось не так. Автор не ограничилась поверхностным знакомством с темой. Она очень глубоко проработала вопрос, прочитала множество мемуаров (и наших, и иностранцев, попадавших в наши лагеря), беседовала с выжившими. Книга прекрасно структурирована, в ней соблюдается хронология, автор пытается рассказать о различных прослойках населения, попадавших в лагеря. Есть здесь и крестьяне, и партийцы, и бывшие, и рабочие, и интеллигенция, и духовенство и, конечно, уголовный мир. Кроме этого, она обращает внимание и на различные национальности: евреи, украинцы, поляки, немцы. Обращает внимание и на разницу в составе в зависимости от периода, до и послевоенного. Ее воспоминания более выдержаны, как рассказ человека со стороны. Она не вкладывает все эмоции в какой-то эпизод, важный для конкретного человека, но не вносящего глобальный вклад. Зато мы можем рассчитывать на более достоверную информацию, в том числе, часто она обращается и к статистическим данным, хотя в ряде случаев признает, что на них нельзя полагаться. Если же подтвердить какое-то распространенное мнение документально не удается, она указывает и это. Мы же, привычные к той или иной трактовке, иной раз и вовсе не задумались бы над необходимостью поиска каких-либо доказательств. Пытается она и делать сравнения, проводить некий анализ. Русские во время войны даже в лагерях часто мечтали уйти на фронт и сражаться против немцев (хотя были и другие взгляды), поэтому редко когда встретишь попытку сравнить наши лагеря с немецкими. Для автора же в этом нет ничего оскорбительного, она поднимает эту тему и проводит различие между одними и другими. Также она пытается анализировать действия Сталина, выясняя, что им двигало. И приходит к выводу, что часто это была не только жестокость и параноидальная боязнь потери власти, но и элементарная выгода. Он считал рабский труд самым дешевым и удобным для подъёма страны из разрухи. Ее рассказ о лагерях не заканчивается со смертью Сталина и послаблением режима. Более быстро, но отмечая важные события она проходит и через эпоху Хрущева, Брежнева, дойдя до распада СССР. Теперь уже рассказывая нам о борьбе диссидентов, о психиатрических лечебницах. И, наверное, самое главное, чего следовало бы опасаться от иностранца, держащегося за такую тему, но чего я ни разу не увидела в книге. Нет в ней пренебрежения или ужасания именно нашей нацией в целом. Нет попытки противопоставления, мол, мы бы никогда, а вот их, конечно, могли … Она писала именно как человек, который столкнулся с невероятным угнетением и стремящийся, чтобы люди об этом знали и помнили, чтобы это не повторилось. P.S. Ну, и просто кладезь для людей, интересующихся данной темой, список литературы в конце. А то я пыталась выхватывать фамилии и заносить их в виш по мере прочтения, но это не всегда удавалось.

Примерно год назад я ездила с группой на экскурсию в Карелию, в какой-то момент мы поняли, что всё запланированное не успеваем и нужно сокращать программу: либо ехать в Сандармох, либо на место съёмок фильма “Любовь и голуби”. Выбор был сделан группой почти единогласно: “Зачем нам Сандармох, что это вообще такое, что мы на кладбище не были…”. То ли дело посмотреть на тот самый дворик, где снималась сцена, в которой баба Шура с лопатой гоняется за своим мужем-алкоголиком. Честно говоря, в тот момент мне было жутко: и от того, что некоторые люди в возрасте не знали, что такое Сандармох, и от невыносимой лёгкости их выбора. После прочтения книги Эпплбаум я снова вспомнила тот случай и как и тогда, с трудом вынырнула из накатившей волны жути и безысходности. Книга была написана двадцать лет назад, за это время собрана и проанализирована масса архивных материалов, появились исследования, посвящённые отдельным аспектам лагерной жизни, поэтому для тех, кто следит за этой темой, вряд ли найдут в ней что-то новое для себя. В конце концов, это в первую очередь публицистическое произведение, а не научное исследование, хоть и с прекрасно продуманной структурой и основанное на большом количестве источников, полный перечень которых занимает двадцать страниц (в том числе и на только открытых в момент написания архивах администрации ГУЛАГа), и только прекрасные операторские навыки авторки, умелая расстановка общих и крупных планов позволяют создать многомерную картину лагерной жизни всего на шестистах страницах. Безусловно, подобное режиссирование оставляет место для дискуссий о возможности манипуляции, но в данном случае у меня нет сомнений в честных намерениях авторки, а серьёзные сомнения вызывает только общее количество жертв, а точнее даже методология, использованная для подсчёта. Но этот вопрос сам по себе требует глубокого и долгого исследования, и сама авторка, понимая это, выносит общие цифры за пределы основного текста. И как мне кажется, всё-таки цифры – это не самое главное, и самый важный вопрос: как так вышло, что в написанной двадцать лет назад книге есть глава, которую можно было бы перенести в её обновленную версию, если бы таковая появилась в наши дни, практически без изменений, – глава про память, про сознательное государственное замалчивание, про отсутствие покаяния и наказания, про страх и нежелание широких слоев населения задуматься и посмотреть в глаза чудовищ. Есть ли хоть какие-то возможности с этим бороться., сможем ли мы вскрыть эту рану. И что будет, если этого не произойдёт. Ответы на этот последний вопрос мы уже, к сожалению, получаем.

