Читать книгу: «Дагмара», страница 2
Я кинулась к отцу и расцеловала его в знак признательности на выказанное им понимание и сочувствие к моей беде.
– Стой, стой, ты еще не покушала, – остановил меня родитель. – Сядь и спокойно съешь свою порцию.
– Но я не хочу есть, Папа́, – возразила я.
– Еда уже приготовлена, мы не выбрасываем пищу, ты же помнишь?
Я покорилась, и вскоре содержимое тарелки оказалось в месте назначения.
– Надолго ты уезжаешь? – забеспокоилась Тира. – Кто будет читать мне, пока тебя не будет?
– Думаю, Александра согласится заменить меня.
– Ну хорошо, я согласна, но не задерживайся, я не в восторге от чтения Александры, она делает это без интонации.
– Надо же, какая привереда! Потерпишь.
Было решено, что я поеду в компании своей гувернантки, мадемуазель де л`Эскай. Мне были выделены карета, прислужница и тысяча крон на личные траты.
Отец сам проводил меня до вокзала, посадил в нужный вагон, поцеловал в лоб и дал несколько наставлений. Путь до Ниццы, занявший в общей сложности почти три дня, дался мне тяжело. Сон в сидячем положении или изредка прислонив голову к плечу гувернантки не насыщал организм силами, а еще сильнее истощал его. В конечный пункт я прибыла в ужасном состоянии, с ломотой в шее и онемевшими ногами, но благая цель визита придавала силу, и тотчас по прибытии я нашла в себе силы повидаться с Николаем, хотя изначально планировала отдохнуть, принять ванну и одеться в свежую одежду перед долгожданной встречей.
Увы, теплого приема не вышло, так как незадолго до моего приезда лекарь дал Николаю сильное снотворное. Мне посоветовали не тревожить крепкий сон пациента. Я покорно согласилась и отправилась в отведенные мне покои.
Мой жених лечился в местной здравнице, которая славилась тем, что принимала у себя высочайших персон. Все было обставлено по высшему разряду: фешенебельные меблированные палаты, отдельные комнаты для проживания посетителей. Работали здесь, разумеется, лучшие врачи Европы. Меня поселили в большую опочивальню с обтянутым кожей диванчиком, огромной кроватью и крупным письменным столом. Все, чего мне теперь хотелось, – это немедля погрузиться в сон, что я и сделала.
С рассветом я вскочила с кровати, искупалась, привела себя в божеский вид и помчалась к жениху. Николай встретил меня восторженно, подозвал к себе и крепко обнял. Встать с постели он все еще не мог.
– Любимая Дагмара, не могу описать, как я рад твоему приезду! – воскликнул мужчина. – Я и не надеялся, что ты приедешь ко мне. Почему не сообщила?
– Намеревалась сделать сюрприз.
– У тебя получилось. Я безумно счастлив видеть тебя. Скажи, ты скучала по мне, мой ангел?
– Очень, очень скучала. Я приехала, чтобы исцелить тебя, – робко улыбнулась я.
Лицо Николая исказилось гримасой печали.
– Вряд ли мне уже что-то поможет, даже такое серьезное лекарство, как ты, милая Дагмара.
Его слова вызвали во мне чувство безысходности.
– Нет, нет, нет! – я отвернулась от Николая в попытке скрыть от него бурю эмоций, завладевших мной, и зашагала к приоткрытому окну, чтобы пару глотков свежего воздуха успокоили мои нервы. За окном стояла выразительная погода, семья с двумя детьми веселилась, запускала воздушного змея, эти люди были наполнены счастьем и душевным покоем. От вида этой сцены мне стало еще дурнее, ведь мне казалось совершеннейшей несправедливостью, что в минуты моего отчаяния кто-то может радоваться жизни.
– Боюсь, я не оправдаю твоих надежд. Мои силы иссякают, а болезнь прогрессирует.
– Не желаю этого слышать! Умоляю, перестань говорить такие ужасные вещи.
