Читать книгу: «Медведь», страница 9
И уже обращаясь к Петру:
– Парень, а ты в рубашке родился! Я уж не знаю, что там с тобой приключилось, что ты дошёл до такой жизни, но вот если бы не эта девчонка, тебя бы уже не было на этом свете! Ты молиться всю жизнь теперь на неё должен!..
Проводив фельдшера и Антона, обрадованная Марина вернулась к Петру:
– Петенька, ты слышал! – всё плохое позади, ты идёшь на поправку. Я думаю, горячая ванна пойдёт тебе на пользу…
… Мужчина сидел в ванной, низко опустив голову, тяжёлую от своих гнетущих мыслей, вода, взбитая с ароматной пеной, доходила ему до пояса. Они с Мариной уже остригли длинные волосы и сбрили бороду, а он всё молчал. Капельки воды, стекая с мокрой головы, собирались на кончиках волос и длинных чёрных ресницах, потом срывались вниз и набегали снова, а он будто не замечал этого, погружённый в какую-то тяжёлую думу. Марина, смочив из душа его волосы, заботливо намыливала их шампунем. За несколько дней вынужденного отчуждения, она уже соскучилась по нему. Находясь рядом, и не имея возможности осязать его в любую минуту, безо всякого повода, лишь по зову тела, изливая на него свою любовь, сейчас она компенсировала этот накопившийся острый дефицит. А он всё мучился своими неразрешимыми вопросами. Держа в одной руке лейку душа, девушка смывала белую пену с его головы, а другой, запустив пальцы в густую чёрную шевелюру, нежно массировала голову. Ей было нестерпимо приятно о нём заботиться, она по-прежнему его любила, даже ещё сильнее, чем раньше, но её угнетало чувство непоправимой вины перед любимым. А, как это исправить, она не представляла. Да, и возможно ли это в принципе…
Вдруг, он, смахнув рукой капли с лица, снизу-вверх пристально взглянул ей в лицо. Марина замерла с лейкой в руке, не в силах отвести взгляда от его чёрных, обрамлённых мокрыми длинными ресницами глаз. В них была целая бездна смятения и вопрос, который он мог и не озвучивать.
– Так уж вышло, прости, – ответила она ему, тоже только взглядом.
Он резко поднялся, голова практически доставала до потолка, и, нагнувшись к девушке, властной рукой собственника притянул её к себе. Она не противясь, подалась всем телом ему навстречу. Вода из душа в Марининой руке лилась на пол, её футболка была мокрой, хоть выжимай, а они всё никак не могли оторваться друг от друга. Этот поцелуй, как будто ставил жирную точку в той неразрешимой проблеме, которая мучила их обоих. Непробиваемая стена, выстроенная Петром за последние дни, сначала дала трещину, а потом рухнула, не выдержав силы любви. Он больше не мог противиться чувствам, его любовь к Марине оказалась намного сильнее обиды, даже такой глубокой. Они снова были вместе и телом, и душой…
Лёжа в постели, после нового обретения друг друга, они молчали, и это их не напрягало, всё встало на свои места. Но, тем не менее, Марина не могла не задать Петру вопроса, возвращавшего их назад к неприятной для обоих теме:
– Ты же видел меня с Михаилом, почему тебя так ошеломило, то, что я рассказала? Ты не догадывался? Ты не понимал, что ли?
– Я был медведем. О чём я мог догадываться? Я жил простыми инстинктами. У меня оставалась одна связь с человеческим миром – любовь к тебе! Или даже не любовь, не объяснить, – это какая-то потребность в тебе, тоже инстинктивная. Как реальность, данная нам в ощущении, истина, не требующая доказательств! Когда я стал медведем, она одна не утратилась, просто изменилась. Я ведь его-то даже не узнал сначала, и тебя я не узнал, просто почувствовал! Чем я жил в это время? Хотел на волю, рвался в лес, ненавидел решётки! Потом появился он, сначала всё было нормально, он был дружелюбен. А потом я почуял тебя, и он тоже это понял, дальше началась война. Он хотел меня растоптать окончательно, у него почти получилось…
– С тех пор, как я нашла тебя и поняла, что это ты, меня мучает один вопрос, – начала девушка.