Если у вас есть возможность/желание прочитать только одну книгу по теме ГУЛАГа, возьмите эту работу. Основанная на огромном количестве источников, затрагивающая самые разные аспекты жизни лагеря, эта книга производит очень сильное впечатление и заставляет задуматься обо всех странностях такого явления как СССР и нашей о нем (очень выборочной) памяти.

Книга оставила после прочтения сильное впечатление. Видно, что было проведено, если не скурпулёзное, то большое и вдумчивое исследование не самой приятной и выносимой на всеобщее обозрение темы. Время от времени у меня и как мне кажется и у автора проскакивала мысль об огромной, необъяснимой и ужасающей несправедливости ко многим людям прошедших через лагерную систему. Перед началом прочтения, ожидал предвзятости, все таки Энн - американка, а настроения сами знаете какие, но по итогу увидел исследователя пытавшегося честно разобраться в особенности ГУЛАГа, логики поведения людей начиная от управляющего аппарата страны, до арестанта волею судьбы оказавшегося там, где оказался. Советую ли я прочесть книгу? Да. Верить ли всему, что написано? Нет. Многое из истории останется для нас закрытым, а достоверности фактов не верил бы на слово. Считаю, что нужно стараться трезво мыслить, помнить прошлое и стараться не повторять его, но это уже утопия.

Для меня это второй опыт знакомства с работами автора, после недавнего великолепного исследования Anne Applebaum - Red Famine: Stalin's War on Ukraine, 1921-1933 Уже во вступлении, которое, к слову, само по себе заслуживает высокой оценки, автор указывает, что не ставила цель рассказать о всех аспектах истории Революции, сталинского диктата и советского режима. К заслуге Эпплбаум, она - действительно отличный исследователь. Другими словами, она написала лучшую книгу по теме советской системы заключения и лагерей, учитывая тот набор источников, документальных и мемуарных, которые существовали на момент работы над книгой. В общей сложности, около 1300 сносок на обильный список источников в конце работы.

Как часто бывает с историческим нарративом, просто собрать библиографию недостаточно и в этом плане ‘ГУЛАГ’ приятно выделяется из череды безынтересных работ по теме. Автор разделила книгу на три части, которые тесно переплетены между собой. Таким образом, хронологическая история лагерей проходит красной нитью через все три раздела. Второй раздел больше сосредоточен на отдельных аспектах, таких как повседневная жизнь в лагерях, охрана, наказания и поощрения, смерть, а третья часть концентрируется на переменах в системе ГУЛАГ, начиная с 1941 года. Я читал книгу в оригинале и сам стиль повествования очень вовлекает. Как только автор начинает местами повторяться в одной подтеме, приходит на смену следующая глава. Одним из инструментов постоянной вовлеченности могу назвать умелое сочетание отсылок к воспоминаниям и акцент на архивных документах. Последних, вопреки необоснованной критике в сторону книги, более чем достаточно.

