Читать книгу: «Красная строка. Коллективный сборник №2», страница 19
Наталия Моржина
Наталия Моржина родилась в Красноярске (отец был военным), с полутора лет жила в подмосковном Болшеве. Первые публикации (в школьном возрасте) заметок, стихов и коротких рассказов – в городской газете "Калининградская правда" и районной мытищинской газете «За коммунизм», где активно работало литобъединение им. Дмитрия Кедрина под руководством Юрия Петрунина. Окончила факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. Работала в газетах «Советский спорт» и «Комсомольская правда». Студенткой поработала техником в геолого-геохимической экспедиции. Последние 20 лет – редактор благотворительного фонда Русфонд (ИД «Коммерсант»). Автор книги стихов «Парад планет».
Стеклянная лошадка
– Сегодня у нас гости, – сказала мама. – Пожалуйста, веди себя прилично. Дай нам спокойно поговорить со старыми друзьями. Мы давно не виделись.
– Да, – сказал папа.
Таня вздохнула. Прилично – это понятно. И очень скучно. Они будут сидеть за столом целую вечность и говорить, говорить… Вот так посмотришь на взрослых в дверную щелочку и не поймешь: как они умудряются говорить все одновременно? Как друг друга понимают?
Тане часто говорят, да еще строго так: «Не перебивай взрослых». А им, значит, можно самих себя перебивать.
Таня фыркнула.
Или наоборот – кто-то скажет словечко, и все кивают, кивают молча, серьезно так. Как будто раньше никто этого слова не знал, а теперь – ах, какое слово! – и все его запоминают. Странные эти взрослые. Лучше бы истории рассказывали, смешные или страшные.
Таня вспомнила, как осенью, когда их дворовая компания вновь собиралась после долгих каникул, и ребята приезжали в город кто откуда, они залезали в подвал дома, усаживались возле теплой трубы и рассказывали всякие истории. Про каникулы, конечно, чаще врали, но это чтоб интересней было. А лучше всего в полутемном подвале слушать страшилки всякие. Про черную руку в черной-пречерной комнате. Про Пиковую Даму и как ее надо вызывать из старого зеркала. Бр-р-р, мурашки по коже! Здорово!
Да много хорошего было. Но недолго. Однажды пришли ребята, а на двери замок – большущий, черный. Заперли подвал. Ну и все, конец фильма. Не в песочнице же такие истории рассказывать.
Таня опять вздохнула.
А интересно, старые друзья – они очень старые?
Она представила, как папа открывает дверь на звонок, говорит: «Здрасьте-здрасьте» и впускает согбенных старичков и маленьких седеньких старушек. Они опираются на палочки и смешно переставляют дрожащие тонкие ножки. А один старичок будет… Таня задумалась. Он будет слепой! Ага, и в круглых черных очках, как у Кота Базилио в кино про Буратино.
Тут и в самом деле раздался звонок. Вот папины шаги в прихожей. Вот щелкает дверной замочек, и папа удивленно говорит: «Здрасьте-здрасьте!» Он что – забыл, что гости придут? Или старичков оказалось слишком много? Ну, если они маленькие, как гномы, то это не беда: их можно поплотней усадить за раздвинутый стол, а те, кто не поместится, заберутся на спинку дивана и будут там ногами болтать.
Таня тоже любила восседать на этой высокой мягкой спинке, чтобы видеть всех не снизу, как обычно, а вровень и даже сверху. Только за болтание ногами ее ругали, потому что она пинала сидящих на диване. Не нарочно, конечно. Просто иначе не получается, места же маловато. Но гостей-то ругать не будут, даже если они и пнут кого случайно.
Интересно, что там за старички такие? Правда, что ли, – гномы?
Сгорая от любопытства, Таня приоткрыла дверь и посмотрела в щелочку.
Гномов не было. В узкой прихожей вежливо толкались, снимая куртки, самые обычные люди. Два дядьки – один высоченный и весь очень большой, а другой как папа, нормальный, но в очках. И две тетеньки, беленькая и рыженькая.
Ой, а где же обещанные старички со старушками?
