Читать книгу: «Крик шепотом», страница 4
Глава 14
Счастливый день закончился быстро, как и все хорошее. Когда ребята ушли, тоска по школьной жизни почувствовалась сильнее.
Видя, как дочь слоняется из угла в угол, Гера, уходя на работу, предложила:
– Знаешь, давно хотела тебя попросить разобрать вещи в шкафу. Может, возьмешься? Лена обрадовалась: хоть какое-то занятие до вечерних уколов.
Со стопками белья справилась быстро, а вот верхние полки комода явно перегружены бумагами. Все было выброшено в мусор, кроме пакета с документами. Их перебирать Лена не стала. Зачем?
Вечерело. В доме чисто, уютно. Станичники заняты делом, у всех жизнь кипит, а Лена стоит у окна и наблюдает ее. Солнце садится, лужи на дороге блестят, люди проходят мимо их забора. Кто прыгает с камня на камень, кто шлепает в резиновых сапогах по лужам. Дожди идут уже неделю. Если открыть форточку, то можно услышать голос самого Подкумка. Сейчас горная река, мощная и сердитая, собирает мутные ручьи с гор, растет, как на дрожжах, увеличиваясь во много раза. Ее грозный, бурный поток воды страшен. Он крутит и несет, как пушинки, огромные стволы деревьев, катит по течению валуны в рост человека. Около реки неуютно, холодно, страшно.
Летом этот бешеный поток успокаивается на следующий день, и мощная река бурлит, будто бабушка ворчит, хотя и достаточно грозно, но уже не страшно. Тогда наступает самое счастливое время для купания. Вода холодная, но ребята садятся на машинные шины, отталкиваются от берега и с сумасшедшей скоростью несутся с восторгом вниз по реке от одного края станицы до другого, качаясь на волнах до головокружения, цепляясь за поваленные деревья. Удивительное единение с бурлящим потоком, валунами, пеной и обжигающими брызгами.
Лена села на кровать. Решила все-таки перебрать и пакет с документами. Листочек о своем рождении она видела не раз, и ей очень не нравилось вычурное нерусское имя, записанное там. Стелла. В этом имени слышалась напористость, решительность, властность, уверенность в себе и какой-то налет аристократизма. Ну какая из нее леди?! И решительность в себе она только воспитывает. Нет, ей уютнее все-таки с именем Лена: проще, роднее. Маме тоже досталось! Генриетта. Королевское имя. Вот где сила, властность. Ей подходит, хотя тоже не для аула. Иногда мама как посмотрит, сразу чувствуешь себя виноватой и глупой, даже если ни в чем не провинилась.
Когда Лена возмущалась, Гера только улыбалась, а однажды сказала, что имя можно поменять при получении паспорта. И девочка успокоилась. Хорошо, когда есть выбор.
Но сегодня ее взгляд упал на штамп в правом верхнем углу. Раньше она не обращала на него внимания. Яркий, чернильный прямоугольник с надписью «повторно» заставил Лену задуматься. Почему повторно? И вздрогнула от страшной догадки…
Лихорадочно нашла свидетельство сестры, открыла. Чисто. Никаких штампов нет. Внутри все замерло. Только в голове что-то сопоставлялось, анализировалось, делались выводы. Значит, правда. Значит, Иван не ее отец, не настоящий! И не похожи они совсем.
Так вот почему они так часто оставляли ее одну, когда надо было идти в кино или в гости… Людку брали всегда с собой, а ей лучше, как мама говорила, дома посидеть, а то вдруг кто-нибудь придет! А как шумно и радостно собирались! Какими счастливыми шли, держа за руку маленькую сестренку! Лена в эту идиллическую картину никак не вписывалась. Так вот откуда это щемящее чувство отверженности! Боль и тоска одиночества! Интуиция ее не обманывала. Ну. не может родной отец так обращаться с дочерью! Как же теперь жить?
