Читать книгу: «Парадокс Соломона», страница 2
Глава 3. Пираты убивают страх
Ребёнок меняет человека. Сейчас это испытала на себе. Как только мы с Пашкой зашли в парадную, на плечи мне опустилась бетонная плита ответственности. Обострилось восприятие всего: вдруг бандиты в засаде? Вдруг лифт заклинит? Что делать, если он начнёт падать? Где-то внутри зашевелился страх перед ловушкой замкнутого пространства. Вспомнила учителя ОБЖ, бывшего военного. Он не только рассказывал, но и проигрывал с нами все чрезвычайные ситуации: лифт сорвался – ложись на пол, так уменьшается сила удара. Хотя хочется подпрыгнуть.
С Павликом я сидела часто. Подругам было некогда: у одной – муж, у другой – школа. Вместе с мальчонкой мы ели, играли в компьютере, готовились ко сну. Сегодня я жажду общения с маленьким человеком. Старею, видно, мамочкой хочу побывать. Передать свой «богатейший» жизненный опыт.
– Паша, как дела в садике? – мне действительно интересно.
– Нормально, всё как всегда. – Это что? Ответ ребёнка? «Всё, как всегда», – успокаивает меня бабушка, когда я звоню. Изредка. Не забыть бы набрать завтра.
– С кем дружишь? – мне хочется вывести его на откровенный разговор.
– Ни с кем, – замечаю, что Пашка опустил голову.
– А играешь с кем? – чем отличаются в детстве значения слов «дружить» и «играть»? Это точно синонимы.
– Один, – сознаётся мальчик. Сам с собой играю, сам с собой дружу?
– Это же скучно. А во дворе?
– Я не выхожу. Боюсь, – вот и проговорился. Не зря допрос я устроила. Ну, Вита! Собой она занимается, нимфоманка озабоченная.
Я присела, чтобы смотреть в глаза Пашке.
– Знаешь, когда мне было 6 лет, я тоже боялась выходить во двор. Мы переехали, ребят я не знала, мне было страшно знакомиться. Сидела дома. Играла одна. И решила я свой страх победить. Вышла во двор, подошла к детям, познакомилась. Стали дружить.
Павел поднял голову и посмотрел мне в глаза. Серьёзно, не по-детски. А он уже не умильный малыш!
– А если бы они побили тебя? – сжал кулачки.
– Я боялась этого. Но решила, что лучше получить, чем сидеть одной. С тех пор я каждый день побеждаю свои страхи. И мне это нравится. Я уважаю себя, правда.
– А их что, много? Страхов? – котелок варит у этого парня.
– Много. Они бывают разные. Например, спросить что-нибудь у незнакомого человека – это маленький, а спать одному в тёмной комнате – большой.
– Оставаться вечером одному – это маленький?
– Нет, это большой. Огромный. А ты что, один сидишь? – я взбесилась, Вита точно получит от меня! Бросает ребёнка!
– Да, вчера мама уходила в парикмахескую. Я плакал.
– В парикмахерскую, – машинально поправила я. – А страх где был?
– Под кроватью.
– Да, он всегда туда прячется. Слышишь: пря-чет-ся! Тебя боится, поэтому не выходит. Знаешь, как я делала? Чтобы страх убежал? – я заново переживала страшные мгновения детства. – Заглядывала под кровать и говорила: «Я не боюсь тебя! Ха-ха-ха!»
– Правда? Я попробую… – Мальчик был сосредоточен. Готовится опять сидеть один?
– После этого ты станешь уважать себя. И я буду уважать тебя как мужчину.
Я улыбнулась и подмигнула Павлу. Плечики у него расправились. Мужичок.
Побеждать страх меня научил отец, рассказав о своём детстве. Каждый вечер он интересовался, кого и что я победила. Наверное, я поэтому такая сейчас: захожу в любой кабинет, не боюсь начальников, легко обращаюсь к любому незнакомому человеку, люблю говорить правду в глаза… Последнее часто приносит мне вред. Зато я себя уважаю.
