Великолепная коллекция произведений, где герой снова и снова показывает, на что он способен, проникая в таинственные закоулки чарующего фантастического мира.

SFRevu

Гарри Дрезден – абсолютно оригинальный герой в абсолютно оригинальном мире. Каждая книга из этой серии – великое приключение.

Шарлин Харрис, автор цикла-бестселлера "Вампирские тайны"

Изощренные сюжеты со стремительным драйвом, боевыми столкновениями, взрывами и полноценной магией.

Library Journal

История призрака

Небу, чьи пастельно-бронзовые краски вдохновили меня ввести в сюжет Мэб

Благодарности

Как всегда, моей признательности заслуживают многие люди, а места для ее выражения здесь не слишком много. На этот раз мне хотелось бы особенно поблагодарить моего редактора Энн, которая мирилась с тем, что я неоднократно задерживал и не вовремя сдавал рукопись. Уверен, что тем самым я доставил ей изрядную головную боль, как и некоторым сотрудникам издательства «Penguin», пытающимся составить расписание выхода книг. Мой агент Дженн оказала мне неоценимую помощь в улаживании всех этих тернистых вопросов, и ей тоже я искренне признателен. Я не преминул бы покаянно извиниться перед всеми вами, если бы имел убежденность, что это никогда больше не повторится. С учетом всех обстоятельств такие извинения могли бы показаться неискренними, поэтому я просто благодарю вас за терпение и понимание.

Участникам тест-группы «Beta Asylum» я должен выразить гораздо больше благодарности, чем обычно, особенно тем, кто уделил моей рукописи много внимания и времени в последние несколько недель перед новым «последним» сроком сдачи книги в печать. Ваши отзывы, поддержка и советы стали особенно бесценны.

Моим дорогим постоянным читателям выражаю особенный респект за вашу терпеливость, учитывая то, на чем я завершил предыдущий роман, а затем заставил всех ждать еще три месяца сверх обычного срока, пока наконец не убедился, что следующая книга – эта – готова к выходу. Наслаждайтесь! (Формально, ребята, роман «Перемены» НЕ закончился катастрофой. Серьезно.)

Конечно, я благодарен Шеннон, которой пришлось жить со мной во время этого более безумного, чем обычно, периода, пока создавался данный роман. Шеннон, я почти уверен, что снова стану нормальным в достаточно близком будущем. Постараюсь загладить свою вину.

Глава 1

Жить тяжело.

Умирать легко.

Для сотворения жизни требуется множество совпадений. Это должно происходить в месте, годном для проживания, а по масштабам Вселенной таких мест днем с огнем не найти. Кроме того, необходимо в той или иной мере наличие родителей. А еще с момента зачатия до родов тоже много всякого может произойти – не говоря уже о том, сколько сил и внимания требует уход за новым существом, пока оно не вырастет и не сделается самодостаточным.

Жизнь полна тяжелого труда, жертвенности и боли, и к тому моменту, когда мы перестаем расти, мы уже знаем, что начали умирать. Год за годом мы можем лишь беспомощно наблюдать, как стареет и дряхлеет наше тело, но инстинкт самосохранения заставляет нас жить дальше – из чего следует, что нам приходится проводить наши дни с жутким осознанием неотвратимости смерти. Сама по себе жизнь в таких условиях требует от нас огромных усилий, и этот процесс полон подводных камней и нежданных затруднений.

По сравнению с этим прекратить жизнь несложно. Я бы даже сказал, легко. Это можно сделать, приложив минимум усилий: достаточно одного-единственного микроба, острого угла, тяжелого предмета… или нескольких унций свинца.

Так трудно взрастить. Так легко уничтожить.

Можно подумать, из-за этого мы ценим жизнь больше.

Я умер в воде.

Я так и не узнал, истек ли я кровью от пулевого ранения или захлебнулся водой. Забавно: при жизни мы больше всего боимся смерти. Но стоит ей произойти – и подробности ее нам уже не важны. Да и сама смерть нас больше не пугает. Слышали, что рассказывают пережившие клиническую смерть? Ну, про туннель и свет в дальнем его конце? Так вот, я там был. Все так и есть.

