Читать книгу: «Парадокс Соломона», страница 3

Глава 5. Мёртвый масон гуляет по Питеру

По улицам Петербурга устало шёл пожилой человек, опираясь на изящную трость. Шёл – это в его понимании. Он видел всё и всех, его – никто. Но даже если бы и видели, не удивились. Мало ли чудиков бродит по бывшей столице?

Он был в повседневном, без отделки, сюртуке, тронутом нововведениями, появившимися к концу XVIII века и подхваченными приверженцами французской и английской моды. Под сюртуком, который он по старинке предпочитал называть камзолом, была удобная батистовая рубашка, отделанная кружевами, украшенная жабо. Панталоны, уже похожие на брюки, были из такой же ткани, что и сюртук. Голову украшала шерстяная шляпа.

Туристы, спешившие к Невскому проспекту, не могли и в страшном сне представить, что сквозь них идёт, взмахивая тростью, Лопухин Иван Владимирович, сын Владимира Ивановича, генерал-поручика и киевского губернатора.

Нет давно уже ни отца Лопухина, ни его сына. На дворе 2023 год. Абсурд. Да, действительно странно. Впрочем, Ивану Владимировичу было безразлично, что могли подумать о нём. Его не беспокоило, видит его кто-то или нет. Не смущал его несоответствующий моде даже его века устаревший наряд, выдававший в нём провинциала.

Спокойно он относился и к пребыванию не в своём времени. Его не волновала даже предстоящая встреча с незнакомыми людьми, которые второй раз вызвали его. Незнакомыми, потому что при первом его визите они не представились. Такой публике несвойственна культура, манеры как у простолюдинов.

Лопухин шёл по Санкт-Петербургу, почти не смотрел по сторонам. Город был ему хорошо знаком. Современные циники сказали бы, глядя на его невозмутимое лицо и целеустремлённую походку, что у самурая нет цели, у самурая есть путь. И были бы правы: для него это и был путь, приказ – идти, задача – дать пояснение о ложе «Блистающая Звезда». Какова конечная цель, старого масона не уведомили.

Ивану Владимировичу льстило, что в это странное путешествие отправлен был он. Не пригласили видных русских масонов: ни Новикова, ни Шварца, с которыми соперничал в организации лож, и, надо сказать, делал это хорошо. Тщеславие взыграло, как прежде. Это всепоглощающее стремление быть лучшим гасило боль в ногах… Не мог же он прилететь в виде расплывчатой субстанции, в конце концов? И был вынужден теперь идти в старом, в прямом и переносном смысле, теле.

Лопухин начал свой путь с Сенатской площади. Он просто появился, точнее, проявился и смешался с пёстрой толпой. Проходя мимо Медного всадника, приподнял шляпу и криво усмехнулся. Племянник царицы Евдокии Фёдоровны, он был близок к придворной жизни, Петра I уважал, но не любил. Судьба распорядилась родиться Лопухину в знатной семье, вращаться в высших кругах. Но близость к царю принесла столько горя его роду!

Вспоминать об этом не хотелось. Было больно и обидно. Государь, отличавшийся сумасбродством, оставил кровавый след, пройдясь по судьбе своей жены Евдокии, унижая и принижая членов её фамилии… Бог ему судья… У него, Лопухина, жизнь была суровая, но интересная. Грех жаловаться… Родителей не выбирают.

Похоже, неприятности не закончились со смертью Лопухина. Закружило его наверху, в другом мире. Занесло его не туда. Видно, авантюрность в натуре, если можно так сказать, не покидает представителей рода Лопухиных даже Там, в тонком мире.

Лопухин прошёлся по Дворцовой площади, где простой люд катался в странных сказочных каретах, управляемых женщинами в мужской одежде. Они курили и сплёвывали, вульгарно смеялись. Не удивился. Другое общество – другие нравы. Кто он такой, чтобы осуждать? Потрёпанный временем масон…

Двинулся дальше через величественную арку. Бродили коробейники, насвистывая в глиняные фигурки птиц. Юноши с крашеными разноцветными волосами распыляли краску, создавая причудливые картины и отравляя воздух незнакомым смрадным запахом. Лопухин поморщился и поспешил дальше.

Ангелы с большими белыми крыльями мирно беседовали с ослами. Конечно, это ряженые. Развлекают народ. И не только: вот чёрный ангел бьёт горожанина, который вырвал ему перо. Где городовые? Не видно.

