Читать книгу: «Генератор участи. Фантастический роман», страница 3
* * *
Сон пришел сразу. Во сне она «видела» себя в приюте – темный мир слепорожденного ребенка, наполненный образами-символами без цвета. От символов веяло покоем и легкой тоской. Почти все они казались безопасными.
Сон прервался как бы от толчка извне, и сразу сменился другим. На этот раз Вильма увидела себя двенадцатилетней, на дорожке в парке клиники, в легком платье, с датчиками, к которым она еще не успела привыкнуть. Мир видимой формы, свежий, как маргаритка. Летний полдень. Высокая стена из металлических прутьев.
Один прут оказался выломанным. По ту сторону стены сидел пес – поджарый, с коротким обрубком хвоста и почти без ушей. В его красноватых миндалевидных глазах тлела естественная неприязнь зверя. Слюна с красноватого языка тонкой ниточкой стекала на сухой асфальт. Вильма попятилась, чувствуя опасность голыми руками и ножками, слишком тонкой шеей подростка, всем своим существом, и мягкое тепло лета только усиливало эту тревогу.
Собака шевельнулась, собираясь войти в пролом и напасть, но сон уже смешался, почти перестал быть сном и превратился в обычные воспоминания.
Вильма видела себя в технологическом колледже – знакомые стены, полузабытые приятели, ровные, одинаковые ряды столов. Тонкие уловки. Шпаргалка, записанная в память глазного протеза. Текст подсказки, невидимый другим, тянулся поверх высокомерного лица экзаменатора словно бесконечные титры плохо переведенного фильма. Она могла бы без риска повторять это мошенничество неоднократно, но воспользовалась им всего два раза.
Один раз, чтобы понять и полнее ощутить свое тайное превосходство.
Второй раз, чтобы сознательно ухудшить результаты проверки.
Она хорошо помнила разочарование и плохо подавленную ярость Кантера. «Дура! Я ждал большего, ты обошлась мне слишком дорого». Вильма держалась спокойно, сияющая чернота искусственных глаз хорошо прятала ее душу.
Провал был не полным – полный вызвал бы ненужные подозрения. Итоговый индекс вкупе с происхождением давал ей возможность въезда в Элам, кое-что значил, но сводил ее избирательное право к жалкой отметке в тысячу раз меньшей, чем индекс самого Кантера.
Для генерал-координатора это было сокрушительным поражением, и его раненое самолюбие не выдержало. Вильма с равнодушием фаталиста, холодно посверкивая искусственными глазами, вытерпела оскорбительный разнос.
Они расстались полуврагами, но не без муки в душе: внучка из-за того, что так и не смогла полностью избавиться от благодарности, Кантер – потому что вопреки рассудку успел привязаться к непутевому «созданию рук своих».
Непутевое создание много путешествовало, и деньги координатора на ее счет приходили исправно. Однажды, в уютном и чистом городке Европы, она наконец встретила увидела свою мать. Эта обретенная мать оказалась бесцветной робкой шатенкой. Она и ее черноволосая яркая дочь посидели за столиком кафе, неловко имитируя доверительный разговор, и расстались уже через час, крепко пообещав друг другу встречаться как можно чаще. Обе понимали, что никогда больше не увидятся. Вильма в тот же вечер перебрала в ночном клубе и, шутки ради, соблазнила первого встречного. Шутка оказалась довольно жестокой, потому что превратилась в полугодовой роман, который кончился ссорой и неприятными объяснениями.
Порой Вильме казалось, будто логика ее жизни напоминает порванную нить, и стоит только связать концы…
Впрочем, деньги от генерал-координатора всегда приходили вовремя. Иногда это вызывало подобие угрызений совести – очень неприятное ощущение. Чтобы заглушить беспокойство, Вильма читала что придется, загружая тексты прямо в глазной протез, через крошечный разъем возле края века – ровные строки ползли поверх картины дюн и пасмурного моря, поверх интерьеров отелей и пейзажей «исторических» уголков старой Европы, эти строчки вообще покорно накладывались на любую картинку.
