Читать книгу: «Медведь», страница 10
Трудно было убедить Медвежьего Бога, что его урок ничему хорошему никого не научил:
– Всяк платит за то, в чём есть его вина или вина его предков! – вот и весь вердикт.
– Твоё слово – закон, и он справедлив! Пусть платит, но назначь иную цену, и спроси с Михаила за его вину! Или опять повесишь долги на потомков? – стояла на своём Матрёна.
– Будь, по-твоему! Медведю – медвежье, человеку – человечье, но жертву никто не отменял!
– И на том спасибо! Назови тогда свою новую цену. Цену жертвы.
– Ты меня убедила, старуха, я поменяю их местами, но так как Михаил станет медведем окончательно, то ребёнок его родится сиротой. Пускай Пётр будет ему отцом, а жена медведя – станет женой Петру! Теперь справедливо? Думаю, ты довольна? Я всё сказал. Больше ничего не проси, назойливая баба, и так ты обнаглела, зовёшь меня, когда вздумается, да ещё и второй раз по одному и тому же делу!
– А, если не исполнит? – с содроганием спросила Матрёна.
– Пойдёт снова в лес, и будет всё, как было: днём – медведь, ночью – человек…
Глава 49.
Когда Пётр закончил повествование, Марину трясло, но не от холода, а от бессилия предотвратить надвигающуюся беду и новую несправедливость.
– Мариш, ты не думай, я на Полину тебя не променяю, даже такой ценой, – утешал он её, как мог.
– Когда? Когда это произойдёт?
– Как только родит малыша, скоро…
– Что же делать?
– Ждать, просто наслаждаться тем временем, что осталось и ждать…
– Я не могу ждать, когда ты превратишься в медведя! Ты что, смирился?
– Если бы смирился, пошёл бы к Полине, тем более, она, когда меня увидела, повисла, словно клещ, всё Миша, да Миша! Думаешь, мне это нравится?
– Ты – слабак! Почему ты опустил руки?! Ты не можешь так всё оставить, надо бороться!
– С кем? Покажи! Я готов бороться! Я всё сделаю, мне не страшно, мне тошно! Почему это продолжается с нами?! Что я должен сделать, чтобы разорвать этот ошейник на своей шее?!
– Так всё кончится, не может!
Марина была готова растерзать Полину голыми руками, но надо было собраться с мыслями и, утихомирив гнев, она снова пошла в дом…
Застольный разговор сначала не клеился, но Палыч был в ударе, разговорил всех. Особенно, когда приняли настоечки на меду, всех как-то поотпустило. Марина, воспользовавшись моментом, решила поговорить с Полиной о её планах на жизнь. Слово за слово, разговор завязался интересный. Разоткровенничавшись, женщина поведала, как Михаил, едва залечив раны, собрался в столицу к Марине, начинать новую жизнь.
– Откуда раны-то у него взялись? Я ж его не трогал? – спросил Пётр.
– Так, это он уж после тебя получил. Побежал на кордон к Гаврилычу от охотников, когда тебя подстрелили, и напоролся на настоящего медведя, с ним-то и боролся не на шутку. Вот тогда ему за тебя хорошо досталось, победил его чудом, насадив на сучок… До кордона еле дополз, если бы не Жучка – собака лесничего, умер бы наверняка, и не нашли бы мы его…
– А, зачем я ему понадобилась? – спросила Марина, – ведь у него ты была…
– Сама не пойму, он словно сорвался с цепи, и бесконечно твердил, что всё, что было твоё, – кивнула женщина на Петра, – станет его, по справедливости. Что тебе, ничего не останется…
– Но, ведь он любил тебя, я помню, ты сама мне рассказывала, даже не глядел, ни на одну из женщин. Тебе ещё все завидовали.
– Тогда думала, что любил, теперь, не знаю… Так, ведь и тебя он тоже не полюбил, – на Полину словно снизошло озарение, – Я думаю, тут дело в другом: он не выдержал испытание быть человеком. Он такую волю почувствовал, будто всё ему можно, и неподсуден он, словно не человек, а сверхчеловек или даже Бог!
