Читать книгу: ««Путешествие на Запад» китайской женщины, или Феминизм в Китае», страница 5

Экстрарелигиозная деятельность миссионеров

Кажется более достоверным, что идеи протофеминизма (если можно так сказать) стали проникать в Китай извне и проникать вместе со словом божиим – их несли миссионеры в своих проповедях, а главное – в своих деяниях¹⁷³.

Есть точка зрения, что в целом модернизация Китая неотделима от утверждения (а скорее – ознакомления с ними) христианских ценностей. Во всяком случае, протоиерей Пётр Иванов приводит ряд высказываний Сунь Ятсена, дающих право утверждать это. Например, во втором томе собрания сочинений Сунь Ятсена, изданного в 1982 году в Пекине, имеется высказывание «отца нации», сделанное в 1912 году: «Истина революции по большей части почерпнута из церкви. Установление Китайской республики совершилось не только моими силами, но и трудами церкви». В другом случае Сунь Ятсен утверждал, что «западная культура и знания, распространяемые миссионерами, в значительной степени сформировали основу для победы революции»¹⁷⁴.

Представляется весьма убедительным мнение английского социолога Э.Р. Хьюза, что история влияния миссионеров должна рассматриваться как один из существенных факторов воздействия западной культуры на Китай¹⁷⁵. История христианства в Китае не является только историей духовной и материальной экспансии Запада, но – процессом адаптации китайской культуры к вызовам западной цивилизации¹⁷⁶.

Интересны в этой связи публикации «Китайского благовестника», свидетельствующего, что Юань Шикай, став президентом Китайской Республики, «воспользовался первым случаем, чтобы издать послание, поздравляющее церкви с их успехом в деле благотворительности и просвещения». И, пишет далее журнал, «дружелюбие не ограничилось только словами», поскольку «различные ограничения, мешавшие христианам в судах и при отправлении общественной службы, были быстро устранены». При установлении Республики в Китае, если «молодой человек получил западное образование и [был] христианин, [это] скорее становилось доводом в пользу принятия его на службу» (тогда как «ещё два года тому назад христиане, насколько возможно, исключались от всякого участия в общественной жизни»). Значительное число членов первого национального собрания, включая председателя палаты и его товарища, были христианами. «Республиканские деятели достаточно умны, чтобы оценить силу обращения к религиозным и нравственным чувствам Запада. Тем не менее, даже если признать, что тут ничего нет, кроме холодного расчёта, перемена… остаётся фактом». Христианство в представлении общества оказалось связано с просвещением, преобразованием, большей свободой женщин, хорошей медицинской помощью и общим прогрессом¹⁷⁷.

В самом христианском учении содержались моменты, непривычные для миропонимания китайцев, тем более – китаянок. Так, в Китае, где семейная генеалогия является важным источником коллективной памяти, женщина была ограничена в отправлении важного культа предков хотя бы тем, что даже имена женских членов семейства вписывались в поминальный список в краткой форме (только фамилия – то есть имя родовое, а не индивидуальное), тогда как имена мужчин были представлены там в полном виде¹⁷⁸. Мужчина почитал всех своих предков-мужчин (по линии наследования) и их жён; женщина – 1–2 поколения собственных предков и всех предков мужа. Если женщина умирала незамужней, её поминальная табличка не могла стоять на семейном алтаре (в лучшем случае помещалась в отдалённом углу дома). Нередко родители девушки, умершей в девичестве, выдавали её замуж посмертно, после чего табличку с её именем переносили в дом «мужа», дети которого были обязаны почитать её как покойную мать¹⁷⁹.