ELAM, [И-Эл-Эй-Эм], существует неверный вариант произношения «ЭЛАМ».
1. Восточная лаборатория автоматического менеджмента: организация, изначально ставившая целью технически целесообразное управление экономикой и глобальным сообществом. Широкие исследования по кибернетике и телекоммуникациям. Работы в области генетических технологий. Поиски альтернативных источников энергии завершились частичным успехом на пятнадцатом году существования. Широкое использование методов стимулирования человеческого разума. Управление образованием. Система интеллектуальных цензов компетентности под названием «тесты Госалы» поначалу введена как внутренняя мера, позже широко используется как всеобщий способ выявления и поощрения умственно одаренных персон.
2.ЭЛАМ – государство-мегаполис. Права эламского гражданства и связанные с ним привилегии предоставляются по результатам теста Госалы, пройденного лично, в Центре Тестирования на территории Элама.
…Они встретились совершенно случайно – Кот, Тони и Вильма. Бывают случайности, которые в самом своем зарождении несут черты неизбежности.
Все трое с треском провалили избирательный тест. Кот – потому, что тяжело презирал теорию, Вильма – потому что пыталась бежать от навязанной ей Кантером судьбы. И только Тони Лейтен оставался темен.
Последнего, по его же словам, ошеломляло собственное невезение. Казалось, система тестирования ополчилась против бедолаги. Возможно, у Тони еще оставалась авантюрная жилка, которая попросту мешала сосредоточиться.
Разнородная троица превосходно ладила в одном – не получив престижного места в общественной иерархии, все они пытались превратить недостаток в преимущество. Некоторое время жизнь, не отягощенная борьбой за величину индекса, шла как по маслу. Кот где-то подрабатывал, Вильме казалось, что эта скрытая от нее сторона жизни Кота не вполне законна, но деньги у него то иссякали, то появлялись снова. Лейтен вяло готовился к очередной попытке пройти тест индексации и проживал остатки наследства. Вильма широко тратила деньги координатора Кантера – так широко, что накануне очередного взноса почти всегда оказывалась на мели.
Они перепробовали все легальные развлечения и кое-что из того из безусловно запретного. Так прошло полтора года, Лейтен провалил свой тест, а Вильма приняла первый безжалостный удар судьбы.
В тот день, когда осенний дождь острыми струйками брызгал в стекла отеля, она прочитала короткое нежданное письмо. Кантер не счел нужным озвучить его, Сеть принесла только невыразительный текст:
В связи с существенной переменой обстоятельств, твое содержание прекращается раз и навсегда. Работу ты сможешь получить у меня, в Эламе, до конца этого года. Если данное предложение не будет принято, я слагаю с себя всякую ответственность и предоставляю тебе свободу.
К.
Вильма беззвучно выругалась и быстро стерла сообщение, потому что не умела отомстить иначе. Кантер оказался по-своему прав, и этого нельзя было отрицать.
Кот выслушал, обещал помочь, а немного позднее в подробностях описал что, когда и как требовалось сделать. Этот же Кот сам подправил ее глазной протез, встроив куда надо миниатюрный блок фотосъемки. Вильма неплохо разбиралась в технической стороне дела и вполне одобрила улучшение. С неделю пришлось привыкать.
Еще через семь дней она, в числе прочих, не очень многочисленных, но и не то, чтобы совсем малочисленных гостей бродила по комнатам частного музея. Картины занимали ее мало, пока Вильма не заметила полотно, исполненное странной экспрессии – кучи облаков цвета красного золота, из которых встают контуры башен покинутого города. Облака отчасти походили на окрашенный огнем дым. Люди, жалкая цепочка согбенных темных фигур, брела вдоль нижнего края картины. Золотой ураган бил им в лица, развевал полы мужских плащей и истерзанные волосы женщин.
Вильма прочитала табличку:
Armageddon
Она отошла в сторону, сделав, однако, пару снимков на память.