Правда, я нигде не встречал, чтобы кто-то, спеша на этот самый свет, услышал оглушительный гудок тепловоза.

До меня смутно дошло, что я стою на чем-то вроде рельсов и шпал. Я понял это по их вибрации, усиливавшейся по мере приближения поезда. Она передавалась мне через подошвы башмаков – и сердце мое тоже забилось быстрее в такт этой вибрации.

Кстати, не я ли только что говорил, что смерть после смерти больше не страшна? Забудьте.

Все же я упрямо подбоченился и насупился, глядя на приближающийся свет. Слишком утомительные сутки у меня выдались: я сражался с силами зла, уничтожил под корень всю Красную Коллегию, спас собственную дочь, убил ее мать… ах да, еще меня самого застрелили насмерть. В общем, все в таком роде.

Мне полагалось бы покоиться с миром, или растворяться в божественном сиянии, или стоять в очереди на американские горки, а может, вариться в котле под громкую музыку с одним Барри Манилоу в плей-листе. Ведь именно так происходит, когда вы умираете. Каждому воздается по заслугам. Вы получаете ответ на главные вопросы жизни.

– Но не попадаете под поезд, – угрюмо буркнул я, скрестив руки на груди, расставив ноги и упрямо выпятив подбородок.

Поезд тем временем с грохотом приближался.

– Что это с вами? – проревел мужской голос почти у меня над ухом. Чья-то сильная рука ухватила меня за правый локоть и рывком сдернула с рельсов. – Вы что, чертова поезда не видите?

Упомянутый поезд с ревом пронесся мимо – разъяренный зверь, рычащий в досаде на упущенную добычу. Поднятый им вихрь едва не затянул меня обратно на рельсы.

Прошла, казалось, вечность, пока последний вагон не скрылся в ночи. Я полежал ничком еще немного, задыхаясь, с отчаянно колотящимся сердцем. Только дождавшись, пока оно чуть-чуть не уймется, я приподнял голову и огляделся по сторонам.

Я валялся на чистой, хотя и потрескавшейся от времени бетонной платформе, под фонарем – таких станций в чикагских пригородах хоть отбавляй. Эта показалась мне знакомой, но точно вспомнить ее мне не удалось. Я не увидел ни одного пассажира. Ни вывесок с названием, ни расписаний. Просто платформа и пустое, чистое, лишенное каких-либо особых примет здание.

И пара начищенных штиблет.

Взгляд мой скользнул вверх по штанинам и запечатлел мужчину лет тридцати, смотревшего на меня сверху вниз. Сложением он напоминал хорошую наковальню; казалось, что, если вы вдруг, сдавая машину задним ходом, ненароком на него наедете, он останется невредим, а вы помнете крыло. Темные глаза светились живым умом, волосы уже начали редеть, и, хотя красавцем я бы его не назвал, лицо его было из тех, что помимо твоей воли вызывают доверие.

– Поезда на юг в последнее время ходят довольно быстро, – заметил он. – Я так решил, что вы, мистер, не особенно стремитесь попасть именно на этот.

Я продолжал молча таращиться на стоявшего передо мной мужчину. Добавив мысленно лет двадцать возраста и фунтов сорок веса, я понял, что он мне знаком.

– К… – пробормотал я, заикаясь. – К-к-к…

– Давайте попробуем вместе, – предложил он. – Кармайкл.

– Но вы же… – не выдержал я. – Того… умерли.

Он фыркнул:

– Ну да, приятель. Зато теперь у нас будет настоящий, ли-цен-зи-ро-ванный детектив. Чародей в придачу. – Он с ухмылкой протянул мне руку. – А вообще, кто бы говорил, а, Дрезден?

Оглушенный, я поднял руку и позволил сержанту Рону Кармайклу, бывшему сотруднику отдела специальных расследований чикагской полиции, поднять меня на ноги. Он работал с Мёрфи. И он отдал жизнь, спасая ее от обезумевшего луп-гару… адские погремушки, уже больше десятка лет прошло! Я сам видел, как он погиб.

Приняв более или менее вертикальное положение, я некоторое время смотрел на него, потрясенно качая головой. Ростом я был здорово повыше его.