– Полина, дочка, – приняла эстафету Матрёна, – он вот наследством Петра интересовался, людей от его имени ко мне засылал. Откуда ему об этом известно?
– Эта забота в нём ещё с детства сидела, словно заноза. По крайней мере, мне он об этом так говорил: в его доме в Макаровском, ну, куда вы с Мариночкой к нам приезжали летом, раньше жил Петя с родителями, а потом, когда эта беда с ним приключилась, они уехали. Через некоторое время дом этот достался приёмным родителям Михаила. А Николай Савин – Петин отец, запил с горя и, как-то по старой привычке наведался в свой дом, там увидел мальчика Мишу, такого же возраста, как его сынок, и сильно похожего и, видно, немного умом повредился. Он сказал Мише, что есть у него тайник, который он хотел передать сыну в наследство, но если Миша пойдёт с ним, то он своего медвежонка выкинет, а его в сыновья возьмёт и наследство достанется Мишеньке. Тут, как раз Мишины родители прибежали и Николая выгнали, а Миша, хоть и маленький был, но слова эти запомнил. Он не раз ходил на поиски их дома в лес, но так его и не нашёл.
– Полина, а давно ты Михаила видела? – спросила Марина.
– Побольше месяца уже, как он домой вернулся. Я, честно говоря, не ждала уже. Да, только ненадолго совсем. Хорошо ты его разукрасил, Петя, так ему и надо, – поощрительно хмыкнула женщина, проведя демонстративно рукой по своей левой щеке.
– Ты бы на его спину поглядела, как его Миша твой разукрасил, – покосившись на Петра, вставила Марина свои пять копеек.
Молчавший до сей поры, Палыч, наконец, тоже подал голос:
– А, чего он хотел-то, когда вернулся к тебе?
– Ко мне он не возвращался, он в дом свой вернулся. У него одно дело здесь и оставалось, наследство найти. А на меня и глядеть-то не захотел. Всё сокрушался, что из Петра ничего не выбил, хоть и рядом был. Хоть убей, скотина бессловесная всё равно ничего не скажет. Да, были тут у него парочка знакомых любителей лёгких денег, пока в Москве гостил, видно пообещал им награду, если найдут то, не знаю, что. Вот они у лесничего и учинили разгром и к Вам, Матрёна Васильевна, наведались, а толку-то что? У Гаврилыча про избушку Савинскую спрашивали, так он не сказал. Сами пошли на поиски, да так и сгинули, никто не знает, живы ли… Наверное, нет.
– Где он сейчас? – спросил Пётр.
– Не знаю, вот уж месяц, как ушёл по делам и пропал, – недоумённо развела руками Полина, поиски я не объявляла, мало ли, куда подался. Он теперь передо мной не отчитывается.
– А, сюда ты зачем заявилась? – подступила Марина к главному, что её волновало…
– Рожать мне скоро, а в роддом ехать боюсь, не знаю, кто там у меня сидит, – с опаской потрогала женщина свой огромный живот, – Матрёну Васильевну приехала просить роды принять, она-то не выдаст. Правда же? – уже обратилась к бабке Матрёне.
«По крайней мере, о своих матримониальных планах в отношении Петра помалкивает», – отметила про себя Марина.
– М-да, занятно тут у вас, – протянул задумчиво Палыч.
– Одно могу добавить, если Полина до сих пор носит младенца, то медведь жив, – ни к кому не обращаясь, сказала Матрёна…
В этот момент в сенях послышался энергичный топот отряхиваемых валенок, и в избу с клубами морозного пара влетела Верка, сжимая в руках вязаную разноцветную шапку с огромным помпоном. Словно яркий огненный факел, её рыжая голова клубилась мелкими непослушными кудрями, буквально магнитом, притягивая взгляды всех:
– Всем, здасьте! – и, взвизгнув от восторга, кинулась к Марине, раскинув для объятий руки:
– Маришка, привет! Дедуля сказал, что ты приехала! Как я по тебе соскучилась, подруга! – и зацеловала, закружила ошеломлённую таким напором Марину, в своём весёлом беззаботном танце:
– Ты, как?