Надо найти своего, родного. Вместе с этой мыслью пришла уверенность, что не всю жизнь ей слушать ненавистный мат и терпеть пьяный треп! Есть выход. Она найдет настоящего отца, и жизнь изменится. Ее родной отец, конечно, не пьет, скорее всего, он даже не курит, потому что запах перегара и табака вызывал у девочки тошноту.
Машинально складывала трясущимися руками содержимое пакета. Кто бы мог подтвердить догадку? Кто поможет разыскать родного отца?
Глава 15
Солнце давно село. Опустились сумерки. Мирно гудел котел, засыпанный углем. Стукнула калитка, послышался топот. Пришел отец. Трезвый и злой. Ради нее не пьет уже третью неделю, ради нее такая жертва. А она-то никак не могла понять, почему от этого жертвоприношения на душе становилось еще тягостнее. А может, она ошибается? Выдумывает все и наговаривает на отца? Может, он и есть самый настоящий, просто вот такой достался? Надо проверить. Мама не раз ей говорила, что настоящие, любящие дочери так грубо не ведут себя, как она, что «ласковое дитя две матки сосет», поэтому отец тоже груб с ней.
–Проверим, – решила Лена, быстро встала, положила на место документы, задвинула ящик и вышла навстречу в кухню. Она подходила к Ивану, будто к горной реке, будто к Подкумку после сильных ливней, на ощупь, с опаской, чтобы не соскользнула нога в грязевые глинистые завалы, что тащит с гор.за собой, пенясь, бешеный поток и разбрасывает по равнине.
Уставший отец сидел на стуле, ждал, когда кто-нибудь выйдет и подаст ему еду. Чтобы никого не звать, он обычно входил, громко стуча ногами или задевая рукой пустое ведро, которое потом долго еще тарахтело на весь дом.
Лена подошла, поцеловала его в щеку, улыбнулась и спросила:
– Борща налить?
Иван удивленно посмотрел и кивнул. Лена налила и села напротив.
– Маму попросили остаться во вторую смену, – сказала она, а внутри все сжалось от непонятного страха. Оказывается, трезвого она боится еще больше. Насупленный, недовольный, он ел так же, как и пьяный, неприятно с шумом втягивая в себя еду. Но девочка решила не отступать. Если она будет ласкова, может, и отец будет приходить домой не только трезвый, но и радостный.
– Еще макарошки с мясом есть, будешь?– спросила Лена и опять улыбнулась.
–Угу! – буркнул Иван и хмуро, недоверчиво посмотрел на дочь, стоящую к нему спиной около печки. – Ну, как выздоровела, наконец? Вроде бы рот на месте.
Лена обернулась и, чувствуя расположение к себе отца, решилась еще на один отчаянный шаг. Заговорил, значит, все хорошо, значит, можно теперь спросить то, что мучило столько времени.
– Пап, а ты когда пьяный все понимаешь, что говоришь?
Спросила и сжалась. Вот он, момент, когда она точно будет знать, кто перед ней: отец или отчим, любит он ее или ненавидит. Когда обзывал ее, материл, и она в слезах убегала, мама приходила к ней гладили по голове и шептала:
– Не обижайся на него, он же пьяный, не понимает того, что говорит.
И Лена успокаивалась, прощала. Действительно, что с пьяного возьмешь. Но однажды после очередных оскорблений, она подумала, что говорит он гадости как-то уж очень осознанно, и уже тогда решила при удобном случае спросить его сама об этом. И вот этот момент. Настал. Зря или не зря она прощала несправедливые, обидные слова? И услышала:
–Угу! – промычал Иван, не поднимая головы. – Мне же надо сказать вам, что я о вас думаю.
Лена оторопела. Она смотрела на кучерявую русую голову, склоненную над тарелкой, на широкую смуглую ладонь с толстыми короткими пальцами и не могла вымолвить ни слова. Справившись с волнением, она уточнила:
– И как ругался, как обзывал, тоже помнишь?