– Вы… – пробормотал я. – Вы отлично выглядите.

– Просто удивительно, что с тобой может сделать загробная жизнь. – Он театрально округлил глаза. – А ведь какие только средства я не пробовал, чтобы похудеть! – Кармайкл покосился на часы. – Все это, конечно, очень занятно, но нам пора двигаться.

– Э-э-э… – осторожно заметил я. – А куда именно двигаться?

Кармайкл поковырялся в зубах зубочисткой.

– В контору. Идем.

Я последовал за ним через станционное здание на улицу, где стоял старый золотистый «мустанг». Он обошел машину и сел за руль. Было темно. Моросил дождь. Фонари горели, но место выглядело заброшенным – никого, кроме нас двоих. Я все еще не мог определить, в каком районе Чикаго мы находимся, и это показалось мне чертовски странным: я неплохо знаю свой город. Секунду-другую я медлил, оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь знакомого ориентира.

Кармайкл перегнулся через сиденье и распахнул мне дверцу:

– Не ломайте голову, приятель. Здесь не только те дома, которые стоят, но и те, которые могли бы здесь стоять. Будете думать об этом слишком много – голова распухнет.

Я еще раз оглянулся, сел в «мустанг» и захлопнул за собой дверцу. Кармайкл медленно вырулил на пустую улицу.

– Это не Чикаго, – сказал я.

– Гениально, – дружелюбно заметил он.

– Тогда… где мы?

– Между.

– Между чем? – не понял я.

– Между чем? – переспросил он. – Между кем. Между где. Между когда.

Я нахмурился:

– Вы не упомянули «почему».

Он покачал головой и ухмыльнулся:

– Не-а, дружище. К «почему» мы здесь относимся с большим почтением. Мы, можно сказать, большие поклонники «почему».

Я нахмурился чуть сильнее:

– Почему я здесь?

– Вы никогда не слышали о прологе? – ответил Кармайкл вопросом на вопрос. – Хотите сразу перейти к основному действию?

– «Почему я здесь» – в смысле «а не там, где мне вроде бы положено находиться».

– Может, вы сейчас пребываете где-то при смерти, – предположил Кармайкл. – Может, вы тонете и все это иллюзия, которую создает вам мозг, чтобы укрыть от вас суровую правду.

– Здесь? С вами? Я встречался со своим подсознанием – оно, конечно, безумно, но не настолько.

Кармайкл рассмеялся – громко, тепло, от души.

– Но такое здесь вполне могло бы происходить. Вот в этом и суть.

– Ничего не понимаю. Вообще ничего.

– И в этом тоже суть, – кивнул он.

Я испепелил его взглядом.

– Приятель, – сказал он, продолжая улыбаться, – вам позволено увидеть ровно столько, сколько вы в состоянии переварить. Прямо сейчас мы с вами находимся в каком-то месте, которое сильно смахивает на Чикаго, едем под дождем в моем старом «мустанге», потому что таковы ваши пределы восприятия. Все, что сложнее, предотвратило бы… – он помолчал, подбирая слова, – возможность вероятностей, а у нас здесь это нецелесообразно.

Я немного подумал.

– Вы употребили «предотвратило» и «нецелесообразно» в одном предложении.

– Я тут раздобыл календарь «по слову в день», – сказал он. – Не поднимайте лишнего шума из-за пустяка.

– Да вы смеетесь? – осведомился я, откидываясь на спинку сиденья. – Поднимать шум – для меня смысл жизни.

Кармайкл хмыкнул и сощурил глаза.

– Посмотрим, – сказал он. – Посмотрим.

Глава 2

Кармайкл остановил «мустанг» перед домом, напомнившим мне ранние серии «Сетей зла». Он припарковался у безлюдного тротуара, и мы направились к дверям.

– Так куда мы все-таки идем?

– Я же сказал. В контору.

Я нахмурился:

– А поконкретнее нельзя?

Он огляделся по сторонам:

– Не здесь. Эта территория небезопасна. Здесь повсюду уши.

