Читать книгу: «Немчиновы. Часть 4. Я смогу!», страница 3

Люся

Клад – это даже интереснее, чем расследования Флавии. Я так и знала, что Леонид Львович был большой выдумщик, недаром его портрет мне подмигивает. Папа признался, что из хранилища, которое устроил Леонид Львович, практически ничего не достали. Хотели передать в музей, только начали зал готовить, а тут Сонька с Сережкой родились, не до музея стало, а потом часть музея взорвали. Какой смысл что-то отдавать, когда настоящей охраны нет. Старшие аж подпрыгнули, хотели бежать сразу в хранилище лезть. Папа их остановил, объяснил, что надо подготовиться. Ясное дело, что надо. Хотя бы Глебку с Тошкой позвать, без них никак нельзя.

На следующий день, когда все ребята пришли, папа с дядей Колей открыли Сезам. Меня сто раз предупредили, чтобы я ничего не боялась. А чего бояться то? Скелет? Кто сейчас скелета не видел? А пауки мне даже понравились, только уж очень пыльные, надо их пропылесосить. Папа открыл двери в хранилище, включил освещение, и я даже ахнула, сколько там всего.

По правой стороне шкафы с китайским фарфором. Вот это да! Катька с Шуркой стразу заверещали, что надо опись составить, каждый предмет со всех сторон сфотографировать. Это их дядя Юра научил, они у него в кружке первые ученицы. Девчонки даже про какие-то китайские династии стали распространяться. Я не разобрала. Динь-динь какие-то. Мне лично на опись и на династии плевать, а вот от живописи я в полном восторге. Чувствую, в ближайшее время буду рисовать одних драконов. Нет, не только. На вазе пейзаж: гора, дерево, туман и река. Как лаконично и красиво! Я пока весь фарфор не рассмотрю, ни за что отсюда не уйду. Папа предупредил, что в хранилище прохладно, хорошо, что я тепло оделась, а то Сонька уже замерзла – побежала одеваться. Чувствую, что она на посуду запала. Ее здесь столько! Мама говорит – кузнецовский фарфор. Это уже наш российский, дореволюционный. Тоже очень красивый, но совсем не такой, как китайский. Дедушка говорит, что на китайских вазах рисуночки не просто так, там зашифрована вся китайская философия. Это чувствуется, хотя я пока в этом совершенно не разбираюсь, но обязательно разберусь… со временем.

Мальчишки стали шкафы и сундуки обследовать и нашли ящики с картинами. Папа не хотел их трогать, а я его очень попросила, чтобы ребята их перетащили в нашу с папой мастерскую. Я потом все картины пересмотрю, а если что понравится, по дому развешу. Слава богу, дом у нас огромный. Катька с Шуркой вдруг завизжали от восторга. Открыли шкаф, а там старинные платья. Даже у меня сердце дрогнуло: оборочки, цветочки, вышивка. Голова пошла кругом. В шкафу рядышком оказалась мужская одежда. Все мальчишки, даже Мишка, сразу же нацепили цилиндры, их почему-то в шкафу оказалось очень много. Вдруг Сережка спросил у папы, где находится «святая святых», о которой пишет Леонид Львович в своих мемуарах. Я даже подпрыгнула, когда папа ответил, что кроме этого хранилища, где мы все сейчас находимся, больше ничего не нашли. Мы все, даже я, не сговариваясь, закричали: «Ура!!!». На нашу долю тоже что-то интересное осталось. Будем искать, читать и расшифровывать мемуары. Жить стало куда веселее. Жаль только Мишка с Танькой завтра уезжают, у них эксперимент «стынет». Хорошо хоть Дюшка недели на две останется. Мама и бабушка Зина считают, что ему надо больше бывать на свежем воздухе, а где взять в Москве свежий воздух? Мы сегодня с Дюшкой целый час с горки катались, воздух у нас самый лучший, сосновский. Дюшке очень понравилось, завтра я начну учить его рисовать. Пора уже!

За ужином папа попросил всех нас сохранить в тайне все, что мы увидели в хранилище. Он боится, что хранилищем могут заинтересоваться воры. Я выразительно посмотрела на Тоху, он явно слабое звено, уж очень любит прихвастнуть.