Что-то папа перестал на связь выходить… И я тоже. Разладилось всё после смерти мамы. Мамочка, как не хватает тебя! Надо позвонить папе…
Поужинали. Павлик привычно открыл телефон и тихонько уселся на диван.
– Павлуша! Забыл о кладе, о пиратах?
– Нет, я думал, что ты забыла. У тебя есть время играть? Звонить никому не будешь? – мальчуган смотрел недоверчиво.
– Я уже выключила телефон. Я его победила. И ты давай, а то он будет командовать тобой.
Мальчик с сожалением положил своего пластмассового друга на стол. Я бросила на диван кучу вещей.
– Делаем пиратские костюмы! Бери ножницы, режь что хочешь. На подготовку 30 минут.
Пашка недоверчиво смотрел то на меня, то на старые вещи: юбки, рубашки, брюки, шляпки.
– Давай, давай! Я тоже буду наряжаться. Посмотрим, у кого костюм лучше будет.
Пока Павел мастерил наряд, я быстро спрятала коробку конфет, нарисовала карту, крестиком отметила местонахождение «клада». Тёмно-синей лентой завязала себе глаз, нацепила бандану, булавкой скрепила широкую юбку между ног – теперь это шаровары, на белой футболке нарисовала череп и кости, намотала на талию шарф, сделав широкий пояс. Посмотрела на часы – время! Выскочила из кухни:
– Ёхо-хо! – хотела добавить «и бутылка рома», но передумала.
Пашка засмеялся. Он был в рубашке, узлом завязанной на животе, в дачной шляпе и тёмных очках.
– Зачем тебе очки, пират? – грозно нахмурилась я.
– Сегодня сильно светит солнце, капитан. Тебе-то хорошо, у тебя один глаз.
– Ты весёлый и находчивый, пират. Жалко, что нет очков для одноглазых!
Пашка захохотал, молодец, быстро включился в игру. Чёрным фломастером мы нарисовали друг другу усы, сделали из стульев корабль и поплыли искать сокровища. Молодой пират учился читать карту, отмерял на суше шаги, разбил вазу, дерзко спорил со мной, не желая слушать подсказки. Наконец, нашёл клад в капюшоне моей куртки и счастливый уснул на диване в ворохе белья, прижав к себе коробку с сокровищем.
Завибрировал телефон. Пашкин? Мой? Кто-то пробивается. Видеозвонок.
– Ты, мать, что? Умом тронулась? – на меня с ужасом смотрела подруга с «редким”именем Катя, Катерина.
– Что тебе не нравится? – радостно и тихо, чтобы не разбудить пирата, спросила я.
– Ты в зеркало себя видела?
– Нет.
– Так посмотри! – в голосе подруги слышался страх.
– Катерина! Принимай мир таким, какой он есть. И ничего не бойся, – я разглядывала себя в зеркало. – Усы мне идут. Почти как… (у неё или у него?) Кончиты Вурст. Помнишь?
Я подрисовала ещё и бородку. Катя молча смотрела на мои действия.
– Кончиту я помню, он поразил тогда весь мир. А у тебя всё в порядке? На работе как? – спокойная, а голос, как у сиделки тяжелобольного.
– Всё хорошо, – я улыбалась, радость и беспечность не покидала меня.
– Может, мне приехать? – осторожненько поинтересовалась как психотерапевт, а она им и является.
– Нет, у меня все спальные места заняты, – веселье хотелось продолжать.
– Так вас там несколько? – Катерина этого точно не ожидала.
– Четверо: я, Кончита, Пашка и пират, – хихикнула я. – Двое скоро уйдут.
– Кто уйдёт? И кто останется? – бдительная Катерина хотела правды.
– Кончита и молодой пират уйдут. А мы с Пашкой останемся, – я навела камеру на спящего мальчика.