Лопухин вздрогнул: рассекая толпу, шёл высокий мужчина, напоминающий фигурой Петра. Пригляделся. Ничего общего! У этого актёра слабовольное лицо, нет нервного напряжения мышц, какое было у настоящего целеустремлённого императора!

Праздник какой сегодня, что ли?

Иван Владимирович устремился к набережной Мойки, отмечая дальновидность Петра, строившего такие широкие улицы, вмещающие столько народа и повозки, снующие без упряжек (он слышал о таких самодвижущихся машинах).

Точно, празднование. Прямо у домов стоят музыканты, но не поют, а кричат дурными голосами под странные звуки, раздающихся из необычных ящиков. Людям нравится выступление, смеются, рукоплещут, бросают монеты в шляпы. Многие танцуют, стараются подпевать…

Возле набережной Лопухин свернул в высокие кованые ворота, прошёл через калитку во двор, где увидел на единственной лавочке под чахлым деревом пожилых женщин в простой одежде, с непокрытыми головами. Явно прислуга. Силы иссякли, и Иван Владимирович присел рядом с ними, смешно сказать, чтобы передохнуть, он ощущал тяжесть в своих невидимых ногах.

Старухи жадно ощупывали взглядами всех выходящих из дома, здоровались с ними, не вставая. Часто звучало имя Тутка. Женщины злобно обсуждали личную жизнь каждой дамы, но, видно, сразу же просили прощения, каялись вслед: «Прости, Тутка». Несмотря на это, масону поведение озлобленных старух не понравилось. Он увидел фарисеев в юбках, показывающих напускное благочестие, фальшивое воодушевление, не подкреплённое жестикуляцией. Это выдавало дряблость мысли, вызывающей брезгливость.

Лопухин сам всю жизнь боролся с тёмными инстинктами, заблуждался, духовно падал. Но унаследованная от прадедов вера помогала ему усмирять дикие вспышки гнева, приобретённую с детства истеричность, которая проявилась после смерти матушки.

К дамам у него было особенное отношение, он боялся их из-за слабого здоровья и вспыльчивости. Бракосочетался только после 1812 года, когда уже не служил. Жена, напоминавшая ему мать, искренне и бескорыстно его любившую, была из простого сословия. Робкая, почтительная к нему женщина. Она сразу взяла его под ласковую опеку. С ней он и доживал свои дни в родовом селе Воскресенском Орловской губернии. И представьте, был счастлив спокойной, уравновешенной жизнью.

Старухи забеспокоились, заёрзали на скамейке. Осуждение Ивана Владимировича почувствовали? Не удивился. Да, он умел оказывать воздействие на людей. Умел убеждать, склонять на свою сторону силой духа. И мысли. На людей действовало даже его молчание.

Старые женщины занервничали. Интерес к совместному времяпрепровождению пропал. Лопухин как будто погасил бессильную злобу, объединявшую их. Они ощутили неловкость, одновременно встали и молча разошлись.

Лопухин посидел ещё немного, разглядывая дом, который окружал двор со всех сторон. Строение гасило солнечные лучи грязными стёклами, словно закрашенными серой неоднородной краской… Убогость внутреннего двора сильно контрастировала с лицевой стороной дома, выходящей к набережной.

– Всё как в человеке, – размышлял Иван Владимирович, – костюм праздничный, а в глубине души мысли мерзопакостные…

Старый масон тяжело поднялся, продолжил путь. Войдя в огромную парадную, чуть не задохнулся от кошачьего запаха. Лестница была неестественно узкой из-за встроенного ящика. Вспомнил: называется лифт. Что-то заскрежетало, загудело, двери железной коробки открылись. Вышли два отрока с китайскими косичками, кивая и пританцовывая под громкую музыку. Они повалили бы Лопухина, если бы он реально стоял у них на дороге. Да, есть преимущество в невидимости тела.

В железную ловушку заходить не стал. Поостерегся. Слишком громоздкое и громкое сооружение. Ненадёжное. Он недоверчиво относился к нововведениям. Они никогда до хорошего не доводили. И за Петром Великим не успевал в своё время. Стремительным, лёгким на подъём был государь… Его энергия давила людей, привыкших к традиционной неторопливой жизни.

Тяжело взобрался на второй этаж. Не взлетел, а поднялся ногами – по привычке. Ободранные стены. Дверь массивная, крепкая, но вся отбитая, облупленная. Звонить или стучать надобности не было. Прошёл насквозь. В коридоре было ещё хуже: отвратительная зелёная краска пузырилась, осыпалась на пол, высокий потолок в паутине и подтёках, мутные стёкла еле-еле пропускают свет.