Возвращаясь к второму разделу книги, Эпплбаум всесторонне рассматривает как общую тему своей книги, так и ее ответвления. Мой список аспектов, которые стоит затронуть, по мере прочтения был полностью удовлетворен. Дело здесь не в объеме книги, а в умении автора сопоставлять и анализировать имеющиеся данные, даже если речь идет о мемуарной литературе. Отдельно интересно читать не только про конкретных авторов-диссидентов, но и про историю необоснованной критики в их сторону, историю публикаций. Таким образом, автор затрагивает историю травли и сокрытия информации, с которой приходится считаться и самой книге ‘ГУЛАГ’.

По прочтению книги, отдельно запоминаются интроспективные отсылки автора к современному состоянию мест, о которых идет речь, об общественном отношении к теме в разных странах, о почтении памяти миллионов погибших в репрессивной системе. В этом смысле, к архивным фотографиям в книге стоило бы добавить фото путешествия автора по бывшим местам заключения. Подводя итог, хочется отметить, что наряду с Уильям Таубман - Хрущев ’ и Саймон Себаг-Монтефиоре - Stalin: The Court of the Red Tsar ’, ‘ГУЛАГ’, в широком комплексном смысле, перед нами одна из лучших книг о бывшей советской эпохе, в той ее полноценности, которая в принципе возможна с учетом темы и непростой истории ее исследования даже сегодня.

Увесистый том подробного, последовательного и всестороннего исследования той части российской истории, которая так или иначе затронула десятки миллионов людей в XX веке. Внушительный библиографический список в конце книги и многочисленные отсылки к личному опыту автора, объездившей многие из упомянутых в книге мест (кстати, не самых доступных даже для граждан РФ, не говоря уже об иностранцах), внушает огромное уважение. С другой стороны, это очень живая книга, далекая от академизма. Автор широко использует воспоминания тех, кто выжил и вышел на свободу, и эти истории - истории живых людей. Мне кажется, не осталось ни одного аспекта жизни ГУЛАГа, о котором не было бы написано в книге. Много, очень много, фантастически много фактов, четко структурированных, и свободных от эмоций автора. Несмотря на то, что большая часть архивов все еще закрыта либо утеряна, настойчивый исследователь может найти очень многое.

После прочтения накатывает ощущение абсолютного морального опустошения от осознания, через какую преступную, рабскую и дегуманизирующую систему прошли миллионы невиновных людей, волей судьбы оказавшихся на территории тоталитарного Советского Союза. В лагеря попадали конечно и за дело, но от этого система ГУЛАГ не могла и не может заслужить хоть какого-то снисхождения или оправдания перед человечеством.

"Советский режим вовлек миллионы и миллионы граждан в коллаборационизм и компромиссы, которые принимали самые разные формы. Многие сотрудничали с властью охотно, но нередко ужасные вещи приходилось делать и приличным людям. Они, их дети и их внуки иной раз не хотят припоминать это сегодня."

К сожалению, многие, кто участвовал в этом глобальном преступлении, так и не понесли наказание и ни в чём не раскаялись, как будто ничего не было, а значит эта система только и ждет сигнала для своего возрождения.

"Мало, очень мало людей в нынешней России воспринимает прошлое как бремя и как обязательство. Прошлое дурной сон, который хочется забыть, или нашептанные слухи, на которые не хочется обращать внимания. Как огромный не открытый ящик Пандоры, оно ждет следующих поколений."

-

Книга построена очень системно и разбирает по кирпичикам всю историю ГУЛАГа, от его возникновения и до полного расформирования, захватывая временной период с 1917 по 1986 годы.

Ключевой же частью книги для понимания к чему приводят такие масштабные преступные эксперименты над социумом, является подробное описание этапов дегуманизации человека направляемого в ГУЛАГ, начиная с ареста, тюрьмы, этапа и наконец попадания в сам лагерь.

Для тотальной дегуманизации и дальнейшего рабского использования "контингента", а в особых случаях его утилизации (согласно спускаемым планам на "первую категорию"), в первую очередь необходимо было низвести человека до уровня насекомого или сорняка, с чем руководство страны, пропаганда и понятие "Враг народа" эффективно справлялись.