– Как угодно. Не будем больше об этом, – поник он, но мое настроение, как и этот день, уже было испорчено.
– Нет, немного мы все же поговорим об этом. Я хочу все знать. Что за болезнь тебя поразила?
– В поездке по Италии я умудрился упасть с лошади и повредить спину. Боль была такая, что я не смог сам встать, через несколько дней я-таки встал на ноги, но ненадолго, успел лишь добраться до Ниццы, куда меня определил полечиться отец. Здесь боли усилились, и вот я прикован к постели и не в состоянии себя обслуживать. Чувствую слабость, головную боль, и меня часто тошнит.
– Неужели врачи не могут вылечить тебя?
– Увы, они разводят руками. Не могут поставить диагноз, а все лечение, которое я получаю, оказывается бессмысленным. Ох, как я жалею, что оседлал в тот злополучный день лошадь. Многое сулило беду, но я игнорировал все предупреждения: на улице бушевала метель, я был невыспавшийся, лошадь была не заезженная. Конюх предупреждал меня, что эта кобылка мне не по зубам, но я был непреклонен. Как глупо и опрометчиво!
Я смогла выдавить из себя лишь тяжелый вздох, на мой ум не приходило ни единой мысли, которую можно было бы озвучить в данных обстоятельствах. Мне хотелось прильнуть к его губам и расцеловать как в момент последней нашей встречи, на помолвке, но посторонние глаза вынуждали меня властвовать над своими желаниями. Подле него постоянно находились камергер и два лечащих врача. И если медики на короткое время оставляли пациента, когда сменяли друг друга, то невероятно докучливый камергер не отходил от своего господина ни на шаг. Следующие четыре недели, что я провела в здравнице, нам так и не удалось ни разу побыть наедине. Меня огорчал тот факт, что сам Николай не делал никаких усилий, дабы уединиться со мной и поговорить по душам, выразить свои чувства чем-то чуть большим, чем почти дружескими объятиями раз в день.
– Тебе скучно здесь? Хочешь домой? – поинтересовался он.
Я отрицательно покачала головой.
– Знаешь, наше с тобой знакомство ведь было не случайным. На самом деле я целенаправленно ехал в Копенгаген ради встречи с тобой.
– Правда? Я об этом не знала.
– Я планировал раскрыть тебе эту хитрость уже после нашего венчания, потому что побоялся, что тебя это может обидеть, но теперь уже можно признаться.
– Я внимательно слушаю, ты меня заинтриговал.
– Мой отец, император, как ты знаешь, некоторое время назад начал напоминать мне о моем долге вступить в брак, и так как не увидел с моей стороны никакой заинтересованности в этом вопросе, начал сам подыскивать мне невесту. Я не слишком торопился жениться, считая брак скучным предприятием. Но отец настаивал на своем, он захотел, чтобы я отправился в путешествие по Европе, чтобы я заезжал в каждый королевский дом и знакомился с принцессами на выданье. Итогом моей поездки должен был стать выбор будущей жены. Все эти знакомства были чрезвычайно утомительны, ни одна из представленных дам не пришлась мне по вкусу. Все изменилось, когда я вступил во дворец твоего отца. Никогда не забуду нашу первую встречу: ты смутилась при виде меня, но держалась очень достойно, много улыбалась, мы с тобой быстро нашли общий язык, наши беседы стали доставлять мне удовольствие. Не прошло и двух недель, как я написал матушке в Петербург о том, что впечатлен юной Дагмарой, счастлив находиться в ее обществе и, судя по всему, по-настоящему влюбился, и попросил разрешения сделать тебе предложение руки и сердца. Дагмара, мне приходилось видеть твой портрет, и, буду честен, твой лик совершенно не привлек моего внимания, но стоило мне увидеть тебя вживую, как я оказался пленен твоими чарами, ты невероятно мила, добра, умна, в тебе столько жизни и бойкости. Ты без труда добилась того, что я горячо полюбил мою маленькую датчанку. А больше всего я обожаю твои глазки, никогда не видел таких больших, выразительных глаз и настолько глубокого, пронзительного взгляда.
