Читать книгу: «Как я тебя потеряла», страница 5

Глава 12

Интуиция подсказывает, что не нужно заходить в дом. Она просто кричит! Так почему я выхожу из машины и направляюсь к входной двери?

Когда я подхожу поближе к пропитанному кровью крыльцу, сердце так сильно стучит в груди, что кажется, будто оно сейчас пробьет в ней дыру размером с кулак. Но я вздыхаю с облегчением. Кровь, которая выглядела так ужасающе, капая с ручки и собираясь в лужу на цементной плите, слишком густая и слишком яркая. Краска. «Кто-то сюда приходил, – предупреждаю я себя. – И кто-то все еще может находиться внутри».

Я знаю, что мне нужно вернуться в машину, уехать отсюда и позвонить в полицию, но вместо этого я натягиваю джемпер на руку и толкаю дверь.

– Привет! – нервно кричу я.

«Фактором внезапности ты не воспользовалась, Шерлок». Ответа на мой крик не последовало. Меня подбадривает то, что мне пока еще никто не дал по голове. Я делаю шаг внутрь.

Коридор разгромлен. Ни одно другое слово не подходит для описания сцены, которую я вижу. Столик для почты сломан, ящик, вырванный из него, тоже сломан, все содержимое разбросано по полу и залито красной краской. Ею измазаны стены, и капли ведут в кухню. Каким-то извращенным образом сцена напоминает мне демонстрацию против женщин, носящих натуральный мех. Я знаю, мне не следует идти дальше. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но я все равно пробираюсь вперед и толкаю дверь в кухню.

Кухня в еще более жутком состоянии, чем коридор – если такое вообще возможно. Столовые приборы разбросаны по всему помещению, соковыжималка разбита и валяется на кухонном столе, тостер разлетелся на куски. Стены и пол вымазаны краской, как и все поверхности. Мой дом напоминает сцену из «Техасской резни бензопилой».

Внезапно я слышу глухой стук – звук идет сверху. Я вскрикиваю. Ошибиться невозможно – это шаги; кто-то бежит по второму этажу, лестничной площадке. Я не успеваю никак отреагировать, а шаги уже на лестнице. Тот, кто находится в моем доме, бежит по ступеням вниз. Я осматриваю разгромленную кухню в поисках хоть чего-нибудь, чем можно защититься. Подставка для ножей пуста. Где мой дизайнерский набор ножей? Все шесть угрожающе торчат из стены. Их так глубоко вогнали в гипсокартон, что я не могу вытащить ни один из них. И тогда у меня начинается паника.

Я никак не могу справиться с ключами, когда в отчаянии пытаюсь открыть дверь черного входа. Потом слышу, как громко хлопает входная дверь. Я тяжело дышу, мне становится очень жарко. Я выпадаю в сад на заднем дворе и достаю телефон из кармана. Прокручиваю список контактов дрожащей рукой, потом нажимаю на кнопку вызова. Телефон Кэсси звонит и звонит, но она не отвечает. Прокручиваю список дальше и чувствую невероятное облегчение, когда на мой вызов отвечают, и я слышу низкий мужской голос на другом конце.

– Ник? Это я, Сьюзан.

* * *

– Что вы сделали после того, как вышли через черный выход, мисс Картрайт?

Я стараюсь медленно выдохнуть, чтобы полицейский не заметил мое нетерпение. Я уже почти три часа сижу в отделении полиции Ладлоу и в четвертый раз повторяю одно и то же. Они уже знают, кто я – служба надзора за условно-досрочно освобожденными обязана ставить их в известность на случай возникновения как раз таких ситуаций. Когда они приехали к моему дому, они вели себя так, словно ожидали чего-то подобного.

– Я позвонила Нику, то есть мистеру Уайтли, – повторяю я, догадываясь о следующем вопросе, но не зная, как на него ответить.

– А почему после того, как вы увидели разгром в своем доме и догадывались, что преступник, возможно, еще находится внутри, вы вместо того, чтобы позвонить в службу 999 ¹⁶, позвонили журналисту, с которым только познакомились? Журналисту, который живет почти в трех часах езды?

– Преступника в доме уже не было, – отвечаю я, занимая оборонительную позицию. Я понимаю, спрашивают меня не об этом, но мне не нравится, на что намекает полицейский. Если я на кого-то злюсь, то становлюсь бестолковой и саркастичной. Это еще одна из моих особенностей. – Вначале я попробовала позвонить своей лучшей подруге. Она не ответила на вызов.