Проник в указанную комнату. Чистым здесь был только стол, покрытый красной скатертью с бахромой. На ветхих стульях сидели молодые люди. Бледные наглые лица. Пустые глаза. Это они-то интересуются масонством? За 10 лет службы в Московской уголовной палате Иван Владимирович многое повидал. Сидящие за столом ему не нравились: неблагонадёжные физиономии, на которых отпечатались признаки подозрительности и страха. Один из них сидел в притворно-важной позе, откинув голову назад, изображая из себя влиятельного человека, но слабые мышцы, не державшие форму лица, выдавали напускное.

Забеспокоились огоньки свечей, ненужных днём, мужчины оживились, но на лицах проступило беспокойство, обозначенное подёргиванием губ и век.

– Вы здесь? – поинтересовался важный, видимо, самый старший.

– Да, я пришёл, – масон был спокоен.

– Чем докажете, что вы Лопухин?! – второй из присутствующих, уставший ждать, был непочтителен и нетерпелив, барабанил нервными пальцами по столу.

– Я никому ничего не должен доказывать, – с достоинством произнёс масон, хотя в своей прежней жизни частенько бывал должен, вспоминать об этом не хотелось.

– Уважаемый! Вы принесли доказательство – перстень? Таков был уговор, сами знаете с кем, – властный голос старшего был с оттенком тайного превосходства, – ждём вас завтра.

Лопухин не стал дослушивать, молча удалился. Растворился. Распался. Его душил гнев. Самодовольный старый тип! Получил плевок? Ничего они не хотели знать о масонстве. Им всё известно. Нужен только перстень. Надо тянуть время. Пусть думают, что он не носит с собой самое ценное.

А перстень у него с собой. Лежит в потайном кармане, завёрнутый в шелковый платок с вышитыми инициалами «ВЛ»… Надо было отдать и забыть. Нет! Вся жизнь посвящена масонству. А эти хотят получить всё и сразу? Без усилий, без тяжёлого труда, избежав гонений, наказаний за убеждения?

Но как пойти против?..

Нельзя называть, нельзя даже думать против кого… Было сказано: «Отвечай на все вопросы. Отдай всё, что попросят. Так надо».

Кому надо?

Глава 6. Опаньки!
Родственник-попаданец!

Я подошла к набережной Мойки. Светофор приказал остановиться. Вдруг какой-то старик потащился через дорогу, игнорируя красный свет. Бесстрашный какой! Я схватила его за руку и дёрнула на тротуар. Старичок изумлённо оглянулся:

– Вы меня видите, сударыня?

– Вижу, не слепая. А вы, сударь, решили на глазах публики, жадной до происшествий, покинуть наш мир таким неприятным способом?

– Я давно его уже покинул, в 1816 году. – Молодец, дед. Ответил коротко и просто.

«Нормально! Он ещё и ненормальный». – Мозг заглючил от его ответа, меня посетили примитивные антонимы.

– Разрешите представиться: Лопухин Иван Владимирович. – Старик галантно поклонился. – Позвольте узнать ваше имя, сударыня?

– Алёна. Лопухина.

– Позвольте спросить имя вашего батюшки? – на высоком лбу появилась продольная глубокая морщина. Пытается найти в памяти информацию о родственниках?

– Александр. Александр Иванович Лопухин. – Я тормозила, происходящее не укладывалось в голове.

– Не имею чести знать… – Однофамилец задумался. Вёл себя спокойно, убегать мне надобности не было. Я немного остыла. Это было безразличие приговорённого перед повешением: страшно, но неизбежно.

– Конечно, вы его не знаете! Информация к размышлению: сейчас 2023 год. XXI век. – Кто меня тянет за язык? Зачем я втягиваюсь в разговор с этим сумасшедшим, который походит на ведущего актёра дурдома?

Я разглядывала Лопухина, нарушая все правила этикета. Хотелось его потрогать: вдруг это глюк? Но не решилась… Костюм и обувь старинные. Качественные. Явно без ярлыков «Сделано в…». Вроде и эпохе соответствуют.

Но это не удивляло. Вон у Эрмитажа крутится Пётр I с тёткой, вообразившей себя Екатериной. Дама была в грязноватом платье, спутанном парике, треуголке. Туфли – не понятно что. Пётр – в зелёном камзоле, несвежей рубашке, с телефоном и в грязных сапогах. Скорую им никто не вызывает. А чем хуже старик? Он выглядел вполне прилично. Но деньги за это не просил.