– Да, нормально, вроде…
– А, ты, как?
– А, я – лучше всех!
– Давай к столу!
– Неа, я поздороваться прибежала, спешу!
– Далеко ли?
– А, побежали с горок кататься! Я туда! Сегодня все там!
– Я не одна!
– Всех бери!
– Так ведь ночь? Уже, темно!
– Это самое подходящее время! Знаешь, как круто мчаться в темноту?
Уууух!
– Не страшно?
– Страшно, конечно! А, зачем же ещё кататься-то? – радостно удивилась Верка. Остальные, молча, заворожённо наблюдали весь этот фейерверк беззаботности и счастья.
– Вот стрекоза! – отмерла Матрёна, – Маришка, и правда, чего вам с нами сидеть, забирай Петрушу и айда на горку! Была б я чуть помоложе, сама бы побежала.
А Верка уже кричала из сеней:
– Маришка, штаны надевай потолще, а если санок нет, не беда, возьми у бабуси корыто, на нём ещё страшней будет!
– Девка – огонь, – восхищённо промолвил Палыч, – пойду и я, хоть на молодых погляжу, да за них порадуюсь!..
Глава 50.
Полине тоже очень хотелось побежать со всеми на горку. Шальное предновогоднее веселье, звало окунуться её, как и других в счастливую беззаботную юность. Но, понимая своё важное положение, она лишь гордо поглаживала круглый необъятный живот, да с завистью поглядывала на Марину. Ещё, когда она только приехала к бабке Матрёне и увидела Петра, то никак не могла поверить, что это не её непутёвый муж. Она была твёрдо уверена, что Михаил её разыгрывает, как и всех здесь присутствующих. Но, чем дольше она его наблюдала, чем больше видела, как он себя ведёт, о чём говорит, как, наконец, сходит с ума по своей Маришке, тем больше понимала, что это не Миша и претендовать ей здесь не на что. Но самым веским аргументом было отсутствие свежего длинного рубца на левой щеке. Что, однако, не мешало женщине сгорать от ревности и зависти к счастливой, как ей казалось, конкурентке…
За деревней, ближе к лесу, там, где река делала изгиб, опускаясь в овраг, кипела жизнь. Там и правда природная возвышенность образовывала гору, а спуск с неё шёл прямо в реку. Лёд встал ещё в ноябре и уже давно был толстым, так, что народ смело ходил туда-сюда и катался тоже. Саночная трасса была подсвечена масляными факелами на высоких шестах, воткнутых в снег по обе стороны.
Издалека гора напоминала оживлённый муравейник, по которому ползали неутомимые насекомые. Вблизи всё оказалось очень весело: и стар, и мал, кто на чём, с криками и визгами неслись под гору, взметая клубы снега. Верка уже была там. Марина и Пётр по её совету взяли у бабки Матрёны железное корыто и, продев в него верёвку, тянули за собой, вернее, тянул Пётр, а Марина устроилась в корыте. Рядом с ним шёл Палыч, они перекидывались малозначащими фразами, приближаясь к месту веселья…
Достигнув вершины, они оказались в эпицентре сумасшедшего разгуляя, когда дождались своей очереди, Пётр устроился позади Марины, выставив свои длинные не умещающиеся в корыто ноги вперёд, и они помчались вниз. Вот это был драйв: Марина не могла сдержать сумасшедшего восторга, он вырывался из её лёгких громким визгом! Снег мелким ледяным порошком летел ей навстречу, засыпая и обжигая лицо, ветер свистел в ушах, корыто набирало скорость, а сзади её крепко обнимал любимый мужчина. Вот так и выглядит счастье, подумалось ей, когда они приземлились в мягком сугробе, домчавшись по льду до противоположного берега.