Виталий Петрович

Потихонечку страсти улеглись. Соня с Сережей ушли с головой в учебу – все-таки выпускной класс. Сережа окончательно решил, что будет поступать в архитектурный. Вадим, Валечка и я вздохнули с облегчением. У меня, наконец, появилась возможность заняться своим проектом. Я решил вложить деньги в организацию научной лаборатории в Сосновске, где могли бы трудиться Мишель с Танечной, а потом и Соня. Конечно, первым человеком, с которым я посоветовался, был Вадим. Он, как всегда, взял время на раздумья. Вадим – мой сын, и мне до сих пор кажется, что он еще очень молод. Однако когда он пришел ко мне и изложил свои соображения, я понял, что имею дело «не с мальчиком, но с мужем». Во-первых, сын попросил меня пока сохранить мой проект втайне от Валечки и детей. Он боялся, что если что-то сорвется, то Валечка очень расстроится. Это разумно, пока все должно быть только между нами. Во-вторых, Вадим настоятельно порекомендовал найти коммерческие проекты, над которыми могла бы работать лаборатория в Сосновске. Одних фундаментальных исследований для нормальной работы лаборатории недостаточно. Мы можем вложить деньги в помещение, в приборы, в зарплату для сотрудников, но только на первых порах, а вот дальше лаборатория сможет выжить, только если научится зарабатывать сама. Эту проблему надо обсудить с Елизаветой Андреевной, научным руководителем Мишеля, и Анатолем. Может быть, Анатоль сможет помочь найти проекты. В-третьих, надо поговорить с Елизаветой Андреевной о Мишеле. Логично, если Мишель станет во главе сосновской лаборатории, однако достаточно ли у него опыта и знаний. Вадим опасается, что Мишель может потерять веру в себя, если что-то пойдет не так. Груз ответственности будет очень большой.

Откладывать в долгий ящик беседу с Елизаветой Андреевной мы не стали и собрались в Москву очень быстро. Встреча должна была быть конфиденциальной, поэтому мы организовали ее в ресторане, которым заправляет сын Анатоля – Борис. Анатоль отнесся к нашему проекту с большим энтузиазмом и обещал всяческую поддержку, включая спонсорскую. Единственное – он попросил, чтобы куратором проекта с его стороны был Борис, которого он считает абсолютным лоботрясом, но не теряет надежду заинтересовать каким-либо стоящим делом.

По возрасту Елизавета Андреевна находится где-то между мной и Вадимом. Мне кажется, что это хорошо. С одной стороны, она уже не девочка, с другой – еще вполне работоспособна. Я изложил суть наших предложений. Мы организуем лабораторию в Сосновске, которая должна стать филиалом ее лаборатории. Мы с помощью Анатоля постараемся найти финансирование фундаментальных и коммерческих проектов, которые должны дать возможность лаборатории быть самоокупаемой.

Елизавета Андреевна очень внимательно меня выслушала.

– Что ж, что и говорить, предложение заманчивое. Интересные приложения, которые могут быть использованы промышленностью, у нас есть. Но вы сами знаете, у нас в промышленности никому ничего не нужно. Это первая трудность. Вторая трудность – кадры. Как я понимаю, вы все это затеваете, чтобы Миша с Таней уехали работать в Сосновск. Они у меня коренники. Ребят талантливых много, но зарплаты у нас такие, что прожить на них просто невозможно. Ребята вынуждены уходить работать черти куда.

– Думаю, что с помощью Батищева мы проблему внедрения разработок в промышленность решить сумеем. Зарплата тоже, естественно, должна быть достойной. Мы это прекрасно понимаем. Мы опасаемся другого: справится ли Мишель. Можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?

– Пока жива и в уме, на мою помощь рассчитывать можете. Конечно, каждому ученому необходимо общение, надо обсуждать результаты и планы работ. Всегда кто-то подкидывает дельную мысль. Миша – способный парень, и он – ученый. Он и Таня, они смотрят в корень, у них склад ума ученых. Наша тематика не лишена своего очарования, но она, как бы это сказать, не резонансная. Нобелевской премии не ждите. Но с руководством лабораторией Миша, надеюсь, справится. Миша потянет, несколько раз ошибется, не беда. Главное, жить по правилу: «Упал, отжался!» – Елизавета Андреевна улыбнулась.