В Библии можно было встретить немало идей, вступающих в противоречие с многовековой семейно-клановой структурой китайского государства. «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их»¹⁸⁰. Каждый человек прежде всего – сын Божий, и как таковой перед Богом и только перед ним ответственен. Христианство, проповедуя индивидуальные взаимоотношения человека и Бога, ставило взаимоотношения с последним значительно выше и важнее внутрисемейных отношений. В Евангелии от Матфея прочтём: «кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин меня» и только тот, «кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и мать»¹⁸¹. Включение женщины во взаимоотношения с западным Богом каким-то образом вырывало женщину из круговорота китайской жизни. Теперь она представала сама перед собой (скорее, имела шанс дойти до мысли такой) не сосудом для воспроизводства последующего поколения семьи своего мужа для служения культу предков (что, собственно, и являлось целью её существования, целью брака в традиционном Китае¹⁸²). Она получала право на некое автономное существование (пусть в мыслях) – существование с христианским Богом, которое не регламентировалось семейными отношениями, традиционалистскими отношениями. Культ Богоматери и место, уделяемое ей в церковном пантеоне, возможно, также могли воздействовать на миропонимание новообращённых христианок.

Конечно, преклонение перед Божьей Матерью (развитое и у православных, хотя, пожалуй, они и уступают католикам в их почитании Девы Марии) противоречило в определённой мере реальному положению дел: традиции и обычаи обращения с женщиной далеко отстояли от религиозных представлений и веры. Как писал один автор, если бы человеческое общество в своём развитии руководствовалось библейскими истинами, необходимости в чём-то, подобному Международному женскому дню, не возникло бы, поскольку женщинам не было бы нужды доказывать, что они тоже люди, и бороться за свои человеческие права¹⁸³. Тем не менее, в так называемом цивилизованном мире евангельское направление было весьма сильным и заметным в феминизме XIX века. Оно опиралось в своих доводах на догмат равенства мужчины и женщины перед Богом¹⁸⁴, на тезис о необходимости дать женщинам возможность более полно раскрывать таланты и дары, полученные от Бога, для служения в общественной жизни ради блага самого же общества, а также на призыв к милосердию – помочь женщинам и детям, находящимся в затруднительном материальном положении¹⁸⁵.

И эти новые мысли могли проникать в среду новообращённых китаянок, могли быть донесёнными в Китай не только самими миссионерами, но и занимающимися благотворительностью и обучением китайских девочек жёнами иностранцев, живущих в Китае. Это – во-первых. И, во-вторых, сами обряды, отправление церковной службы вносили сущностно непривычное. Со слов обращённых в православие китайских женщин можно представить, какое удивление, смешанное со страхом, если не сказать ужасом, испытывали они при участии впервые в церковных службах – вместе с мужчинами¹⁸⁶. Обряд крещения, вероятно, тоже мог воздействовать на китаянок, поскольку он если и отличается от обряда крещения особей мужского пола, то не столь существенно.

Значительна (естественно, в определённых, весьма ограниченных размерах, но… тем не менее) была роль и христианских монастырей в Китае. Они подбирали брошенных бедными родителями-китайцами детей, а также сирот. Бывали случаи, когда окрестное китайское население на сотни вёрст, зная о работе монастырей, приносили либо своих младенцев, которых по бедности не могли вскормить, либо найденных сирот и устраивали их в приюты при монастырях. До определённого возраста дети воспитываются «в христианском духе», при этом «дети учатся не машинально, не наизусть 一 [учителя] стараются более объяснять предметы, знакомить их с ними, так чтобы они усваивали себе правила, истекающие из Христианской религии, а не вытверживали одни изречения, смотря на них как только на урок и на мёртвые языки»¹⁸⁷. А затем дети, пройдя небольшой курс наук на китайском языке, поступали на обучение в одну из многочисленных мастерских монастыря. Только в двух монастырях в районе Шанхая ежемесячное количество таких детей доходило до 400¹⁸⁸. Девочек также учили не только грамоте, но и различным ремёслам, главным образом шитью и вышиванию, чем они «занимаются с большим успехом: девочки понимают, что впоследствии это будет доставлять им средства к жизни, добываемые честным трудом»¹⁸⁹. Конечно, целью было «приготовить хороших христианок и надёжных помощниц в деле распространения христианства», а также «нельзя отрицать пользы от образования девиц и для семейного быта. Воспитанная в духе христианского благочестия девица всегда будет хорошая супруга и заботливая мать». Юноши и девушки, выросшие в стенах монастыря, как правило, заключали браки между собой, по обряду венчания, поселялись в одном из домов-общежитий, работали по своей специальности в мастерской монастыря. Некоторые из девушек, получившие специальность медсестёр, работали в больницах больших городов Китая¹⁹⁰.