– Так нельзя, Алёна! Мне плохо стало от твоей улыбки, думала, что у тебя крыша отъехала! – с облегчением выдохнула Катерина.
– Тихо ты. Что нужно? Говори. Я спать хочу.
– А просто так. На сердце тревожно было. Спи. Завтра поговорим. Проверю. Вдруг у тебя рецидив будет.
– Позвони мне, позвони… – пропела я, но Катерина уже отключилась.
Надеюсь, никто больше доставать не будет. Хотя время ещё детское. 23:00. Я, смывая усы и бороду, улыбалась. Радовалась за Павлика. Спросит ли утром: я вчера какой страх победил? Завтра буду думать, надо с ходу отвечать, чтобы естественно было.
Утром мы спали долго. Суббота. Я проснулась от взгляда. Пашка сидел у меня на кровати, ел конфеты, смешно шевеля нарисованными усами.
– Доброе утро, капитан! – Пашка сиял, солнышко моё. – У тебя опять два глаза?
– Да, брат-пират. Второй я нашёл в сундуке среди сокровищ.
Я первый раз почувствовала такую близость к чужому ребёнку, словно наши души подружились, словно мы качались на одной волне. Пашка не смущался, смотрел прямо.
– Тётя Алёна, а вчера я страх победил? – в глазёнках читалась надежда.
– О, их было много. Давай вместе считать: не побоялся резать вещи – это раз. Не сдался, когда искал клад, ведь опасности подстерегали тебя на каждом шагу – это два.
– Да, ваза погибла… – молодец, сознался. – Тебе её жалко?
– Жаль, но посуда разбивается к счастью. Третий страх: ты не побоялся сознаться, что разбил вазу.
– А я знаю четвёртый страх, – Пашка хитренько улыбнулся. – Я не побоялся нарисовать тебе усы. А ты не побоялась ночью нарисовать себе ещё и бороду.
– А ты откуда знаешь? – я округлила глаза и вскочила.
– Её видно, – мальчишка засмеялся, закидывая голову, смех был чистый-чистый.
Я кинулась к зеркалу. Точно. Чёртов фломастер! Смывала ведь, а щетина так и проступает.
– Да, Паша. Мы попали. Вот мама удивится, как повзрослел её сынок, усы выросли, – я была серьёзна.
Пашка инстинктивно пощупал под носом, побежал к зеркалу. Засмеялся.
– Я себе бороду тоже нарисую, – воскликнул маленький друг и кинулся к столу искать фломастер.
Я вскочила, подхватила Пашку и закружила по комнате. Он засмеялся, как смеются только в детстве. Звонко и беззаботно.
– Нет, не надо ничего дорисовывать. Мы победим это хитростью, – мне было интересно, что он придумает.
– Останемся дома? Замотаем лицо платком? Придумал: маски! – Пашка захлопал в ладоши.
– Ага! Зайчик и Волк. Но у меня их нет. – Я представила нас в новогодних масках.
– А ковидные? – мальчик просто мастер «мозгового штурма».
Виталина, увидев нас, вспомнила пандемию недобрым словом, заохала, засуетилась.
– Я так и знала, что ты, Пашка, заболеешь. Наверное, добрая тётя мороженое покупала? Сама наелась до отвала и тебя накормила?
– Мама, мамочка! Мы не болеем. Мы победители.
Пашка снял маску, Вита села там, где стояла. На растение у стены. Усы она нам простит. Цветок – нет, она больная по этому делу, садоводка махровая.
– Как свидание? – Пашка убежал, и я попыталась отвлечь её от разрушения.
– Козёл. Опять козёл! – в порыве негодования Виталина пнула горшок со сломанным цветком.
– А ты не ходи по козлиным фермам, – сделала я жалкую попытку пошутить.
– Тебе хорошо говорить! – вскричала «яжемать». – Ты одна. А Пашке отец нужен. Думаешь, я не вижу, что из него получается? Бабьё вокруг одно. Тени своей боится.