Мы с Вадимом вздохнули с облегчением. Дальше обговорили детали. Елизавета Андреевна пообещала с помощью Мишеля подготовить несколько проектов, конечно, не раскрывая Мишелю, зачем они нужны. Мы с Вадимом взяли на себя подготовку бизнес-плана. Насчет помещения для лаборатории в Сосновске все уже решил Пантелей.

Дальше разговор принял неожиданный и очень интересный для меня оборот. Выяснилось, что в детстве и юности Елизавета Андреевна жила на Сретенском бульваре в доме «Россия», именно там, где мы приобрели большую квартиру, когда Мишель поступил на физфак. Вадим очень удивился, что Елизавета Андреевна уехала из этого дома. Вадиму очень нравится старая Москва, бульвары. Все очень благородно и красиво!

– Совершенно с вами согласна. Именно благородно. Вы обращали внимание на ограду бульваров? Какая красивая ковка. Конечно, ностальгия по прошлому иногда мучает. К сожалению, не часто получается, но, когда выбираюсь в центр Москвы, получаю огромное удовольствие. А уехала из центра, потому что жила в коммуналке в одной комнате с родителями. У нас было шесть семей соседей. Громадный коридор. Одно из моих первых детских воспоминаний – ребята-соседи катают меня на коляске по коридору. В квартире одна громадная кухня, три плиты, конфорки поделены. Утром на кухне очередь в туалет. Все-таки в отдельной квартире, хоть и на окраине, – лучше.

Мы с Вадимом переглянулись. Во Франции нас пугали русскими коммуналками. Нам казалось, что коммуналка – это почти концлагерь, где выжить совершенно невозможно. Я бы точно не выжил. Я как-то привык к индивидуальному туалету, куда я могу пройти при необходимости без очереди.

– Вы часто ссорились с соседями? – поинтересовался Вадим.

– Мама рассказывала, что до моего рождения часто, а потом как-то решили, что надо жить дружно. Трения, конечно, были, как без них. Я отношусь к соседям, к сожалению, сейчас уже в большинстве покойным, как к родственникам. Нас, детей, воспитывали все. Попробуй выйди на кухню и не поздоровайся. Маленьких детей купали на кухне, почти все приходили на это посмотреть. Если кто пек пироги, обязательно угощали всех. Жили все бедно. Помню, одну зиму соседка вообще не выходила на улицу – не было зимнего пальто, но как-то в те времена не было принято плакать по этому поводу. Может быть, кто-то плакал, но я, ребенок, этого не замечала.

Жить и все время воевать невозможно. Я удивляюсь на свою маму. Она не была религиозна, но она считала, что людей надо прощать, и искренне прощала. Ее первый муж был арестован в тридцать седьмом году. Он работал в Министерстве путей сообщения. Однажды пришел домой и сказал, что все начальство арестовали, на следующий день было арестовано начальство рангом ниже. Мама поняла, что ночью настанет его очередь и придут за ним, и действительно, пришли. Мама всю жизнь до моего рождения болела туберкулезом, поэтому не работала. Она осталась одна, совершенно без средств к существованию, еле-еле нашла работу в аптеке. Однажды у нее произошла дома какая-то авария с электричеством, пришел электрик. Так вышел сосед и предупредил электрика, что у мамы муж – враг народа. Электрик ушел, ничего делать не стал. Я не уверена, что смогла бы простить соседа, а мама простила. Недолюбливала соседа, но простила. Была еще одна жуткая история. Отца должны были послать в командировку в Америку, он уже должен был уехать, как вдруг поездка сорвалась. Его друг, имевший знакомых в органах, узнал, что командировка отца сорвалась из-за доноса соседки. Отец с тех пор ни разу с соседкой не поздоровался, а мама в конце концов простила, хотя мне все рассказала. Как-то дочка соседки-доносчицы стала мне выговаривать, что отец невежлив, я хотела объяснить почему, а потом решила, что не надо, не надо ей знать о подлостях матери.