– Что ты хочешь? – закричал он. – Я все помню. Дура! Понятно!
Девочка пулей вылетела из кухни, уже не слыша слов, летящих вдогонку. Это были уже лишние, бесполезные слова Она знала главное. Этот человек не может быть ее отцом. Рухнул прежний мир. Она не плакала. Глаза были сухи, а в голове все стало ясно и спокойно. Он чужой. Зачем тогда переживать из-за каждой грубой обидной фразы или мата!? Надо искать родного отца.
Глава 16
Весна пролетела так же быстро, как и весь учебный год. Лена бегала к своим октябрятам, проводила с ними праздники, викторины, уверенно наводила порядок в классе, где ей никто и не думал перечить, а перед сном мечтала о том, как она найдет отца, какой он будет добрый, интеллигентный, начитанный и, обязательно, умный. План поиска был очень прост. Вся родня родителей жила в Новочеркасске. А она родилась в Ростове, совсем рядом, и даже жила там несколько месяцев, по словам мамы. Значит, отец, живет в Ростове. А найти его в этом большом городе поможет брат мамы, Гена. Он никогда ни в чем ей не отказывал.
Гена – это ее друг, ее старший брат, единственный человек на свете, кому можно рассказать все. Маме – нельзя, а Гене – можно. Любые идеи, рожденные в ее голове, воспринимались им, как руководство к действию. Когда он приезжал к ним в станицу, мир вокруг менялся. Они ездили в парк, бродили по улицам и говорили, говорили… И отец не страшен: Гена защитит, будет сидеть и смирно слушать пьяный бред вместо нее, пока буяна не сморит сон. Он поможет и сейчас.
А Гена в это время прятался от встречи с Юркой. Та малая часть денег, вырученная за товар, давно была потрачена, а клиентов, как назло, не было. И Серый скрылся. Генка тянул время, как мог.
С Юркой они сошлись в армии, где двухметровый атлет взял под защиту хилого солдатика и научил его, как благодаря дури жить не в казарменном пекле, а в райском уголке рядом с кухней. И начальство довольно, и солдатики счастливы. А Гену и совесть не мучила, потому что зэки, они и есть зэки, не люди. Если они хотят так развлекаться, он не против им помочь. Другое дело на гражданке…
У Юрки просто талант – находить клиентов. Зачастил, значит, сейчас ему нужны курьеры и деньги. Надоел. Как избавиться?!
Несколько раз Геннадию удавалось не встречаться с приятелем, но бывший ефрейтор на расстоянии чувствовал поток злости, который излучал Геннадий при виде громилы. И когда Юрка внезапно навис над ним на остановке трамвая, закрывая и прямую улицу, и темнеющее небо, животный страх пронзил, застигнутого врасплох Геннадия. Он инстинктивно вжал голову в узкие плечи и детский чубчик, зачесанный налево, встал торчком.
–Ну, вот, блин, а ты боялся, что мы не встретимся, – мягким баритоном обласкал его Юрка. – А я жду, жду, блин, жду! Ну! Кореш! Ты же знаешь: если я прилип, то это навеки. – и добавил, разведя руками, – ну, и чего, блин, пырхаешься? Не понимаю! Он по-хозяйски сел рядом, широко расставив ноги, и деловито заговорил:
–Значит, так. Товар у тебя дома, что делать и как, ты знаешь. Приду через неделю. Усек?
Он спокойно смотрел на тщедушного приятеля, вжавшегося в скамью, и, довольный эффектом, добродушно сказал, привалившись к спинке сиденья:
–Ген, ну, не обижайся ты, блин. Ведь мне нужно семью кормить. Дочь, вон, родилась… толстая такая, все ест и ест. День и ночь ест. Тебе хорошо: у тебя никогда не будет спиногрызов. Я, на твоем месте, спасибо бы мачехе за это говорил: обеспечила, блин, беззаботную жизнь.