Таня не смогла сдержать разочарования. На ее «у-у-у…» взрослые дружно обернулись и почему-то засмеялись.
– А чей это нос в двери торчит? – спросила аккуратная Беляночка.
Таня насупилась.
– Это, наверное, девочкин нос, – предположила взлохмаченная Рыжуха. – Девочка спит себе, а любопытный нос дверью прищемили, вот он и застрял.
Такого Таня не стерпела и, чтобы доказать, что нос на своем законном месте, пошире открыла дверь и выставила лицо.
– А-а, – обрадовались дядьки в один голос. – Так вот ты какая! Давай знакомиться.
Таня быстро захлопнула дверь, но придержала ее и прислушалась: кто первым пойдет знакомиться? Дверь поддалась осторожному нажиму с той стороны. Это была мама.
– Дочь, я же просила.
Если мама строго говорит «дочь», лучше не спорить. Таню вывели в большую комнату. Она только называется так – большая, а на самом деле сложенный диван и разложенный стол заняли ее почти целиком. За столом уже сидели гости, и знакомство началось. Все сразу запомнили, что девочка – это Таня. А вот девочке нелегко пришлось: у всех гостей были длинное имя и длинное отчество (хорошо хоть фамилий не было), их и выговорить быстро без тренировки не получится, а сразу все запомнить – ну вообще никак. Поэтому Таня молча кивала, а про себя так и назвала их: Беляночка, Рыжуха, Великан и… Как его, в очках который? Надо уточнить.
– А вы, случайно, не слепой? – вежливо спросила она дядьку, когда назвали его длинное имя-отчество.
Дядька смутился, заерзал и стал на всех оглядываться, как будто он сам не знает и ждет подсказку.
– Ну, не то, чтобы… – промямлил он, – скорее все-таки нет.
– Жаль.
– Таня!!! – завопили родители.
Выдворенная обратно в свою комнату, Таня закрашивала фломастерами картинки в книжке-раскраске и думала: это не страшно, что он не совсем слепой. Кот Базилио тоже подсматривал из-под черных очков, а на груди у него была табличка: «Слепой». Значит, так тому и быть – Слепой! И тут уж ничего не поделаешь. И она кивнула сама себе.
Эх, как жалко, что гномы так и не пришли! Не смогли, наверное. Или не сумели добраться. С ними было бы весело.
На большой тыкве, которую Таня закрашивала сначала ярко-желтым, а потом и фиолетовым для пущей красоты, она пририсовала сидящего гномика в треугольном колпачке. Славный получился человечек. Вот если бы они вошли в эту дверь, прошли вот здесь вдоль стены, забрались бы на кровать и расселись над нею, весело болтая ногами, хохоча и перебивая друг друга всякими историями…
Таня и не заметила, как нарисовала фломастером на обоях целую толпу гномиков. И все – в треугольных колпачках, с тонкими ножками и палочками в ручках. Они как-то сами нарисовались, пока она бормотала: «Здрасьте-здрасьте, проходите, пожалуйста, пинайтесь на здоровье и ничего вам за это не будет, ни полсловечка даже…»
И тут дверь открылась. Вошел Великан. Он окинул взглядом Танины художества и улыбнулся. А потом протянул девочке кулачище и сказал своим большим голосом: «А это подарок». Подарок – это здорово. Но кулак не дарят. Кулаком только погрозить можно. И Таня догадалась. Она обеими руками стала старательно, по одному, выпрямлять большие теплые пальцы Великана. А там…
Девочка затаила дыхание.
Там, на большой бугристой ладони, посверкивала диковинка: стеклянная лошадка! Она вся-то была с Танин мизинчик, но совсем как настоящая, с милой мордой, выразительными глазами и крошечными ушками. Она была полупрозрачная и медовая, как капля густого темного меда, теплого от солнца. А грива и хвост мягко струились долгими золотистыми волнами и завивались кольцами. Тонюсенькие грациозные ножки, слегка согнутые, будто лошадка вот-вот резво поскачет, были и вовсе прозрачными, как струйки утреннего дождика.