– Ваша мама, вероятно, не любила советскую власть?

– Напротив. Такой вот парадокс. Мама меня родила, когда ей было сорок лет. Я поздний ребенок. Ее мама, моя бабушка, умерла, когда маме было шесть лет, отец умер еще раньше. Мамино детство и юность пришлись на первые годы после революции. Мама всегда считала, что она всем обязана советской власти. Образованием, бесплатным лечением, жильем. Все плохое, что было при советской власти, она относила на человеческие недостатки наших лидеров. Ей казалось, что всеобщее счастье, как в «Сталкере»: «Счастье всем даром, и чтоб никто не ушел обиженным» – может обеспечить только советская власть.

–– Елизавета Андреевна, у вас в семье кто-нибудь был физиком? Ваша мама, как я понял, была далека от науки. Почему вы пошли на физфак? Вы же женщина. Вам было очень трудно? Моя дочка Соня хочет летом поступать на физфак. Мне немножко страшно за нее. – Вадим перевел разговор в другое русло. Может быть, и правильно, что он это сделал. Мне надо было обдумать все, что рассказала Елизавета Андреевна. Как все в нашей жизни непросто и неоднозначно.

– Знаете, Вадим Витальевич, я фаталистка. Видимо, мне на роду было написано стать физичкой. Иногда приходилось прорастать через асфальт, но, как видите, жива и ни о чем не жалею. Если наука – Сонина судьба, то все будет в порядке, не волнуйтесь. Правда, никаких гарантий, что будет легко, нет. Думаю, вы сами это прекрасно понимаете.

Мишка

Черт, черт, черт! Все как всегда! Источник питания сгорел на самом интересном месте. Вчера мы с Танькой полночи писали программу и посчитали, что должно получиться в эксперименте. Сначала все шло именно так, как надо. Мы с Танькой были на седьмом небе. Все-таки что-то можем. И вдруг кривая пошла совсем в другую сторону. Мы, естественно, решили, что это ошибка эксперимента. Мы-то ошибиться в расчетах, ясное дело, не могли. Но для спокойствия совести собрались померить еще одну точку, и тут этот чертов источник питания сгорел! Полный капец! Танька начала менять предохранители, но я сразу понял – дохлый номер, дымком здорово пованивает. Сгорел, сволочь. Танька побежала по соседям, может, кто одолжит прибор на время бедным мэнээсам, а я стал раскручивать корпус. Надо посмотреть, что сгорело, вдруг повезет и можно починить. Вскрытие показало: дешевле купить новый. На факультете денег на новый источник, не ходи к гадалке, нет. Придется клянчить деньги у деда. Наша научница, Елизавета Андреевна, конечно, поворчит. С одной стороны, новый прибор – это для нее именины сердца, с другой стороны – бумаги оформлять и ходить по начальству придется ей. Она этого очень не любит, что мне лично вполне понятно. Позвонила Танька, у Сани Пирогова, аспиранта из соседней лаборатории, источник с нужными параметрами нашелся. Но он еще советский, поэтому дотащить его Танька, естественно, не может. Мы с Саней еле вдвоем доперли. Главное, что эта рухлядь работает. Все-таки умели раньше приборы делать. Мы засели за эксперимент. Что-то мы с Танькой в программе не учли. Не туда полезли точки, не туда! Изменили давление, и опять, сначала все так, как мы сосчитали, а потом совсем не в ту степь. Танька приуныла, а я считаю – так даже лучше, будет над чем голову поломать. Мы выключили насос и быстро побежали домой – надо еще успеть полялякаться с нашим Дюшкой, прежде чем будет пора укладывать его спать. Дед с дядей купили небольшую дачу рядом с Москвой. Уже конец июня, и Дюшке в городе плохо. Ему давно пора в Сосновск, но Танька очень скучает без Дюшки. Слава богу, до отпуска осталось немножко. Надо только дописать два проекта. Елизавета Андреевна очень просила. Она уже этих проектов написала – целую гору, и все без толку. И все равно пишет, говорит, вдруг Бог решит, что нам пора выиграть в лотерею, а мы билет не купим. В общем: «Делай что должен, и будь что будет». В этом Елизавета Андреевна солидарна с дедом.