Он посмотрел на испуганно сжавшегося помощника и засмеялся:
–Ну, и видок у тебя, блин! Продашь товар – брось в урну это старье, купи новую рубаху!
Атлет легонько хлопнул приятеля по плечу и зашагал по тротуару.
Глава 17
За месяц до поездки Лена решила прозондировать почву. Она заказала на почте переговоры с Геной, выяснила, что он никуда не собирается летом уезжать и удивилась неприятному сдавленному смешку в трубке. Раньше Гена так не смеялся. Вообще разговор был каким-то странным, холодным и коротким. Потом начала переговоры с Герой.
Прибежав из школы, Лена разогрела обед, сама наелась, и Мурке с Шариком досталось, потом накормила кур, вынула из гнезда яйца, убрала разбросанные утром вещи, вымыла полы, наломала сирени в вазу и, довольная, села делать уроки.
– Ох, как хорошо, – сказала пришедшая с работы Гера, устало улыбнулась и села на стул, оставив полные сумки на полу. – Смена была тяжелая. Жарко. Разбери, Лена, продукты. Пойду, полежу.
Когда Лена открыла дверь в комнату мамы, та читала. Девочка села на край кровати и спросила:
– Мам, можно я поеду в Новочеркасск?
Гера опустила книгу и с любопытством посмотрела на дочь.
– Когда?
– В середине или в конце июня, как получится.
– А что должно получиться? – насторожилась Гера.
В последнее время дочка стала задумчивой и скрытной, что не укрылось от взгляда матери, но Гера молчала, ждала и наблюдала. Каждый раз отпуская Лену к родственникам, она не находила себе места, пока дочь живой и невредимой не возвращалась к ней домой.
Чем взрослее становилась девочка, тем тревожнее было на душе у Геры, тем неохотнее отпускала она дочь, будто боялась, что та уедет однажды и не захочет возвращаться. Кто-нибудь из родни сделает «доброе» дело. На это лето решила ее не отпускать одну или вовсе дома оставить. Гера внимательно смотрела на дочь: уж очень собрана и повторила вопрос:
–Так что должно получиться?
– Ну, с практикой и ученической бригадой. Надо же денег заработать, – замялась Лена.
–Вот и работай! Лучше купим тебе что-нибудь из одежды.
Гера отложила книгу, села, и, обняв дочь, ласково продолжила. – Я видела такую шикарную ткань на платье! Давай сошьем в ателье, чтоб не испортить самим, а?
– Мам, ученическая бригада работает лишь до конца июня, а впереди все лето, – возмутилась Лена. – Соберем черешню, и сад опустеет, а на сливы переходить я не хочу.
– Почему?
– Они низкие, разлапистые.
– А черешня? – засмеялась Гера.
– Высокая, сильная. Залезешь на дерево и качаешься на ветру. Ящики быстро наполняются.
– А я думала окна с тобой покрасить в конце июня.
– Давай раньше покрасим, – с готовностью предложила Лена.
– Ну, хорошо, а сестру куда денешь? Ее нельзя одну оставлять: если вторая смена, меня до двенадцати ночи не будет, а на отца надежда сама знаешь какая. Да и кормить тебя там некому.
– А Гена!?
– Что Гена! Его самого кто бы накормил, – бросила она недовольно. – Знаешь, лучше всего дома. Ты здесь и отдохнешь и начитаешься. Не дуй губы, мне помощь нужна, закатка пойдет. Кто банки мыть будет? Да и денег лишних пока нет. Нет, – добавила она решительно, – дома лучше.
И не обращая внимания на поникшую, расстроенную дочь пошла в кухню.
Лена пошла следом, села за стол, уткнула обиженный взгляд мимо матери в Эльбрус, залитый солнцем, потом раскрыла книгу. Не читалось. Назойливый комар зудел, то над одним ухом, то над другим. Темнело, и постепенно из комнаты исчезало тепло уюта и покоя, запах сирени становился острее и резче.