– Ээээй! Поберегись, посторонись! – кричали сверху.
– С приездом! – приветствовали внизу.
– Ну, как? Страшно? – спрашивала, обтирая лицо от снега, возбуждённая Верка, уже похожая на снеговика и, поджидавшая их под горой.
– Здооорово! – только и смогла прокричать восторженная Марина. Пётр смеялся, как мальчишка, отряхивая снег с волос, его глаза светились безмятежным счастьем, а куда улетела шапка, ещё надо было поискать…
В детстве Марина, как и все дети, часто каталась с горок зимой, но это были обычные искусственные детские горки в московских дворах. Лет в семь – восемь они уже перестают впечатлять, уж не говоря о более старшем возрасте. Что такое, по-настоящему разогнавшись, лететь в тёмную неизвестность, она поняла только здесь. И это состояние в данный момент характеризовало и её жизнь в целом…
Вакханалия на горе продолжалась третий час, народ и не собирался расходиться, даже сопливых мальчишек, которым давно было пора спать, никто домой не загонял. Наоборот, веселье только начиналось. С учётом приехавших гостей, народу на стихийный праздник собралось раз в пять больше, чем обычно проживало в Калиновке. Кто-то принёс фейерверки, и цветное зарево осветило небо над тихой обычно деревенькой. Одуревшие от свиста и грохота петард собаки, будили своим лаем тех, кто пытался спать, не поддавшись всеобщему разгулу! Народ, на горе, задрав головы, любовался цветными всполохами в небе, а красивая влюблённая пара, накатавшись вволю с горы, целовалась прямо у всех на виду. Никто этого не замечал, разве, что Палыч изредка поглядывал в их сторону, да и то, тайком. Кто-то, устроив маскарад, нацепил бараний тулуп мехом наружу и маску, и колотил в гулкий бубен, а кто-то нарядился в медвежью шкуру с настоящей головой и разинутой пастью, полной зубов! Гармонист, явно навеселе, наяривал то «Барыню», то кадриль, то ещё какие-то разухабистые мотивы. Девчата и бабы в цветастых платках орали во всё горло частушки, самого разного содержания, не особо заморачиваясь цензурой. Одним словом, народ отрывался по полной!
– Вот, нехристи! – истово крестясь, ворчала какая-то старуха, непонятно зачем, оказавшаяся среди этого безумного действа, – ведь, пост же Рождественский идёт! Что творите?!
Но её никто не слышал. Ликование продолжалось и неизвестно, когда бы закончилось, но…
Вдруг, на минуту гомон смолк, словно кто-то незримый взмахнул волшебной палочкой. Так бывает, когда бесконечную какофонию звуков рассекает мгновение тишины, потому, что сразу всем нужно набрать в лёгкие воздуха для нового звукового залпа. И в этот момент в отрезвляющей полной тишине послышался медвежий рёв, а от леса отделилась тёмная фигура огромного медведя и стала приближаться к людям.
– Смотри, и не боится ведь, – рассуждал кто-то из толпы зевак.
– Видно медведя разбудили в берлоге! Не к добру это, ох, не к добру!
– Да, это шатун! – предположил кто-то ещё.
– Нечисть накликали!
– Братцы! Драпать пора!!!
Да и так уже, большинство народа, побросав свои сани и корыта, не оглядываясь, что есть мочи, мчалось прямиком к деревне. Гармонист, вмиг протрезвев, бросил свою гармонь и улепётывал впереди баб – частушечниц!
Ребятня, позабыв глупое любопытство, мелким горохом катилась к домам. Даже старая, ворчливая бабка, критиковавшая всех ещё минуту назад, припустила так, что только пятки сверкали!
Марина тоже хотела бежать со всеми, но Пётр стоял, как вкопанный. Оставить его она не могла. Поэтому изо всех сил тянула за собой, но тщетно:
– Петя, ты что стоишь, побежали! Очнись! – кричала она ему в лицо, тормоша за отвороты куртки.