– Вокруг не только бабьё. Есть и пираты, – машинально добавляю я.
– Какие пираты? – остолбенела подруга.
– Такие, – отвечаю я, снимая маску. – С усами и бородой.
Мне показалось или Виталина неподвижно смотрела на меня минуты две? Потом хрюкнула, икнула. Стала как-то неприлично хихикать. Упала на диван и застонала, смеясь и корчась. Бросилась обниматься.
– Ну, всё-всё, – отбиваюсь от неё. – Лучше подскажи, чем смывать.
– Сейчас. Давай загуглим. Снять… Нет, отмыть фломастер с кожи рожи. Так, средством для снятия макияжа. У тебя что, нет?
– Не помогло.
– Или средством, содержащим ацетон… Ну-у, в баню его. Ещё ожог будет. Вазелином. Никогда бы не подумала. Вот. Зубной пастой и ополаскивателем для рта. В тандеме. Так и написано: в тандеме. Давай попробуем.
Вита сбегала в туалет, вернулась подозрительно счастливая. Намазала мои усы и бороду зубной пастой.
– Сиди минут пять. Так сказано. Диски ватные забыла, сейчас принесу.
Я обречённо закрыла глаза. А зря. Щёлк-щёлк… Что это? Фоткает, паразитка!
– Попробуй только отправь кому-нибудь! – я возмущаюсь устало, почти равнодушно.
– Скину только своим! Подпись: пришло время бриться, я повзрослела…
– Обратишься ещё ко мне! – пугаю последним аргументом.
– Ладно, не заводись. На память оставлю, – целует меня в затылок.
– Смывай, кожу стянуло уже, – капризничаю я.
– Знаю. В лагере мальчишки нам усы часто рисовали, – смеётся Виталинка, смывая с меня пасту.
– Я тоже сейчас вспомнила. Весело было, – я подошла к зеркалу. Не смылась щетина до конца. Поеду домой. Скрабом ещё попробую. Содой и солью – так ещё советует интернет.
– Ты только Пашку сильно не три. У него кожа нежная. Лучше в ванне посидеть, понырять в пене, – прошу напоследок.
– Да пусть с усами походит. Они ему идут, – совсем подобрела мать-подруга.
Впереди ещё кусочек дня и вечер субботы, любимой, долгожданной. Лягу и буду лежать. Без дела. Хорошо-о-о!
А мысли скачут, покоя не дают. Лопухины… Не уходят из головы почему-то. Елизавета Петровна, императрица, на балу отхлестала по щекам свою статс-даму Наталью Лопухину, да так, что та потеряла сознание. А за что? То ли наряд её не понравился, то ли поведение… Елизавета на платьях была помешана, их у неё было 15 тысяч. Больная, что ли? Фетишистка старая. А нас упрекают: общество потребления, общество потребления…
– Помощник! Алиса! За что Елизавета отхлестала Лопухину? За розу в волосах? Да ну. Думаю, не за это. Платью позавидовала. Или приревновала. Бабы есть бабы.
Надо свои вещи посчитать: одно платье, конечно же, чёрное, джинсы, пара рубашек, толстовка, три футболки – прямо на бал пора. Старьё не считаю – будем с Пашкой резать и кромсать. Полетят клочки по закоулочкам…
Я улыбнулась, вспоминая малолетнего пирата. На сердце разлилась теплота, нежность увлажнила глаза… Вспомнился отец. Спасибо, папа, что научил побеждать. Не побоялся потерять авторитет, рассказывая о своих детских страхах. Поддерживал каждый день… В 10 классе, прочитав «Мастера и Маргариту», я согласилась с Булгаковым: «трусость – самый страшный человеческий порок». Все беды от страха…
Я уснула. Утром вспомнила сон: пышный бал, мелькают пары, смелая Алёна Лопухина даёт отпор шальной императрице, поднявшей на неё руку… В окно заглядывает палач в красном колпаке… К чему это сновидение? Ждёт меня неприятность от семейства Лопухиных…
Вспомнила и вчерашнее обещание самой себе.