"До осени 1937 года в официальных документах и письмах арестантов часто называли по характеру их работы - например, "лесорубами". К 1940-му никаких лесорубов уже не осталось, были только заключенные, или з/k. Группа з/к (зэков) обезличено называлась "контингент". Заключенный не мог теперь получить вожделенное звание ударника или стахановца: один лагерный администратор в духе времени потребовал от подчиненных официально называть хороших работников всего-навсего "з/к работающими по-ударному" или "з/к, работающими методами стахановского труда"."

"В 1937 году и позднее словосочетание "враг народа" было не только официальным термином, но и ругательством. Со времен Соловков основатели и разработчики лагерной системы взяли на вооружение идею о том, что заключенные — не столько люди, сколько "трудовые единицы". Еще в период сооружения Беломорканала Максим Горький назвал кулаков "полулюдьми". Теперь, однако, пропаганда низводила "врагов" к чему-то даже более презренному, чем двуногая скотина. С конца 1930-х годов Сталин стал публично называть "врагов народа" "паразитами", а иногда просто сорняками, которые следует вырвать с корнем. Смысл был понятен: з/к - это не люди в полном смысле слова и уж точно не полноценные советские граждане. Один бывший лагерник отметил, что "заключенные в России совершенно изъяты из всякой политической жизни, они не принимают участия в ее обеднях и обрядах”."

Манипуляции на знамени "Врага народа" зашли настолько далеко, что государственный строй превращенный в тоталитарный режим обратился в особую государственную религию, сомневаться в которой или даже мыслить критически по отношении к ней было преступно.

"Враг народа может и не высказывать свои взгляды открыто. Лаврентий Берия, возглавивший НКВД позднее, на совещаниях часто высказывал мысль, авторство которой он приписывал Сталину: "Враг народа не только тот, кто вредит, но и тот, кто сомневается в правильности линии партии". Следовательно, враг народа - это любой, кто критически относится к власти Сталина по какой бы то ни было причине, пусть даже он молчит об этом."

Начиналось же всё с ареста, жертвой которого мог стать абсолютно любой житель страны, от прохожего на улице случайно оказавшегося не в том месте и не в то время, до представителя партийной верхушки и руководителя НКВД. Совершенно не было никакого алгоритма правильного поведения, аресты не имели системы, а их запуск был обусловлен лишь критерием выполнения плана с цифрой количества. Ощущение всеобщего страха наполняла общество и вводило его в оцепенение, полностью подавляя сопротивление.

Чаще всего, впрочем, людей арестовывали дома глухой ночью. Во времена массовых арестов страх перед ночным стуком в дверь был повсеместным. Есть старый советский анекдот про мужа и жену, ужаснувшихся, когда ночью в дверь постучали, и облегченно вздохнувших, когда оказалось, что это всего-навсего сосед с вестью о том, что дом горит. Согласно поговорке тех лет, "воры, проститутки и НКВД обычно работают ночью. Как правило, эти ночные аресты сопровождались обысками, тактика которых тоже не была неизменной.

После ареста начиналось формальное следствие, важный и необходимый этап в деле дегуманизации человека заключающийся в психологическом, а в особых случаях физическом давлении, ломавших любого.

В конечном счете самым важным результатом следствия было его психологическое воздействие на заключенного. Еще до длительного этапа на восток, еще до первого появления в лагере он был в некотором смысле "подготовлен" к новой жизни в качестве раба. Он уже знал, что лишен обычных человеческих прав, включая право на честное разбирательство и честный суд. Он уже знал, что власть НКВД абсолютна, что он может быть уничтожен в любой момент. Если он сознался в преступлении, которого не совершал, это сильно снижало его самооценку. Но даже если не сознался, у него все равно не оставалось и тени надежды на то, что "ошибка", которая привела к его аресту, скоро будет исправлена.