Завтра утром из Сосновска приедут все наши. Сонька собирается поступать к нам на физфак, Серый все же решил пойти по стопам отца. Ехать учиться в Париж он категорически отказался, будет поступать в Москве в архитектурный. Благо от дома до института 15 минут пешком. Дядя, конечно, волнуется, поступит Серый или нет. Это чисто интеллигентское слюнтяйство. Во-первых, дядя в дружеских отношениях со всеми профессорами, а во-вторых, Серый – талантище, не хуже дяди. Люська тоже будет поступать, конечно, не в институт, а в художественную школу. Здесь тоже вариант беспроигрышный.

Валя

У меня когнитивный диссонанс. Я не представляю себе жизнь вдали от детей и не представляю себе жизнь без работы. Работу в моей родной сосновской школе я оставила, найду ли я себе дело в Москве, не знаю. Сейчас главное – дети. Пришлось поволноваться, но Соня и Сережа поступили туда, куда хотели. Сейчас в эйфории, собираются повеселиться в Москве на всю катушку. Остались вступительные экзамены в художественную школу. Люся их очень ждет. Завтра – первый экзамен.

Люся

Наконец настала моя очередь поступать, а то я уже устала от охов и ахов по поводу Сонькиных и Сережкиных экзаменов. Что спросили? А что ты ответил? – без конца с утра и до вечера. Я совсем не боюсь экзамена. Провалюсь, подумаешь, пойду учиться в обычную школу. Рисовать-то мне никто не запретит.

Учитель по рисованию, Петр Николаевич, мне сразу понравился. Задание оказалось совсем не трудным. Кувшин на фоне тряпки со складками. Мне папа такие задания много раз давал. Мы рисовали, а Петр Николаевич ходил и смотрел, что у нас получается. Просто смотрел и ничего никому не говорил. А мне сказал, вернее, показал на одно место, которое у меня плохо получилось. Я все без слов поняла и сразу исправила. Получилось вполне прилично. Я закончила рисовать, а время еще осталось. Я посмотрела на подоконник – там стояла банка из-под пепси, на нее очень красиво падал свет. Я решила банку нарисовать, тем более что бумага и краски были. Банку я быстро нарисовала. Но как-то скучно получилось. Я пририсовала одуванчик, который стоит в банке. Стало веселее. А потом я представила себе, что сижу на одуванчике, и нарисовала себя. Только на одуванчике трудно удержаться, и я вот-вот упаду. Мне стало себе жалко, и я нарисовала еще Глебку с Тошкой, как они подушку тащат, чтобы я на подушку упала, и мне не больно было.

– А где твой рисунок кувшина? – я не заметила, что ко мне подошел Петр Николаевич. Оказывается, все уже закончили рисовать. Я молча отдала рисунок. Он взял не только его, но еще и мой рисунок с одуванчиком.

– А где твои мама и папа? – Мама и папа обещали, что не оставят меня одну и будут ждать меня в коридоре. Мы с Петром Николаевичем вышли из класса и сразу увидели маму с папой. Папу Петр Николаевич увел с собой в кабинет, а мама сразу стала поить меня моим морсом. В контейнере у мамы оказалось два бутерброда с моей любимой сырокопченой колбасой. Мне вроде совсем не хотелось есть, но я даже и не заметила, как съела сначала один, а потом и второй бутерброд. У мамы еще оказалось мое любимое тирамису, его я могу съесть в любое время суток даже после сытного обеда.

К нам подошел папа, я сразу поняла, что он доволен. Папа взял папку с моими рисунками, и мы все пошли к Петру Николаевичу. Петр Николаевич просмотрел мои рисунки и выбрал натюрморт с китайской вазой.

– Где вы нашли такую красоту? Это же не новодел. Настоящий антик. – Папа хотел рассказать, откуда, но я все же умею говорить. Сейчас был именно тот случай, когда должна была говорить я. Мама с папой удивились, но я рассказала все про Леонида Львовича сама. Конечно, про наш «клад» я ничего не сказала, папа же предупреждал, что это секрет. Петру Николаевичу все очень понравилось, и он показал мне рисунки своих учеников. Вот это да! Если бы мне так научиться! Мне очень захотелось поступить в художественную школу. Еще два экзамена… надо постараться.