– Ты беги, а я должен остаться, он ко мне пришёл, – ответил мужчина, не глядя на неё, всё его внимание было приковано к неумолимо приближающемуся огромному зверю. Марина огляделась в растерянности, вокруг уже ни души, как корова языком всех слизнула, только Палыч стоял поодаль и никуда не торопился. Она в отчаянии подбежала к нему:
– Палыч, помоги увести его! Что же он стоит?!
– Он ждёт…
– Это Михаил?! – вдруг осенило Марину.
– Да, – Палыч не сводил глаз с Петра и с медведя, который приближаясь, рос на глазах, – не мешай, другого шанса у него уже не будет…
«Так вот, о чём говорил любимый!» – осенило её, – «вот чего он ждал, а она думала, смирился!»
Марина выла от ужаса, бросаясь от одного мужчины к другому, но её метаний никто не замечал, ещё несколько секунд и случится непоправимое! Мужчины же понимали всё по-своему и делали, что считали нужным. Ей оставалось только ждать развязки…
Глава 51.
Из деревни обратно к горе уже вовсю бежали с ружьями мужики и палили в воздух. Ещё немного и самый шустрый поравнялся с Палычем, и тот, молча, выхватил у него ружьё. Мужик оторопел от такой наглости, но спорить, почему-то не решился.
А медведь и Пётр уже стояли друг напротив друга, готовясь схватиться в любой миг, время будто остановилось. Зверь вблизи оказался ещё ужаснее, чем издалека. Он явно был разъярён. Его длинная шерсть встала дыбом на холке и по всему хребту. Грозный рык такой силы вырывался из его пасти, что казалось, его слышит вся деревня. Собаки, спущенные с цепей, в надежде напугать зверя, лишь лаяли поодаль, но их лай не шел, ни в какое сравнение с рёвом медведя. Пётр по сравнению с гигантом, смотрелся явно слабее, но отступать не собирался, и глядел медведю прямо в глаза. Пауза длилась уже слишком долго, или так казалось Марине, для неё это время вообще превратилось в вечность. И, вдруг, медведь, ударив передней лапой о снег, ринулся на Петра. В этот момент Палыч пальнул из ружья прямо над головой медведя, он остановился, но не испугался и не отступал. Решительно настроенный дядька, подбежал к Петру почти вплотную, и был готов выстрелить снова, наведя дуло прямо в голову зверя, из пасти которого раздавался душераздирающий рык, и летела пенными клочьями слюна.
– Не надо, Палыч, – Пётр не сводя глаз с медведя, отвёл в сторону ствол ружья, – иначе это не кончится для меня никогда.
– Надо, парень, надо, у мёртвого медведя потомство не родится, и ты будешь свободен, другого шанса не будет! – торопливо объяснял Палыч, снова наводя ствол и целясь прямо в разинутую пасть хищника. Медведь до этого момента, пепелящий свирепым взглядом прямо в глаза Петра, вдруг, перевёл взгляд своих звериных чёрных зрачков на Палыча и, несколько секунд помедлив и, будто, что-то поняв, развернулся и, грозно рявкнув напоследок, устремился к лесу. Палыч выстрелил вслед, но промахнулся. Быстро перезарядил ружьё, но ещё раз выпустить пулю не успел, дуло упёрлось в грудь вставшего напротив него Петра.
– Уйди! Я не успею, он сейчас скроется в чаще, – отталкивал его разозартившийся мужик, но Пётр стоял стеной:
– Не надо, не такой ценой! Никто, ведь не пострадал! Я был в его шкуре, это не просто! Палыч, а если бы вместо него сейчас был я? Ты бы меня убил? – и выдохнул облегчённо, видя, что азарт охотника в Палыче сразу потух, – он тоже имеет право на свою жизнь…
А Марина поймала себя на том, что эта картина ей уже знакома – дежавю из сна…
– Ну, вот, упустили! Из-за тебя дурака! – огрызнулся Палыч, провожая разочарованным взглядом убегающего медведя и опуская ствол.