Христианские миссионеры были активны в воспитании молодёжи, ими было создано немало образцовых колледжей для китайцев¹⁹¹. С периода создания миссионерских школ, в том числе и специально для девочек, можно начать отсчитывать историю «женского вопроса» в Китае, с чем согласно большинство учёных, ибо именно в стенах этих учебных заведений китайские юные леди впервые услышали о равенстве женщин и мужчин – пусть сначала перед Богом.

Первая школа для девочек была открыта в 1844 году¹⁹² по инициативе некоей Мари Анн Андерсен, создавшей в Нинбо (порт в Восточном Китае) общество по образованию женщин. Затем такие школы стали создаваться в других открытых портах, и в 1902 году в миссионерских школах обучалось уже около 4 тысяч девочек¹⁹³.

Потом эти девочки, вырастая, становились жёнами новых политиков, бизнесменов Китая. Они были подготовлены к общению с западными женщинами и учились многому, общаясь с ними, как в самом Китае, так и выезжая вместе с мужьями за границу¹⁹⁴. Жёны Сунь Ятсена и Чан Кайши тоже окончили такие же школы. Были и девочки из бедных семей (вначале именно таких детей начали опекать миссионеры), окончившие миссионерские школы и вошедшие в культуру Китая тем или иным образом. Так, дважды проданная в рабство Линь Хэпин после окончания миссионерской школы стала общественной деятельницей, активной сторонницей Сунь Ятсена, выступала за эмансипацию женщин¹⁹⁵.

Практически все женщины Китая, которых можно отнести к первым феминисткам, к борцам за женское равноправие, за эмансипацию, окончили школы, открываемые миссионерами. Нельзя забывать, однако, что слой женщин, вовлечённых в этот процесс обучения, был тонок, география распространения такой формы обучения весьма ограничена.

Естественно, таким путём теория и практика западного феминизма не могли быть привнесены в Китай. Но предпосылки для зарождения определённого мировоззрения в китайском обществе (пусть и чрезвычайно малой его части) появились: создавались условия к формированию у женщин иной самооценки, чувства собственного достоинства.

Прочие влияния

Иногда говорят об определённой роли тайпинов в становлении феминистской идеологии в Китае. Точка зрения, что первые зёрна женского равноправия были посеяны именно ими, имеет следующую аргументацию¹⁹⁶. Во-первых, в армии тайпинов были специальные женские батальоны и, кажется, весьма немалочисленные. Правда, странны были эти объединения: в одном были «вдовы-девственницы», в другом – бывшие жрицы любви. К тому же строились эти подразделения жёстко по половому признаку, объединяя женщин различных, в сущности, маргинальных групп. Признавая заслуги этих женских подразделений в ведении боевых действий, тайпины в отношении к женщине были тем не менее традиционны. С одной стороны, в лагерях тайпинов были весьма аскетические правила поведения и жёстко каралось дурное обращение с женщинами, но, с другой стороны, в частушках и прочей поэзии тайпинов женщина традиционалистски воспринимается либо как предмет удовольствия, похоти, либо как источник всяких зол. Первое упоминание запретов бинтования ног у китаянок относится тоже к тайпинам. Наличие в их рядах так называемых варварских женщин¹⁹⁷ послужило основанием для обвинения тайпинов в нарушении священного распорядка жизни. Но более важным аргументом значения тайпинов в формировании основ феминизма в Китае служит то, что тайпины заявили в своей аграрной программе о распределении земли каждому, независимо от пола¹⁹⁸. Есть упоминания о наличии пусть и незначительного, скорее единичного, участия женщин в каких-то эшелонах власти тайпинов. Однако известная и первая, по авторитетным свидетельствам, современная исследовательница-историк женского движения в Китае 一 Оно Кадзуко 一 считает, что о какой-то эмансипации женщин и даже просто об участии женщин в тайпинском движении говорить «исторически преждевременно»¹⁹⁹. И всё же, некая кратковременная феминистическая интервенция, можно предположить, состоялась: первая прививка неких элементов феминистской идеологии, посев горчичных зёрен феминизма произошёл. Кстати, ведь и здесь мы можем упомянуть – вспомнив об идеологии тайпинов – про христианский след.