Я задержался на совершенно пустом тротуаре и посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую: ничего, кроме редких фонарей, дорожных знаков и окон, за которыми не виднелось ни света, ни занавесок, – ни дать ни взять пустые глазницы трупа, даже еще менее выразительные.

– Угу, – заметил я. – Просто сплошная интрига.

Кармайкл тоже задержался в дверях и оглянулся через плечо. Пару секунд он молчал, потом заговорил тихим голосом, лишенным даже намека на шутку:

– Здесь водятся существа, Дрезден. И некоторые из них хуже, чем смерть. Так что лучше бы вам войти.

Я закатил глаза. Но…

Что-то в окружающей меня пустоте вдруг начало изрядно действовать мне на нервы.

Я сунул руки в карманы и попытался войти в здание не спеша, прогулочным шагом. Эффект оказался немного смазан ярко выраженным желанием отгородиться от этой пустоты надежной каменной стеной. Кармайкл отворил дверь ключом и пропустил меня внутрь первым. Прежде чем снова запереть дверь, он еще раз внимательно оглядел пустую улицу.

Кармайкл кивнул охраннику, патрульному полицейскому в парадной форме. Тот стоял у дверей лифта в непринужденной позе, заложив руки за спину. Мундир у охранника был просто идеален. Идеально чист, с идеально отутюженными стрелками, и перчатки безукоризненно белые. Из лакированной черной кобуры на поясе торчала хромированная, с гравировкой рукоятка револьвера. Черты лица тоже соответствовали одежде: правильные, волевые, строгие.

Я задержался, хмуро глядя на охранника, и включил Зрение.

Профессиональные чародеи вроде меня имеют в распоряжении самые разные невероятные штуковины. Одной из самых невероятных является Зрение. То, что в разные эпохи и в разных культурах называли внутренним зрением, третьим глазом, дьявольским оком и еще много как. Оно позволяет чародею видеть истинную природу окружающих его вещей, а также невидимый мир энергий. Это опасная штука. Стоит вам увидеть что-то с помощью Зрения, и оно останется с вами навсегда, не стираясь из памяти и не тускнея со временем. Одного взгляда на что-нибудь недостаточно, чтобы распрощаться со здравым рассудком.

Но от всей этой сцены слишком отдавало фильмами Рода Серлинга. Мне просто необходимо было найти хоть что-нибудь, что я мог бы идентифицировать, что-то знакомое, нечто такое, чем бы меня не кормил с ложечки некто, похожий на помолодевшего, постройневшего Кармайкла. Вот я и решил попытаться идентифицировать единственный объект, который, скорее всего, мог бы рассказать мне кое-что о тех, кто меня окружает, – источник энергии.

Я сосредоточил внимание на пистолете охранника.

В течение секунды ничего не происходило. Потом серебро и чернение блестящего оружия изменились, и оно начало менять форму. Кобура удлинилась на глазах, опустившись охраннику до щиколотки, да и сам револьвер тоже изменился: рукоять распрямилась и превратилась в эфес классического меча. От него исходило сияние – нет, не отраженный свет, а собственное свечение клинка.

Взгляд голубых глаз охранника мгновенно скользнул ко мне. Он предупреждающе поднял руку.

– Не надо, – мягко произнес он.

Внезапно, словно передо мной захлопнули невидимую дверь, мой Взгляд выключился, и оружие снова превратилось в пистолет.

Охранник кивнул мне:

– Прошу прощения за резкость. Вы могли пострадать.

Я присмотрелся к нему. На бейджике виднелось имя: «АМИТИИЛ».

– Э-э-э… Ну да, конечно, – тихо произнес я, демонстрируя ему пустые руки. – Никаких проблем, приятель. Нет, правда.

Кармайкл уважительно кивнул охраннику и ткнул пальцем в кнопку вызова лифта. Дверь раздвинулась сразу же.

– Идемте, мистер. Время – деньги.

Охранник Амитиил, похоже, счел это заявление забавным. Он улыбнулся и коснулся козырька фуражки двумя пальцами, салютуя Кармайклу. А потом снова застыл в расслабленной позе, невозмутимо глядя в ту пустоту, что действовала мне на нервы.