Я не смогла сдержать слез умиления и широко заулыбалась.
– Очень скоро я получил одобрение от родителей и в тот же день объяснился с тобой, любовь моя. Ты помнишь тот момент?
– Помню, как будто это происходило только вчера.
– Ты была в небесно-голубом платье, совсем простом, как и все твои наряды, волосы подобраны сеткой, мне ты показалась великолепной. Я помню каждое деревце парка, где мы гуляли, а вот о чем говорили совершенно не запомнил, ибо мысли мои витали далеко, я подбирал слова, чтобы описать тебе все мои необъятные чувства. Я должен был произвести впечатление своими речами, ибо боялся, что ты отвергнешь меня. Какое было облегчение услышать твое согласие, я был счастливейшим из мужчин. А дальше еще две недели блаженства вместе с моей Дагмарой: прогулки верхом на лошадях, катания на лодке, на одной из таких катаний я позволил себе поцеловать тебя, и казалось, сердце выпрыгнет из груди. Ты ведь помнишь? Спасаясь от палящего солнца, мы пригнали лодку под тень большой ивы, затем неловко взялись за руки, и я потянулся к тебе, ты ответила взаимностью. Тогда я словно впал в беспамятство, и ничего уже не могло спасти меня.
Еще около часа мы предавались воспоминаниям о былых временах, проведенных вместе во дворце моего семейства, пока Николая не начали мучать головные боли. После он вынужден был принять лекарство и погрузиться в сон.
Время, занятое заботами о больном, пролетало очень быстро. Идея исцелить суженого во что бы то ни стало овладела мной, и всякий раз, как доктора сообщали мне удручающие вести, я с особым рвением принималась делать все мыслимое и немыслимое, дабы облегчить состояние возлюбленного. Я послушно выполняла все предписания медиков, несколько раз находила и приглашала к Николаю целителей, некоторые среди них оказались шарлатанами, что выявилось при первом же осмотре и откровенно неверной трактовке положения вещей, другие показали весьма недурные способности к врачеванию, однако и они в одно горло декламировали, что исход болезни будет не в пользу пациента.
– Ты устала, моя милая, – начал как-то Николай, – тебе нужен отдых.
– Ты не прав, я полна сил, – попыталась бодро ответить я, но слова прозвучали откровенно неубедительно.
– Скоро станет легче, со дня на день из Петербурга приедет мой братец. Он уже в пути. Выпросился со службы, чтобы нянчиться со мной. Вы оба меня балуете, – улыбнулся он.
– Я бы справилась и одна. Мне не нужна помощь.
– Признаю, ты отлично справляешься со всеми заботами, но разворачивать жаждущего встречи со мной брата я не стану. Я скучаю по нему. Он не просто брат мне, но еще и задушевный друг. Мы с ним прямо как вы с Александрой, не разлей вода. Надо же, как получилось, твою сестру и моего брата зовут одинаково, – засмеялся мужчина.
– В таком случае расскажи мне о нем побольше.
– У Александра живой ум, отличное чувство юмора, с ним всегда есть что обсудить. Еще в детстве он твердо решил посвятить свою жизнь военной службе, и уже в шестнадцать лет отец определил его в полк. Ему нравится армейская жизнь, она ему очень подходит.
– В чем это проявляется?
– Он скромнейший человек из всех, коих я имею счастье знать: не позволяет себе никаких излишеств, питается простой пищей, всегда оставляет легкое чувство голода, хотя по нему и не скажешь, сама в этом скоро убедишься. Александр годами носит одну и ту же одежду, сам штопает порвавшиеся вещи, он даже отказался от личной прислуги, предпочитает обслуживать себя сам. Все водившиеся деньги по большей части он тратит на предметы искусства, любит живопись, сам пишет весьма недурные полотна. А еще он адепт здорового жизненного уклада.
– Надо же!
– Да, он удивительный человек, всегда вызывал у меня восхищение.