– Ничего, – подумала Лена и по привычке подняла вверх веснушчатый нос.– Что-нибудь придумаю.
Через неделю, улучив подходящий момент, когда Иван был в хорошем подвыпившем настроении, Лена сказала ему о своем желании поехать погостить к бабушке Кате. Ивану сегодня действительно целый день везло: и бригада плотников работала отлично, и заказчик благодарный попался. Лишняя копеечка нечаянно появилась.
– Поезжай, поезжай, проветришься, ума наберешься, – не раздумывая, разрешил он.– А деньги есть?
– Нет.
Иван вынул из кармана несколько десяток, пересчитал и целых три отдал дочери.
– На, хватит?
Глаза девочки вспыхнули радостным блеском:
– Конечно, хватит! Спасибо. Только… вот мама…
– Что, не отпускает?– ухмыльнулся он. – Все никак от юбки деточку не может оторвать?! Не волнуйся. К бабушке, так к бабушке.
Утром, разливая какао, Гера спросила:
– Зачем ты хочешь ехать в Новочеркасск?
– Мам, просто хочу погостить. Погуляю, похожу по улицам, да и ты от меня отдохнешь, – добавила она лукаво.
– А жить у кого хочешь?
– Как всегда, – ответила Лена беспечно, – ты же знаешь. Немного у твоих родственников, Ежовых, немного у папиных, Колесовых. Ну, хорошо, хорошо, зайду поздороваться и к бабушке Оле Ежовой, чтоб не обижалась. Плохо, что она отдельно живет, идти не хочется.
– Зайди. Не обижай одинокую женщину. Люду тоже возьмешь.
– Ну, мам, – заныла Лена, – она же лезет во все дырки! За ней только и смотри.
– Так уж и смотри! – улыбнулась Гера. – А за тобой, не надо? Как я ее одну буду на целый день оставлять, ты подумала? Да и слез будет – море.
–Ладно уж… Только ты прикажи ей слушаться!
–Хорошо, хорошо, поезжайте. Гену надо предупредить, чтобы дома был в это время. Напиши ему.
–Угу!– стараясь сдержать радость, подскочила девочка.
Но Ежовым было не до гостей.
Часть 2. Колесовы и Ежовы. Тайна раскрыта.
Глава 1
Ничего не подозревавшая Лена, собранная и целеустремленная, ехала к дяде. Путешествовать в поезде – одно удовольствие. Лежишь, а тебя еще и укачивают. А если верхняя полка… Это же миниатюрный личный уголок в плацкартном вагоне! Днем в окно смотри, сколько хочешь или лежи до бесконечности: никто не сядет тебе на ноги, как внизу, и не будет жевать под ухом вонючую колбасу, или котлеты с чесноком.
Уже в вагоне приглушен свет, уже слышится первый храп пассажира и сестренка на нижней полке посапывает, а Лене не спится. Внутри все замирает от страха и неизвестности. Даже самой себе девочка не могла бы объяснить, откуда взялась такая уверенность, что Иван не родной отец. Просто не может и все!
Не было чувства кровного родства, как с мамой, на которую она не обижалась: поругает и тут же пожалеет. С Иваном так не было никогда. Он не прикасался к ней, но его слова хлестали больнее ремня.
В детстве Гера могла на дочь и накричать, и полотенцем по спине перетянуть. Но после того, как Лена однажды в Марухе после маминых криков ушла из дома гулять и весь день бродила по берегу Терека, строила крепость из булыжников, играла в защитников, а с темнотой, опустившейся на аул, вспомнила, что надо идти домой, и как ни в чем не бывало появилась в дверях, мама, увидев ребенка, расплакалась. Сразу же сняла с нее резиновые сапожки, растерла вонючей жидкостью ледяные ноги и тельце, укутала в шерстяное одеяло, напоила чем-то сладеньким и больше никогда не ругала, а хвалила за каждый даже незначительно хороший поступок, или, если была недовольна дочерью, невзначай рассказывала, как где-то кто-то вот так хорошо сделал. Дочь сразу же задумывалась над своим поступком. Так вот, оказывается, как надо делать, как надо было сказать, и на недостойное поведение ею ставилось табу.