Двери лифта закрылись, и кабина, дернувшись, начала движение.

– Итак, – сказал я, – теперь, когда между нами и тем, насчет чего вы беспокоились, стоит как минимум один ангел-хранитель, вы можете мне сказать, куда мы направляемся?

К уголкам глаз Кармайкла сбежались морщинки.

– Я и так уже перерабатываю в качестве экскурсовода, Дрезден. Вам нужно поговорить с капитаном.

Кармайкл провел меня через помещение, уставленное офисными столами без перегородок. Все это напоминало отдел специальных расследований в чикагском управлении. За столами сидели несколько мужчин и женщин – они работали с бумагами, перебирали папки, разговаривали по телефону… ни дать ни взять копы за повседневной работой. Все до единого производили впечатление ровесников Кармайкла, пребывая в том возрасте, когда энергия молодости и жизненный опыт достигают некоторого подобия баланса. Я никого из них не узнал, но Кармайкл кивнул двум-трем в знак приветствия и получал ответные кивки. Он проследовал через весь зал к двери в единственный отдельный кабинет и постучал.

– Войдите, – послышался изнутри негромкий баритон.

Кармайкл распахнул дверь и пропустил меня в кабинет, маленький, но обжитой. Здесь стояли старые шкафы для документов, старый деревянный стол, несколько старых деревянных стульев. На столе – коробка для входящих документов, коробка для исходящих документов, игла для нанизывания бумаг и телефон с дисковым набором. Компьютера не было. Вместо него на боковом столике виднелась старая электрическая пишущая машинка.

Мужчина, сидевший за столом, тоже производил впечатление Кармайклова ровесника, а еще смахивал на профессионального боксера. Кожу вокруг глаз тут и там стягивали шрамы, а нос, похоже, не раз был сломан. Пиджак он снял и повесил на спинку стула, так что бицепсы, едва не рвавшие на нем белую рубашку, не скрывало ничто. Рукава он закатал выше локтя – и руки его в обхвате ненамного уступали деревянному телеграфному столбу, а крепостью, пожалуй, так и вообще не уступали. Образ дополняли светлая шевелюра, голубые глаза и челюсть, при виде которой в голове сразу возникали ассоциации с бульдогом. Мужчина тоже показался мне смутно знакомым.

– Джек, – обратился к нему Кармайкл, – это Дрезден.

Джек, не вставая, окинул меня взглядом с головы до пят и не произнес ни слова.

– Он всегда такой до первой чашки кофе, – объяснил мне Кармайкл. – Не принимайте это на свой счет.

– О! Кофе! – нарушил я воцарившуюся за этими словами тишину. – Неплохая мысль.

Пару секунд Джек внимательно на меня смотрел.

– Дрезден, – произнес он эдаким медовым голосом. – Дрезден, вы голодны?

– Нет.

– А пить хочется?

Я немного подумал:

– Нет.

– Это потому, что вы умерли, – сообщил Джек, и по лицу его скользнула улыбка – короткая и не сказал бы, что ободряющая. – Вам больше не нужно пить. Вам больше не нужно есть. Кофе не будет.

Я вопросительно покосился на Кармайкла.

– Я остаюсь при своем мнении. – Кармайкл посмотрел на Джека и ткнул большим пальцем в сторону двери. – Мне нужно вернуться к делу с ракшасом.

– Иди, – произнес Джек.

Кармайкл хлопнул меня по руке.

– Удачи, парень, – сказал он, – развлекайся!

Он вышел уверенным шагом делового человека, оставив меня наедине с Джеком.

В воздухе повисло неловкое молчание.

– Это не совсем то, чего я ожидал от загробной жизни, – заявил я.

– Потому что это не она, – ответил Джек.

Я нахмурился:

– Вы же сказали, я умер. Значит, это загробная жизнь.

– Вы умерли, – подтвердил Джек. – Но это – Между.

Я нахмурился еще сильнее:

– Что-то вроде… чистилища?

Джек пожал плечами:

– Если вам так привычнее, можете называть и так. Но вы здесь не потому, что вам нужно очиститься. Вы здесь потому, что ваша смерть выбивается из общего ряда.