Когда мы вышли на улицу, папа объявил, что больше на экзамены мне приходить не нужно. Петр Николаевич уже зачислил меня в свой класс. Была еще одна замечательная новость. Художественной школе очень нужны учителя математики. Мама очень обрадовалась.

Мишка

В субботу Анатоль Батищев устраивает прием для друзей и партнеров по бизнесу. Ожидаются концерт классической музыки, фуршет и танцы. Танька вся в нетерпении – ей надо обновить новое вечернее платье, которое для нее приготовила Надин. Анатоль зачем-то оговорил, что гости приглашаются с детьми, конечно, не ясельного возраста, но Люська Немчинова, которой всего двенадцать, как я понял, тоже приглашена. И Соньке, и Люське Надин приготовила наряды. Я внутренне посмеялся над дядей. Когда он увидел Соньку в вечернем платье, да еще с прической, у него просто челюсть отвисла. Дядя и не заметил, что Сонька выросла. Не удивлюсь, если он до сих пор просыпается ночью, чтобы проверить, не надо ли ребятам на горшок. Нам, мужчинам, проще, надел смокинг, и все дела. Правда, дядя не может не поворчать, видите ли, в смокинге он чувствует себя клоуном. Я без лишней скромности скажу – я себе в смокинге нравлюсь. Просто красавец мужчина. Как-то мы с Танькой попали на прием с понтами. Мы малость припозднились и одни поднимались по лестнице в зал. У входа стоял ряженый парень в белом парике и с палкой. Видимо, студент из театрального подрабатывал. Я ему подмигнул, а он как заорет: «Его сиятельство граф Михаил Немчинов с супругой», и палкой по полу стукнул. Танька от неожиданности вскрикнула. Вот это был прикол, Танька потом неделю смеялась. Обычно ребята, как только узнают, что я граф, сразу Вашим сиятельством дразнится начинают.

– Ваше сиятельство, не пора ли подмести пол, Ваше сиятельство, не пора ли вынести мусор на помойку, и т. д., и т. п. – какой-то у всех стереотип мышления. Только одна Елизавета Андреевна за меня заступилась, смеясь, сказала, что мы все пролетарии умственного труда и что у нас в лаборатории все мусор выносят строго по очереди независимо от происхождения. Мне это очень понравилось. Действительно, будь ты аспирант, м.н.с. или профессор, если считаешь себя научным работником, каждый день работай, шевели мозгой, иначе все – отстой, шлак, третьего не дано. Хотя, извините, не прав, можно еще заниматься административной работой.

Батищевы устраивают прием в шикарном здании, где расположен холдинг Анатоля. Предполагается небольшой концерт классической музыки, фуршет и что-то наподобие бала – танцы до упада. На прием приглашены партнеры Анатоля по бизнесу с детьми. Видимо, Анатоль решил всю мелкоту перезнакомить. Наша мелюзга волнуется, что не с кем будет общаться, что кругом будет один гламур и всякая чепуха вроде вздохов о майбахах и бентли. Нам, Немчиновым, ясное дело, это как-то ни к чему, нам главное, чтоб интересно и прикольно было.

Приколы начались с самого начала. При входе мы столкнулись с целым семейством лопоухих. Отец семейства – лысый и лопоухий, но с лицом, отягощенным интеллектом. Я сразу про себя прозвал его Лополыс. Мадам при нем, не лопоухая, кстати, явно интеллектом не блестит, зато блестит ярко-розовым платьем со стразами и вырезами всюду, где можно и нельзя. Явно Лополыс дамочку выбирал не головой, а более низко расположенной частью тела. Мне мадам сразу напомнила Жаклин и Варьку. Сразу захотелось сделать что-нибудь непотребное, например, наступить ей на розовый шлейф от платья. Жаль только, что на улице сухо и подошвы ботинок у меня чистые. Дети Лополыса явно пошли в отца, но не только лопоухостью. Интеллект просматривается. Двум мальчишкам явно хотели пригладить вихры, но парикмахер потерпел неудачу. С девчонкой ситуация получше, во всяком случае, волосы уши прикрывают. Платьице у нее только очень скромное, а так девчонка очень даже ничего. Из-за этого платьица разгорелся сыр-бор. Розовая дура увидела Соньку в вечернем платье и стала выговаривать девчонке, что она будет самой некрасивой на приеме, так как не надела платье, которое ей приготовила дура, представляю какое. Девчонка молчит, но видно, еще чуть-чуть и разревется. Серый не выдержал:

