Читать книгу: «Лепестки в паутине», страница 11

12

Эльдалин остро ощущал свою неполноценность, неспособность на что-то такое, что доступно было его друзьям.

В тот день и час, когда жизнь их поменялась и обосновалась здесь, в крепости – задолго до того, как они обнаружили врагов себе в калиантах, и тем более задолго до появления здесь Лилии – он нашёл в своём сердце злость и обиду на то, что никак нельзя было предвидеть, как бы ни хотелось. А что не заполнено было ими, большая его часть, оказалось совершенно пустым. Но его сила и гордость не позволяли ему принять этого. Эльдалин запер её, пообещав, что никогда больше не допустит подобного ни для себя, ни для остальных.

Дав себе слово, эльф сдерживал его – уверенно, упорно, так, как мог только он. Воспитывал юных, сдерживал старших. Внимательно следил за равными себе. И в каждом к ужасу своему находил такую же пустоту, которая была и при нём, но запертая, забывалась.

Каждый медленно, неуверенно заполнял её после перенесённого горя. Медленно вспоминали они друг о друге, стараясь вновь объединиться хотя бы тем, что каждый из них что-то потерял. Только Эльдалин не старался сделать этого, заботясь о том, чтобы поскорее случилось это с остальными и чтобы ничто не разрушило хрупкие, вновь возводящиеся связи эльфов с жизнью и друг другом. Ничего не изменилось в нём внутренне, выливаясь однако в спокойствие, непоколебимость и упорную уверенность.

Это не было ни напрасной жертвой, ни иллюзией всеспасения. Эльдалин тогда не мог и не желал по-другому. Он всегда был командиром по чину и защитником-покровителем по натуре. На него надеялись, на него зачастую равнялись. Вот и тогда, глядя на то, как он, как всем думалось вполне искренне, справился со своим личным горем и тянул всех за собой, многие скорее оправились. Скорее в них поднялась сила, воля, даже азарт к новой жизни, к тому, чтобы следовать во всём за своим командиром.

Пришлось терять друзей и после. Однако, сами или вдохновлённые примером, остальные спасались от грозившего захлестнуть их отчаяния, взрастив в своих сердцах любовь к новой жизни, с таким трудом устроенной. В сердце Эльдалина она тоже жила, но без его помощи, невольница, не смогла заполнить пустоту, которая тоже разрасталась. Эльф не заботился о ней, полагая её делом забытым, занятый своими обязанностями. Но где-то в глубине души он боялся «открыть» и посмотреть, что же становилось с запертой его душой и любовью, прозябавшею вместе с пустотой в тесном ящике с десятками засовов.

Эльдалин постепенно осознавал, что, будучи со всеми и за всех, на деле оказался в одиночестве сам с собою, и единолично был в этом виноват.

И чем дальше, тем сложнее становилось воплотить его позднее намерение позволить себе отринуть излишнюю теперь гордость, лишние усилия, спасти – уже самого себя. Но в этом и заключалось главное. Ради себя ему трудно, почти невозможно было встать на путь борьбы, на который он ступил ради других.

То, что случилось в итоге, стало результатом стечения обстоятельств. Надвигающаяся неясная угроза, появление девушки, а вслед за этим – оживление, новая привязанность… Чего стоила та глупая выходка – пойти в лес за клубникой! Пусть всё равно с мечами, пусть не без осторожности, но без опаски. Смешно, наверное, но именно эту лесную клубнику Эльдалин вспоминал чаще всего.

Тогда они словно стали вновь дружны, и получилось всё так просто и вместе с тем необыкновенно, как весеннее цветение – неоспоримое и естественное, но всё же с волнением ожидаемое и встречаемое удивлением и восторгом каждый раз, как впервые, словно верилось уже в вечную зиму.

Эльдалину казалось тогда, что и он теперь совершенно точно вместе со всеми. Лилия упорно считала его другом, как Эльдалин ни сопротивлялся. Это дало ему повод думать, что то, к чему он с такими усилием стремился, наконец случилось. Сам себе он стал казаться тем же: строгим и всё же язвительным и иногда решительно невозможным, но прежним, позволяющим себе чувствовать и жить не только потому, что было положено и нужно.