– Зачем он это сделал? – Пётр читал её мысли.
– Да! Зачем ему это? Ведь у него же всё было: налаженная жизнь, крепкий хороший дом, любимая жена, у него скоро появился бы малыш. Чего ему не хватало? Он получил вольную, можно сказать! Живи да радуйся!
– Хороший вопрос, – размышлял Пётр, – я думаю, у него была потребность доказать, что ли самому себе, что он достойнее меня быть человеком. Наверняка им двигало что-то подобное, может зависть какая-то…
– Я не пойму, в чём ему было тебе завидовать? – недоумевала Марина.
– А, тому, что в глубине души он продолжал осознавать, что остаётся медведем, а я остаюсь человеком. Вот этого он мне простить и не мог. Он упёрся в это так, как будто в этом весь смысл его жизни. Для него это война по всем фронтам, и цена победы его не волнует…
Вот так! Это война! А, Марина выходит, была одной из тех цитаделей в обороне Петра, которая сдалась без боя…
После долгого молчания она спросила, не оставлял ли Пётр чего-то её бабуле, а он подтвердил:
– Оставлял и не просто оставлял, а наказывал передать тебе, – продолжил мужчина, – золото в слитках, то, что от отца осталось. Там довольно много, на целую жизнь хватит. Подумал, кому оно попадёт, если не вернусь? Хотел, чтобы стало твоим. Она тебе отдала его?
– Нет, ты же жив, да и не надо мне его без тебя! Счастье ведь не в этих жёлтых крупинках. Я понимаю, что многое доступно, если есть средства, но ты-то остался бы недоступен… Зато Михаил замучил расспросами про отцово наследство. Интересно, откуда он знает? Кто ему мог рассказать об этом?
– Что-то знает, но видно не всё, раз вопросы задаёт!
– Я думаю, он даже не совсем в курсе, что ищет, про содержание наследства ни разу не говорил.
– Он просто тебе не говорил, хотя, как знать… Как же он на меня зол, я только теперь это понимаю: он отобрал мою жизнь, но этого ему показалось мало, он отобрал у меня любовь, и вот теперь моё наследство не даёт ему покоя!
– Он не отобрал у тебя любовь, – возразила Марина, – он украл её обманом, но, даже получив желаемое, счастья не достиг, потому что я любила в нём тебя!..
Мужчина, окрылённый таким признанием, окончательно сломавшим барьеры его мужских обид, взял Маринину руку в свои ладони и медленно, и нежно, целуя пальчик за пальчиком, заглянул ей в глаза таким жгучим, полным любви взглядом, на который её тело откликнулось, само собой, не спрашивая разрешения у хозяйки. А он, продвигаясь от пальцев к ладони, а потом к запястью и ещё выше и выше, рисовал горячую дорожку из поцелуев, словно ставил на ней свои печати, будто говоря этим: моё, моё, моё! И так, сантиметр за сантиметром. Волшебство повторилось снова, как тогда, в прошлой жизни, её словно захватила неведомая сила, управлять которой умел лишь Пётр, и понесла в те дали, которые были известны ему одному. Её тело вспоминало подзабытые уже нюансы, только им двоим известной любовной игры, и отзывалось на них с ошеломляющей мощью. Но Марина даже в этом сумасшедшем восторге успевала почувствовать разительный контраст между своим прежним любовником и по-настоящему любимым мужчиной. Теперь она понимала разницу: то, что она принимала за новизну в отношениях и списывала на проблемы с памятью любимого мужчины, оказалось жалкой подделкой истинному, никуда не исчезнувшему чувству, такому знакомому в своих естественных и, казалось бы очень простых проявлениях любви. Вот, теперь, это был её Пётр! Это были его руки, такие нежные и чуткие, его губы, такие трепетные и настойчивые, его нежности, такие милые и непосредственные, перемежающиеся теми самыми словечками, нашёптываемыми ей на ушко, от которых она таяла тогда, в начале их отношений. Не забылось и не утратилось ничего…
Глава 45.