– Алло! Бабуля! Доброе утро, родная! Как дела?
– Всё, как всегда. Что может измениться? Ты как? Рассказывай, – в голосе сдержанная радость.
Глава 4. Думай, Обломов, мечтай…
Всё воскресенье я провалялась, мучаясь угрызениями совести и страдая от бездарности. Ни мыслей, ни идей. О чём писать? Времени осталось немного.
Свистун – моральный садист… Дал бы тему. Есть задание – делаю. А если у него кризис? И он рассчитывает на мой ум, мою сообразительность, мой талант, мою гениальность, в конце концов! Что ещё поставить на вершину пирамиды возможностей? Кстати, о градации: что выше, талант или гениальность? Всё-таки выше гениальность. Да, талантливых тьма, а гениев единицы. Моя пирамидка, похоже, рухнула на первом уровне: соображалка не работает.
Что придумать? Что?! Смешно: лежит человек, ничего не делает, только ноет.
– Вставай, ленивая скотина, рождай идею. В муках, в судорогах рожай. И то, что родишь, начинай взращивать, – взываю к себе, но не встаю.
Скотина лежит (я часто себя так называю), вставать не хочет, оправдывает своё поведение тоненьким плаксивым голоском:
– Да, я ленивая, имею право полежать, подумать…
Включу-ка я лучше телефончик. О, мой спаситель от внутреннего поедания!
И сразу – дзинь.
– Слушаю!
– Нажми на кнопку – получишь результат! – призывает Катерина.
– Нажала – вижу, – недовольно говорю я.
– А ты сегодня получше выглядишь. Кончита покинула тебя? – бодро спрашивает Катя.
– Ты зачем звонишь? – сразу обрываю её. Зря я так, но раздражение через край.
– Хочу и звоню. А ты грубая. Беспокоюсь, звоню шестой раз. А в ответ – тишина.
– Отключала телефон. Думаю, а некоторые мешают. ЗвОнят и звОнят. А я тему ищу. У меня стрессогенная работа, сама знаешь, – почти хнычу.
– Это хорошо. Стресс раскрывает способности, – слышу наигранный оптимизм.
– Ой ли? – развязный тон появился помимо моего желания.
– Стрессовый гормон… иногда полезен, – Катерина подбирает слова, чтобы не раздражать меня терминами, потом продолжает голосом мага. – Расслабься… Я помогу тебе. Назови три слова – источники стресса. Запиши на листе.
– Легко: шеф, тема, статья, – слова выскочили мгновенно, словно сидели во рту.
– Читай с конца, – не выходит из роли подруга.
– Я татса метфеш, – хрень какая-то. – По-марсиански: я клёвая мега-тёлка… Это что, лечение такое?
– Расслабляться надо, чтобы продуктивно работать. Я тоже устала. Вспомнила, как помогаю детям победить негативные слова. Намёк поняла? – Для Пашки это. Катерина с ним не сидит, Вита никогда к ней не обращается, чтобы не травмировать. – Не болей. Думай, Обломов, мечтай. Пока.
Странно, но беседа с подругой мне помогла. Надо с Павликом попробовать.
А я – бессердечная свинья. Говорят, что умение благодарить – привилегия человека. Катюха беспокоится, а я грублю. Она целый день выслушивает чужие жалобы. Упаси бог от этого. Тут от своего нытья тошно.
Эврика! Опросить людей разных профессий: почему выбрали свою работу, нравится ли она им, не пожалели ли о выборе через некоторое время. Затем систематизировать ответы, прибавить аналитику, сделать вывод. Полезная будет статейка. Для кого? Внутренний голос ворчит, недоволен. Да для всех! Ни больше ни меньше – для всех. Сидят многие и страдают от нелюбимого дела. Умирают, ждут конца дня.