– Ой, – Таня даже задохнулась. Она во все глаза разглядывала это чудо. Взяла, попыталась посмотреть сквозь нее, но лошадка такая маленькая, что ее надо прямо у самого глаза держать. Потом лизнула кончиком языка: нет, не сладкая.
– Эй, – встревожился Великан, – ни в глаз, ни в рот ее совать нельзя!
Тогда девочка пустила лошадку поскакать по столу, чтобы она перепрыгивала через груду фломастеров. И тут вошла мама, а следом в дверь полезли гости.
– Осторожно! – воскликнула мама. – Это же стекло!
Она выхватила из Таниных рук лошадку, сказала: «Какая прелесть» и поставила ее на высоченную книжную полку, куда дочка не доставала даже со стула, рядом с хрустальной вазочкой, тоже убранной от детских рук подальше.
– Это мой подарок! – возмутилась Таня. – Отдай! Так нечестно!
Но мама не услышала. Зато увидела. Она стояла, озираясь, и только руками всплескивала: «Ну что же это такое! Ни на минуту одну оставить нельзя! Все обои искалякала!». Рыжуха почему-то захохотала. Беляночка спросила: «А это что? Таракашки?». Помощь пришла, откуда не ждали.
– Разве вы не видите? – сказал Слепой, – это человечки. Это твои гости, да?
Таня кивнула, глотая слезы.
Когда за гостями захлопнулась дверь и в доме настала тишина, а девочка была накормлена, умыта и уложена в постель, к ней подошел папа сказать «спокойной ночи». Уснуть Таня не могла. Ее одолевали мысли.
Он опять говорил скучные слова про то, что надо себя хорошо вести, что лошадка слишком хрупкая и может разбиться, поэтому играть с ней нельзя…
– А что можно? Зачем она нужна?
– Смотреть можно.
Но маленькая лошадка стояла так высоко, что и смотреть не на что. Поблескивает искорка в полумраке – и все. Таня решила, что это самая бестолковая и бесполезная вещь на свете. И еще решила больше про нее не думать, чтобы не огорчаться. Ну, как про вазочку, которую тоже нельзя трогать. Стоит там – и стоит себе…
А через несколько дней она заболела. И не просто чуть-чуть, когда насморк, а сильно и тяжело. Целый день девочка лежала в постели. Вставать не разрешали, да ей и не хотелось, сил не было. Ни вставать, ни есть. Было сонно, все вещи в комнате были какие-то зыбкие и ненастоящие, а свет из окна – очень резкий. Таня неловко отмахивалась от него, от тарелки, подставленной мамой, от лекарств, которые заставляли ее глотать, и даже от звуков – слишком больших и гудящих в ее тяжелой голове… Глотать было больно. И говорить не получалось.
А ночью девочке стало совсем худо. Сама уже не понимала, спит она или нет. Стены, всегда такие прочные и одинаковые, кривились, горбились, угрожающе наклонялись… Потолок налился тяжестью. Гномики испуганно зашевелились, загомонили и побежали прятаться. Ожил рисунок на обоях: букетики цветов зашевелились и поползли в разные стороны, как злые козявки. Они забрались на потолок, на шкаф, полезли на одеяло. Таня пыталась их сбрасывать, звать на помощь, но ничего не получалось. Руки были тяжелые и непослушные, а голоса не было.
Словно сквозь вату Таня услышала: «Да она горит вся!»
Я – горю? Ух ты, надо посмотреть, как это. Девочка пыталась открыть глаза – и не могла. И вдруг увидела себя со стороны – неподвижно лежащей на кровати, со спутанными волосами и таким бледным лицом, что даже губы белые. Тельце, прикрытое легким одеялом, и вправду голубовато светилось. А козявки упорно карабкались на постель, вот уже до простыни добрались, до одеяла…
В окно приветливо заглянула румяная полная луна. Покачала головой: «Ай-ай» и протянула в комнату луч. Он пробежал через темноту, нащупал полку и радужно заиграл на хрустальных гранях вазочки. Вазочка начала медленно поворачиваться, разбрызгивая цветные искорки по всей комнате, все дальше и дальше. Тихая музыка пошла волной, как невидимая вода.