– В Дании его качества были бы оценены сполна, датчане крайне умеренны во всем.
– А в России его считают странным, – рассмеялся собеседник, – у нас среди представителей знати не принято вести сдержанный образ жизни. Расскажу тебе один забавный случай, было это года три назад, мы с братом отдыхали в Крыму, и вот на балу он … – начав с энтузиазмом рассказывать историю он вдруг замолк, лицо его исказилось от боли, затем он истошно закричал.
В испуге я отпрянула от его постели. В коридоре послышались спешные шаги, и в ту же минуту в палату забежали два медика. Они стали расспрашивать больного о симптомах и местах боли, Николай не мог ответить из-за поразившей его тело судороги. Один из врачей попросил меня удалиться из помещения, я не хотела оставлять любимого, но подчинилась.
Ожидание у дверей палаты длилось вечно, хотя на самом деле прошло от силы всего минут десять с тех пор, как я оттуда вышла и до тех пор, как медики покинули его.
– Скажите же, что с ним? – взмолилась я.
Терапевт печально вздохнул.
– Его состояние сильно ухудшилось, мы боялись этого, но надеялись, что молодой организм сможет справиться, однако наблюдаем картину сильнейшей астении, прогноз, увы, неутешительный. Вряд ли он пойдет на поправку, мы можем только постараться продлить ему жизнь на короткое время поддерживающей терапией.
– Господи! – я закрыла лицо ладонями, готовая вот-вот разрыдаться, но доктор добавил:
– Постарайтесь держать себя в руках, не стоит показывать ему свое отчаяние, не плачьте при нем, будьте веселы, скрасьте по возможности его последние дни. Сейчас ступайте, мы дали ему снотворное, он проспит не меньше трех часов.
Я ушла в свою комнату и разрыдалась. «Это невыносимо, невыносимо, невозможно», – твердила я себе.
Глава 2
Ницца,1865 год
На следующий день в лечебницу приехал Александр. Я беседовала с Николаем, когда передо мной предстал крепкий молодой мужчина, хорошо слаженный, подтянутый и с правильными чертами лица. Над пухлыми губами раскинулись аккуратные негустые усы. Светло-карие глаза, добрые, но смотрящие с недоверием, будто я чужая здесь. Черные волосы гладко зачесаны назад, модные бакенбарды. Он показался мне пугающе большим, совсем не похожим на своего брата, худощавого, бледного и невысокого. Кожа у него была смуглая, рост внушительный. Про себя я сразу сделала вывод, что младший не шел ни в какое сравнение со старшим. Вступив в палату, он представился с холодной учтивостью, поклонился мне и тут же направил свое внимание на больного. Тот, в свою очередь, моментально преисполнился восторга от появления родного человека и потянулся обеими руками к брату, желая обнять его. Родственники некоторое время непринужденно поговорили о самочувствии пациента и делах приезжего, затем, вспомнив о моем присутствии, отодвинулись друг от друга.
– Это моя дражайшая нареченная невеста Мария София Фредерика Дагмара, принцесса Датская, – сказал Николай, нежно взяв меня за руку и поднеся ее к губам.
– Рад наконец быть с вами знаком лично, брат много о вас говорил, – довольно строго произнес молодой человек, предварительно смерив меня взглядом.
В ответ я также выказала удовольствие от встречи с ним. А после братья вновь углубились в разговор, в котором мне не нашлось места. Я покинула палату под предлогом неважного самочувствия, дабы дать возможность братьям наговориться без стеснения.
Состояние Николая заметно улучшилось после приезда Александра, и мы исполнились надежды на то, что он, несмотря на заверения медиков о безнадежности положения, пошел на поправку. С раннего утра до позднего вечера мы с Александром неотлучно ухаживали за Николаем, в основном просто разговаривая с ним, но подчас и вызываясь ассистировать лекарю при проведении процедур, а однажды больной попросил меня спеть для него.
– Я не могу петь без музыки, – возразила я.
– Александр будет тебе аккомпанировать. Он в совершенстве владеет несколькими инструментами.