Так, надо план набросать. Без плана нельзя. Сегодня? Нет. Ох, ленивая же я. Лучше потом. У нас, деятельных лентяев, принято начинать с первого дня недели. Приплыли – завтра, как нарочно, понедельник.
Решение есть. Цель есть. Мне стало легче. «Обломов» думал-думал и придумал. Отличный парень этот гончаровский герой: лежал, никого не трогал, ничего плохого не делал (но и хорошего тоже!). Попадать утром точно в тапки – это я взяла из «Обломова», почему-то это произвело на меня впечатление. И что греха таить, лежать на диване и мечтать – тоже оттуда. Лишь бы не ворвался Штольц в лице Катерины и не стал давить на меня. Мы с Ильёй Ильичом Обломовым этого не любим.
Часто ловлю себя на мысли: живу не только в реальном мире. Параллельно со мной или во мне живут литературные герои. Не все, конечно. Только те, кто задел во мне струны странного, необъяснимого мира, внутреннего. Я равняюсь на некоторых, других осуждаю, со всеми советуюсь… Может, я шизик? Катерина проверяла. Всё в норме. А вдруг у меня актёрские способности хорошие? Вдруг я притворяюсь? Кто я? Кто я на самом деле? Вдруг я засланец из другого времени? Или попаданец? Меня распирает от дурацких знаний, поэтому-то и есть необходимость писать, делать выброс написанного, чтобы мозг не разнесло от мыслей – последнее надо закавычить.
Буду самокритична: выхлоп писанины небольшой. Подгадила пандемия. Два года активной жизни забрала! Два года шарились в интернете. Только началось становление в профессии – сиди дома. Пиши, если хочешь. А что? Впечатлений нет, жизненного опыта нет. Денег нет. Если бы не отец и бабушка…
Но читала в это время! Взахлёб. Всё подряд.
Открыла для себя Лескова. Всего. Забытого, без пафоса, Россией. Кроме «Левши», что все читали? В лучшем случае «Очарованного странника». Подруга, училка, говорила, что обзором в 10 классе проходят. Проходят! То есть идут мимо… Да фильм «Леди Макбет Мценского уезда» смотрели самые продвинутые.
Новое в Лескове для меня: первое – прислуга была наглая. Целая популяция вывелась: лизоблюды, приспособленцы, вруны и воры. Сидели на шее дворянства, как пиявки, развращённые халявой… Второе – чем больше хозяева для крестьян делали, тем больше крестьяне их ненавидели… Но тяжеловато его читать, знаний по истории не хватает. Всего не осилила, только 4 тома из 12.
А вот Джон Стейнбек! За неделю всю подписку проглотила. Оказывается, не только Джек Лондон великий романист-калифорниец. Он прошёл через моё детство, Стейнбека открыла сейчас. Время пришло? Подписка-то в семье с прошлого века. Стояла, ждала, когда я рожусь… нет, лучше, наверное, появлюсь на свет, вырасту и созрею. У Стейнбека всё, что я люблю: правдивая реальность, интересные мысли, юмор, кстати, почти одесский. Местами проглядывает О’Генри, которого я обожаю, думаю, что Стейнбек его тоже любил, точнее, его творчество.
– Дзинь. Дзинь. Дзинь, – очнулось вселенское зло.
– Слухаю! – на всякий случай маскируюсь.
– Лопухина Алёна Александровна? Это банк… Подтвердите номер телефона, нажав на кнопку 1.
– Шо? Идите в ср… ку! – сказала как отрезала.
Достали. У вас, мошенники, надо букву «н» одну забрать. Татьяна рассказывала, как объясняет детям правописание слов: «Труженик много работает, заработал одну „н“ а мошенники не работают, обманывают людей, две „н“ имеют. Но за это их наказывают: вместо „н“ пишут „й“ – мошейники». Молодец, Танюша, придумала правило от орфографического отчаяния.
Так, мои мысли – мои скакуны. Вот как откинуло от реализации намеченного. Оно и понятно. Ля-ля разводить – это легче, чем работать.