Темперы с гималайскими пейзажами и голубоватая Канченджанга восхитили ее ум, но не тронули воображения. Перед самым уходом она прошлась по комнатам еще раз, ленивой походкой, снимая подряд окна, косяки, общую планировку и, отдельно, места, где могли находиться датчики…
…Частную коллекцию обокрали через месяц. С визитом брюнетки в темных очках преступление не связывал никто, да она и сама не знала, куда Кот подевал отснятые материалы.
Денег хватило еще на полгода.
Потом были и другие эпизоды, в которых тройственная компания действовала необычайно успешно. Для Вильмы это стало подобием охоты – щекочущее нервы развлечение, в котором важен не столько результат, сколько сам процесс. Роли распределились естественно, подбирал заказчиков основательный, лишенный воображение Кот, Тони Лейтен тоже пришелся кстати – он, с его фальшиво-безобидным имиджем легко входил в доверие. В решающий момент за дело бралась Вильма. Акции отличались логическим разнообразием и никогда не сводились к насилию, оставаясь только некой разновидностью умной игры.
Однажды, попивая любимый «Шеридан» в полузнакомой компании, Вильма задумалась, внимая разглагольствованиям случайно затесавшегося туда юриста.
На следующий день она вошла в Сеть, переписала в память зрительного протеза уголовное законодательство и запустила поиск по словам «мошенничество» и «хищение». То, что там обнаружилось, охладило азарт сообщества на целых два месяца.
Потом деньги кончились в очередной раз, и криминальное действо двинулось дальше своим чередом.
Окончательный слом наметился только на следующий год – первым устал, как ни странно, Кот. Он слегка похудел, нервно чистил ногти и усиленно поглощал выпивку. Пьяный Кот выглядел развязно и, вместе с тем, жалко. Неведомый для Вильмы мир заказчиков дышал за его спиной. Что-то разладилось в делах и «администратор» предложил троице расстаться. Навсегда, и, если удастся, после финального дела, которое обеспечило бы всех троих на долгие годы.
Вильма с видимой беспечностью согласилась. Именно тогда она заметила в душе в Тони подавленный страх, который скрывался очень глубоко, в самой сердцевине, искусно прикрытый имиджем обаятельного разгильдяя. Они вдвоем обсудили возможные пути отступления, но поначалу не нашли ничего приемлемого.
– Я ненавижу Элам, – однажды сказала Вильма.
– Почему?
– Он символ неравенства, от которого я не могу избавиться.
– И это говоришь ты, любимица фортуны?!
– Конечно, это говорю я, а не кто-то еще. Неравенство вошло в мою кровь и мои кости, в моем черепе болтаются мысли о том, кем я могла бы стать без глазного протеза и подачек Кантера.
– Я думал, ты ему благодарна.
– За что? Тут голый расчет. Он и думать обо мне не думал, пока мой отец не погиб в горах.
– Твой отец тогда тоже жил в Эламе?
– Да. Я никогда его не видела. Пока он жил, я не имела глаз. Когда он умер, и про меня вспомнил Влад Кантер, и мне вставили дорогостоящие протезы, тело отца уже исчезло в ледниках. Можно сказать, что его похоронили Гималаи.
– Тебе лучше помириться с дедом-координатором.
Вильма намотала на палец тугой черный завиток волос.
– Не хочу лизать им задницы. Все люди имеют равную душу, тест придумали те, кто недостатки по части честности пытаются компенсировать избытком наглости.
– Вильма, Вильма! Что ты несешь! Будь у меня твои способности, и такие же удобные для «списывания» глаза, и дед-координатор, я бы не стал выламываться и попросту поднял то, что положили к моим ногам. Но я-то не ты, а всего лишь недоучка художник, которому никогда не пройти проверки. Нужная куча знаний, которые просто не помещаются в моем черепе.
Они, впрочем, не поссорились, и очередная афера раскручивалось все серьезнее. Феликс Новаковский, которого отыскал все тот же Кот, четвертым присоединился к компании.