– Что-то я не вижу тут ни одного инструмента, – съязвил Александр.
– Тут есть переносной клавесин, нужно попросить персонал принести его, – сказал он и многозначительно посмотрел на брата.
Александру Александровичу ничего не оставалось, кроме как подчиниться воле больного: он явно не горел желанием играть, но расстраивать Николая он не хотел больше.
Петь у меня вышло не слишком удачно из-за стеснения перед братом жениха, который обводил меня взглядом на протяжении всей песни. Мне казалось, что он невзлюбил меня с самого начала, я мучилась в догадках, что могло послужить причиной его недовольства мной. В голову лезли разные причины, впрочем, все они казались мне несущественными для того, чтобы сложить о человеке дурное мнение. Мне не доставлял ни малейшей радости тот факт, что Александр присоединился к нам, потому как при нем я не могла быть как прежде открытой с Николаем, смущалась и робела. Выражение его лица все время было настолько серьезным, что я даже побаивалась его. Сам он был не слишком говорлив, по большей части молчал, иногда по просьбе Николая читал вслух кого-нибудь из французских классиков, коих он обожал. Должна признать, читал Александр Александрович очень выразительно и чувственно, его бархатный баритон был настоящей усладой для ушей.
Улыбка на суровом лице начала появляться лишь на пятый день нашего знакомства. И тогда мне стало проще с ним общаться, в наших коротких разговорах появилась легкость. Брат жениха начал привыкать ко мне, а я к нему. Мало-помалу в наши обыденные приветствия и прощания начали вклиниваться другие фразы. Молодой человек держался застенчиво, но в поступках проявлял недюжинное благородство, сумев обаять меня, и к середине следующей недели мое пренебрежение к нему полностью сменилось симпатией.
Я чувствовала некоторую неловкость перед женихом, потому как день ото дня все больше заинтересовывалась Александром. В моем чувстве не было ничего предосудительного, порочного, но все же, когда Николай, ласково улыбаясь и держа мою ладонь своей ослабевшей рукой, расспрашивал, понравилась ли мне прогулка с его братом и не был ли он излишне прямолинеен, я терялась и, дабы побороть смущение, меняла тему. Замечал ли это больной, я не знала, однако внешних признаков недоверчивости или ревности он не проявлял. И все-таки меня посещало чувство вины перед Николаем за то, что в то время, как он мучается, я неплохо провожу время в компании другого молодого человека.
Врачи стали часто поить Николая морфином, поэтому большую часть суток он пребывал в состоянии глубокого сна, что сопутствовало нашему сближению с его родственником. Мы провели бесчисленное множество времени за разговорами, каждый из которых начинался в основном с обсуждения погоды, а заканчивался всегда дискуссией о чем-то интересовавшем нас обоих. В первые дни наши беседы происходили в саду лечебницы, однако вскоре незамысловатые ландшафты поднадоели, тогда мы стали проводить время в прогулках по городу и окрестностям. Вдруг обнаружилось, что мысли наши часто пересекаются. Чем больше Александр рассказывал о своей жизни, тем больше эти истории занимали мой ум. Надо думать, моя жизнь проходила куда менее интересно, нежели его, поэтому рассказы вел чаще он, а я была его безропотной слушательницей. Говорил он весьма красноречиво, мелодичным тембром, с живостью эмоций.
– Знаете, я, когда увидел вас тут, страшно заревновал брата, – беззастенчиво обратился он как-то вечером, когда мы вышли прогуляться на берег после тяжелого дня, проведенного у постели больного. – Подумалось: «Да кто она такая, что приехала без приглашения ухаживать за Николаем. Это должен делать я! А этой девушки вообще тут быть не должно. Ну, кто она ему? Они едва знакомы». Мои мысли были эгоистичны, прошу меня извинить. Я очень привязан к брату и всегда считал, что мы самые близкие друг для друга люди, а тут вы, проводящая с ним сутки напролет. Представьте мою ярость. Потом я осознал, что вы для Никсы все, и, вероятно, теперь именно вы стали для него ближайшим человеком. Он безмерно дорожит вами. Когда мы остаемся наедине с ним, единственная, о ком он говорит, это вы. Похвала, слова восхищения, да и только.