***
У Марины накопилось уже больше недели прогулов в университете, пора навёрстывать. На носу Новый год, а за ним сессия, прохлаждаться было некогда. Казалось бы, каких-то семь – восемь дней, а уместилось в них столько событий, будто прошла целая вечность. Марина уже соскучилась по родителям, так, что пора было «возвращаться с практики» и для них…
Пётр постепенно становился похож сам на себя, он опять преображался, только теперь не в медведя, а в красивого молодого мужчину, его тело становилось снова гладким и мускулистым, возвращалась прежняя сила. С лица уходила болезненная худоба, под глазами исчезли синяки. Ничто в нём больше не напоминало смертельно больного бомжа. Его организм жаждал физической нагрузки, и Марина показала ему парк неподалёку от дома, где он начал бегать по утрам и отжиматься, крайне удивляясь этой столичной моде. Это, конечно, был не тот лес, к которому он привык, но он хоть немного сближал Петра с природой, в единении с которой он жил все эти годы. Не чураясь общения, Пётр даже свёл там знакомство с любопытным пенсионером, приходившим каждый день кормить белок, поведав ему много интересного из их повадок, чем несказанно впечатлил человека. Они нашли общие темы и начали ежедневно общаться, тот даже принёс ему книги из личной библиотеки.
От Михаила осталось достаточно модной одежды, которой он успел обзавестись, проживая в Москве, всё пришлось Петру впору, если не считать, что слегка болталось. Он сначала не желал носить одежду соперника, но деваться некуда, не голышом же, разгуливать. Кроме того, Пётр в отличие от своего предшественника активно начал интересоваться жизнью и готов был к новым открытиям. Ему нравилось гулять по Москве, большие дома, широкие проспекты, множество лиц на улицах вызывали у него неподдельный восторг, было ощущение, что он старается наверстать годы вынужденного затворничества. Настоящим окном в мир для мужчины оказался интернет. Освоив под руководством Марины азы, он с жадностью поглощал информацию, интересуясь всем подряд в разных областях, а ещё всё время читал, читал, читал…
Иногда к ним наведывался Антон, в качестве теперь уже общего друга. Парень поражался на то, как преображается их полумёртвый трофей, и, видя, что между влюблённой парой стремительно развиваются отношения, понимал: здесь ему ловить нечего…
Наконец-то пришло долгожданное Матёнино послание. Надо было наведаться за ним в родительский дом. Петра уже можно было показывать людям без опасения перепугать всех его дистрофией, да и отпечаток на шее постепенно исчез, и они решили заодно приурочить поход за письмом к ужину с родителями. Для него это было серьёзным испытанием, а для родителей, это был всё тот же подозрительный дикий Пётр, с которым они познакомились в сентябре…
Одежда Михаила сидела на нём немного мешковато, но в целом, неплохо. Хотя мама, конечно же, заметила:
– Пётр, что с Вами, не здоровы?
– Уже всё хорошо, – опередила его Марина. – Он тяжело переболел бронхитом, аппетита не было, вот и похудел…
Держался он молодцом, с интересом поддерживал интеллектуальные и бытовые беседы и с отцом, и с матерью, охотно с аппетитом ел, весело и к месту смеялся. Одним словом, экзамен сдал успешно. Так, что даже мама шепнула Марине на кухне:
– Дочка, ты, что с ним сделала?
– А, что случилось, мама? – испугалась девушка, зная материнскую проницательность, неужели та заметила подмену?
– Так, это ж, совсем другой человек! – сердце у Марины рухнуло в пятки, так и есть, догадалась! – он стал таким открытым! Ты вспомни, каким он был! Куда делась эта звериная подозрительность, неразговорчивость, угрюмость? Он же дремучим медведем был! – ох, как близко мама была к истине, совсем рядом!
– Мам, ну это же логично, человек социализируется помаленьку.
– Такое чувство, что у него есть брат-близнец, на вид такой же, только фигурой поплотней, а по характеру его полный Альтер эго. И ты их перепутала случайно, взяла, да не того, а потом, поняла и исправила ошибку…
– Мамуль, тебе просто необходимо писать романы. При такой сумасшедшей фантазии из-под твоего пера будут выходить шедевры! – рассмеялась Марина, а сама поразилась точности определений, которые давала мать, не зная, что говорит правду.