– Меня застрелили. Или утопили. Не самый редкий случай.

Джек поднял ручищу и помахал ею в воздухе:

– Речь не о физической стороне. О духовной.

– Духовной? – переспросил я, продолжая хмуриться.

– Ваши оппоненты, – пояснил Джек. – Вы погибли, потому что они смошенничали.

– Постойте. Какие оппоненты?

– Ангел, стоящий на часах у лифта, мог бы послужить тем, что мы, копы, называем зацепкой. Или вам портреты предъявить?

– Эм… Черт, вы имеете в виду… Настоящих Падших ангелов?

– Не совсем. Но если вам так привычнее считать, сойдет. Вроде этого. А вот что существенно и что вам стоит знать – так это то, что они плохие парни.

– Значит, – пробормотал я, – все из-за того, что они нарушили какие-то вселенские законы?

– Вы стояли у них на пути. Они хотели, чтобы вы исчезли. Для того чтобы это случилось, они нарушили законы. В результате вы стали уже моей проблемой.

Я смерил его хмурым взглядом, потом посмотрел на себя. Как выяснилось, на мне были джинсы, черная футболка без рисунка и мой черный кожаный плащ – который, будучи изорванным в хлам, погрузился в воды озера за час или два до того, как меня застрелили. Я имею в виду, плащ безвозвратно погиб.

Тем не менее он красовался на мне, целый и невредимый. Как новенький.

Вот это почему-то хлопнуло меня по мозгам сильнее, чем все остальное, вместе взятое.

Я умер.

Я умер!

Чикаго, Белый Совет, мои враги, мои друзья, моя дочь… Все это исчезло. Безвозвратно. И я не имел ни малейшего представления о том, что будет со мной дальше. Комната пошла кругом. Ноги разом сделались ватными. Я плюхнулся на стул лицом к Джеку.

Все это время я ощущал на себе его взгляд.

– Сынок, – произнес он, помолчав немного, – мы все через это проходим. Знаю, с этим трудно смириться, но тебе придется взять себя в руки, иначе я ничем не сумею тебе помочь.

Я зажмурился, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и в первый раз обратил внимание на то, как замечательно я себя чувствую в физическом плане. Такого со мной не бывало с самого детства, когда энергия буквально захлестывала меня и я испытывал острую необходимость тратить ее направо и налево – желательно на что-нибудь приятное. Руки-ноги словно стали сильнее, быстрее, легче.

Я покосился на левую руку и увидел, что от шрамов, полученных в результате жуткого ожога несколько лет назад, не осталось и следа. Я сделался цел и невредим, словно со мной никогда и ничего не случалось.

Я попробовал мыслить логически, и до меня дошло, что на самом деле я не чувствую себя так уж хорошо, – просто мне недоставало длинного списка ранений и прочих травм. Старый-старый шрам чуть ниже правого локтя – я заработал его, чистя рыбину, которую поймали мы с дедом (дедом!), – тоже исчез.

Постоянное негромкое, но несмолкаемое нытье старых ран по всему телу исчезло без следа. Что, если подумать, вполне естественно, поскольку исчезло и само тело.

Боль прекратилась.

Я провел по лицу рукой.

– Простите, – пробормотал я. – Слишком много всего и сразу.

Он снова заулыбался:

– Ха. Просто подождите.

Его тон начинал меня раздражать. Что ж, раздражение являлось чем-то привычным, за что можно было держаться, и я, упершись в него широко расставленными воображаемыми ногами, сумел-таки остановить вращение стен.

– Итак, кто вы такой? – спросил я. – И чем можете мне помочь?

– Если вам хочется меня как-то называть, зовите меня «капитан». Или «Джек».

– Или «Воробей», – не удержался я.

Джек смерил меня полицейским взглядом, в котором не читалось ничего, кроме легкого, едва заметного неодобрения. Он выудил из стопки папку с бумагами и шлепнул на стол перед собой.

– Приятель, – заявил он, пробежавшись взглядом по ее содержимому, – вы тут застряли до тех пор, пока мы не разберемся с этим отклонением.

– Почему это?