– Извините, но мне кажется, что ваша дочь очень симпатичная девушка и платье у нее милое, зря вы ее ругаете.

– Какая еще дочь? Чья? Да я чуть старше Юлии. – Розовая возмутилась.

– IQ отрицательный, – подала голос Сонька.

– Что вы имеете в виду? IQ отрицательный у кого? – поинтересовался Лополыс.

– У брата у моего, у Сережки, в его возрасте уже пора знать, что такой розовый надевают только в старшей группе детского сада, не позже.

Ни Лополыс, ни Розовая Дура не успели прореагировать на Сонькины слова, так как сзади кто-то выстрелил в Розовую из трубки жвачкой. Вероятно, это сделал самый младший лопоухий, я, естественно, постарался прикрыть его спиной. Лополыс побагровел и приготовился принять меры. Перво-наперво он потребовал, чтобы младший вывернул карманы и показал руки. К счастью, Люська сумела взять у парня трубку и положила ее к себе в сумочку. Лополыс это заметил и начал приставать к Люське. Тут уже не выдержал дядя. Ледяным тоном он поинтересовался, что Лополыс имеет к его дочери, уж не думает ли он, что это она выстрелила в его спутницу жвачкой. Лополыс сдал назад и не нашел ничего лучше, как начать жаловаться тете Вале, что у него проблема с бывшей женой, матерью детей, и что он рад, что хоть кто-то (Розовая) присматривает за детьми. Лополыс не знал, что если тетя Валя считает, что дети чем-то ущемлены, то политкорректностью она не страдает.

– Иногда Кто-то хуже, чем Никто, – отрезала тетя Валя.

Тут нас, наконец, увидели Батищевы. Я заметил, что на Лополыса произвело впечатление, что дядя с Анатолем на «ты».

Батищевы – фанаты классической музыки. Я, конечно, тоже ее люблю, но иногда хочется чего-то подинамичнее. В общем, я приготовился поскучать на концерте, но не сумел. На сцену вышли три парня, сели за три рояля, и тут началось… Современная аранжировка, и темп, темп, темп. Танька от восторга даже раскраснелась. Ребята – молодцы, завели всех и на высокой ноте концерт закончили. Кайф! Дальше по выбору: можно было перекусить, потанцевать, посплетничать. Отдельной строкой шли бизнес-переговоры, как будто между делом. Дядя приобрел некоторую известность в узких кругах как архитектор, специализирующийся на восстановлении родовых имений и превращении их в жилища, пригодные для современного человека. Немаловажную роль для имиджа дяди сыграло его дворянское происхождение. Почему-то некоторым кажется, что это гарантирует хороший вкус и талант. Не у всех присутствующих родовые имения были в наличии, такие согласны на новодел, но, естественно, с претензией на проект от самого лучшего архитектора. Это я все к тому, что вокруг дяди образовался кружок заинтересованных лиц. Среди них я заметил и Лополыса с Розовой. Дяде только дай возможность поразглагольствовать об архитектуре – его не остановить. Тетя Валя стояла рядом и скучала. Мы с Танькой вроде уже решили пойти потанцевать, но притормозили, наметился очередной прикол. К дяде с тетей подошла Надин вместе с видным седым перцем. Она отрекомендовала тетю Валю как непревзойденного педагога, сумевшего обучить математике даже ее детей-шалопаев. Это услышала Розовая.

– Вы что, работаете? – удивилась Розовая. – Вы что, из простых?