В следующие недели Вильму тоже начал усиленно посещать страх. Он приходил бессонными ночами и стоял у ее изголовья. После переезда на Сонный остров страх только усилился и дошел до нестерпимых приступов, тогда она, втайне от компаньонов, стала принимать таблетки, которые, вызывая легкое отупение и снимали тревогу. Идея с близнецами представлялась безнадежной – не столько по сложности исполнения, сколько из-за неучтенных последствий. Фигура нанимателя, заказчика преступления, оставалась за кадром. Пожалуй, это пугало сильнее всего.
– Не бойся, не бери с меня пример – как-то сказал Вильме Лейтен, интуитивно проницательный, как все люди, не чурающиеся творчества. – Стоит мне влезть в дом «брата», и я получаю ключи к отступлению. Через его вход в Сеть мы заметем все следы. Кем бы ни был наш наниматель, он не эламит, значит, не сможет распутать весь клубок, и мы благополучно исчезнем, как только получим деньги.
Вильма успокоилась, потому что Тони говорил правду, она понимала это.
Сейчас, под покровом поддельной ночи, в поддельном сельском коттедже, устроенном внутри настоящей башни, страх вернулся, но прежней власти уже не имел. Внучка Кантера тихо встала и запахнула халат, потом босиком прошлась по комнатам, стараясь не производить лишнего шума. Как и следовало ожидать, терминала внутри домика не оказалось – Влад не любил допускать Элам в свое внутреннее пространство.
– Тебе что, не спится? – раздраженный голос координатора раздался слева.
– Ты забыл дать мне стакан. Я хочу выпить водички.
– Зайди на кухню, там найдется все. Если понадобится, можешь найти и больше – в шкаф встроено устройство доставки.
Вильма отыскала пресловутый шкаф и приготовила себе молочный коктейль, потом вернулась в комнату, залезла под толстое одеяло и, досчитав до ста, задремала без снов.
Глава 3. Экспериментатор
Элам, ресторан «Восхождение», утро следующего дня
Дневной город меняется и производит совершенно другое впечатление, чем ночной – в этом легко убедиться, проведя пару часов на открытой платформе ресторана «Восхождение». Площадка для любителей острых ощущений без видимой опоры (невидимая не в счет) висит на высоте птичьего полета. Можно без помех рассматривать суету прохожих. Датчики Вильмы давали возможность укрупнить картинку, и оценить ее как в общем, так и в мелких деталях. Дух ночного беспутства уже развеялся. Людская масса состояла в основном из мелких офисных служащих, которые вышли поразмяться в перерыв, не довольствуясь виртуальным отдыхом или иллюзорными пейзажами внутри башен. С точки зрения Вильмы фигурки внизу смахивали на статистов освистанного спектакля, которые уже осознали провал главной звезды и без толку суетятся, не имея шансов выправить положение.
Плечи внучки Кантера, сквозь тонкую алую блузку, холодил сквозняк. Она поймала несколько профилей крупным планом и вдруг поняла, что сильно ошибается. В целом эламиты держались с достоинством, но вот с напыщенным высокомерием – крайне редко. В толпе почти не было глупых лиц.
«Вот он, любуйся, отбор по индексу в действии».
Вильма перегнулась через ограждение, чтобы взять удачный ракурс – ребенок в собственном маленьком гироплане с брюзгливым и серьезным личиком – и не заметила, как за ее столик подсели.
– Вильма Кантер, я не ошибся?
Пришел именно тот, кого она ждала. Прежде и единожды Вильма уже видела это правильное лицо, правда, всего лишь в записи, но для искусственных глаз разница между непосредственным восприятием и техническим изображением не важна.
– … Дин Шеннон, психотехнолог. Обер-координатор Шеннон. Простите, если невольно заставил вас ждать.
– Пустяки, извиняться не за что. Это я оторвала вас от более серьезных занятий.
– Серьезные дела скучны, а занимательные несерьезны, и только увидев вас, я поверил, как можно совместить несовместное.
Тот, кто проговорил этот комплимент, сам впечатление производил.