– Маришка, не смейся! Знаешь, как я за тебя волновалась? Он меня реально пугал! А, теперь, волшебство прямо, нормальный человек, весёлый, добрый, общительный такой. И видно сразу, что любит тебя очень. А тогда я не видела в нём никакой любви…– от материнских глаз не ускользает ничего, кроме того, что ей и знать не надо…
Глава 46.
Чтобы сменить тему, Марина вспомнила про письмо.
Матрёна писала, что теперь всё стало намного лучше, что она рада за Петра и Марину, наконец-то они вместе и счастливы, но парню совершенно необходимо побыстрее приехать к ней в Калиновку, так как один важный вопрос остался не решённым, а время поджимает. Они оба догадывались, что это был за вопрос.
А родителям сказали, что бабка Матрёна зовёт их на Новый год, поэтому, конечно, они поедут…
Вот только, как? Документов-то у Петра не было, ни своих, ни Михаила. Ни в самолёт, ни на поезд не возьмут, надо что-то думать. Ответ напрашивался сам собой: Антон!
Но Антон отказался наотрез. Авантюрный азарт, дополнительно подогреваемый интересом к Марине, в нём пропал без подпитки с её стороны, а поездка за тридевять земель по заснеженным зимним трассам не вдохновляла совсем.
– А, сам сказал, обращайся, помогу, – ворчала Марина.
– Мариш, ну, ты пойми, я, когда предлагал у меня интерес был, а сейчас, что? Я же тоже человек! Тем более, я тебе помощь предлагал, а не медведю твоему. Ты не понимаешь, что ли? – возмущался Антон её тупоголовости в таком очевидном вопросе.
Марина лихорадочно искала выход. Но он нашёл её сам…
Часов в шесть утра Марину разбудил телефонный звонок.
– Кому хоть, не спится в такую рань, – ворчала она, с закрытыми глазами протягивая руку к прикроватной тумбе. Наконец, нашла злополучную трубку и, с трудом приоткрыв один глаз, взглянула на экран, там высветился Палыч. «Что ещё за Палыч?» – недоумевала девушка, нажимая кнопку ответа:
– Привет, Маринка! Узнала меня? – радостно прокричал в трубке басовито-хриплый мужской голос. – «Леший» из зверинца, – осенило её.
– Палыч, привет! Узнала! Конечно, я тебя узнала! Я давно хотела позвонить, но всё откладывала, да забывала, – оправдывалась она на ходу, – у меня тут такое закрутилось, не представляешь…
– Ты мне скажи, лучше, «не медведя» своего нашла?
– Нашла, нашла! Вон он спит со мной рядом! – и покосилась на спящего мужчину, не разбудить бы, уже шёпотом – Палыч, миленький, он и вправду не медведь совсем! – Марина окончательно проснулась, и её просто распирало от потребности поведать «лешему» о своих приключениях. Он оказался, как ни странно, одним из немногих посвящённых, кто ей поверил бы, не сочтя сумасшедшей. Вот, так легко и просто совсем чужой человек, вдруг становится близким и доверенным лицом!
– Маринка, я, что, звоню-то, – перебил её «леший», – помощь вам с не медведем никакая не нужна?
– Очень нужна, Палыч, – изумляться своевременной проницательности «лешего» ей даже не пришло в голову, – только, чем же ты поможешь?
– А, ты попробуй, попроси, вдруг и помогу! – продолжал загадочно Палыч, – попросила в прошлый раз, так помог же.
Марина, окончательно сбитая с толку, шлёпая босыми ногами по холодному полу, ушла на кухню, чтобы не разбудить Петра, и там дала, наконец, волю своему красноречию. Хотела вкратце, но вышло в подробностях поведать «лешему» все события, произошедшие с ней и её «не медведем», после того, как он отправил её на его поиски по ресторанам. И завершила свой рассказ очередной неразрешимой проблемой.