– Потому что то, что ждет вас дальше, не для людей, которые ходят с оглядкой или жалуются, как с ними несправедливо обошлись, – невозмутимо объяснил Джек. – Вот мы и разберемся, как именно вас подставили. А потом вы переместитесь туда, куда положено дальше.

Я подумал о том, каково это – оказаться в западне в городе-призраке, и поежился.

– Ладно. Как нам в этом разобраться?

– Вы вернетесь, – ответил Джек. – И поймаете подонка, который вас убил.

– Вернусь? – переспросил я. – Назад, в…

– Угу, на землю, – подтвердил Джек. – В Чикаго. – Он захлопнул папку и кинул ее в стопку исходящих документов. – И выясните, кто вас убил.

Я заломил бровь:

– Да вы надо мной смеетесь!

Он молча смотрел на меня; лицо его веселостью не уступало горному кряжу.

Я закатил глаза:

– Вы хотите, чтобы я раскрыл мое собственное убийство?

Он пожал плечами:

– Хотите другую работу – устрою без проблем.

– Ух, – пробормотал я, снова поежившись. – Нет.

– Вот и хорошо, – кивнул он. – Вопросы есть?

– Э-э-э… – замялся я. – Что вы имели в виду, когда сказали, что отошлете меня обратно? В смысле… в мое тело или…

– Нет! – отрезал он. – Такого не получится. Нереально. Вы вернетесь таким, какой вы сейчас.

Я хмуро посмотрел на него, потом на себя.

– Призраком, значит, – сказал я.

Он развел руками так, словно не нашел чем возразить на изреченную мной истину.

– Не шатайтесь после рассвета. Осторожнее с порогами. Ну, сами знаете.

– Угу, – не без огорчения кивнул я. – Но без тела…

– У вас будет на порядок меньше магии. Большинство смертных не смогут ни увидеть вас, ни услышать. Вы не сможете ни к чему прикоснуться.

Я уставился на него:

– Как же мне, скажите, в таком виде искать хоть что-нибудь?

Джек поднял руки:

– Приятель, не я устанавливаю законы. Я только слежу за тем, чтобы они выполнялись. – Он пристально посмотрел на меня. – И потом, мне казалось, вы работали детективом.

Я стиснул зубы и испепелил его взглядом. Вообще я умею изображать гнев, но на него это не произвело особого впечатления. Я заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть.

– Раскрыть собственное убийство.

Он кивнул.

Все-таки я разозлился и не особенно смог это скрыть:

– Стало быть, я правильно понял? Того, что я всю свою сознательную жизнь пытался помогать людям и защищать их, недостаточно? И от меня требуется сделать еще что-то, прежде чем предстать перед святым Петром?

Джек пожал плечами:

– Я бы на вашем месте не был так уверен. С вашим-то досье, сынок, вы с таким же успехом можете оказаться на поезде, идущем на юг.

– В ад, – уточнил я. – Вы знаете, что такое ад, а, капитан Воробей? Ад – это когда вы смотрите на свою дочь, зная, что вы никогда больше к ней не прикоснетесь. Никогда с ней не заговорите. Никогда больше не сумеете помочь ей, защитить. Так что давайте, валяйте, где там ваше огненное озеро, – думаю, это и вполовину не так страшно.

– Кстати, в порядке информации, – невозмутимо заметил Джек, – я действительно знаю, что такое ад. Вы тут не единственный мертвый парень с живой дочерью.

Я откинулся на спинку стула, хмуро уставившись на капитана, потом вытянул шею и заглянул ему за спину, на висевший на стене пейзаж.

– Если для вас это имеет значение, – продолжал Джек, – трое из тех, кого вы любите, могут сильно пострадать, если вы не отыщете своего убийцу.

– Как это – «пострадать»?

– Покалечиться. Измениться. Сломаться.

– Кто именно? – поинтересовался я.

– А вот этого я вам сказать не могу. – Он покачал головой.

– Угу, – пробормотал я. – И как это я сам не догадался, что не можете?