Марина на негнущихся ногах подошла к любимому, повисла на его шее и вдруг, принялась рыдать неистово и взахлёб. Шок отпустил, и плотину эмоций прорвало.
Пётр, отстранив её от себя на расстояние вытянутых рук, слегка встряхнул, заглядывая ей в лицо:
– Маришка, любимая, ты, что? Испугалась? Всё уже позади, успокойся, – и прижал её к груди, так что она уткнулась носом в ворот его свитера и продолжала реветь туда. Немного успокоившись, она, всё ещё всхлипывая, спросила, по-прежнему обращаясь куда-то ему в грудь:
– Почему ты не дал его убить? – и, не ожидая ответа, добавила укоризненно, – Ты всё испортил, разрушил наше будущее…
– Мариш, отнять жизнь легко, а подарить трудно… Ты помнишь, почему я превратился в медведя? – вот и весь ответ.
Палыч в задумчивости стоял рядом, обтирая ружьё, и ничего не говорил, а вокруг уже порядком набралось зевак, живо обсуждавших необычное происшествие…
– Пошли спать, завтра Новый год, надо выспаться, – буднично сказал Пётр и взяв Марину за руку, повёл домой…
Но выспаться им так и не удалось…
Глава 52.
Пока они были на горе, у Полины начались схватки. Матрёна уже хлопотала над роженицей, но до родов ещё было время. Душа Марины разрывалась на части от её периодических вскриков, которые становились всё чаще. Полинины роды означали конец истории. Истории их такой сильной и такой несчастливой любви с Петром! Бабка хотела было подключить Марину к процессу, но поняв, что девушке не до того, у неё своя драма, бросила эту затею. Зато Палыч оказался, как нельзя, кстати, и вызвался быть на подхвате у повитухи.
А Пётр и Марина уединились в сенях, она опять ревела, а он её утешал, хотя самому было тошно, его бы кто утешил.
– Я думала, у нас ещё есть несколько дней, с чего она, вдруг? Как нарочно! – всхлипывала недоуменно девушка.
– Может, услышала, что Михаил приходил. Переволновалась, наверное, а это предалось младенцу, – размышлял Пётр, лишь бы только не молчать, а сам сходил с ума, от невозможности спасти свою любовь… Выхода не было, хоть вешайся!
Они опять теряли друг друга! Опять навсегда, теперь уж, точно! Они обнимались и целовались в последний раз, предавались любви в последний раз, так исступлённо и отчаянно, как будто завтра конец света. Ну, в общем-то, это и был их личный конец света. Их руки нетерпеливо блуждали по телам друг друга, будто пытаясь запомнить каждый сантиметр тела любимого, губы жадно ловили дыхание друг друга, чтобы поймав, сохранить в себе навсегда. И им было плевать, что кто-то может зайти с улицы или выглянуть из избы. В сенях было холодно, но страсть сжигала их изнутри таким огнём, будто хотела спалить все свои запасы разом дотла, всё равно больше никому не пригодятся. Они не в силах были разнять свои объятия, точно хотели прорасти в телах друг друга так, чтобы никто не смог их разделить, не убив при этом. …
Время потеряло счёт и смысл, они оглохли и ослепли, не в силах остановиться перед неминуемым концом, но раздавшийся в избе звонкий требовательный крик младенца, словно ушат ледяной воды, мгновенно вернул их в реальность.
– Вот и всё! – бесцветно произнёс Пётр, – мне пора уходить.
– Сегодня Новогодняя ночь! Куда ты пойдёшь? Там мороз, голод и холод! Ты погибнешь! Не отпущу! – она вцепилась в него мёртвой хваткой, так крепко, что не оторвать и, ничего не желала слушать, только повторяла, – не отпущу, не отпущу…
– Правильно, Маринка, не отпускай, – поддержал её откуда-то взявшийся Палыч, – держи его крепче! Это мой подарок тебе на Новый год! Дарю!