– Ну, девка, ты такое дело провернула, а эта беда – не беда вовсе. Буду дедом Морозом для вас, исполню заветное желание, скоро ведь, Новый год, но с одним условием…
– Любое, Палыч, миленький, говори своё условие!
– Возьмёте с собой в Калиновку Новый год праздновать? Зверинец на приколе пока, у меня отпуск, я один, как перст, а в праздники одному знаешь, как одиноко…
– Конечно, конечно, возьмём! – обрадовалась Марина.
Так и решилась проблема…
За неделю до праздников Палыч подкатил к их дому. У него оказался, крепкий отечественный УАЗик, с мощной печкой, да ещё и утеплённый изнутри. Марина бросилась к «лешему» в объятия, как будто это был давний друг или близкий родственник. А он, подхватил её, будто дочку и, как маленькую, смешно закружил вокруг себя.
Пётр с нескрываемым любопытством наблюдал эту сердечную встречу и не мог взять в толк, как его хрупкая интеллигентная Марина, могла с таким восторгом кинуться в объятия очень подозрительного мужика.
– Петя, это Палыч! Спаситель наш, – вновь обретя почву под ногами и, немного пошатываясь от головокружения, повернулась она к подошедшему Петру, – я тебе рассказывала о нём!
– Ну, здравствуй, «не медведь», вот мы с тобой и встретились! – с лукавым прищуром из-под своих косматых бровей, хрипло пробасил «леший» и протянул Петру свою широкую, как лопата, мозолистую ладонь. Рукопожатие было крепким. Палыч, словно проверял его на силу и выносливость. Пётр вызов принял…
Мужчины уезжали вдвоём, а Марина взяла билет на поезд и задерживалась ещё на три дня, чтобы закрыть накопившиеся учебные хвосты. С каким величайшим трудом она приняла это решение. Ей ни на миг не хотелось расставаться с любимым, всё время казалось, что если только она отвлечётся на минуту, оставив его без внимания, то появится какая-то злая сила и вырвет его из её объятий. За то небольшое время, которое они успели провести вместе, их потребность друг в друге только возросла, но настоящее счастье, к сожалению, никогда не может быть полным, всегда чего-то должно не хватать. Вот и теперь, им предстояло расстаться, пусть и ненадолго, но каждая минута, проведенная в разлуке, превращалась в вечность. Не одна Марина страдала от вынужденного расставания, Петру было не менее трудно оторваться от любимой, но Палыч, дав им некоторое время на прощание, уже поторапливал, чтобы поскорее покинуть пределы столицы, не угодив в вечернюю пробку. Они ещё раз обнялись напоследок, пообещав скучать очень-очень, и через минуту от джипа, увозившего её любовь, остался только параллельный след протектора…
***
… Ещё минут десять-пятнадцать и заветная станция. Красивая модная молодая москвичка с огромным чемоданом уже стояла в конце вагона и нетерпеливо выглядывала в окно, разрисованное по краям причудливыми морозными узорами. Солнце освещало отдельно каждый снежный кристаллик, преломляя лучи в мириады разноцветных бликов, и от этого ледяной рисунок напоминал дорогую, щедро украшенную бриллиантами и сапфирами картинную раму. А в ней, насколько хватало обзора, сплошной полосой тянулся тёмный дремучий лес. Чёрно-зелёный фон его был нагусто укрыт снежным покрывалом. Покрывало от ярких солнечных лучей искрилось и мерцало драгоценным свечением. Как в сказке. Колёса вагона ритмично стучали на стыках: скорей – скорей, уже – уже, сейчас – сейчас. Марина под этот ритм радовалась и волновалась одновременно: пейзаж за окном сулил радость, восторг и скорую встречу с любимыми людьми, а волновала неизвестность, которая её ждала в Калиновке…
Глава 47.