Признание князя несколько смутило меня, и на какое-то время я замолчала. Но он явно ждал реакции и не собирался продолжать беседу до тех пор, пока я не отвечу хоть что-нибудь.
– Скажу честно, и я приняла весть о вашем приезде без энтузиазма. Посчитала, что вы помешаете нам насладиться обществом друг друга, будете третьим лишним. К тому же, увидев вас впервые, я почему-то решила, что вы груб и дерзок. Вскоре я поменяла свое мнение, вы вели себя учтиво и сумели завоевать мое расположение.
– О, и я счел вас несносной унылой девчонкой поначалу, уж простите.
– С чего вы так решили? – надулась я и слегка кокетливо засмеялась.
– Не сердитесь, дорогая Дагмара, первое впечатление очень обманчиво. Я говорю все это не с целью обидеть вас, нет. Мне хочется быть с вами откровенным. – Я не смогла долго таить злобу на его слова, потому как меня поразила глубокая искренность, которую я узрела в его глазах. – Николай – любимец судьбы, ему несказанно повезло сделать вас своей невестой. Вы именно та девушка, которая должна быть с ним, и, что немаловажно, в вас имеются все черты, необходимые будущей императрице: вы невероятно энергичны, общительны, веселы и, самое главное, просты. Я рад за брата. Теперь, когда я воочию убедился в ваших наилучших качествах, я спокоен за Никсу. Уверен, вы составите его счастье.
– Благодарю, мне приятно это слышать. Великий князь, вы много рассказали мне о своей семье, но никогда не затрагивали тему ваших личных отношений, – подавив смущение сообщила я.
– Ох, не думал, что вас заинтересует этот момент, – робко ответил он.
– Я не настаиваю, если хотите оставить дела сердечные в тайне. Это обычное любопытство, не примите за дерзость.
– Нет, нет, никаких тайн у меня не водится, по крайней мере, от вас. Мы чрезвычайно тесно сблизились, потому я считаю возможным поделиться с вами.
– Так посвятите-же меня.
– На самом деле, я испытываю сердечную привязанность к одной особе. Наши отношения начались несколько месяцев назад, когда я позволил себе признаться ей в своих нежных чувствах. К моему удивлению, она ответила взаимностью.
Его ответ заставил меня вспотеть от волнения. Я не могла ожидать, что Александр влюблен. Он производил впечатление свободного человека.
– Как вы познакомились? – не унималась я.
– Она фрейлина моей матушки. Ее зовут, как и Мама́, Марией.
– Как ваша семья приняла ее?
– Никто из моих близких не знает о наших отношениях, даже Никса, – отчаянно вздохнул мужчина, – боюсь, они не одобрят эту связь. От меня ждут союза с какой-нибудь европейской принцессой, не меньше. Жениться на простой фрейлине мне не позволено.
– Что же вы намереваетесь делать в такой непростой ситуации?
– Решение еще не принято, но мое стремление жениться на этой женщине в высшей степени основательно и обдуманно. Если семья не пойдет на встречу, я буду вынужден пойти наперекор, даже если мне предстоит оборвать с ними отношения, – заключил он.
– В самом деле все настолько серьезно?
Собеседник кивнул.
– У вас есть ее изображение? Интересно взглянуть на ту, которая пленила вас. Она, верно, очаровательна.
Я постаралась скрыть излишнее любопытство и легкую неприязнь, которую ощутила при разговоре о другой девушке, за маской шутливости, поэтому при слове «пленила» нарочито театрально изобразила, как мне в грудь вонзается купидонова стрела, дабы не выказать обеспокоенности по поводу предмета нашей беседы. Уже после неудачной игры я осознала, что выглядела скорее глупо, чем непринужденно.