– Всегда льстила себе, что из сложных, – не задумываясь ответила тетя Валя. Седой засмеялся, поцеловал тете Вале руку, а потом… пригласил ее танцевать. Бедный дядя! Он заморгал, лицо сделалось совершенно несчастным, наверняка он решил, что седой увел тетю Валю навсегда. Тут к Соньке и Люське подскочили лопоухие братья и тоже пригласили их танцевать. Сонька выразительно посмотрела на Серого, он покраснел, но подчинился негласному приказу Соньки – пошел и пригласил танцевать Юльку. Дядя остался один, ему явно стало не до архитектуры. Сам виноват, как говаривал князь Андрей, на балу надо танцевать. Этим мы с Танькой и занялись.

Мы с Танькой танцевали, танцевали, танцевали. Краем глаза я видел, что тетя Валя пользуется успехом, один кавалер сменял другого. Наконец, когда притушили свет, я увидел, что дядя все же решился потанцевать с женой. Какая тетя с дядей красивая пара! Мы с Танькой тоже красивые. Во время последнего танца Танька шепнула мне, что вроде поняла, почему у нас в эксперименте кривая пошла не туда. Как я сам до этого не додумался? Танька – голова. Главное, в нашей программе это легко учесть. Придем домой – немного поработаем. Правда, не сразу. Некоторые считают, что наука мешает здоровому сексу, может, это и так. Но это точно не про нас с Танькой.

Танька, так же как и я, любит держать руку на пульсе. Углядела, что Лополыс с Розовой пошли есть мороженое, и предложила потолкаться рядом. Может, чего услышим, проверим, стоит ли нашей мелюзге водить дружбу с лопоухими. Черт, по дороге к мороженому нас перехватили Ленка с Борькой, дети Анатоля и Надин. У Ленки дочка ровесница нашего Дюшки, так что Ленку с Танькой водой не разольешь, говорят, говорят, все наговориться не могут. Борька – лоботряс и лентяй известный. Анатоль ему ресторан купил, чтобы хоть где-то штаны просиживал, но Борька особенно и рестораном не заморачивается. В принципе он парень ничего, только давно на мою Таньку глаз положил. Я Борьке сразу кулак показал, так, для профилактики, а он сразу Таньку обнимать полез. Балбес, Танька его сразу на место поставила. Борька скорчил рожу и руками развел. То-то!

Я обеспечил всю команду мороженым, а сам протиснулся поближе к Лополысу. Не зря я это сделал. Во-первых, выяснилось, что Лополыс с Розовой на «вы». Она ему: «Никита Валерьевич, Никита Валерьевич», а он ей: «Агата, Агата». Не похоже, что здесь l’amour, скорее, какие-то деловые отношения. Никита излагал Розовой свои мечты о загородном доме. О Рублевке он не мечтает, ему хочется жить в месте с нетронутой природой. Как я понял, Лополыс – биолог или был биологом (если такое возможно), так что природу любит не ради красного словца, а по-настоящему. Моя ему уважуха! С дядей Никита давно собирался познакомиться, так как какая-то Полина говорила, что дядя самый крутой, может построить дом с большим вкусом. В общем, такой, куда можно пригласить английскую королеву. Я загордился: знай наших! Упоминание о Полине Розовой сильно не понравилось. Она аж красными пятнами пошла и стала шипеть, что Полина алкоголичка и вкуса у нее нет никакого. Дальше она пристала к Лополысу, чтобы он отослал детей учиться в Лондон, якобы им там сумеют привить хорошие манеры, и удастся свести к минимуму тлетворное влияние матери на неокрепшие детские души. Я увидел, что Лополыс сжал кулаки, но голос его звучал ровно. Он перевел разговор на дела служебные и сообщил Розовой, что хотел бы попытаться заинтересовать Анатоля своим проектом.

– Никита Валерьевич, – менторским тоном заговорила Розовая. – Вы должны помнить, что теперь, после смерти Федора Николаевича, контрольный пакет акций компании находится в руках моего отца. Вы не должны проявлять самодеятельность. Если потребуется продавить проект через Батищева, этим займусь я. Его Надин давно самый настоящий сухофрукт, они с Анатолем, наверное, и спят-то в разных спальнях. Пока я молода и красива, отец возлагает на меня большие надежды. Думаю, я справлюсь.