Когда заключённые были основательно дегуманизированы, это облегчало с моральной точки зрения работу охране, которая в основном не стремилась специально издеваться над заключенными, для них з/к становились просто неодушевленным грузом обладающим самостоятельной способностью перемещаться в трехмерном пространстве. Наступало время физического перемещение и распределения заключенных по обширной сети лагерей ГУЛАГ - Этап - финальное испытание перед попаданием в лагерь, которое проходили далеко не все. Кто-то насмерть замерзал в неотапливаемых вагонах, кто то умирал от голода или жажды (охране не хотелось утруждать себя заботой о неодушевленном грузе, таская им воду или еду) кто-то кончал жизнь самоубийством или был убит соседями по несчастью, ну и конечно по пути з/к мог быть расстрелян охраной, например за попытку бежать.

Добравшись до конечной точки своего маршрута по распределению, заключенных часто ждала заботливо подготовленная входная группа их новой жизни в "дружелюбном концлагере".

"Если не было темно, если заключенный не был болен и если у него хватало любопытства поднять глаза, первое, что он видел, были лагерные ворота. Чаще всего на них красовался лозунг. Над воротами одного из колымских лаг-пунктов "во всю ширь, от столба к столбу - сияла фанерная «радуга», задрапированная присобаченным к ней кумачовым транспарантом: «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства!» Барбару Армонас в трудовой колонии близ Иркутска встретил плакат: "Честным трудом отдам долг отчизне". В 1933 году на Соловках, ставших к тому времени спецтюрьмой, Чирков, арестованный в четырнадцать лет, увидел над воротами Соловецкого висел лозунг: "Железной рукой загоним человечество к счастью!" Юрий кремля лозунг: "Через труд к освобождению!", очень похожий на тот, что висел над входом в Аушвиц: “Arbeit macht frei» («Труд освобождает")."

Далее описаны тяготы лагерной жизни с трудовыми буднями порой на грани жизни и смерти, изложенные со слов главных участников системы ГУЛАГ. На страницах книги нашлось место всем и охранникам и заключенным (часто это были одни и те же люди в разное время), в их число входили и женщины и дети, часто попадавших в лагеря только лишь по причине родства с "врагом народа".

Часть детей, родителей которых отправляли в лагеря, распределяли по детским домам, запуская тем самым ещё одну дополнительную цепь событий по дегуманизации, заканчивающейся довольно предсказуемо..

Многих детей детский дом непоправимо травмировал. Одна мать по окончании лагерного срока забрала из детского дома восьмилетнюю дочь. Девочка едва умела говорить, набрасывалась на еду и вела себя как дикий затравленный зверек. Она не понимала, что перед ней мама". Другая мать, просидев в лагерях восемь лет, пришла в детский дом забирать детей, но они отказались с ней идти. Им внушили, что их родители "враги народа". Их специально инструктировали не уходить с матерью, если она когда-либо за ними явится, и они так никогда и не воссоединились с родителями. Неудивительно, что многие воспитанники убегали из таких детских домов. Оказавшись на улице, они очень быстро попадали в криминальное окружение, и рано или поздно их снова арестовывали. Порочный круг замыкался.

Из интересного, в лагеря попадали и так называемые "благонамеренные", верящие в непогрешимость коммунистической религии, глубинные искажения в головах которых совершенно не давали возможность усомнится в устоявшейся картине мира, даже несмотря на то, что они попали под каток культа которому поклонялись и неистово верили.

Солженицын посвятил коммунистам, которых он саркастически назвал "благонамеренными", одну из глав "Архипелага ГУЛАГ". Его поражала их способность объяснять все вплоть до своего собственного ареста, пыток и лагерного срока "очень ловкой работой иностранных разведок", "вредительством огромного масштаба", "затеей местных энкаведистов" или "изменой в рядах партии". Иные приходили к научному выводу: "Эти репрессии историческая необходимость развития нашего общества".

Окончательно же опустошил меня факт того что, что даже пройдя семь кругов ада, чудом выжив в нечеловеческих условиях, выходя на свободу через 10 лет, бывших заключенных начинали забирать обратно, открывая старые дела по новой... внушая людям мысль, что из системы ГУЛАГ можно выйти только оказавшись в "деревянном бушлате" - в могиле..