Наконец, долгожданная станция, состав медленно остановился, проводница открыла двери, впустив морозный воздух вовнутрь, а он тут же, согреваясь теплом вагона, превращался в туманный пар, застилая обзор на улице. Когда Марина вышла, то не увидела никого из встречающих. Поезд постоял две минуты, подал визгливый гудок и, быстро набирая ход, скрылся из глаз, увозя расслабленных пассажиров в ещё более дальние дали. Марина осталась на перроне одна и, не дождавшись никого, покатила тяжёлый чемодан, набитый родительскими гостинцами для Матрёны, в здание станции. А сама начала тревожится. Где же Пётр, почему не встречает. Она надеялась, что любимый вместе с Палычем на его машине или с дедом Матвеем на Милке приедет за ней. Как же она соскучилась! Марина считала не дни, часы, а под конец уже и минуты до их встречи. Ей было совсем не просто, все эти дни отвлечься от него. Да, она успела сделать все неотложные дела, сдать все свои накопленные учебные долги, но каково же было на них сосредоточиться, когда голова всё время была занята любимым. Она вставала утром с мыслями о нём, он присутствовал незримо с ней весь день, где бы она ни была и чем бы ни занималась, ложась спать, она мысленно желала ему спокойной ночи, но лишь для того, чтобы во сне встретиться с ним снова. Что бы ей ни снилось, главным героем её сновидений всегда был Пётр, обычно эти сны были приятными, и утро Марина встречала с улыбкой, ведь, каждый новый день неминуемо приближал их встречу. Но в последнюю её одинокую ночь дома, приснилась какая-то дурь, так будто они с Петром вместе куда-то идут, им весело и легко, с ними почему-то Палыч, и вдруг, в какой-то момент у него в руках появляется ружьё, и он целит им в Петра, а тот спрашивает: – Ты мог бы меня убить?.. – Сон, к сожалению, на этом прервался из-за назойливого трезвона будильника. Марина старалась не придавать ему значения, мало ли какая ересь придёт в голову во сне, однако, неприятный осадок царапал душу весь день. Потом всё забылось…
Снег искрился на солнце так, что слепил глаза, и войдя в низкое помещение станции, Марина не сразу привыкла к полумраку. Наконец, глаза адаптировались к затемнённому залу, и девушка, оглядевшись, но никого не увидев, не то что из знакомых лиц, а вообще ни души, ещё больше забеспокоилась: Пётр знал, каким рейсом она приезжает, они условились заранее, ещё в Москве, что он обязательно приедет за ней! А теперь, что же, выходит, они с Палычем не доехали до Калиновки, или сон – в руку? Тревога подбиралась всё ближе и ближе, грозя перерасти в панику. Пока она гоняла эти недобрые мысли, в помещение ввалился дед Матвей в огромном, лохматом тулупе и смешных валенках:
– Маришка! – кинулся обнимать и целовать её, как родную внучку Верку, и отодвинув на расстояние вытянутых рук, – Дайка, я на тебя полюбуюсь! Ты такая красавица! Сразу и не признать, как Снегурочка! – потом отпустил и признался, будто и виноват в чём-то, – задержался я чуток, ты прости старика, у Милки подпруга ослабла, пришлось поправлять. А, ты уж испужалась, смотрю! Не беспокойся, не забыли про тебя! – и, прихватив ручку чемодана рукой в огромной рукавице, покатил его на выход. Милка у самого крыльца уже перебирала копытами в нетерпении, скорей бы потрусить в обратный путь.
Михеич, откинув покрывало из лохматых овечьих шкур, пригласил Марину в сани:
– Маришка, гляди какое царское место я тебе припас, сенцо свежее, пушистое! Овчина тёплая! Сегодня одна ты у меня пассажирка, барыней поедешь, все уж прибыли, тебя ждём, ты последняя…
Старик, устроившись поудобней на краю саней, легонько шевельнул поводьями, и послушная Милка, оглашая сонные окрестности звоном колокольчика, потрусила к дороге…
– А, интересный гость сейчас у Матрёны проживает, – завёл дед Матвей беседу.
– Ты про Петра, дедуля?
– Да, нет. Я про второго. Конечно, и Пётр тоже парень хоть куда. Но я про дядьку бородатого говорю, с которым он приехал.
– А, так это Палыч! – поняла Марина, – он очень хороший человек! Так нам помог! – сомнения, закравшиеся было в душу, развеялись с приездом деда Матвея.