– Позвольте вашу ручку? – Лопухин, отставив левую ногу назад, потянулся ко мне, слегка наклонив корпус, и согнул локоть.

– Это ещё зачем? – я подозрительно посмотрела на него. Ещё заразу какую-нибудь из XIX века или, что хуже, из могилы передаст. – У нас не принято.

– А знаете, сударыня Алёна, меня никто не видит! – неожиданно развеселился старик, схватив за куртку проходящего мимо паренька. Рука Лопухина провалилась в тело ничего не подозревающего парня, тот не оглянулся.

– Рыбак рыбака видит издалека, – зачем-то вслух произнесла я, подразумевая, что мы однофамильцы. Мысли забегали как очумелые: удача! Такая удача! Намекала мне бабушка, что настанет время удивляться. Сама она многое умела видеть, замечала детали, предсказывала, точнее, предостерегала. На что же она намекала? На передачу мне своих способностей? Так она жива, слава Богу, а дар после смерти переходит.

– Позвольте спросить: кто рыбак? О ком речь? – Лопухин соображал ещё медленнее, чем я. Мне хотелось ему спеть: «Я рыбачка, ты рыбак… нам не встретиться никак». Ага, никак! Встретились же. Петь не стала. Сдержалась, чтобы на всякий случай не позорить наш век.

– Это фольклор. Народная мудрость. Давайте отойдём и поговорим, – голова у меня начала работать. Искала интересное – нашла. Ныла, что скучно, – вот теперь будет весело.

– Прошу, – старик опять согнул левую руку, предлагая мне ухватиться за него.

– Давайте без церемоний. Вас никто не видит, а меня – все. – Я поморщилась. Хорошо, наушники сейчас есть, а то в дурку забрали бы: человек сам с собой диалог ведёт. – Мне этикет ваш по барабану. Извините.

Лопухин не ответил, про барабан не переспросил. Он как-то погас. Умные глаза его устало смотрели на шустрых прохожих. Интересно, сколько ему лет? 75 или 80? Мы отошли к парапету. Мне было не по себе. Разговариваю с покойником! В последнее время я плохо сплю. Вдруг крыша поехала? Со мной ли это происходит? Кому я задаю вопросы? Сама себе?

Лопухин как будто читая мои мысли, продолжил:

– Вероятно, мы родственники, сударыня Алёна, поэтому вы меня и лицезреете. Зов крови.

– Я вот думаю, Иван…

– Владимирович.

– Я вот думаю, Иван Владимирович, если вы умерли в 1817 году…

– В 1816 году, 22 июня.

– 22 июня ровно в 4 часа? – не удержалась я, словно встретила немца и решила отомстить ехидством, подогреваемым генетической ненавистью.

– Я не знаю точное время, сударыня, – сдержанно отреагировал он, не уловив подтекст. Хоть поинтересовался бы, зачем мне такая точность. Наивность какая-то… Точно, он не из XXI века.

– Давайте, без «сударыни», по-простому, по имени. У нас так принято, – я почувствовала раздражение от этого церемониала, в конце концов, это он к нам прибыл, а не мы к нему. Смешно: о себе думаю во множественном числе. Клиника…

– Хорошо. Простите, Алёна. – Согласился он. Покладистый оказывается старичок-то. Нотации не включил. Вот что значит воспитание!

– Итак, вы умерли в 1816 году. – Боже, что я говорю! Сбрендила совсем. – Вам было?..

– 60 лет.

– Всего 60! Мало прожили. Моей бабуле чуть больше, а она выглядит лучше. Простите за сравнение и не обижайтесь.

– Я умер в почтенном возрасте, – возразил, хвастаясь, старик.

– А у нас 60 лет – это ещё молодой человек, даже пенсия не положена, – усмехнулась я. – И что вы здесь, в 2023 году, забыли?

– Меня вызвали…

– В полицию для дачи показаний? – по-хамски перебила я. Сарказм так и пёр из меня – нервы.

– Вызвали молодые люди, увлечённые историей масонства в России, – как-то не правдиво прозвучало, Лопухин потёр рукой подбородок – верный признак вранья.

– Мало ли чем люди увлекаются. Вы хотите сказать, что призра… ладно, по-честному, призраки ходят туда-сюда, из века в век, удовлетворяя капризы юнцов? – Я понимала, что моя агрессия связана со страхом. Я с детства боялась привидений. Даже без моторчиков.