Однако медленно приходящее понимание того, что это не так, превращалось в нарастающую и так мучившую его тоску. Она приводила в отчаяние, порой заставляла забываться в надуманных и совершенно ненужных делах.

Разве мог он решиться на то, чтобы просить помощи? После стольких лет стыда из-за того, что единственный он не смог с собой справиться, позаботиться о себе?

И всегда в моменты таких размышлений Эльдалин забывал о том, что в пережитое ими отчаянное время никто не справлялся один. Каждому нужна была помощь – братьев, товарищей. Он сам помогал, так почему не допускал того же для себя?

Со слепым упорством Эльдалин старался держаться, как прежде. А после – ссоры, растерянность… а теперь даже обморок, о многом догадывающиеся, устремлённые на него глаза друзей… и вот этот, пронзительный и почти испуганный взгляд, от которого труднее всего ему было отворачиваться.

Тоска многих лет для эльфов бывает смертельна, но тем мучительнее, что одолевает она долго.

13

—Оставь это. Иди домой, если действительно знаешь дорогу, – с трудом сказал Эльдалин, развернувшись, чтобы уйти. Снова.

«Как же вы любите отправлять «домой». Подальше от себя», – подумала Лилия. Вспомнила Финеля и Лизеля.

Она догнала отошедшего на несколько шагов Эльдалина и продолжила молча идти рядом с ним.

А эльф сейчас, как никогда, ненавидел себя. Эльдалин желал помощи, и от неё, и от остальных, желал принятия… прежде для самого себя, ведь друзья, он видел, любили его и нисколько не винили ни в чем. Но пересилить свою натуру теперь оказалось невыносимо трудно.

Сам не замечая, как не замечают обычно всякую нехорошую привычку, Эльдалин сдерживался, но лицо всё-таки выдавало, пусть отчасти, его состояние, и Лилия видела это, но тоже боялась теперь делать что-то, боялась разозлить, смутить.

Это тоже было глупо, и каждый размышлял над своей глупостью в полном молчании. Но Лилия, не обременённая ничем, кроме беспокойства и стеснения, нашлась.

–Ты извини… заранее. Мы с Манелем были у твоего дома сегодня. Искали тебя.

Эльф не ответил на это, и девушка продолжила.

–Твои деревья мы обрезали и подлечили. Паутинный клещ если не мёртв, то точно пьян от вина, которым его облил Манель, – Лилия усмехнулась, и, снова взглянув на шедшего рядом друга, со спокойной улыбкой добавила: – На следующий год, весной, они зацветут.

Почему-то эта последняя, наивная и простая фраза сильнее всего подействовала на Эльдалина.

Эльф вновь остановился. Глаза его, обращённые на девушку с виною и отчаянием, поблескивали в угасающих сумерках и свете загорающихся на небе звёзд.

–Я забросил их до крайности, – тихо сказал он, словно припоминая что-то самому себе.

–Мы поправим. Уже почти поправили, – улыбаясь, произнесла Лилия.

Эльдалин, взглянувший было в сторону, снова поднял на неё глаза, отчего-то ещё более виноватые.

–Мне… – начал он, осекся, но выправился, – мне трудно объяснить, как я благодарен.

–Тогда не нужно. Я и так вижу, – перебила его девушка.

Она упорно улыбалась, почему-то не в силах отказать себе в этом, и Эльдалин, хотя и пребывал в совершенно не подходящем состоянии, невольно фыркнул. Правда, улыбка с его лица так же быстро пропала.

–Я хочу попросить прощения, если это можно. За утро, и за…за себя.

Смущённый непривычностью разговора, виной, которая от всего нарастала в нём, он решительно не знал, что с собою делать теперь, и оттого его голос поменялся и весь он словно в мгновение изменился. Настолько, что теперь Лилии не страшно было к нему подступиться, хотя и вся фигура его осталась по-прежнему сильной и строгой, но…

Эльдалин собирался с мыслями, вероятно, желал сказать ещё что-то, но девушка, растроганная его переменой и обеспокоенная слабостью, которая становилась заметной, преодолела разделявшие их два шага и быстро обняла друга, уперев подбородок ему в грудь, чтобы видеть его лицо и говорить с ним.