Иван же все вопросы разрешал матом, что вызывало отвращение.
–А вдруг я себе все это придумала? Ведь было же и нам вместе хорошо! – размышляла девочка, – когда отец приносил очередной исторический роман и запоем читал всю ночь, а утром шел на работу. А однажды ворвался в дом с криком:
–Гера! Я нашел, нашел!
Он возбужденно тряс книгой над головой. Это были не просто вечера, а праздники! Иван садился на стульчик возле печки, где сейчас часто сидит Лена, находил загнутую страницу и читал вслух, захлебываясь от смеха. Все хохотали до боли в животе. Как уютно и спокойно. За окном метель, а им тепло от печки и даже слабый свет от керосиновой лампы не помеха.
Колеса вагона ритмично стучали, и надо было бы уснуть, но тревожные мысли, сомнения не дают покоя. Надо проверить. Надо. Раз решила, делай.
Глава 2
Ранним утром поезд подошел к перрону вокзала. Вот он, город, в котором она родилась. Почему только сейчас она так пристально все рассматривает?! Мощное, серое здание внушает уважение. Лена знает здесь все выходы и входы, поэтому уверенно берет за руку сестру, переминающуюся с ноги на ногу, передергивает плечами от прохладного утреннего воздуха, окутавшего на перроне не выспавшихся пассажиров, и идет к выходу, подхватив свою сумку и авоську с продуктами. Тяжело. Она останавливается и смотрит на полусонную сестру:
–Просыпайся уже! Видишь, какие высокие переходы? Смотри, какое здание!
И чтобы разбудить сестру рассказывает:
–Знаешь, мы с мамой однажды засиделись у тети Лизы и опоздали на поезд. Бежали, задыхались, но успели лишь на верх перехода подняться, как объявили отправление поезда. Мы стояли наверху и с ужасом смотрели на убегающие вагоны.
–А билеты были? – прозвучал прагматичный вопрос сестры.
Лена кивнула.
–Пропали?!
–Мама сидела на чемодане с потерянным лицом. У нас денег чуть-чуть осталось, на новые билеты не хватило бы. Подошел дяденька и подсказал обратиться к начальнику вокзала.
–И что? – заинтересовалась Люда.
–Мама пошла. Начальник в красивой форме дал нам билеты на следующий поезд. Китель!!
Люда вопросительно посмотрела на сестру:
–Ты чего? Какой китель?
А Лена ясно увидела себя маленькой и маму рядом с незнакомым дяденькой в черном пальто с ослепительно белым шарфом и фуражке, как у капитана. Они бесконечно долго о чем-то говорят. Она замерзла, устала стоять и ходить вокруг мамы, не выпуская ее руку. Мама держит коробку конфет и красивую куклу, которую Лена сразу не взяла из рук незнакомца. Испугалась. А теперь все время смотрит на нее. Так, может, это и был ее отец?! Лицо! Не вспоминалось. Только красивая форма перед глазами. Значит, он все-таки здесь живет! Или жил. « Ладно. Скоро все узнаю», – подумала она и рассеянно ответила сестре:
– Да это я так. Пошли быстрее. Ждать первый троллейбус нет смысла, быстрее пешком дойдем до автовокзала
В Новочеркасск, раскинувшийся на Донском плато, приехали к полудню, и сразу попали в прошлый век. Столетние дома, каменные двухэтажные, гордо смотрели окнами со ставнями на редких прохожих. Бережливые казаки строили их себе, внукам и правнукам. Что ни здание, то раритет. Даже вековая будка для ремонта обуви, поставленная до революции на углу Никольской, подкрашена, подправлена и исправно служит жителям до сих пор.