Не только естественно для марксистского понимания истории²⁰⁰, но и действительно существенно для дальнейшего этапа развития как женского движения, но и феминистской мысли является появление индустриальных рабочих-женщин в Китае. Уже цитированная Оно Кадзуко²⁰¹ подчёркивает, что в «период ранней индустриализации женщины-рабочие уже были не единичны. Интересно, но они не были индустриальными рабочими прежде рож-рождения шёлкомотальной промышленности, которая возникла в 1878 году» под руководством французского инженера (ранее построившего такое производство в Японии) «как результат привнесённой вестернизации»²⁰². Чжан Чжидун, один из наиболее авторитетных политических реформаторов своей эпохи, настаивал на соединении современных технологий с традиционными устоями Китая. Он считал, что китайская мораль не допускает участия женщин в промышленности, они должны работать дома, и он был не одинок в таком убеждении. Но шёлкомотальное производство требовало женских рук, и так возникла прослойка индустриальных рабочих-женщин. Понятно, что «рабочие раннего периода индустриализации» или «рабочие индустриальные» вряд ли могли привнести нечто в нарождающуюся идеологию феминизма (как и в любую иную идеологию, кроме как бунта). Но отряды этих женщин-рабочих будут впоследствии вовлечены в политические движения. А «союз личных и политических дел и меняющееся в результате сознание» – это уже составляющая часть нарождающегося женского движения в стране²⁰³.

За рамками рассмотрения возникающих в Китае в преддверии реформ различных теорий общественно-политической мысли следует отметить, что почти каждый бывший в то время на слуху политический или общественный деятель высказался по какой-нибудь проблеме, касающейся китайских женщин, против той или иной формы их дискриминации, так или иначе указав на необходимость срочного освобождения женщин и нового определения роли женщины в обществе. Так, Кан Ювэй создаёт в 1883 году общество против бинтования ног²⁰⁴. Его дочери уже не бинтовали ног, и это по-прежнему подвергалось осуждению, даже его ближайшими родственниками. Ведь «золотой лотос» (так с присущей китайской традиции поэтичностью называлась бинтованная женская ножка) являлась не только мерилом красоты невесты, но и определяла статус её семьи – хороший уклад и определённый достаток (поскольку с бинтованными ногами женщина, будучи малополезной в любом труде, была лишь предметом услады хозяина)²⁰⁵. Созданное Кан Ювэем общество не имело реальных достижений и вскоре прекратило своё существование; но в 1885 году вновь было образовано братом Кан Ювэя; Лян Цичао также участвовал в этом движении. Аргументация поборников движения против бинтования ног, кроме констатации жестоких последствий для здоровья женщин, сводилась к тому, что «у женщин возрастут силы, возможности, что скажется на обогащении нации во всех сферах и пойдёт на пользу усиления страны»²⁰⁶.