(*с точки зрения лагерного начальства это действие было довольно логично, зачем придумывать велосипед, если можно пополнять лагеря уже готовой рабской силой, не нуждающейся в обучении и адаптации, а ещё и без необходимости в длительных и затратных физических перемещениях, а то что неодушевленные трудовые единицы отбыли свой срок в качестве рабов, совершенно не обременяло и не давило моралью на решение перевести эти "единицы" обратно "за колючую проволоку")

Вторая половина 1948 и первая половина 1949 года принесли еще одну неожиданную трагедию: бывших заключенных, главным образом тех, кого арестовали в 1937-1938 годы и кто совсем недавно, отбыв десятилетний срок, вышел на свободу, начали брать повторно. Эти новые аресты были систематическими, всеобъемлющими и удивительно спокойными. Следствие, как правило, велось упрощенно, спустя рукава. Ссыльные, жившие в Магадане и в районе Колымы, поняли, что грядет беда, когда начали узнавать об арестах бывших "политических", чьи фамилии начинались с первых букв алфавита. Стало ясно, что людей берут в алфавитном порядке. Это было и смешно, и трагично. "В тридцать седьмом оно - злодейство - выступало в монументально-трагическом жанре, — пишет Евгения Гинзбург. - <...> Сейчас, в сорок девятом, Змей Горыныч, зевая от пресыщения и скуки, не торопясь составлял алфавитные списки уничтожаемых... " Узнав, что ее отправляют в ссылку по старому делу, он потребовал дальнейших объяснений:

- Как же это может быть? Ведь она же отбыла наказание за то, за что была арестована в тридцать седьмом. А по закону разве можно наказывать два раза за одно и то же преступление?  - Полковник удивленно на меня посмотрел: По закону, конечно, нельзя. Но при чем тут закон?..

ЗАНАВЕС!

Большую часть "повторников" отправляли не в лагеря, а в ссылку, как правило, в отдаленные и малонаселенные районы страны - на Колыму, в Красноярский край, Новосибирскую область, Казахстан. Там жизнь ссыльных была крайне тяжелой и однообразной. Местное население сторонилось их как "врагов народа", им трудно было найти жилье и работу. Никто не хотел иметь дело со шпионами и вредителями. Жертвам Сталина его планы были вполне ясны: никому из отбывших срок "шпионов", "вредителей" и политических оппонентов режима никогда не разрешат вернуться домой. По освобождении им давали "волчьи билеты" - паспорта, не позволявшие им жить вблизи крупных городов и означавшие для них постоянную возможность нового ареста.

--

Возвращаясь к самой сути рабской системы, один из важных вопросов разобранных в книге, это миф о экономической целесообразности ГУЛАГа, которым жила партийная верхушка во главе со Сталиным, миф о том, что рабский труд может быть более выгоден для быстрой и эффективной индустриализации страны, чем усилия свободных, не обремененных постоянным страхом людей.

Как уже отмечалось, даже лесозаготовительные лагеря Френкеля, которыми так восхищался Сталин, никогда не были по настоящему рентабельными". Труд заключенных всегда был и будет гораздо менее производительным, чем труд свободных людей. Но этот урок еще не был усвоен. После смещения Ежова в ноябре 1938-го его преемник на посту наркома внутренних дел Лаврентий Берия почти сразу принялся менять лагерные режимы и правила, упрощать процедуры с тем, чтобы вернуть лагеря туда, где хотел их видеть Сталин, - в сердцевину советской экономики. Берия пока еще не понимал, что лагерная система как таковая убыточна и расточительна по природе своей. Он, по-видимому, объяснял недостатки тем, что прежние ее руководители были некомпетентными людьми.

В финале пожалуй стоит уделить ещё немного внимания поклонникам Сталина и его задокументированному наследию, на которое они стыдливо закрывают глаза, восхваляя человека причастного к массовым репрессиям, убийствам и культурного геноциду целых народов.