И тут ожила стеклянная лошадка. Подняла склоненную голову, распушила гриву, топнула приподнятой ножкой и стала большой – девочке впору. Полупрозрачная, медовая, легкая, она была чудо как хороша! Смотреть на нее было не больно и приятно.
Лошадка одним грациозным прыжком облетела всю комнату, постукивая копытцем по стенам. Стены перестали вихляться и встали смирно. Лошадка легко прыгнула под самый потолок, махнула на него шелковистым хвостом и ринулась вниз, к кроватке. Козявки бросились врассыпную. Разбежались они по стенам и снова стали мирными букетиками цветов.
Откуда-то повылезли осмелевшие гномы. Повертели головами в треугольных колпачках, поняли, что опасность миновала, погрозили бумажным цветам своими тонкими палочками. И сразу расшалились: залезли, помогая друг дружке, прямо на лунный луч! Стали по нему бегать, как по канату. А некоторые зацепились за луч коленками и повисли вниз головой. И как они колпачки не теряли?
Стало весело и волшебно. Исчез страх, ушла тяжесть.
«Иди, иди к нам!» – верещали гномы и махали Тане ручками.
«Иди», – ласково произнесла лошадка. Голос у нее был дивный – мягкий и обволакивающий.
Девочка стояла, крепко обняв лошадку за теплую медовую шею, зарывшись лицом в золотую невесомую гриву, и с удивлением понимала, что слушает ее голос не ушами, а всем своим существом. Как и музыку. А стоят они не на полу, как обычно, – на воздухе! И двигаться в воздухе оказалось так же легко и естественно, как прежде на полу. Это было странно – и прекрасно.
Лошадка увлекла девочку, опустилась на луч. Он был тихо зеленоватым, нежным, как мамина рука, и мягко щекотал босые ступни. Таня прошлась по лучу, с наслаждением погружая ноги почти по щиколотку в его светлую прохладу. Покачалась, как на канате. Села на него, а потом легла на спину и стала раскачиваться на луче, будто в гамаке. Это тоже было легко и весело.
«За мной!» – скомандовала лошадка и устремилась к окну.
Таня с восторгом вцепилась в золото гривы, летя рядом. Они проникли сквозь стекло и даже не заметили его. Как будто они были светом!
«О-о-о, я умею летать!» – запела девочка. – «Я умею гореть, о-о-о, и умею летать!»
Они летели над двором, над улицей, над городом… Дома остались внизу, такие маленькие, совсем игрушечные. А в лицо Тане дышала полная румяная луна и посылала ей новые лучи, еще гуще и шире того, первого. Звезды искрились и мерцали в необъятной черноте неба и тоже протягивали девочке свои тонкие прерывистые лучики. Так заманчиво ухватиться за них! Но лошадка покачала головой: «Не трогай. Нельзя». И Таня не посмела ослушаться. Не все можно трогать руками.
Это был чудесный, захватывающий полет. «Еще, еще…» – шептала девочка, но лошадка сказала: «Пора возвращаться».
Они сделали большой плавный вираж, спускаясь на землю. Вот знакомый двор, вот и наше окно. Они просочились сквозь стекло и оказались в комнате.
«Но почему? Мне так хотелось подержаться за лучики!»
«Если бы ты взялась за них, звезды утянули бы тебя в такую дальнюю даль, откуда нет возврата. И даже я не смогла бы тебя догнать. Там другой мир».
«Я хочу увидеть другой мир! Мне интересно. А звезды какие красивые, блескучие!»
«А как же мама, папа? Как можно оставить их одних, в разлуке и печали?»
Таня вздохнула и кивнула: «Я понимаю». Потом задумалась: а какой же мир – настоящий? Тот (она взглянула на кровать) или этот (и коснулась луча).
«И тот, и другой», – ответила лошадка ее мыслям, и девочку это даже не удивило. – «У всего и у всех есть свое место и свое имя в разных мирах, и не обязательно удирать к звездам. Я могу быть и там, на полке, а могу – рядом с тобой. Всегда, когда тебе это нужно».
«А я?»
«Как тебя зовут там?» – лошадка кивнула на кровать.
«Таня, как же еще?»