«Он старше меня примерно лет на десять, но словно не имеет точного возраста. Блондин, причем на глаз национальное происхождение не определить. Крупный, но двигается легко. Мог бы стать хорошим бойцом, если бы захотел. Умный и расчетливый, к тому же без потребности лишний раз демонстрировать это. Выдержанный и спокойный. Одним словом, эламит».
– Я внучка координатора Кантера.
Кулон на груди в очередной раз мигнул рубиновым сиянием. Шеннон, не чета толстяку в лайнере, в декольте пялиться не стал. Вильме это понравилось.
– Генерал-координатор – мой давний друг, – коротко сказал он. И добавил:
– Очень жаль, что придется помешать вам любоваться видом.
– Предлагаете начать работу прямо сейчас?
– Если вы не возражаете. Я вырвался из Центра на десять минут, только затем, чтобы забрать вас.
– Я могла бы добраться самостоятельно.
– Да, конечно. Но вашего индекса не хватит, чтобы одной пройти в здание. К тому же, вы моя приглашенная гостья…
– Кантер очень хорошо отзывался о вас, – осторожно сказала Вильма и почувствовала, что промахнулась.
Шеннон улыбнулся – широко, приветливо, тщательно пряча иронию. Улыбка на правильных губах вышла лишь чуть кривоватой.
– Мы работали вместе… одно время. Кантер по натуре теоретик, он умен, наверное, даже гениален, когда имеет дело с теорией искусственных систем. А я склоняюсь к практике и развитию естественный способностей человека. Мы, признаться, расстались, но расстались добрыми друзьями.
Вильма встала и едва заметно поежилась. Высота внезапно испугала ее. «Ходячая логика. Влад говорил мне, что Шеннон психотехнолог. С таким не поспоришь, с ним не знаешь, как и держаться»
– Пойдемте.
Она уже знала подоплеку встречи, и знала, что Шеннон ее знает тоже. Кантер (дела которого в недрах технократической системы всегда оставались широки и многообразны) вызвал старого знакомого, чтобы помочь Вильме пройти тест.
Такое намерение, не являясь преступным, вызывало очередное двоетолкование.
Задачи подбирал вычислитель – машина Госалы. Каждый тест оставался уникальным, хотя все они признавались одинаковыми по сложности. Считалось, что угадать невозможно, Вильма допускала возможность злоупотреблений вокруг индексов, но до сих пор любые подозрения оставались без доказательств. Кантер, впрочем, отправляя ее к другу, выглядел несколько смущенным – словно протекционист, пойманный за руку приятелем.
– Чем мы займемся? – хмуро спросила она у Шеннона.
– Я обещал Кантеру развить ваши скрытые способности.
– О!..
Эламит снова улыбнулся – на этот раз открыто и обаятельно.
– Полностью согласен – мера, очевидно, излишняя, но, поверьте мне, безопасная как чистка зубов и довольно забавная. По крайней мере, в том виде, в котором я ее предлагаю вам. Над собою я проделывал подобное десятки раз и, как видите, не совсем еще лишился рассудка…
Вильма оценила юмор и влезла в гироплан, приткнутый к ресторанной площадке. Белесая невыразительная официантка скептически посмотрела вслед, но с места не тронулась. Можно было не сомневаться, что чип неплательщицы уже прочитан и стоимость обеда попросту вычтут с банковского счета Вильмы.
Под свист ветра машина отчалила и перестроилась в нижний ряд.
– Это далеко?
– Да совсем недалеко, мы почти на месте.
Они поднялись чуть повыше и влетели в люк башни, видимо, Шеннон пренебрегал наземными дверями.
– Тут черный ход, – подсказал он.
– Ваш мозговой метод на самом деле создает гениев?
– Да как сказать… Влад преувеличил и сочинил легенду, в которую сам же и поверил. Я пользуюсь установкой, чтобы отдыхать – она и в самом деле забавна. В целом считается, что каждый сеанс развивает скрытые способности, но нет способа сравнить сбывшиеся и несбывшиеся варианты. А потому я так и не уловил эффекта, – довольно беззаботно объяснил эламит.
Вильму передернуло от необъяснимой неприязни. Ненадолго показалось, что ожило устройство связи, потом она поняла, что Тони молчит, и этот звук – лишь едва уловимый шум крови самой Вильмы.