– Я не хочу сейчас об этом говорить. Не время. – Голос старика стал твёрже.

– Не хотите – не говорите, – я помолчала для приличия. – Масоны… Что-то знакомое. А! В романе «Война и мир» Пьер Безухов… Вступил в масонскую ложу… А вы кто?

– Развитием масонства в России занимался ваш покорный слуга, сударыня… Извините, Алёна, – он наклонил голову, словно приглашая его похвалить. Затем гордо выпрямился, глаза заблестели. – Вы читали мои «Записки»?

– Нет… – мысленно я судорожно копалась в папке «Школьная программа». – «Записки охотника» Тургенева читала. В 9 классе.

– Ивана Петровича Тургенева? – настороженно и одновременно удивлённо спросил он.

– Нет, Ивана Сергеевича. – Зачем уточняет, их что, куча, что ли?

– Не имею чести знать. – Лопухин вскинул подбородок, словно я его обидела.

– Конечно, вы его не знаете. Насколько я помню, наш Тургенев родился после вашей смерти, в 1818 году. Был о-очень знаменит, сейчас в школе проходят, то есть изучают. – Прямо блистаю эрудицией. На самом деле, получив двойку по тесту, сдавала биографию автора. 18 и 18 легко запомнить.

Не знала я тогда, что для Лопухина упоминание о знакомом – Тургеневе Иване Петровиче – болезненно. Он тоже был деятельным масоном и другом Лопухина. Дети Тургенева любили и уважали его. А он подверг испытанию их любовь, затеяв сутяжничество с их отцом. Чёрная кошка пробежала между друзьями по вине Лопухина, занявшего у Тургенева деньги и не сумевшего вовремя отдать долг. Лопухин был не прав, но затеял тяжбу, довёл дело до сената и государя. Странный он. Не царь, а Лопухин.

К слову, узнала я потом, что Лопухин был плохим хозяином, не умел распоряжаться крепостными доходами, даже просил царя купить у него деревни, чтобы поправить своё положение. Вот так запросто тогда общались, а на царей сейчас гонят.

Странность Ивана Владимировича проявлялась в его болезненной страсти, он любил раздавать милостыню, для чего постоянно занимал деньги у богатых и долго не возвращал. Что приносила ему благотворительность? Действительно ли он сострадал бедным или делал это для себя, чтобы поднять самооценку?

Все вокруг знали об этом – значит, делал доброе дело громко, нескромно. Увлечение Лопухина осудил даже граф Сперанский, бывший с масоном в переписке по религиозным вопросам. Лопухина обидели слова реформатора: «Делать долги и тягаться о долгах – дело непохвальное…» Обидчивый… Нечего занимать, если не любишь бабки отдавать.

– Если мы встретились, значит, так угодно Богу, – задумчиво продолжил наш разговор Лопухин. – Это, может быть, к лучшему…

– Что вы имеете в виду? – меня подкинуло: к лучшему? А не к худшему?

– Я вам расскажу о масонах… – на лице Лопухина появилось самодовольное выражение, и мне стало понятно, что его просто распирало желание поведать свою историю, лет двести молчал. Сказать, что мне фиолетово? Но упускать такой шанс – послушать очевидца – было глупо. С другой стороны, что делать с информацией?

Я представила лицо Свистуна после моих слов, небрежно брошенных на планёрке:

– На этой неделе встречалась с Лопухиным. Ну с тем, который развивал масонское движение в России ещё при Екатерине. Он вам привет передавал.

Захохочет или молча наберёт скорую?

Лопухин пришёл в состояние нервного возбуждения, предчувствуя, какое впечатление произведёт на меня его речь. Но я не собиралась сейчас его выслушивать.

– Хорошо. Только вечером. Мне надо на работу. Созвонимся… Ах да. Не созвонимся. Давайте в 19:00 на этом месте встретимся. Я решила потянуть время, покопаться в «мировой помойке» – загуглить о масонах, подготовиться. А вдруг к вечеру всё прояснится, вдруг я очнусь и стану нормальной?

– Да-а, я приду. Такой случай представился – поговорить с потомком, – немного разочарованно протянул Лопухин, невежливо глядя мимо меня. Осваивается у нас, уже плюёт на этикет. Было видно, что он с трудом гасит раздражительность.

– До вечера, – я постаралась быстро уйти. Надеюсь, он не придёт. Нет, лучше пусть приходит. Такой шанс! Или глюк? Я оглянулась: старика не было. Шустрый какой.