«А здесь ты – Тайна. Почти как Таня, да не совсем».
«Тайна… Красивое имя. Мне нравится. И ты мне очень нравишься. Очень-очень. Ты еще придешь ко мне?»
«А я и так с тобой. Я же твой подарок. Забыла?»
Лошадка тихо засмеялась, медленно приблизила свои большие глаза, опушенные черными ресницами, к лицу девочки и словно втянула ее в глубокие зрачки.
Одеяло на кровати шевельнулось. Губы лежащей девочки порозовели и шепнули: «Тайна…»
В комнату тихонько вошла мама. У нее были красные заплаканные глаза. Мама опустилась у кровати на колени и замерла. Девочка шевельнулась, прошептала что-то. Мама напряженно вслушивалась, но разобрала одно лишь слово. «Тайна… Тайна…»
* * *
Утром девочка уже сидела, обложенная подушками, и с удовольствием пила теплое молоко. Мама с папой от нее не отходили, гладили, целовали и мешали держать чашку, наперебой пытаясь помочь.
– Мама, твоя рука – как лунный луч.
– Таня, Танечка, фантазерище, как же ты напугала нас ночью…
– Это не фантазия. Это правда! И я не Таня, – сказала девочка, отрываясь от чашки. Над ее ярко-розовой губой белели смешные молочные усы.
– Вот как? А кто же ты?
– Тайна.
– Ну, не хочешь – не говори.
Высоко на полке озорно блеснула медовая фигурка. И Тайна помахала ей ладошкой.
Людмила Прусакова
Людмила Викторовна Прусакова родилась в г Кулебаки Нижегородской области, живёт в пос. Развилка Ленинского городского округа Московской области. Окончила Арзамасский государствнный педагогический институт. Тридцать два года отдала работе учителя младших классов. Была участником оркестра русских народных инструментов под руководством Владимира Давидовича Глейхмана (г. Видное). Староста литературного объединения им. Ф. Шкулёва (г. Видное) и председатель литобъединения «РИФМА+» (пос. Развилка). Лауреат и дипломант многих конкурсов. Публиковалась в газетах и в более чем 15 сборниках, в том числе в альманахах «Золотое перо Московии» (антология одного стихотворения) «Полевые цветы» (мастеров поэтической миниатюры). Издала две авторских книги «Мы с Маринкой» (для детей) и «Лучистый день». Имеет грамоты, благодарственные письма, медаль «125 лет Сергею Есенину и медаль «90-летие Ленинского района Московской области».
Корзины, полные грибов
Светало. Нина и Тоня выходили из леса с полными корзинами грибов. Девочки были примерно одного возраста, лет одиннадцати-двенадцати, но совсем непохожие внешне. Лицо с правильными чертами и с серыми глазами Нины обрамлял платок, завязанный сзади на шее под толстой косой, тщательно закрывая волосы, Косая чёлка стриженых волос Тони выбивалась из-под цветастой косынки. Маленький вздёрнутый нос придавал лицу задорное выражение.
На опушке девочки поравнялись с грибниками: женщиной в телогрейке, тёмной юбке и низко повязанном платке, и прихрамывающим мужчиной в гимнастёрке.
В послевоенное время, когда страна восстанавливалась, было трудно с продуктами. Выручали подсобные хозяйства, да ещё лесные дары.
Женщина удивлённо воскликнула:
– Мы за грибами, а у вас уж корзины полнёхоньки! Когда ж успели? Ай да молодцы девчонки!
– Рекордсменки, – подтвердил мужчина.
Девчонки только смущённо улыбнулись в ответ. «Если бы эти тётенька с дяденькой знали, как нам достались эти грибы», – подумали обе.