Изнутри Гуманитарный Центр выглядел блеклым, просторным и холодноватым. Машину Шеннон припарковал на внутренней стоянке, прямо в башне. Сотрудники, изредка в униформе, а чаще в гражданской одежде, шли мимо Вильмы, на брюнетку с пылающим кулоном никто не обращал внимания, и несколько полезных снимков тут же отложились во встроенную память ее поддельных глаз. Занятый своими мыслями координатор не заметил манипуляции.
Они вместе свернули под арку и вошли в кабинет Шеннона. Раздвижная дверь сомкнулась за их спинами, отрезая ропот многих голосов, шаркающие звуки шагов, сияние полудня в широких окнах. В комнате оказалось пустовато, спокойно, и очень тихо. Блеклый пустой телеэкран занимал стену напротив стола. Вильма присела на кушетку и вытянула ноги. Она не видела себя со стороны, а если бы могла увидеть, то оценила бы несоответствие собственного яркого облика холодной чопорности Гуманитарного Центра.
– Начнем прямо сейчас. Пожалуйста, возьмите этот шар в ладони.
Шар (величиной с крупный грейпфрут) оказался теплым и немного зернистым на ощупь.
– И все?
– А вы ожидали, что я подключу вас к компьютеру?
– Пожалуй.
Шеннон устроился напротив нее, на стуле. Его ладони, спокойные и уверенные, красивых очертаний, оставались пустыми – ни пульта, ни кнопки, никаких признаков явного контроля.
– Расслабьтесь, не надо слишком напрягаться, думайте о приятном – этакий теплый ветерок в душе.
Вильма опустила веки. «А ведь это никакая не стимуляция мозгов, – вдруг отчетливо и тоскливо осознала она. – Это проверка на правду. Кантер не поверил мне. Он понимает, что перемена в моих воззрениях произошла неестественно быстро. Он отправил меня, собственную внучку, к Дину Шеннону – к этому холодному расчетливому типу, чтобы пошарить в моей душе и вывернуть ее на изнанку. Именно так выворачивают карман, одно движение, и вот – из него сыплется то, что еще не успело потеряться: пыль и труха, нечто серое, потом дешевый талисман, купленный на распродаже и, под конец, потраченная на две трети губная помада.
Дин, развлекается… А для Кантера собственная внучка только средство. Он может счесть меня мусором и сбросить со счетов, может уничтожить, а может и пригреть, если эксперимент с шаром его устроит. А я не знаю, как держаться, и о чем думать, тоже не знаю. Я понятия не имела, что такое вообще возможно…»
– …расслабьтесь, ей богу, у вас напряжено лицо, так не годится, если не будет расслабления, придется начинать процедуру заново…
Разум Вильмы метался в поисках выхода. Ладони, которые держали шар, слегка вспотели, их покалывали невидимые иголочки, ощущение получалось неприятное, словно от укусов голодных муравьев. «Вот ведь дрянь, и откуда оно черпает энергию?».
Шеннон, похоже, подстроился и легко угадывал чужие мысли.
– Здесь многие устройства подпитываются так, – с деланной любезностью отозвался мучитель.
«Самые дорогие мои воспоминания – для него только лабораторная грязь».
Вильма проглотила горький комок в горле.
– Мне щиплет руки – это нормально?
– Пощипывание – только результат вашего внутреннего неприятия, – мягко отозвался Шеннон.
«Господи, хоть бы случилось что-то и помешало ему…»
Темные очки, откинутые на темя, скользили по волосам, внутри дужки едва слышно шуршало – далекий голос Тони казался встревоженным:
«Горного тумана сегодня нет»
«Как он некстати вылез, я ничего не могу ответить».
Вильма попыталась выгнать размытый образ Лейтена из своей памяти. Ненадолго ей показалось – Шеннон почувствовал что-то интересное и весь напрягся в предвкушении развязки. Она чуть приоткрыла веки. В щелочку можно было наблюдать правильное, спокойное, немного ироничное лицо эламита.