Одновременно жёны иностранцев развернули аналогичное движение, организовав Общество естественных ног, штаб-квартира которого находилась в Шанхае. В этом движении не было, так сказать, производственно-патриотического утилитаризма, акцент делался, прежде всего, на то, что процедура бинтования ног уродует женщин и снижает свободу их передвижения. Эти иностранные дамы составили записку, своего рода манифест-обращение к властям Китая, в которой просили императора через его сановников обратиться к подданным с призывом не уродовать женщин. Записку перевели на китайский язык и переслали главе европейского дипломатического корпуса в Пекине полковнику Денби с просьбой через китайский Совет министров передать сей документ императору. Полковник свою миссию исполнил, но к императору записка так и не попала. Из Совета ему пришёл отказ, который мотивирован был следующим образом: «Нравы и обычаи, господствующие в Китае, отличаются от обычаев европейских стран и США. Бинтование ног – древнейший из этих обычаев. Тех, кто отказывается стягивать ноги детям, мы к этому не принуждаем, но, с другой стороны, не можем мешать тем, которые хотят следовать обычаю старины. Высшие власти страны должны позволять народу в деле бинтования ног действовать по своему желанию. Закон не может этого воспретить. Посему мы, министры, имеем честь уведомить вас, что считаем невозможным представить вашу записку императору и вдовствующей императрице. Но мы оставим вашу записку в архиве нашего Совета».

После поражения реформ всякие общества подобного типа были запрещены властями. Однако один из первых указов взошедшей на престол Цы Си касался именно бинтования ног. Есть мнение, что этому, в частности, способствовало то, что императрица, во-первых, была женщина, а во-вторых, родом из Маньчжурии, где уродовать ноги женщинам было не принято. Обычай был объявлен варварством, и всем было предложено от него добровольно отказаться. Но тут оказалось, что сами китаянки против этого. Вне зависимости от вероисповедания они считали, что ноги с подвёрнутыми к стопе пальцами – это очень красиво. Пришлось за дело браться сановникам императрицы. В большинстве своём это были генералы, выходцы из Маньчжурии. Получившие свои посты в награду за доблесть и верность губернаторы, прежде всего, запретили бинтовать ноги своим дочерям и покровительствовали «Обществу естественных ног», во главе которого тогда стояла Алисия Литтье²⁰⁷.

В одной из шанхайских газет Литтье опубликовала большую статью, посвящённую борьбе с уродованием ног. «Мы начали свой поход, – писала она, – с публикации стихотворения одной китаянки, рождённой в провинции Ганьсу. Это стихотворение являлось настоящим боевым кличем и разошлось десятками тысяч экземпляров. С тех пор мы выпустили 22 брошюры и множество плакатов и, наконец, дождались того, что полгода назад вышел императорский эдикт, предписывающий всем представителям власти “отсоветовать” подчинённым бинтовать ноги дочерям. Следствиями этого явились многочисленные увещания многих высших сановников». Главными победами своего Общества Алисия Литтье полагала то, что в провинциях, считавшихся китайскими «центрами моды», девушки с нормальными ногами стали пользоваться у женихов большей популярностью, чем бинтованные в детстве «золушки». Был уже даже придуман специальный фасон башмака, скрывавший дефекты стопы, подвергнувшейся в детстве бинтованию, – это было создано для тех, у кого пальцы уже совсем не разгибались.

Но, несмотря на оптимизм госпожи Литтье, работы у её Общества был ещё непочатый край: в огромных провинциях, где у власти были губернаторы-китайцы, а не маньчжуры, положение оставалось прежним, и в полях по-прежнему женщины с туго забинтованными ногами ползали на карачках, подвязав к коленям подушечки²⁰⁸.

Ху Ши писал в «Китайском возрождении»: «В течение десяти долгих столетий по странному извращению эстетического вкуса забинтованные ножки у китаянок считались красивыми. Понадобилось всего лишь несколько десятилетий общения с иностранцами и их идеями, чтобы китайцы поняли безобразность и жестокость этого обычая»²⁰⁹.