Джек промолчал, а я немного поразмыслил. Может, я и умер, но уходить просто так я, черт подери, не собирался. Не мог же я бросить на произвол судьбы тех, кто помог мне победить Красного Короля. Мою ученицу Молли тяжело ранили в бою, но из всех ее проблем больше всего меня беспокоила не эта. Теперь, после моей смерти, никто уже не защитит ее от Белого Совета – а кое-кому из моих коллег-чародеев давно не терпелось отрубить ей голову.

Да и моя дочь, маленькая Мэгги, все еще находилась в Чикаго. Я лишил ее матери – точно так же, как кто-то другой лишил ее отца. Я не мог не удостовериться, что о ней позаботятся. А еще нужно бы попрощаться с дедом… и с Кэррин.

Господи… Что обнаружила Кэррин, вернувшись на катер? Здоровенную лужу крови? Мой труп? Ведь у нее хватит упрямства и дури вообразить, что в случившемся виновата она. Она же себя со свету сживет! Мне просто необходимо каким-нибудь образом связаться с ней, а из этой потусторонней Сибири этого никак не получится.

Об этих троих говорил капитан? Или он имел в виду кого-нибудь еще?

Черт! Черт!

Телесно я ощущал себя полным жизни и энергии, но голова устала невыносимо. Или я недостаточно всего совершил? Слишком мало кому помог? Спас слишком мало пленных? Победил слишком мало монстров? Я нажил врагов среди самых злобных и опасных существ нашей планеты и время от времени вступал с ними в схватку. Вот один из них меня и прикончил.

«Покойся с миром» – так написано чуть не на каждой могильной плите. Я бился с надвигающейся на мир волной зла, пока она в буквальном смысле не убила меня. И где, черт возьми, положенный мне покой? Где отдых?

«Трое из тех, кого вы любите, могут сильно пострадать, если вы не отыщете своего убийцу».

Воображение с готовностью принялось рисовать картины страданий самых дорогих мне людей. В результате чего все сразу сделалось проще и яснее. Не в моих привычках позволить, чтобы случилось что-то подобное.

Кроме того, было и еще кое-что, из-за чего я хотел вернуться. В конце концов… какой-то сукин сын, черт подери, убил меня.

Такое не должно сходить с рук никому.

И если у меня имелась возможность выбраться из этого места, чтобы переместиться туда, куда мне полагалось, лучшей мотивации я бы не нашел.

– Ладно, – тихо произнес я. – Как это устроить?

Он придвинул ко мне через стол чистый лист бумаги и карандаш.

– Вам нужно отправиться в Чикаго, конкретное место прибытия на ваш выбор, – сказал он. – Напишете здесь адрес. Шофер вас высадит.

Я взял бумагу, карандаш и наморщил лоб, пытаясь сообразить, куда мне ехать. И не потому, что я не мог показываться где угодно. Если уж мне суждено пребывать там чистым духом, рассчитывать на помощь своих обычных союзников я не могу. Для того чтобы увидеть духа, требуется особый дар, и вряд ли мне удастся хоть как-то обозначить свое присутствие. Мои друзья даже не поймут, что я рядом.

– Чисто из любопытства, – поинтересовался я. – Что произойдет, если я не поймаю убийцу?

Лицо его разом посерьезнело, а голос сделался тише:

– Вы застрянете там. Возможно, навсегда. Не в состоянии связаться с кем-либо. Поговорить с кем-либо. Наблюдая за тем, что творится в мире, но не в силах ни на что повлиять.

– Мать-перемать! – тихо произнес я.

– Мать-перемать.

– Ободряющая перспектива.

– Вы мертвы, приятель, – заметил Джек. – Бодрость тут противопоказана.

Я кивнул.

Вообще-то, я рисковал как черт знает кто. Подумайте сами: застрять в здешнем чикагоподобном чистилище, конечно, тоже не слишком приятно, но и пыткой это вряд ли станет, – судя по тому, что говорили Кармайкл и Джек, и по тому, как они вели свои дела, они все-таки могли приносить кому-то пользу, творить добро. То, чем они занимались, похоже, не вызывало у них особого восторга, но делали они это с уверенностью профессионалов.

Призрак, запертый в мире смертных? Это могло оказаться на порядок хуже. Вездесущий, всевидящий, но бессильный что-то изменить.