– Мне кажется, лучше снять эти очки, – внезапно сказал он. – Очки нам только помешают.
Координатор сократил дистанцию, довольно развязно протянул руку, коснулся головы Вильмы. Она сжалась. Через секунду темные очки оказались у него в руке. Шеннон сложил их и убрал в собственный внутренний карман.
– Попробуйте представить себе ветер, – вежливо, но настойчиво попросил он.
Она снова сомкнула веки.
…Горячий вихрь нес острые песчинки, песчинки кололи лицо, бесчисленные мелкие уколы походили на укусы муравьев… Напор воздуха пригибал волю и изнурял зноем. Голова казалась пустой изнутри и легкой – вот-вот унесет.
– Все в порядке, – подбодрил Дин.
Вильма (та, которая существовала только в воображении) попыталась отвернуться. Ее невесомая сущность заколебалась и немного подвинулась, почва (почвой оказался песок) вязко поплыла под ногами.
– Замечательно…
Этот довольный как мурлыканье голос отрезвил. Вильма из видения обрела жесткость, своей неподатливой сущностью отодвигая ветер. Он, однако, не прекратился, а сделался злее, песчинки опять хлестнули по скулам.
…Мучительно хотелось заслониться. Она перебирала воспоминания, подыскивая среди них подходящий заслон. Абстрактные, безвидные впечатления слепого детства на какое-то время придержали опаляющий жар урагана, но не выдержали и, сметенные, распались на вполне зримые рваные клочья. Жизнь в колледже запомнилась слишком пресной, чтобы сгодиться в дело. Память услужливо подсовывала совсем другие образы – Лейтена, Новаковского и Кота, пасмурный день над серым островом посреди болота, влагу, прохладу, изломанные очертания деревьев, тесные переходы и мрачную роскошь подземелья, стеклянный саркофаг и бледное лицо спящего в нем человека.
«Вильма!»
Сначала показалось, что Тони зовет ее, но очки с секретом оставались в кармане у координатора. Скорее всего, очередную шутку сыграло воображение. «Сейчас этот эламит догадается обо всем». Калейдоскоп воспоминаний крутнулся еще раз. Внучка Кантера нацелилась, и выхватила из пестрой картинки-мозаики один-единственный подходящий крошечный осколок.
Им оказался летний полдень в сквере клиники. Солнце раскалило высокий забор с выломанным металлическим прутом. По ту сторону стены, в густой пыли, сидел уже знакомый поджарый зверь. В его красноватых миндалевидных глазах тлела ненависть. Слюна с языка вязкой ниткой стекала на асфальт. Вильма-из-видения в отвращении попятилась, чувствуя опасность всем своим существом и счастливое свечение лета только усиливало эту тревогу.
Собака напряглась, собираясь напасть.
Вильма хорошо видела миг начала прыжка – напряглись рельефные мышцы под рыжей шкурой, широкие, сильные лапы (сначала передние, потом задние) оторвались от земли, взбив напоследок фонтанчики невесомой пыли.
В следующий миг мощный удар сбил ее с ног. Горячий скользкий язык коснулся шеи, острые клыки впились в кожу…
В полупустой комнате Гуманитарного Центра перепуганный Шеннон склонился над потерявшей сознание внучкой генерал-координатора.
– Эй, помогите! – позвал он в растерянности, и, конечно, не получил ответа.
«Что я наделал – я ведь, пожалуй, перегнул палку, когда пошалил с ее сознанием. Это было слишком интересно. Чертовски яркие образы – меня и самого проняло насквозь».
Сейчас, когда датчики девушки оставались прикрытыми веками, ее странность почти исчезла. Яркий, с точки зрения Дина довольно вульгарный кулон в виде сердечка, короткими вспышками мерцал где-то пониже ее ключицы. На лице, напротив, застыла маска дерзости и облагороженного упрямства. Спутанные темные кудри свесились на лоб.