–Не переживай, считай, что ты полностью прощён за всё, за что хочешь, – весело сказала она, счастливая, что не пришлось долго объясняться и что ничего дурного не случилось; слёзы облегчения и умиления его смущением блестели в уголках глаз. – Только не переставай меня ругать, ладно? А то всё стремление пропадёт. И постарайся сейчас в обморок не падать – я одна боюсь не справиться с тобой.

Эльдалин, который и правда, как казалось ему, был к этому близок, неловко взглянул на девушку, которая доверчиво и умильно смотрела на него снизу вверх и стискивала его в объятиях. Если раньше он играл роль старшего брата в её глазах, то теперь он словно тоже принял игру, и увидел не просто девочку, которую нужно было учить и за которой приходилось следить, но любящую его сестрёнку. Ведь они раздражали друг друга невероятно, но она всё равно тянулась к нему, а её присутствие смягчало его и обнадёживало.

Эльдалин был ей благодарен, и всё-таки смущён, и… не зная отчего, ведь его переполняло так много чувств, он рассмеялся одним лишь дыханием, и это принесло ему облегчение. Эльдалин обхватил девушку руками, до этого неудобно и странно раскинутыми в стороны, и Лилия тоже засмеялась.

–Ты хороший, понимаешь? Добрый. Тебя все любят, и очень переживают. Ну, что с тобой такое? Почему тебе так грустно?

Лилия смотрела на него вопросительно и открыто, ощутив вдруг невероятную лёгкость от теперешнего их общения.

Эльдалин после её вопросов сперва молчал, но девушка почувствовала, как он вздохнул – прерывисто, вдруг задрожав всем телом.

–Сейчас уже…не так, веришь ли? – с осторожностью, но счастливо улыбаясь, произнёс он.

Лилия видела его измученное, но какое-то совсем другое лицо, которое нравилось ей всё больше и больше прежнего, и улыбалась. Не дав ему больше говорить, она взяла его за руку и повлекла за собой.

–Пойдём скорее. Тебе домой надо.

–Не так скоро, – благодарно и устало глядя на девушку, проговорил Эльдалин, – и правда ведь не дотащишь, если что.

–А я тащить не буду, – оглянулась на него девушка. – Главное будет поймать.

***

Остальные, как Лилия правильно догадывалась, уже ждали их. Индил весьма беспокоился сначала, и предлагал дождаться окончания тренировки и пойти всем вместе, но Финель, успокаивая его, возражал.

–С нашим цветочком его сейчас связывает обязанность, – сказал он, – и она будет при нём, даже если он не захочет. К тому же, наш друг очень душой и растерян… с нею одной ему проще будет освоиться с собой, как думаете?

Все думали примерно то же.

–А ещё ей одной, кажется, не достанется от него, в случае чего, – не удержался Алальме, но этот его комментарий тоже был несмотря ни на что одобрен.

Марли успел добежать в это время до дома и позвать Манеля. Тот пришёл к конюшням крайне взволнованный, но без обычной, свойственной ему, дёрганности и стремления что-то уладить «здесь и сейчас». Во-первых, Манель уже представлял, что происходит, а, во-вторых, в делах, касающихся личных переживаний своих подопечных, он часто очень терялся…до сих с излишней напряжённостью наблюдал за Лизелем.

От него и остальные друзья узнали о том, что Манель и Лилия сделали у дома Эльдалина. Рассказ о погибающих растениях не стал для них чем-то шокирующим, но лишь дополнил неприятную картину произошедшего, того, что предстояло исправлять.

–Как же так могло случиться? – Лизель сокрушался и переживал, кажется, больше всех, отчасти понимая, что мог испытывать их друг, всегда такой собранный и уверенный. – И почему Эльдалин никому ничего не говорил?

–Если бы каждый говорил о том, что его беспокоит, – произнёс Финель, – и слышал, когда бы об этом говорили другие, в мире стало бы гораздо меньше неприятностей. К сожалению, это противоречит мировому порядку.

Лизель как-то странно и даже недоверчиво покосился на кузнеца.

–Дурацкий какой-то мировой порядок, – почти обиженно сказал он.

Марли сочувственно улыбнулся и обнял друга за шею.

–Ладно, пора идти. Кажется, они закончат через четверть часа, не позже.

Через двадцать минут все добрались до дома Эльдалина. Алальме вызвался было идти навстречу друзьям, чтобы быть уверенными, что всё хорошо. Но его отговорил Индил.