Лян Цичао «под влиянием европейских идей, теории эволюции выдвинул буржуазную идею освобождения женщин»²¹⁰, опубликованную в рамках Генеральной дискуссии о реформах в «Шиубао» в 1896–1897 годах. Прежде всего, он выступил за образование женщин. Его аргументация была следующей. Народ им был поделён на производящих прибыль и потребляющих её. Он считал, что половина женщин, не принимающих участия в производстве, потребляют определённую часть произведённого продукта; чтобы поддержать себя, они опираются на других. В этом видел Лян Цичао причину презрительного отношения мужчин к женщинам. Бедность напрямую зависит от незанятости женщин в эффективном труде, усугубляемая в случае, если и мужчина не может найти средств к пропитанию. Отсюда следовало, что женщины должны принять участие в производительном труде. Но для этого женщине необходимо образование. Лян опровергал мнение о том, что необразованные женщины более добродетельны. Он считал, что образованность не только способствует эстетическому воспитанию, но и обязана развивать ум и помогать в повседневной жизни. Образованные женщины, утверждал он, к тому же смогут воспитать образованное и здоровое новое поколение. Образование женщин, таким образом, есть залог усиления нации²¹¹.

Китайский реформатор Тань Сытун (считающийся одним из наиболее левых) активно выступал против традиционной морали, в том числе за сексуальную либерализацию. Он требовал прекратить убийство новорождённых девочек, говоря, что и животные не совершают таких неисправимых преступлений. Тань критиковал мнение, что половые отношения между мужчиной и женщиной определяются лишь похотью (в этой связи он подчёркивал, что косметика и одежда призваны подчеркнуть те качества женщины, которые делают женщину объектом похоти). Тань настаивал, что различие между полами не столь важно, и тот, и другая – человеческие существа (различие между ними заключено лишь в различии половых органов). И мужчины, и женщины – сущности Неба и Земли, и те и другие обладают многочисленными добродетелями и делают добрые дела, они равны. На основе трудов сунских философов и современных западных теорий, на основе научного понимания секса Тань Сытун выступал за сексуальное освобождение, сдергивая тот ханжеский покров, которым конфуцианцы обычно прикрывали половые отношения²¹². Жена Тань Сытуна – Ли Жунь – была образованной женщиной («её взгляды часто заслуживали внимания Тань Сытуна»). Она после казни мужа в 1898 году покончила жизнь самоубийством, несмотря на многократные попытки друзей Тань Сытуна воспрепятствовать этому. Не исключено, Ли Жунь не представляла себе дальнейшую жизнь вне условий того микроклимата в семье, который создавался в этих новых, партнёрских отношениях мужа и жены²¹³.

Кан Ювэй в «Датуне» кроме прочего предлагал покончить с границами между полами, защитить индивидуальную независимость, в том числе защитить независимость женщин. Кан настаивал на упразднении границ между государствами, семьями, полами. Отношения между мужчинами и женщинами должны были основываться только на любви, браки – ограничиваться во времени (от месяца до года), заключаться на основе индивидуальных воль, с подписанием контрактов с указанием прав и обязанностей сторон, включая интимные отношения, вплоть до предложения ликвидировать старые названия «муж/жена»²¹⁴. Очень интересно написал о Кан Ювэе французский журналист в 1905 году. «В 1891 году, глава реформаторской школы, критикуя китайских классиков – давая широкое и либеральное объяснение учения Конфуция и его учеников, выступил за эволюцию, свойственную народам современного периода, которая характеризуется “демократией, в которой массы разделяют ответственность правительства и в которой оба пола пользуются равными правами”. Поэтому можно признать, что Кан Ювэй – этот “современный Конфуций”，творец революции²¹⁵ 1898 года – положил основание китайскому феминизму. Но он не развил дальше свои мысли». И его ученикам пришлось осваивать «понятия и оправдания светского и научного феминизма, читая книгу Бебеля “Женщина”». «Эти новаторы, – продолжал далее французский автор, – хотели сбросить с женщины древние цепи скорее, чтобы уничтожить такой порядок, который всё ещё превращал их отечество в варварскую страну». И эти чувства ущемлённого национального достоинства двигали ими более, чем «настоящее чувство социальной справедливости», да и касались при этом эти идеи и намерения преимущественно «женщин в классе знати и мандаринов»²¹⁶.