На скалистом плато тонкий слой почвы и совершенно нет воды. Если в Старочеркасске казаков заливали воды Аксая и Тузловки, то, спасаясь от наводнений на Донском плато, они таскали эту воду наверх в бочках, пока генерал Платов с царем Александром 1 не решили построить казачью столицу. Первое, что они сделали – провели водопровод.
И пятьдесят лет спавший казачий городок ожил и расцвел. Жизнь закипела, а пышная земля с поймы помогла трудолюбивым казакам разбогатеть и превратить свою столицу в цветущий край. После Гражданской войны с трудом поднимался город с колен, в Отечественную войну немцы так вцепились в плато, что город несколько раз пришлось отдавать и вновь возвращать. Отстроился, ожил и задремал в ожидании другого Платова.
Никаких перемен за два года в казачьей столице! Ни транспорта, ни дорог. Все также прохладно утром, также душно и жарко днем и также нещадно жрут комары ночью
К кирпичному двухэтажному особняку, девочки подошли уставшие и голодные. Лена опустила тяжелую сумку на каменную плиту, служащую ступенькой перед массивной дубовой дверью, поставленной еще в прошлом веке хозяином, и позвонила.
– Лен, пойдем в кухню, – заныла Люда, – бабуля там.
– А вдруг она отдыхает? Жарко ведь уже на кухне.
–Ага, будет она тебе прыгать по ступенькам, – возразила рассудительная сестра, -дядя Вова с тетей Раей на работе, Васька в садике, а она приготовит кушать и там же в кухне отдыхает, я знаю.
– Раз ты все знаешь, иди во двор и посмотри! – рассердилась Лена и села на сумку.
Дом купца, возвышавшегося над поймой реки Тузловки, был открыт всем ветрам.
Калитка открылась бесшумно и легко в просторный заросший травой двор, застроенный сарайчиками и засаженный плодовыми деревьями по периметру. В глубине двора, под холмом, поросшим терновником, приютилось строение, сооруженное Колесовыми из подручного материала, похожее на пещеру, – летняя кухня. Увидев открытую дверь в летнюю резиденцию, Людка побежала с визгом: «Бабуля!», и Лена, услышав этот взрыв эмоций, со вздохом подняла сумки и тоже вошла во двор.
Из-за старенькой тюлевой занавески сначала показалась повязанная белой батистовой косынкой голова бабы Кати, а потом расплывшееся в радостной улыбке смуглое лицо. Подбежавшая внучка повисла у нее на шее, а женщина улыбалась и, обнимая любимую внучку, восклицала:
–Як жеж це так!? Приихали! Сами!? Без мати?! Ну и ну!
Это была ее кровь, ее продолжение. Худощавая, подвижная, невысокого роста, с черными, как смоль волосами, в свои шестьдесят с хвостиком, и ровненьким прямым носом, она выглядела моложаво А глаза, как у всех Колесовых, синие, бездонные, таврские, как она говорила, светились счастьем.
Лена сдержано поздоровалась, не вмешиваясь в бурную сцену, и поставила на траву сумку. С красного лба капал пот, и веснушчатый курносый нос, сгоравший каждое лето до ранок, опять сильно покраснел; выгоревшие на солнце волосы, завязанные на затылке резинкой, не добавляли красоты.
–Ну, девки! Ну, девки. – повторяла Екатерина Дмитриевна, пропуская внучек в кухню, – Сидайте, сидайте, будемо обидать. Борщ тильки что зробыла, абрикос в кучу сгорнула, потом поколупаемо…
Девочки вошли в маленькую комнатку, где стоял обеденный столик, газовая плитка с баллоном, тумбочка и самодельная кушетка, на которой женщина отдыхала в жаркий полдень. Чисто. Уютно. Вкусно пахнет едой.