Вчера после обеда девочки вышли из дома и направились в лес вдоль железнодорожной линии. Здесь ходил только один поезд, который утром собирал рабочих с ближайших деревень и вёз их на завод в провинциальный городок, где жили девочки, а вечером отвозил рабочих обратно. Пройдя километр или полтора вдоль железной дороги, подруги свернули на просеку. Грибов в этом году уродилось тьма-тьмущая: часто встречающиеся сыроежки, которые не каждый брал, подберёзовики, подосиновики и даже белые, которые шли у грибников на счёт и количеством которых они хвастались. Подружки так увлеклись, что не заметили, как заблудились. Солнце село, наступали сумерки. Девочки услышали шум поезда, обрадовались, побежали через чащу на звук, но он всё отдалялся и отдалялся и вскоре затих. Через некоторое время шум поезда донёсся снова, но уже с другой стороны, и снова подруги помчались на этот грохот. Лесное эхо обманчиво. Оно сбивало их с толку.
Радость от собранных грибов угасла. Вскоре девочки заметили возле куста малины заросшую тропу. Видно, по ней давно уже не ходили. Но это была какая-то надежда выйти из сумеречного леса. Спешили, как могли. Нина впереди, Тоня сзади. Боялись оглянуться, как будто кто-то за ними следил. Проплутав некоторое время, оказались возле того же куста малины.
– Мы сделали круг, – с досадой в голосе, чуть не плача, воскликнула Тоня и вопрошающе посмотрела на Нину, лицо которой было встревожено.
– Что же делать? Не оставаться же здесь на всю ночь… – Тоня с надеждой посмотрела на Нину, которая старалась сохранять спокойствие. Паниковать – это было не в её характере.
Девочки поняли, что найти дорогу домой до утра не получится. В темноте слегка почерневшего леса разглядели поваленное дерево. Присели, съёжившись от вечерней прохлады и стали думать, что делать.
А ночь сгущалась, окутывала лес зловещим одеялом. Стало настолько темно, что Нина едва разглядела старую ель, пушистые лапы которой склонялись до земли, образуя шалаш.
– Тонь, смотри, – указывая на дерево воскликнула Нина. – Здесь можно спрятаться и дождаться рассвета, а засветло легче выйти из леса.
Иголки слегка покалывали, но девочкам это не мешало. Они не раз ночевали на сеновале, где стебельки сухой травы порой впивались в тело. Шума поезда больше не было слышно. То ли это был последний состав, который вёз рабочих, то ли девчата забрели далеко от железной дороги, и звуки до них не доходили, но внезапно стало тихо. Удивительная тишина пугала их. Шум крыльев ночной птицы заставил их вздрогнуть. И снова тихо.
– А вдруг сюда придут волки? – со страхом в голосе произнесла Тоня.
– Ну, вроде никто их здесь не видел, – неуверенно ответила Нина.
Они прислушались.
– Ой! – воскликнула Тоня, услышав треск ветки.
– Да, это я ногой задела сучок, – засмеялась Нина.
Смех Нины немного взбодрил подругу. Засмеялись обе.
– Давай, – предложила Нина, – будем петь песни, и тогда нам не будет страшно.
– Нет, наоборот, услышат ещё волки и прибегут к нам. Лучше сидеть тихо.
Подруги, немного поговорив, прижались друг к другу и вскоре заснули. Проснулись от холода. Обеих пробирала дрожь.
Уже брезжило. Утренняя роса блестела на траве, листве и иголках ели. Девочки поднялись, отряхиваясь, выкарабкались из-под ёлки и, поглядывая на светлую полоску неба, вдруг догадались, что можно определить дорогу по солнцу. Как вчера не додумались! Вспомнив, что солнце светило им в лицо, когда они свернули с просеки в лес, и немного поспорив – где запад, где восток, радостно побежали солнцу навстречу.
– Ох и достанется нам, – боязливо произнесла Тоня.
– Да… – согласилась Нина. – Ушли, никому не сказали куда…
Подойдя к дому, Нина поставила корзинку с грибами на крыльцо и вошла в сени. Навстречу – мать. Начала было бранить Нину за то, что та не предупредила её о ночёвке у подруги на сеновале, но увидев полную корзину грибов, всплеснула руками. Нина рассказала о ночи в лесу, и мать, смягчившись, крепко обняла её.
– Какая ты у меня бедовая, бесстрашная! Но в следующий раз говори, куда уходишь, –ласково проговорила она и вдруг спохватилась:
– Побегу поговорю с Валентиной… она ж дочь в строгости держит… чтоб Тонечке не очень за грибы-то попало…