«Вполне вероятно, что всё ещё бытующий единый государственный экзамен, когда в результате этой системы в центральные вузы приезжала молодёжь из провинций, отчасти расширял ареал действия новой идеологии, ибо студенты пекинских учебных заведений разносили новые 一 движения 4 мая – идеи по стране»²¹⁷. И довольно быстро новые веяния достигли региона и «по накалу страстей не уступали словесным баталиям в центре страны»²¹⁸.

(С середины 80-х годов учёные в Соединённых Штатах стали рассматривать Ху Ши, Ли Дачжао, Чэнь Дусю в качестве «пионеров феминистского движения Китая в начале ХХ века», опираясь на изучение работ этих авторов²¹⁹).

Практическим применением взглядов реформаторов стало строительство школ для девочек уже на средства самих китайцев. Так, жёны реформаторов собирали средства для открытия школ²²⁰. Однако это мероприятие не было очень удачным: например, открытая в 1898 году в Шанхае школа после краха реформ прекратила своё существование, так и не выпустив ни одной ученицы. Цинские власти, проникнувшись после поражения боксерского движения стремлением к реформам, в том числе и образования, для женщин по-прежнему предопределяли лишь домашнее обучение.

Но в области образования женщин проявилось ещё одно иностранное влияние – уже не с Запада, а с Востока пришедшее: японская либеральная интеллигенция выдвинула идею посредничества Японии «между достижениями европейской цивилизации и китайским обществом»²²¹. Как следствие этой просветительской деятельности – в 1901 году первая китайская женщина поступает в Практическую школу для женщин в Токио. Собирались поступить ещё 4–5 девушек, но им не хватило знания японского языка. Директор школы – Шимода Утако – активно пробивала через Министерство образования Японии идею создания специальных курсов для китаянок в рамках возглавляемой ею школы и добилась успеха: в 1905 году созданы курсы в Практической школе, а в 1908 году Китайским департаментом была открыта в Токио женская школа для китаянок, которую в 1914 году окончили более двухсот учениц. Это были жёны, сёстры и дочери китайцев, командированных в Японию. На церемонии открытия женской школы для китаянок в Токио Шимода Утако заявила, что «приехавшие из-под монархического владычества неожиданно наблюдают свободные правила жизни и они станут поборниками народных прав. Конечно, долго ожидаемые знания могут быть и опасными – могут вскормить и бунтовщиков. Но строгий контроль поможет молодым женщинам избрать правильный путь. И никогда не забывайте, – говорила она, – что родина ваша – Китай, а образование вам дала Япония»²²².

Японская просветительница Шимода Утако намеревалась работать и в самом Китае по налаживанию образования женщин. Её рекомендовал китайскому правительству японский профессор, работающий в Пекинском университете. Смерть императрицы Цы Си помешала осуществиться уже санкционированному ею приезду в Китай японской просветительницы²²³.

В 1907 году наконец-то китайское правительство добавило к Школьному уставу статьи об образовании женщин. В результате только в столичной провинции в тот же год уже функционировали 121 государственная и частная школа для девушек²²⁴. Есть некоторые сведения о том, что этому отчасти поспособствовали и жёны, и дочери высоких сановников Китая. Так, французский журналист писал в начале века, что «пекинские министры, организуя женское образование, действуют под влиянием тех, кто с каждым днём приобретают всё большую силу у их собственного очага». И «по тем же жениным советам», утверждал он, правительство начало командировать девушек в Японию для изучения медицины, художественных промыслов и искусства²²⁵.