Хромая, с негнущейся ногой (остаток жестокого ревматизма), она возбужденно суетилась, наливая из ведерной кастрюли густо заваренный борщ и нарезая по ломтю пышного хрустящего хлеба, спрятанного от жары на дно эмалированного ведра, потом села напротив.
Люда без устали трещала, успевая и заглатывать еду, и рассказывать, что она отличница и что ей дали похвальную грамоту в конце учебного года.
–Гарно, гарно, – кивает головой бабушка и гладит внучку. Спохватившись, оборачивается к старшей и спрашивает:
– А ты як годыну зробыла?
– Хорошо, – равнодушно отвечает Лена и продолжает есть.
–Ой, бабуль, она скромничает,– воскликнула Люда. – У нее всего-то одна четверка, а грамот… пять или шесть.
–Люд, – зыркнула Лена на сестру, – перестань хвастать.
–Да я же бабушке, ни кому-нибудь! – обиделась та и, обернувшись к бабуле, стала перечислять, – и за октябрят, и за общественную работу в школе, и за работу в классе, и за самодеятельность, и за…
Она наморщила аккуратный прямой, как у бабушки, носик и обратилась к занятой едой сестре:
–Ну, напомни, за что еще?
Лена махнула на нее рукой с хлебом. Отстань, мол, и потянулась за вишневым компотом, на который нацелилась и муха. Отогнав ее, Лена только сейчас услышала назойливое жужжание в кухне и за занавескою. Их было столько, что казалось они слетелись сюда со всего города! И сколько бы бабушка их ни гоняла, они все равно пролазили через дырочки в тюле, пробирались по половику через порог. Знают, где можно полакомиться.
–Ну, все! Геть в дом: тамочки прохладно, – скомандовала бабушка.
Она с трудом поднималась по крутой узкой лестнице. Еще в молодости, когда родились погодки сын Иван и дочь Татьяна, заболела ревматизмом и лежала полгода пластом. Свекор и ухаживал, и лечил любимую сноху ваннами из сенной трухи. Поставил-таки ее на ноги, стала ходить.
Негнущаяся нога все четырнадцать ступенек больше мешала и цеплялась, чем помогала, отдавала болью в спине.
Взлетев по лестнице, Люда по-хозяйски открыла дверь и первой вошла в затемненную комнату, которая показалась большой и пустой. Прохладно. Окна зашторены плотной занавесью, на полу под окном лежал застеленный простынею матрас с подушкою.
–Лягайте! И я чуточку полежу.
Бабушка пошла в смежную маленькую комнатку отдыхать. Там, кроме комода и кровати, стоял еще стул и громоздились полки для белья.
Лена неподвижно лежала, раскинувшись на одеяле, рядом со спящей сестрой. Ревность и обида мешали заснуть. « Людку все хвалят, любят, а меня будто и нет рядом! Приехали вместе, а к ней – с восторгом, а обо мне ни слова. Они все чистенькие смуглые, а я белая, с веснушками», – размышляла девочка. Она подняла руку и посмотрела на забрызганную мелкими, темными точками белую кожу. В этом году она сгорела в поле на прополке свеклы, и у нее появились неприятные конопушки на плечах и руках, а раньше были только на лице. Лена горестно вздохнула. «Людка им родная, вот ее и любят. Это нормально. А мне – что осталось».
Девочка еще раз вздохнула, перевернулась на бок и уткнулась глазами в блестящий пол, крашенный светло- коричневой краской. Все дорожки по-хозяйски выстираны, высушены и сложены под кровать, там же устроился и единственный ковер с изображением мишек в лесу. На печке груда зимней одежды, высушенной и зашитой в мешки, и, конечно, с мылом от моли. Бабушка строго за этим следит.
Она практичная, даже жадная, по мнению девочки. Лена ни за что бы не стала возиться с мерзлой картошкой, а бабуля еще и заработала на этом.