«Бог мой, как дико я промахнулся – если внучка Кантера заболеет, то скандал с самим Кантером мне гарантирован. Даром, что старый лицемер лично попросил меня вмешаться…»
Переживая минутное раскаяние, он поднял безвольное тело на руки и переложил на кушетку. Нащупал пульс – тот бился слабо, но ровно. Ненадолго Шеннону показалось, будто шнурок от украшения впился девушке в шею и мешает дышать, он попытался найти застежку, не нашел, вынул из кармана летней куртки складной нож, перерезал нить и убрал беспокойное сердчишко с глаз долой – в ящик стола. Красное мигание прекратилось и это ему понравилось.
«Если я сейчас по связи вызову врача, огласки не миновать. В лучшем случае инцидент сочтут кабинетно-любовной интрижкой садистского толка, а в худшем пойдет слух о том, что я в своих исследованиях слишком вольно экспериментирую с непосвященным в дело материалом. Все это, конечно, мелочи, но накануне голосования в Совете любые сплетни могут обернуться скандалом».
Он подобрал брошенный шар и запер его в сейф, нашел на стеллаже миниатюрную диагностическую аптечку и прижал контакты чипа к голому запястью девушки. Должно быть, в этот день против Шеннона восстала сама судьба, но лекарственный картридж устройства оказался безнадежно пустым – характерный запрос на подзарядку сразу же легким покалыванием отозвался в пальцах координатора. Тогда он, проклиная в душе неудачу, отпер дверь и выбрался в суетливое пространство коридора.
Как оказалось, кстати. Верный соратник, доктор медицины Ливнев, ждал чего-то у стены. Вид доктор имел рассеянный, задумчивый и неприкаянный, хмурился, морщился, и смотрел словно бы сквозь Шеннона, куда-то вдаль.
– Ты в порядке?
Они охотно пожали друг другу руки.
– Пожалуй, не совсем в порядке – с утра чертовски трещит башка.
– И у меня та же самая проблема. Вчера вечером был на банкете у нашего специалиста по эвтаназии.
– А по виду свеж.
– Я вынужден считаться с этим чудаком, он не признает отказов. Но, явившись на вечеринку, мне не следовало там дегустировать несовместное. Я не выполнил это золотое правило, и, как следовало ожидать, нажрался. Так что, моя покладистость – вот настоящая причина моих несчастий.
– Могу только посочувствовать.
– Кстати, у тебя не найдется запасного картриджа к аптечке?
– Психотропный или общего профиля?
– Общего, – с непроницаемым видом отозвался обер-координатор.
– Несколько штук завалялось у меня в кабинете. Тебе прислать это через доставку? Я все сделаю, – пообещал Ливнев, хотя на деле даже не тронулся с места.
Шеннон, однако, на уловку не поддался.
– Если хочешь, я зайду за картриджем вместе с тобой, – любезно предложил он.
Ливнев нехотя сдался и побрел к лифту, неспешно передвигая ноги – как видно, и вправду чувствовал себя неважно. Обер-координатор оглянулся на дверь кабинета. Он испытывал сильнейшее желание захлопнуть и заблокировать ее, но для этого пришлось бы сначала войти внутрь, чтобы забрать ключ. Ливнев не отличался деликатностью и вполне мог завалиться следом или заглянуть в проем и обнаружить бесчувственную Вильму.
Шеннон пережил короткий миг колебаний, после чего решился – и быстро зашагал к лифту, едва ли не подталкивая медлительного коллегу перед собой.
– Тебе, друг, должно быть, и вправду плохо, – вяло прокомментировал доктор медицины.
В кабинете Ливнева Шеннон забрал то, что хотел, прервал беседу и заторопился обратно, с легким удивлением замечая, как нарастает в душе иррациональная тревога. Лифт оказался занят. Элегантная женщина в пурпурном, ожидая кабину, вертелась перед зеркальной панелью. Она норовила рассмотреть в зеркале свой акцентированный костюмом зад, а потому выгибала шею так, что живо напомнила Шеннону фламинго.
Он едва сдержался, чтобы не наградить незнакомку грубой репликой. Лифта все не было. Постепенно паника охватила координатора.