План. План. План. Срочно! Как в анекдоте о наркоманском сленге: «А что, Сталин – наркоман? Всё время план требует…». Опять мысли вильнули.
Итак, берём каждой твари по паре. Вот язык у нас! Кто-нибудь подумает обо мне: только и делает, что ругается склочная баба. А тварь – «творение Божие».
Возьму по паре живых существ.
Первые: продавцы – самая массовая профессия, захватили весь мир уже.
Вторые: угнетённые общественным мнением учителя, давят их – они не гнутся.
Третьи: ирреальные айтишники, нет, это не точно. Ушедшие в туман интернета. Нет, попавшие в сети.
Четвёртые: тихушники, по жизни – бухгалтерА с дОговорами. У правильных людей – бухгалтерЫ с договОрами.
Пятые: уважаемые инженерА, они же инженерЫ.
Шестые: шустрые шоферА – шофёрЫ. Прямо слышу, как шумят и шаркают шины по шоссе.
Седьмые: ландшафтные дизайнеры. Звучит солидно. А садоводы-цветоводы – уже хуже.
Восьмые: овощеводы, словом, дачники-колхозники.
Куда артистов? Надо подумать. Всё. Больше не осилю.
Я ленивая-ленивая, но если беру быка за рога, оживаю и пру, как танк. Утром развила бурную деятельность, как беспроводной пылесос, носилась по городу. Спасибо папе за машину, за день опросила 16 человек. К вечеру была уже никакая. Приползла домой, упала, уснула.
Во сне ко мне пришли немой толпой опрошенные, протягивали руки в молчаливом крике, грозили кулаками. Стояли вокруг меня, вращая страшными глазами в провалившихся глазницах…
Проснулась вся мокрая: к чему такой сон? Что я им сделала? Как истолковать видение? Взять слово «толпа»? Наверное. Всё это к тому, что начала удачно, но ничего хорошего не получится. Да это я и без них знала! Дело шито белыми нитками: отвечая на вопросы, люди старались приукрасить себя. Если сделали неправильный выбор, начинали искать виноватого. Никто не смог сказать, что занесло их в профессию.
Легче было бы опрос в «Телеге» сделать, но в глаза нужно смотреть, на лживые жесты, мимику…
А задумка была хорошая: увидеть осознанный выбор жизненной дороги: кто-то любит работать с людьми, кто-то обрабатывать информацию, другим нравится техника, механизмы, многим растения… Если сам о себе знаешь хоть что-то, то шанс пролететь фанерой и сделать ошибку в выборе работы минимальный.
Статью-то я напишу, но мне она не по душе. Это просто работа, а не творчество. Ладно, представлю, что отрабатываю заявку по теме, напишу. Получу деньги. Ремесло есть ремесло…
Вопрос к себе самой: а ты что любишь? Людей? Писанину? Отвечаю: людей, но странною любовью. К хорошим привязываюсь, вижу плохое – понимаю, подлое – отсекаю.
Писать тоже люблю. Пабло ПикассО, он же ПикАссо, сказал, что художник рисует, чтобы разгрузить себя от чувств и видений.
Странно всё-таки они о себе говорят: мы пишем, а не рисуем?
Что движет мною? Самолюбие? Тщеславие? По-честному? Понимаю, мне не стать великим журналистом. Хочу принести пользу? Да. Как-то меня поразило утверждение, что литература призвана улучшать человека. Это мне и понравилось.
Для меня журналистика – неограниченная свобода в общении и в изложении мыслей. Но некоторые – не будем показывать пальцем в сторону кабинета главреда (главного вредителя) – душат свободу и топят мысли в болоте обыденности и жареных фактов. Надо подарить ему ведёрко жёлтой краски, пусть покрасит свою газетёнку.
Правильно говорили преподы: не оставляйте героя в одиночестве – задолбает себя рефлексией. Я бы уже огород у бабушки вскопала, так роюсь в себе.
