Читать книгу: «Блик на сердце», страница 4

Когда я закончил писать, тут же захотел спать – настолько сильно я себя измучил. Зато сейчас я не чувствую ничего, кроме усталости и сонливости, ни о чем не думаю и на все плюю. Наверное, у сердца тоже есть предел, после которого оно начинает работать на холостых оборотах – просто, чтобы тело функционировало.

Я оглядываюсь и вижу в окне соседней комнаты ломтик июльского неба, хотя сейчас властвует декабрь, – небо полыхает ярко-оранжевым, словно моя грудь несколько часов назад; небо выплевывает рыжие языки заката, а те, пробиваясь сквозь окна, превращают квартиру в апельсин. Небо тоже горит, – горит каждый день, – и все-таки оно продолжает жить и двигаться дальше, несмотря ни на что.

Я отворачиваюсь обратно к монитору.

Совершенно плевать, что будет завтра, послезавтра и в понедельник, когда я снова увижу Ее. Плевать, может, Аня была даже и права в том, что прямого отказа не было, а значит, можно пробовать дальше.

Но лучше не пробовать, а плюнуть и просто жить, наблюдать и наблюдать. Ведь ничего необычного не произошло, мы взрослые люди, я вроде жив и здоров, так какие могут быть проблемы? Просто делаем вид, будто все нормально и ничего не было. Я так всю жизнь живу, я в этом мастер. А разве что-то произошло? И ведь правда ничего.

Отныне мой девиз: «Будь что будет».

Но надежда, это извечное проклятие и чудо жизни, уже подросла, уже не хотела, чтобы я просто выбросил Ее из головы… Чтобы надежда исчезла, ей нужно четкое слово «нет», а не размытое «я не вижу его рядом с собой», к тому же сопровождаемое «но я не знаю, кого именно вижу рядом с собой». Именно в такое надежда и вцепляется, как тигр в антилопу.

Надежда во всем видит только подтекст, она никогда не сдается и всегда перевирает слова, превращая отказ, в котором чувствуется хотя бы минимальная неуверенность, в возможность продолжать.

И она же достает из закромов памяти строчку, которая вдруг становится моим девизом: «Show must go on».

Запись 10

В этот раз крестик в углу экрана ничего не похоронил. Я действительно на все плюнул и как ни в чем не бывало отправил Ей очередной смешной пост. Несколько минут мы обменивались забавными сообщениями вокруг этого самого поста, но потом все снова стухло. Она в принципе не особо общительная – Она больше слушает (как и я), поэтому чаще всего именно Ке вытаскивали на какой-либо разговор, а не Она кого-то. И вот наш разговор потух. Но только не потух костерок, раздувшийся у меня под сердцем…

Я пододвигаю клавиатуру и пишу: «Если не секрет, зачем ты сменила свою красивую (стираю) свою милую (стираю) свою прекрасную аватарку на этот белый квадрат?» Еще раз все обдумываю и отправляю версию со словом «прекрасную».

А потом захожу в ее профиль и смотрю. Почему-то от сочетания очков в круглой тонкой оправе (которые я видел только на этом фото), подкрашенных гранатовой помадой губ и чуть закрученного золотистого локона, спадающего вниз, меня бросает в безумный жар страсти, сопровождаемый буйством крови, какого я не испытывал еще никогда, – и тем не менее он все равно ощущается как нечто легкое и понятное.

Наконец я слышу звук уведомления, похожий на цокот копыта.

– Мне просто надоела моя ава в «ВК», и я решила поставить что-то нейтральное. У меня, конечно, были мысли потом снова ее сменить и поставить что-то еще. Например… черный квадрат.

Я усмехаюсь и пишу:

– Очень зря, аватарка у тебя была потрясающей.

– Ну-у-у, – отвечает она вместе с удивленным и смущенным эмодзи.

В голове очень четко возникает Ее образ, на лице которой отразилось выражение присланного Ею смайлика. В этот момент руки заливает холодным по́том волнения, в груди что-то очень приятно рвется, из лопаточных костей пробиваются крылья, а на лице появляется эта дурацкая улыбка, о существовании которой я, казалось, давно позабыл…

Я продолжаю:

– Я тебе точно говорю, очень хороша. – И следом: – Это все потому, что я думаю тебе очень идут те очки.

– Спасибо-о-о, давненько я их не надевала.

При мне Она их не носила никогда.

– Надеюсь, наденешь в ближайшее время?

– Я подумаю.

Кажется, еще с утра я говорил о том, что все кончено и пути назад нет? Всего несколько часов назад.

– Ну ты в них просто ну чудо, Боже мой, – пишу я мокрыми руками по засаленным клавишам в припадке дикой нежности, не имея сил выразить ее словами, которые доступны людям, находящимся в дружеских отношениях. Да и можно ли вообще объяснить словами то невыразимое, что теплым сиропом растекается по всем твоим жилкам?

– Спасибо, но мне не нравится смущаться…

– Тогда извиняюсь, но я не виноват, что ты настолько хороша и заслуживаешь всех моих слов.

Ответом мне послужил лишь смущенный до безумия смайлик, а следом за ним уставший.

Кажется, я перестарался. Но думаю я об этом не очень долго. Мне хочется написать что-то еще, но я снова по-глупому, по-детски, не знаю, с чего начать – за душой только комплименты, которые, видимо, роились внутри меня уже пару лет.

Я стучу по клавиатуре, пытаюсь составить из возникших наборов букв слова и предложения, но ровным счетом ничего не получается. Так глупо и так по-детски. Так смешно и так обычно для такого состояния…

Я возвращаюсь в Ее профиль, открываю фотографию и с улыбкой смотрю прямо в глаза – весьма большой черный зрачок в серо-синем обруче; словно глубокое ночное озеро среди высокой травы. Тонкие золотистые очки, чуть поблескивающие на свету, слегка спущены на нос. И пышные пшеничные волосы, и этот локон, этот локон… На мгновение Она кажется мне похожей на Мэрилин Монро, – но затем я уверенно заявляю: Она намного лучше.

Сейчас Ее лицо затмевает собой все остальные – прошлые, настоящие и даже будущие. Лицо, которое я вот уже несколько лет наблюдал почти каждый день и совсем не обращал на него внимания, сегодня изменилось окончательно, подернулось той нежно-персиковой дымкой, встречи с которой ждет каждый человек, но не каждый дожидается.

Боже, думаю я, ведь я и правда попался. Снова попался. Причем совершенно неожиданно и там, где даже и ждать не мог, словно на мину в лесу. И только в этот раз от всего происходящего в душе умиротворение и легкое, но такое нежное и приятное тепло, поднимающее вверх, только в этот раз я чувствую, что при случае смогу с легкостью отпустить, но в то же время надеюсь, что все будет хорошо, непременно хорошо, только в этот раз голову не разрывает от переполняющих мыслей, но при их возникновении становится приятно – неужели именно так и должно быть? Неужели два раза до этого я любил неправильно? Неужели любить – не значит постоянно гореть, а вспыхивать лишь периодически?

И вдруг понимаю: именно так и есть.

Впервые я начал растить нечто более здоровое, легкое и понятное, – ведь два раза до этого я растил инвалидов, непосильной ношей висевших на сердце и не приносивших ничего кроме постоянных запутанных мыслей, агонии и боли, в которых, чтобы выжить, я вынужден был находить утешение и счастье.