Ученицей Практической школы в Токио была и Цю Цзинь – первая женщина, нарушившая рамки дозволенного. 19-ти лет она была выдана замуж за крупного чиновника провинции Хунань, родила двоих детей (девочку и мальчика). Сначала Цю Цзинь уехала в Пекин изучать английский и японский языки. Поскольку муж не поддержал её устремлений, она, отдав детей в отеческий дом, уехала в Японию, где и проучилась 2 года. Вернувшись в Китай, она руководила несколькими школами (к тому же организовала вечерние лекции для взрослых), где, в том числе собственным примером, старалась воспитать «граждан 一 женщин» 女之国民 (нюйчжи гоминь) 一 образованных, законопослушных патриоток, вносящих свой вклад в обновление страны. Цю Цзинь носила мужскую одежду, занималась верховой ездой и фехтованием. Одновременно она участвовала в революционной деятельности. В результате поражения одного из восстаний в 1907 году после недолгого судебного разбирательства Цю Цзинь была казнена²²⁶ и вошла в историю Китая как первая женщина-революционерка. Цю Цзинь известна также как активная публицистка.

Вообще, социальные и политические изменения в стране отразились прежде всего в публицистике, направленной на просветительские цели – распространение знаний в области естественных и гуманитарных наук. (После провала «100 дней реформ» китайская публицистика до 1905 года издавалась в Японии, на Гавайях, в международном сеттльменте в Шанхае²²⁷).

В нарождающейся женской прессе уже примкнувшие к феминизму женщины стремились донести до своих соотечественниц пользу образования не только в финансовом отношении, в увеличении дохода семьи, не только для того, чтобы добиться определённой самостоятельности, но и для большего согласия в семье²²⁸. Сведения о женской прессе противоречивы и приблизительны. По одним данным, в 1898 году под редакцией женщины было выпущено пять номеров «Уси байхуа бао» («Усийская газета на байхуа»)²²⁹. Другие источники первой женской газетой называют «Бэйцзин нюй жибао», которая выпускалась в 1905–1906 годах. Редакторами в газете работали женщины. Перепечатки из пекинских газет следовали после сообщений о новых женских организациях; кроме новостей было много и учебного материала, даже арифметические задачки с ответами. Женских журналов было больше, чем газет: первым изданием для женщин был издаваемый в Шанхае дочерью одного из прореформаторов в 1902 году ежемесячный «Нюй бао», который «горячо защищал феминизм» ²³⁰. В журнале высказывались мысли о независимости всех женщин, но при этом утверждалось, что права женщин не должны защищаться только мужчинами, «заботящимися лишь о том, что выгодно им». Лян Цичао также считал, что освобождение женщин сверху выгодно и всем, и нации, но необходимо и освобождение снизу – женщины должны освободить себя сами²³¹. Затем, после перехода «Субао» в руки революционно настроенного Чжан Бинь-линя, «Нюй бао» был переименован в «Женское образование» (но после 3–4 номеров журнал прекратил своё существование)²³²; 1903 год – в Шанхае издаётся «Мир женщин» («Нюйцзы шицзе»), в 1904 в Токио – «Нюйцзы хунь» («Душа женщины»). В 1906 году Цю Цзинь также начала издавать журнал «Чжунго нюй бао», редактором которого был мужчина. Половина материала была на разговорном, вторая – на недоступном для китаянок с низким образовательным уровнем литературном языке (что, предполагалось, будет способствовать повышению их образования); кроме просвещения нравов, пропаганды образования среди женщин в «Обращении к сёстрам» в первом номере Цю декларировала, что цель журнала – «объединение женщин в коллектив, который станет основой для последующего союза женщин Китая». В журнале печаталось немало переводного материала, в том числе сведения об известных женщинах мира, данные об отечественных и зарубежных школах. Разъяснялось всё о независимом браке, о женских правах; для популярности издания – полезные советы, моды; авторами были не только женщины. Вышедший в том же 1906 году в Токио «Мир новых женщин Китая» («Чжунго синь нюйцзе») устами своей редакторши тоже утверждал, что среди прочего журнал нужен для «выработки у женщин чувства единства».