– Не прост, ох, как не прост этот Палыч…
– Да он, вообще, только из-за Петра приехал, привёз его, вот и всё. Обычный человек с добрым сердцем, вошёл в наше положение. К тому же, одинокий, тоскливо ему стало. Сам понимаешь, одиночество не каждому нравится, – недоумевала девушка.
– Я старый человек, Маришка, много повидал разного люда и, поверь мне, этот дядя неспроста приехал к Матрёне, – упирал на своё старик.
– Ты, дедуля, скажи лучше, почему Пётр с тобой не приехал? Я думала, захочет меня встретить…
– Так он и собирался. Да, гостья к Васильевне наведалась не вовремя, пришлось остался, вроде как, и его касается, – принялся разъяснять дед.
– Что за гостья? – Марина не знала, откуда ждать подвоха.
– А, помнишь-ко, мы летом в Макаровское ездили, к кузнецу, с которым Пётр потом по лесу бегал, ну, медведь, в общем, так вот жена его. Кажется, Полиной зовут, она уж, на сносях. Мальчика ждёт, а может, медвежонка, одному Господу ведомо, – и Михеич, сняв рукавицу, размашисто перекрестился…
У Марины в душе аж защипало, только этой Полины и не хватало в их доме! Зачем ей понадобилось ехать в такую даль к бабке Матрёне? Какую пакость ещё ждать от этого семейства? Она была на сто процентов уверена, что супруги состояли в сговоре против Петра…
Дорога была долгой, вокруг такая красота раскинулась, всё белым бело, солнышко, отражаясь от снежной белизны, умножая свою яркость в сотни раз, поднимало настроение. Снег скрипел под полозьями, колокольчик звенел серебром, под ёлками по обочинам залегли красивые голубые тени, а Марина томилась в санях, готовая бежать впереди лошади, лишь бы попасть скорее в Калиновку и не пропустить чего-нибудь важного!..
Глава 48.
Подкатили к воротам, когда стемнело, её уже встречали полным составом.
Пётр выбежал навстречу в одном свитере и без шапки, сильным рывком буквально выхватил Марину из саней, не дав замешкаться ни минуты, и радостно закружил на руках. Сердце у неё пело и готово было выскочить от восторга, от взгляда этих чёрных глаз, светящихся любовью и радостью. И в то же время в душе начинало разливаться умиротворение: наконец-то любимый рядом, живой и невредимый, не исчез и не в кого не превратился, ждал и радуется их встрече не меньше её! Можно и выдохнуть! Палыч забрал у Михеича Маринин чемодан и любовался встречей влюблённых, а бабка Матрёна стояла на крыльце, умотавшись в пушистую косынку и, посылала Благодарственный молебен ко Господу, за то, что внучка доехала без происшествий.
Поболтав с соседями, наконец, дед Матвей покатил восвояси, а Марина, перецеловавшись со всеми и переобнимавшись, пошла в избу. А, там, в горнице, прямо под образами её ждал сюрприз, который она предполагала: беременная Полина собственной персоной восседала за столом, словно королева. Ничуть не сомневаясь в своём праве, она гордо кивнула Марине и осталась сидеть на прежнем месте, словно оно уже было её законным. Марина не понимала ничего, но чувствовала, что опять творится что-то непотребное, и это самое касается Петра и её…
Матрёна, как всегда, суетилась у печки, Палыч понёс Маринин чемодан в дальнюю комнату. Пётр был рядом, не отходя ни на шаг, обнимал и целовал её украдкой, не в силах оторваться, хоть на мгновение. Но взгляд его девушке не нравился, с одной стороны его глаза светились неподдельным счастьем, а с другой он будто отводил их куда-то в сторону, словно в чём-то провинился. В избе пахло пирогами, да и стол уже был накрыт, ждали только Марину, но она за стол не спешила. Поймав за рукав Петра, она увлекла его обратно в сени. Там было холодно, но разговор стоил того, чтобы немного помёрзнуть:
– Маришка, наконец-то мы с тобой одни! – он буквально сгрёб её в объятия, и, оторвав от пола, исступлённо целовал в губы, глаза, щёки, нос, не давая сделать даже вдоха, не то, чтобы вставить слово. Она на мгновение забыл про Полину, отдалась безумному порыву, отпустила себя и поняла, как сильно ей не хватало любимого все эти дни. Они оба не могли нарадоваться друг другу.