– Если честно, я не нахожу ее внешность красивой, она привлекательна, бесспорно, и мила, суть в другом – я никогда не гнался за оберткой, прежде всего меня интересует начинка. Моя женщина должна быть чем-то наполнена, разделять мои ценности, и, что самое важное, быть преданной.
Молодой человек достал из потайного кармана мундира портрет и передал мне. Со снимка на меня глядела прелестная молодая женщина, позировавшая в полный рост, внизу с краю было каллиграфически выведено «Мари Мещерская», судя по всему, ее рукой. Я долго вглядывалась в образ женщины, от которой благоразумный многообещающий представитель императорской крови счел невозможным отказаться даже ради собственного семейства. Мне хотелось раскрыть секрет обольщения этой дамы. Со снимка на меня глядела прекрасно сложенная юная дева, в глазах которой играла страстность, но не читался ум. Она и правда была лишь мила и статна, не более, что заставило меня немного разочароваться в неразборчивости Александра. Такому идеальному во всех смыслах мужчине подошла бы барышня иного толка. Мне были абсолютно понятны мотивы родителей князя в их желании женить сына на высокородной девушке, так как я в своей недолгой жизни повидала немало фрейлин и не могу сказать, что хотя бы одну из них можно было бы считать в достаточной мере достойной претенденткой на брак с членом монаршей семьи. Невзирая на то, что мой новый друг еще несколько раз в разговоре упоминал о достоинствах возлюбленной, своего мнения я не поменяла.
– Спасибо, что поделились, – только и могла вымолвить я и протянула фотографию хозяину. Больше к этой теме мы не возвращались.
В этих обстоятельствах я не имела права показывать обиду, хоть и была малость раздосадована разговором, но могла позволить себе гордо молчать, предоставив собеседнику возможность продолжить диалог.
– Вы что-нибудь слышали о Чарльзе Дарвине? – вдруг справился молодой человек после того, как с минуту мы шли молча, слушая лишь посторонние шумы. – Недавно ко мне в руки попал его научный труд по теории эволюции, весьма занятное чтиво.
– Разумеется, я имела счастье изучить сей труд. Моя сестра, как вы знаете, ныне англичанка, привозила мне книгу Дарвина, я ею весьма прониклась, хотя не скрою, чтение растянулось на месяцы, потому как я тяжело воспринимаю научный стиль повествования, то и дело приходилось обращаться к словарям и энциклопедиям в отцовской библиотеке, чтобы узнать значение терминов. Некоторые моменты его теории все-таки остались для меня неведомыми, увы, мои познания в биологии довольно скудны, учителя не делали на то упор, ведь меня готовили не к академическому труду, а лишь к тому, чтобы я поверхностно владела всеми науками, дабы суметь поддержать светскую беседу.
– Я удивлен тем, что вы читаете подобного рода литературу, Дагмара, и крайне, крайне обрадован, честно. Не каждый день встретишь даму, интересующуюся науками, – восторженно заметил собеседник. – На своей Родине я ни с кем не мог обсудить труд ученого, потому что наши люди пока что далеки от его революционных взглядов, у нас такая теория скорее вызовет негодование, нежели восхищение. Боюсь представить, какое негодование эта книга вызвала бы у набожной Мама́, она бы ее непременно сожгла в камине.
– Отчего же вас тогда работа Дарвина зацепила? Или вы не видите себя частью сообщества, в котором живете?
– Там, где я живу, другое устройство общества, милая Дагмара, большую часть населения составляют неграмотные, суеверные люди, они не привыкли думать и задаваться вопросами, их картина мира в корне отличается от вашей. Некоторая прогрессивность, присущая мне, – следствие частых путешествий в Европу и общения с разносторонними людьми, но не питайте по отношению ко мне иллюзий: я до невозможности консервативен. Да, Дарвин утверждает, что в сотворении всего живого на земле нет божественного участия, мне интересно было задуматься об этом, но принять эту мысль я не могу, ибо являюсь убежденным христианином, Бога я не предам.