1

Не все польские военнопленные попали в эти восточные лагеря, с чем связана одна из позорных страниц в истории НКВД. В апреле 1940 года "органы" по прямому приказу Сталина тайно уничтожили более 20 000 пленных польских офицеров. Каждый был убит выстрелом в затылок. Сталин расправился с офицерами по той же причине, по какой он приказал арестовать польских священников и учителей: он хотел стереть с лица земли польскую элиту. Он постарался замести следы. Несмотря на огромные усилия, польское правительство в изгнании не могло установить, что произошло с офицерами, пока их останки не обнаружили немцы. Весной 1943 года немецкие оккупационные власти нашли в Катынском лесу 4000 тел. Хотя Советский Союз отрицал свою вину в Катынском массовом убийстве и советскую версию поддержали союзники (в обвинительном акте Нюрнбергского трибунала Катынское убийство фигурирует как преступление нацистов), поляки знали из своих источников, что офицеров убили органы НКВД. Катынь постоянно отравляла польско-советские "союзнические" отношения не только во время войны, но и в течение последующих пятидесяти лет. Лишь в 1991 году Президент России Борис Ельцин признал ответственность СССР за это убийство.

2

С точки зрения Москвы, между арестами и депортациями военных лет и теми, что произошли раньше, было одно важное различие - выбор объекта. Впервые Сталин подверг репрессиям не определенные категории "врагов" в масштабах страны или в рамках тех или иных "подозрительных" наций, а целые народы мужчин, женщин, детей, стариков. На географических картах от присутствия опальных народов не должно было остаться и следа. Вероятно, слово "геноцид" для этих депортаций не годится, поскольку массовых казней не было. Позднее Сталин искал среди этих "вражеских" групп коллаборационистов и союзников, следовательно, его ненависть не была чисто расовой. Лучше подходит определение "культурный геноцид". Названия депортированных народов были исключены из официальных документов и даже из Большой советской энциклопедии. Административные образования, где они жили, исчезли с карт: были упразднены Чечено-Ингушская автономная республика, Автономная республика немцев Поволжья, Кабардино-Балкарская автономная республика, Карачаевская автономная область. Была ликвидирована и Крымская автономная республика - Крым стал просто одной из областей. Власти уничтожали кладбища, переименовывали города и села, изымали имена представителей сосланных народов из книг по истории. В новых местах проживания всех высланных мусульман ингушей, балкарцев, карачаевцев, крымских татар - чеченцев, заставляли посылать детей в русские начальные школы. Власти старались отучить людей говорить на родных языках, исповедовать традиционные религии, соблюдать обычаи, помнить прошлое. Нет сомнений, что чеченцы, крымские татары, приволжские немцы, более мелкие народы Кавказа перспективе, прибалтийцы и поляки - должны были, по мысли руководства исчезнуть как нации, влиться в русскоязычную советскую среду.

Ps/ занимательно еще и то, что люди пишущие тут отрицательные рецензии на эту сильнейшую и невероятно важную книгу, да еще и упоминающие о рациональном мышлении, оказываются не просто не способны принять аргументированную критику в свой адрес, но даже блокируют саму возможность для тех кто усомнился в их картине мира, низводя тем самым вес их мнения/рецензии до нуля, не смотря на все статусы и кол-во лайков у этого мнения, что собственно совершенно не стало для меня удивлением, а лишь подтвердило правило, которое в свое время отлично оформил Кристофер Хитченс

«Каждый раз, когда вы заставляете кого-нибудь замолчать, то вы добровольно приговариваете себя к лишению собственного права услышать. Иначе говоря, во всех случаях, ваше право услышать и быть открытым миру затронуто в той же мере, что и право других выразить свои взгляды»

Эта книга не является художественным романом или повестью. Это сборник воспоминаний очевидцев описанных событий, а также сбор и выписка данных из газет, архивов и официальных документов. Сталинские времена. Людей арестовывали, допрашивали, пытали и отправляли в ссылку. Сроки ссылки, как и ее условия были чудовищными. Миллионы людей погибли от руки Сталина и его приспешников, не дожив до Второй Мировой войны, не успев встать на защиту Родины. Но даже и те, кому пришлось участвовать в войне подвергались гонениям после неё. Люди защищали свою страну, попадали в плен в немецкие концентрационные лагеря, пытались там выжить ценой нечеловеческих усилий, и вернувшись на родину, после победы, попадали в лагеря уже Сталинские.

интересно, стоит почитать. Читала Архипелаг ГУЛАГ Солженицына, тоже очень интересная книга. но не понравились последние высказывания автора.

мощное произведение. трудно читать и осознавать весь кошмар. из положительного: становится понятной теперешняя ситуация, где её истоки.