– Никогда, обещай мне, больше никогда мы не будем расставаться так надолго! – требовательно заявила девушка между поцелуями.
– Мариш, – голос Петра как-то сразу потускнел, и он сник, опустив её на пол, – я очень хочу тебе это пообещать, но не знаю, в моих ли это силах. Одно могу тебе сказать, если я не буду с тобой, то я не буду ни с кем. Даже не так: значит, я вообще не буду!
Марина мгновенно вернулась с небес на землю, вспомнила незваную гостью, сидящую за праздничным столом и, не церемонясь, спросила с места в карьер:
– Что здесь делает эта королевна? – почему ты сам не свой и, вообще, чего я опять не знаю?
И Пётр поведал ей все события последних дней.
С Палычем, кстати, Тимофеем Палычем, они добрались без происшествий, и здесь в Калиновке гостили уже два дня. По дороге, переговорив все разговоры, затронули тему о том, как Пётр оказался в медвежьей шкуре. Палыч, будучи абсолютно земным практичным мужиком, однако, такому чуду ни капли не удивился. Напротив, сказал, что в жизни всякого навидался, и не это его удивляет. Поразительно ему было то, что Марина разглядела в медведе из зоопарка, своего любимого, и, главное, что она была в этом настолько уверена, что сделала всё возможное и невозможное, чтобы его спасти. И ещё: как Пётр, будучи диким зверем, не утратил любовь к человеку, к Марине, как он её смог сохранить в себе и вспомнить. На это у парня не было готовых ответов, он, как и Марине лишь смог объяснить, что в том месте, где у человека живёт душа, у него всё горело и жгло при виде любимой…
– Редко увидишь такую любовь, – вздохнул дядька, – только разве в сказках, повезло тебе, парень. Вам обоим повезло…
За долгую дорогу мужчины неплохо узнали друг друга, а поняв общую сущность своих мужских принципов, подружились настоящей крепкой мужской дружбой, и всё было прекрасно. Плохие новости начались, когда они прибыли к Матрёне…
Встретила она их радушно, нечего и думать здесь на плохое. Но вот, вести у неё были, мягко сказать, не очень…
Оказалось, что Пётр превратился в человека, только после того, как Матрёна вызвала Медвежьего Бога. А с ним разговор вышел не из лёгких. Развеяв её сомнения, суровый гость подтвердил, что на данное время именно Михаил находится в человеческом обличии, а Пётр стал навсегда медведем. Да, он покровительствует медведю, а кому он должен помогать? Человеку, что ли? Поэтому-то Матрёна и не поняла, кто перед ней Пётр или Михаил, Бога не пересилишь. «Тем более, Михаил ещё и крестник мой!» – грохотал он басом. И с чего это глупые людишки, вообще, взяли, что правила этого спора разрешено писать им? Мало ли, что они напридумывали себе, он – Медвежий Бог, и никто не может указывать, как всё должно быть! Бабка Матрёна на свой страх и риск пыталась убедить Медвежьего Бога, в том, что теперь следуя своей же логике, он должен помогать Петру – он теперь стал медведем. А Михаил за свои поступки вообще никакой помощи не заслуживает. Матрёна, как могла, боролась за Петра, доказывая, что вышла несправедливость. Да, это было хорошо, что оба они и Пётр, и Михаил остались в живых. Конечно, все рассчитывали, что в результате, каждый из них станет тем, кем родился, но, если уж Пётр оказался слабее, никто не виноват, так тому и быть. Однако, Михаил повёл себя нечестно, приняв личину соперника, втёрся в доверие к его любимой девушке, всеми правдами и неправдами добирается до чужого наследства. Злоба и зависть заполонили его душу и мозги так, что он оставил законную жену в положении и поехал в столицу за чужим счастьем, а Пётр ничего плохого не сделал, боролся за своё законное, проиграл и отбывает срок в клетке, когда его удачливый соперник вероломно нарушает все правила…