– Палыч?! – Марина недоумённо подняла на весёлого дядьку зарёванные глаза.
– Так я ж вот-вот стану медведем? – не понял такого широкого жеста Пётр.
– Не станешь, не бойся. Можешь выдохнуть.
– Как это может быть?
– Ты свободен, за всё рассчитался сполна.
– А, жертва? Я же не исполню приказ…
– Так ты же заплатил всё этой ночью, не понял?
Марина смотрела на такого уже родного и такого загадочного Палыча во все глаза:
– Палыч, а ты – кто?
– Вот заладила, Палыч, да Палыч! Я по вашей милости уже целый месяц Палыч! Задали, ребята, вы мне задачку с тремя неизвестными! Но я её решил, – потрясая кулачищем, радостно заверил дядька, – сразу-то и не поймёшь, кто чего достоин, тут время нужно! Ну, теперь-то уж я честно рассудил! А, для вас, я по-прежнему Палычем останусь! – девушке показалось, что у «лешего» подозрительно заблестели глаза, – вот вы меня рассусолили, этак, я скоро сам себя забуду!
Они, онемев, глядели на таинственного Палыча, понимая разгадку, но не в силах вымолвить, ни слова. А дядька продолжал:
– Считай, Маринка, что я – твой личный дед Мороз! Хотя, подарки не часто делаю! Если честно, впервые, – и хохотнул, весело подмигнув Петру, -но полюбилась ты мне, словно родная дочка, да и хорошая ты девка, правильная и верная, несмотря ни на что!
– А, как же медвежонок Полинин? – не веря в происходящее, наконец, спросил Пётр.
– Да, мальчишка у неё, хорошенький такой, глазки чёрные, как бусинки. Пусть растёт, а там посмотрим, что вырастет. Я ещё не решил, что с ним делать. Но теперь, это дело не ваше. Медведи – это по моей части.
А по вашей: Совет да любовь!
Эпилог
…Это было год назад. Они опять собрались в Калиновке, чтобы отпраздновать Новый год. Стол уже накрыт и манит своими разносолами. Бабка Матрёна всё ещё хлопочет у печи, вынимая последние пироги. Старушка за этот год немного сдала, но в целом ничего, бодрится. Она счастлива, второй год подряд родня её не забывает и радует своими визитами. Маринины родители вот тоже собрались наконец-то и приехали. Племянника Матрёна не видела с детства, а с его женой и вовсе познакомилась третьего дня. А всё благодаря Мариночке, внученьке дорогой. Они уж теперь сблизились совсем. Мама выставляет на стол заморские яства, привезённые из столицы, а папа принёс из холодных сеней бутылочку дорого алкоголя и шампанское, и в жарко натопленной избе они уже начали туманиться лёгкой испариной. Заглянул на огонёк и Фёдор Гаврилович, Матрёна давненько его не видела, а тут приезжал зачем-то в Калиновку, и она уговорила его задержаться на праздник, чего одному на кордоне делать?
С утра заходил поздороваться дед Матвей, старик, как всегда, накануне Новогодних праздников занят каждый день вместе со своей Милкой. Регулярно, как на работу мотаются на станцию встречать гостей. Вот и Матрёниных гостей третьего дня он привёз. И Верку, внучку свою рыжую да звонкую тоже встретил вчера.
– Ну, где же молодёжь-то наша? – беспокоится отец, – через два часа куранты пробьют, а их всё нет?
– Так это по-здешнему, если что по Москве встретят, – смеётся Гаврилыч.
– Да, опять на горе, наверное, корыто из сеней пропало, – смеясь, предполагает бабка Матрёна, – там вся Калиновка сейчас. Пусть порадуются, время быстро проходит, и молодость незаметно пролетит.
– А Марине-то не опасно в её положении? – всплёскивает руками мама.