– Понимаю, ведь я и сама воспитана в глубокой вере.
– Вы не находите дурным изучение трудов безбожника?
– Отнюдь, я не вижу ничего плохого в стремлении познать свежие веяния науки, какими бы они ни были, тем более, я подхожу к любому вопросу критически, без того, чтобы принимать каждое написанное в учебниках за чистую монету. Кто знает, к чему человеческий разум придет со временем. Вдруг все то, что мы знаем сейчас, в одночасье окажется пустым? Может, мы верим в то, чего и вовсе нет? Взгляды Коперника тоже осуждались на протяжении двух веков, а сейчас весь мир признал, что он единственный был прав, а все остальные ошибались.
– Вот уж не думал, что вы мыслите столь масштабно. Хотел бы я обсудить с вами многое из того, что трогает мой ум, однако на данный момент в силу постоянных переживаний за Никсу и неустойчивого настроения мой разум не готов выстраивать основательные умозаключения, чтобы состязаться с вами в соображениях о науке.
– В таком случае, великий князь, давайте вернемся в пансион, нам с вами тоже нужен отдых.
– Да, пожалуй, наша прогулка затянулась, – заметил мужчина, поглядев на часы. – Ох, да вы промерзли, у вас кожа покрылась мурашками, возьмите-ка мой пиджак, он вас согреет, – учтиво сказал мужчина, без колебаний накидывая мне на плечи свою одежду.
Я не нашла резона отказываться от предложения спутника, потому как в действительности продрогла и опасалась, что гулянье наше может обернуться для меня простудой.
Его сюртук оказался мне велик размера на четыре и смотрелся, вероятно, как пальто. Во всяком случае, мерзнуть я перестала, вдобавок весь обратный путь мои ноздри с удовольствием вдыхали приятный аромат, представлявший собой запах чистой кожи и дорогого парфюма.
Вернувшись в свою комнату, первым делом я велела служанке набрать мне в тазик горячей воды, капнула туда масло лаванды и откинулась в кресле-качалке, блаженно опустив ноги в воду. Процедура эта, вкупе с чашкой лимонного чая, помогла мне вернуть нормальную температуру тела и не заболеть.
Ночью я долго не могла уснуть, занятая мыслями об Александре: казалось, меня перестала раздражать его простота. Поначалу отсутствие в его манерах всякой претенциозности вызывало во мне досаду, потому как образ персоны из высшего света непременно должен иметь налет куртуазности. Александр не был похож на члена императорской семьи великого государства, скорее походил на скромного представителя мещанства. Мне стало стыдно от того, что я вела себя с ним горделиво. Я лежала и размышляла о том, что Александр, вероятно, презирает меня за это, и о том, как бы улучшить его впечатление обо мне.
До событий, случившихся вскоре, мы с великим князем успели серьезно сродниться. Так уж вышло, что большую часть суток я вынужденно проводила подле него, в нескончаемых разговорах мы скрашивали друг другу скуку, царившую в стенах лечебницы. Собираясь впопыхах из дома, я забыла положить в чемодан краски и кисти, поэтому писать картины во Франции мне не удалось, более развлечений здесь найти было нельзя. Бездельничать я не умела, Александр Александрович, как выяснилось, тоже, и в голову ему пришло научить меня рыбачить. Сам он был заядлым рыбаком, даже смастерить две удочки из подручных средств ему ничего не стоило. Мы встали рано поутру и отправились к местному прудику, предварительно, ещё с вечера, подкормив водившуюся тут рыбу сладкой кукурузой, купленной в ларьке у торговца-араба. Я нашла времяпровождение за ловлей карасей весьма занятным делом. Напарник поведал мне много любопытных фактов о видах рыб, тонкостях рыболовства и даже научил насаживать червей.
В один из дней, когда Николай почувствовал себя лучше, случилась сцена, которая не могла не обескуражить меня и его брата. После оживленной беседы втроем Николай на некоторое время замолчал, лицо его посерьезнело, на смену приподнятому настроению пришло уныние.