–Ты же больше всех волновался, – хитро прищурившись, как всегда, когда речь заходила об Индиле и Лилии, сказал Алальме.

–А теперь я не волнуюсь, – улыбнувшись, возразил принц. – Почему-то я уверен, что сегодня всё уже будет хорошо. И в Лилии я уверен.

–Твой цветочек опять нас выручает. Надеюсь, хоть ты бережёшь её должным образом, – с призрачной улыбкой произнёс Финель.

И они в молчании продолжили ждать возвращения друзей и, как они надеялись, благополучного разрешения нынешнего дня.

14

К своему удивлению, Лилия хорошо запомнила дорогу. Это было очень кстати – скоро она поняла, что Эльдалин перестал следить за тем, куда она ведёт его. Перемена в нём хоть и была желанна и только лучшего от неё можно ожидать, но слишком уж она оказалась затруднительной для эльфа. Лилия внимательно наблюдала за другом, но не волновалась теперь. Он был не один, а через пару минут они воссоединяться с остальными своими друзьями. Может быть, это смутит его, может, поначалу новое, более близкое к ним место будет неловко… Но и это поправится, со временем, как и мирты.

Они зацветут. Чуть позже, но обязательно зацветут.

–Мы почти пришли, – сказала девушка, в очередной раз взглянув на него, перед тем как с большой дороги свернуть на ту, что ведёт к его дому.

–Надо же, ты даже не соврала, что не заблудишься, – ответил на это Эльдалин, и Лилия услышала в этой фразе знакомые ей насмешливые нотки его голоса, странным образом оставшиеся вроде бы неизменными, но вдруг словно ожившие и потеплевшие. Девушка удовлетворённо улыбнулась, выгнув бровь и как бы говоря «А ты что думал?»

Эльдалин остановился. Взгляд его, усталый и будто засомневавшийся в чём-то, устремился в сторону дома.

–Всё хорошо, – произнесла Лилия и успокаивающе пожала его ладонь, незаметно для себя призвав на помощь самый свой искренний жест.

Его грудь поднялась в глубоком вздохе. Эльдалин точно знал: его ждут друзья, хотят убедить в том, что он не одинок и стыдного в том, что с ним случилось, найти невозможно. Хотя Эльдалин, кажется, уже не нуждался в убеждении… но эльф чувствовал себя дезертиром, притворщиком – а остальные словно ставили ему это в достоинство, которого сейчас он за собой не чувствовал.

Эльдалином снова начинало овладевать странное отвращение к себе, угасшее, казалось, под преданным и всепрощающим взглядом девушки. Однако сейчас, к своему облегчению, ему удалось задушить его в себе. Он снова взглянул на девушку. Лилия ждала.

–Завтра, может быть, я…

–Давай о «завтра» позаботимся…завтра, – усмехнулась девушка, и они продолжили идти, преодолев последние метры до дома. Взгляды всех были обращены к ним.

Лилия не переменила своего места, оставаясь подле Эльдалина, но всё же отодвинулась немного в сторону, как бы предоставляя друга остальным. Индил вышел чуть вперед, бросив мимолётный взгляд на девушку. Она, не глядя на него, спокойно и доверительно наклонила голову.

Финель вышел из тени акаций и остановился рядом с Индилом.

–Полагаю, – вдруг произнёс своим ровным голосом кузнец, – наши друзья наконец добрались до нас, и мы можем начать сначала. Благо, для этого выдался прекрасный вечер.

–Видел бы ты сейчас себя, – вдруг подал голос Алальме, поднимаясь со своего места под растущей прямо на дороге старой акацией. – Ты так смотришь, словно провинился в чём-то.

Впервые Лилия слышала, что эльф умеет говорить не только тихо, но умерив при этом свою горячность и врождённый, казалось, задор.

Эльдалин содрогнулся, переведя растерянный взгляд на Алальме, и вдруг улыбнулся, склонив голову.

–В одном я виноват точно. Я всегда вёл себя, как последний скот. А вы, кажется…прощали мне это.

–И ты даже не представляешь, как ценно то, что только ради нас ты делался таким скотом.

Индил улыбался, говоря это, а синие его глаза, ласково смотревшие на друга, сказали за него очень, очень многое. Всё то, чего он не мог сейчас выразить, как должно, но что непременно нужно было понять Эльдалину.