– Ничего ей не опасно! Всё на пользу, – отвечает благостно старушка. Спустя минут пятнадцать, наконец-то глухо хлопает уличная дверь, в сенях раздаётся смех, какая-то весёлая возня, топот отряхиваемых валенок, и в избу врывается счастливая пара, принося с собой морозный воздух, свежий запах снега и счастье. Это Марина и Пётр, румяные с мороза, немного замёрзшие, но счастливые, развешивают и раскладывают на печи сырые рукавицы и шапки.
– Молодёжь, давайте-ка к столу, вас одних ждём! – радуется папа.
– Что же вы так долго? – немного ворчит мама.
– До чего ж пара хороша! – делится с бабкой Матрёной Фёдор Гаврилович.
– А, то! Не зря ж мы старались, а, Гаврилыч! – поддакивает ему Матрёна.
Вот предпраздничные хлопоты закончены, и вся честная компания усаживается к столу. Пётр не в силах сдержаться, тихонько обнимает Марину за слегка раздавшуюся талию, так чтоб никто не заметил, но примечают, конечно же, все и тихо в душе радуются за молодых. Бабка Матрёна и Гаврилыч вдвойне, зная всю трудную предысторию этой счастливой любви. Родители просто радуются: хорошего мужа нашла себе Марина в Сибири, и красив, и умён, и богат, и дочку на руках носит! Не зря поехала тогда на каникулы, видно судьба!
До Нового года меньше часа остаётся! Уж скорей бы! Сколько желаний надо успеть загадать Марине. А самое главное: чтобы их с Петром малыш родился крепким и здоровым, хоть до этого ещё далеко, целых шесть месяцев, но Новогодняя ночь ведь только один раз в году!..
В это время опять хлопает входная дверь, а через секунду с клубами морозного воздуха в Матрёнину избу вваливается …
– Палыч! – в один голос кричат и Пётр, и Марина.
– А, вы что думали?! Пропущу я ваш Новый год?! – хохочет «леший», стряхивая иней со своих лохматых бровей, – Маришка, ты же помнишь, я один как перст! Чего мне одному-то делать в такое время! – и, обращаясь к бабке Матрёне – гостей принимаете, Матрёна Васильевна? – а сам уже снимает свой толстый тулуп, такой же необъятный, как и он сам.
– А, то, как же! Таких дорогих гостей, грех не принять! – посмеивается Матрёна.
– Палыч, куда ты пропал? Я звонила тебе сто раз, – спрашивает Марина, – твой номер у какого-то чужого человека.
– Дела, Маришка, дела! Но, видишь, вырвался, не забыл же!
В это время Палыча уже усаживают на почётное место и наливают штрафную, как опоздавшему. Немного размякнув от тепла и алкоголя, «леший» знакомится с гостями, которых не знал. Стискивает в своих могучих объятиях Петра, который выше его почти, что на голову. Целует и обнимает Марину:
– Милая ты моя девонька, ну здравствуй! Да, никак пополнения ждёте с Петром! – восклицает от своей догадки «леший». – Вот, молодцы! Мальчишка, небось?
– Ещё сами не знаем, – смеётся Марина.
– Мальчишка, даже не сомневайся, – и, кивая в сторону Петра, уверенно утверждает, – у него будет сын, я знаю.
Непосвящённые теряются в догадках на такую прозорливость, а «леший» радостно продолжает, как ни в чём не бывало, возвращаясь на место и, щедро накладывая салат в свою тарелку:
– А, хотите, я ему крёстным отцом стану?!
– Палыч!!!! Только не это! – в ужасе вскрикивает Марина.
– Тимофей Палыч, пожалуйста, не надо, – столбенеет от такого предложения Пётр.
Зрители этой сцены не понимают столь бурной реакции молодых, чего бы им так отказываться, дело-то хорошее? Только бабка Матрёна в курсе, но молчит. И не спорит.
– Да, шучу, я шучу, – подмигивая старухе, успокаивает «леший» будущих родителей, – я свои подарки просто так не дарю…