Он понял, и видел то же в сияющих взглядах остальных.

–Это мы виноваты, а не ты! – подал голос Марли; он неуверенно подался вперёд. – Ты всегда делал всё ради остальных, и…орал на меня с таким чувством, с каким никто не умеет!

Марли выпалил это с такой неожиданной для всех горячностью (не в пример Алальме), что даже на лице Финеля отразилось удивление. Однако эльф продолжал.

–И я боялся тебя всё время, постоянно, ты не представляешь, насколько сильно, но как только ты вот так смотрел на меня исподлобья… я сразу начинал словно быстрее соображать, а ты говорил, что я глупый мальчишка, и мне приходилось соображать ещё быстрее! А как только что-то случалось, я всегда тебя искал, потому что ни разу ты меня не бросал, хоть и доставалось мне после… но лучше от тебя, чем от кого другого. И… я это всё говорю потому, что… хочу сказать…

–Твоя речь как всегда поражает меня тем, что нужно прилагать значительные усилия, чтобы не потерять нить.

Эльдалин сказал это так тихо, просто и «по-своему», что Марли сначала остановился, замерев с открытым ртом, потом лицо его вытянулось, растянулось в улыбке…

Он маленькой рыжей лисицей метнулся к Эльдалину и повис у него на шее, чуть не сбив с ног – Лилия на всякий случай придержала ослабевшего друга за плечо.

–Мы виноваты, виноваты, виноваты, но ты только нас не бросай! Мы хотим все вместе быть, и чтобы с тобой, и чтобы ты за всеми смотрел, и мы теперь будем за тобой смотреть! Ты только…

Эльдалин отстранился, крепко взял юношу за плечи и отнял его руки. Марли смущённо стоял, глядя на него большими от волнения глазами.

–Хочешь вместе – будем вместе. Только орать я теперь буду с ещё большим чувством.

Готовый испугаться до полусмерти, Марли просиял, совершенно счастливо улыбнулся и закивал, а из глаз у него вдруг брызнули слёзы.

–Чего ты опять…рыдаешь? – спросил Эльдалин, и засмеялся, ибо и сам сейчас плакал, не зная отчего; сжав плечи юного друга, он теперь сам обнял его.

–Эльдалин!.. – тихо воскликнул Индил, приблизившись к ним.

Он оглядел его, сначала улыбаясь так же ласково, а потом по лицу пробежала дрожь и оно стало серьёзно и печально. Друзья смотрели друг другу в глаза, и Индил, первым опустив свои, поклонился.

Эльдалин недоуменно наклонил голову, и, когда Индил снова задержал на нём свой взгляд, ответил на его поклон тем же. Выпрямившись, он оглянулся на Лилию, через плечо Индила обвёл взглядом остальных.

–Я рад, – произнёс Эльдалин.

Поднеся ладонь к лицу, словно желая стереть слёзы, вдруг пошатнулся.

Эльф упал без чувств на руки друга; Индил с лёгкостью подхватил его.

15

Индил вместе с Алальме и Манелем отнесли Эльдалина в дом и некоторое время оставались с ним там.

Остальные, подчиняясь невысказанному, но общему стремлению быть ближе к другу, которого едва не потеряли, только приблизились к хижине, оказавшись среди миртов. Эльфы бродили, Лилия, уставшая и потрясённая всем происходящим, тупо уставилась в угол хижины, напротив которого остановилась, отстав от остальных. В конце концов, и они рассредоточились по саду – шелест одежды и звуки шагов стихли, и теперь был слышен только шёпот ветра в кронах акаций и иногда сонные трели птиц.

Оглянувшись, недалеко от себя Лилия увидела Финеля. Он поднял лицо, словно глядя в небо. За ним стоял Лизель. Марли смотрел себе под ноги, и стоял с другой стороны от дорожки, подводящей к двери хижины.

Никто не шевелился, друзья даже не переговаривались, ожидая. Это было молчаливое бдение, и длилось оно долго – по крайней мере, так казалось. Темнота, тишина и холод наступившей ночи делали его умиротворённым, но лишь отчасти. Хотя произошедшее разрешалось довольно положительно, раздумывая теперь над этим, каждый чувствовал вину и запоздалый страх. Кто знает, что могло произойти, не опомнись они вовремя? И разве можно было, оглядываясь сейчас назад, допустить подобное? Позволить одному из них взрастить в своей душе одиночество и отчаяние?

Финель и Лизель, знакомые с тем чувством, которое охватило Эльдалина в последние дни до нынешнего часа, острее всех чувствовали недоброе. Что-то происходило с ними такое, отчего они вдруг словно переставали верить в собственное существование, и тоска охватывала их, душила и мешала принять тех, кто рядом. С Финелем подобное случилось с тот день, когда он вдруг ослеп. Лизель впервые почувствовал это после смерти Чесса, которого любил, как отца. Они справились с ним – почти самостоятельно, но не без помощи. Эльдалину будет сложнее. Ему и сейчас гораздо, гораздо хуже, его натура и сила играет с ним дурную шутку…но с их другом теперь решено. С ним всё станет в порядке, в этом они всё-таки были уверены.

Но было ли это и проблемой остальных? Приходилось ли другим вот так же вызволять друзей из тени? Этого ни один из них не знал, но эта пока неясная для них опасность всё же ощутимо пугала их каждый раз, когда мысленно они обращались к Эльдалину.

Сейчас он – их главная забота. Привыкать к своему исцелению придётся долго, возможно, для него мучительно. Но необходимо.

Так размышляли эльфы – даже Марли посещали безрадостные мысли, хотя и полные всё же надежды. Сейчас ведь они были все вместе.

Да, эльфы теперь поняли всё. Лилия не знала их истории, не понимала всех причин тому, что видела, но была предана каждому из них. Она тоже вспоминала горе Лизеля и беду Финеля, а потому думала теперь, что друзья её несчастны, и то давнее, о чём они молчат, губит их медленно и неотвратимо, и даже в Солнечной крепости от этого нет защиты. В этом Лилия была близка к истине, но положение её души в сравнении с остальными было, несомненно, легче…

Когда из хижины почти бесшумно вышли Алальме, Манель и Индил, остальные смотрели на них, но не сделали ни шагу.

Манель оглядел всех, и, видимо прочитав на их лицах, о чём они тревожились, мягко и успокаивающе улыбнулся.

–Идём. Ночь – не самое хорошее время для размышлений, когда над головой не горят свечи в фонарях.

Эльф легонько подтолкнул Марли, пропустив его перед собой; Финель и Лизель стали, аккуратно обходя мирты, медленно выходить к дороге сами, а Индил взял за руку Лилию.

Друзья прошли по улице, оставляя дом Эльдалина…теперь ненадолго. Прошли мимо заброшенных хижин и остановились, словно по безмолвному согласию, на широкой дороге.

–Что наш командир? – спросил Финель.

–Он спит. Кажется, его сильно вымотало всё это… – Алальме, которому, видно, тоже было неуютно, запустил пальцы в волосы. – Но с ним будто бы всё в порядке.

–Я зайду утром, – кивнул чему-то Манель, – А, Лилия, ты завтра… – эльф осёкся, взглянув на девушку, и не договорил.

–Приходишь, как обычно, на конюшню. Завтра с утра я приду с тобой заниматься, – договорил за него Индил, крепче обняв подругу.

Лилия тихонько плакала, прижавшись к нему, от жалости к другу и непонятного тоскливого чувства. Марли растерянно и доверчиво цеплялся за её локоть. Алальме сжимал руку Финеля, Манель крепко держал за плечо Лизеля, бледное лицо которого почти светилось в темноте.

–Что с тобой? – обратился Индил к юноше, который, казалось, тоже вот-вот лишится чувств.

Лизель мотнул головой, не глядя на Индила.

–Ничего. Всё… – эльф поднял глаза. – Просто думаю. Это всё ведь не навсегда… мы, то есть, и наша крепость, и… очень может быть, что придётся прощаться, когда никто не будет к этому готов. Но мы не знаем даже, что нам делать… Чтобы не было…так.

Лизель взглянул в ту сторону, где оставался среди заросших акациями домов хижина Эльдалина, и на остальных, и смотрел он растерянно и жалобно, словно умоляя, чтобы его поняли, чтобы не мучиться, говоря об этом.

–Не волнуйся. Я понимаю тебя, но прошу, не тревожься. Мы вместе. Всегда, – твёрдо сказал Индил. – Теперь точно.