– Но вы не знали, где находится преступник? – давит на меня полицейский. – Тем не менее вы побеседовали с мистером Уайтли и только потом обратились за помощью?

Он прав, но, черт, я не стану ему показывать это. Не их собачье дело, почему я вначале позвонила Нику, а потом в полицию. Я звонила не для того, чтобы передать ему материалы для статьи, на что намекает полицейский. На это намекали еще трое его коллег, которые разговаривали со мной после того, как увели меня из сада на заднем дворе. Тогда меня трясло, и я была в жутком состоянии.

– Я не стала бы называть наш разговор беседой, – заявляю я, увязая еще глубже. – Не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Я позвонила человеку, с которым провела сегодняшний вечер, первому человеку, который пришел мне на ум. Он сказал, чтобы я звонила в полицию, а сам приедет, как только сможет. Тогда я и позвонила 999. Максимум через две минуты.

Мне не хочется объяснять ему, почему я не хотела звонить в полицию, рассказывать о панике, которую вызывают воспоминания при одном виде людей в форме. Я помню, как меня вели в наручниках, – и эти образы никуда не делись за четыре года. Я поняла, что полиция не всегда на стороне хороших людей, а вы не всегда знаете, считают ли вас положительным героем.

– Две минуты могут сыграть очень большую роль в поимке потенциального преступника. Это очень серьезная задержка. – Он прищуривается. – Но я уверен, вам-то не нужно об этом рассказывать.

Смысл его слов бьет меня, как пощечина.

– Я не понимаю, к чему вы клоните… – начинаю я, но он меня перебивает.

– Обычно в таких делах мы пытаемся максимально сузить круг людей, которые хотели бы причинить зло предполагаемой жертве…

Я ошарашена и не могу ничего ответить, чтобы защитить себя.

– …но в данном случае, как я думаю, нам будет легче найти людей, которые не хотели бы причинить зло детоубийце, отсидевшей за это срок. – Он наклоняется ближе ко мне и неотрывно смотрит на меня. – Мы живем в маленьком городке, мисс Картрайт. Нам не нравится, когда у нас появляются преступники.

До того как я успеваю что-то сказать в свою защиту, дверь в комнату для допросов открывается, и я чувствую облегчение, сменяющееся на злость. Еще один полицейский, по возрасту – моложе, чем мои носки, пересекает помещение, ни разу не взглянув в мою сторону. Он наклоняется и что-то тихо шепчет моему дознавателю. Тот кивает и поднимает на меня глаза.

– Похоже, прибыл ваш рыцарь на белом коне.

Это как укол – он на самом деле приехал? Я нервничаю. Что мне ему сказать? Успокоившись, я чувствую себя несколько глупо. Мне предстоит встреча с человеком, с которым я только познакомилась, но вызвала спасать от преступника, и ему пришлось для этого проехать сто тридцать миль. Говорю себе, что нужно побыстрее со всем этим покончить, и выхожу вслед за полицейским в зону приема посетителей.

Ник стоит в холле, опустив голову и засунув руки в карманы светло-серых спортивных штанов. Не знаю почему, но я ожидала его увидеть в деловом костюме и накрахмаленной белой рубашке. Время близится к половине четвертого утра, и я, очевидно, вытащила его из постели. На мгновение у меня в сознании появляется образ Ника Уайтли, вылезающего из постели. Я трясу головой, чтобы избавиться от наваждения перед тем, как встретиться с ним лицом к лицу. Пересекаю холл и удивляюсь, когда он спешит ко мне навстречу и обнимает.

На объятия я не рассчитывала, но это именно то, что мне нужно. Плевать на полицейских, которые удивленно наблюдают за нами, и на то, что я практически не знакома с этим мужчиной. После того как кто-то вломился в мой дом, а затем последовал разговор с жутким полицейским, мне нужно было нормальное человеческое общение, немного сочувствия. У меня начинают литься слезы, Ник крепче обнимает меня, а я зарываюсь лицом ему под мышку, утыкаюсь в синий джемпер с капюшоном, и мое тело сотрясают рыдания. Когда поток слез уменьшается, он нежно отодвигает меня и смотрит прямо в лицо.

– Сьюзан, с тобой все в порядке?

Я тут же чувствую себя дурой. Конечно, со мной все в порядке, черт побери, на меня же никто не напал.

– Все нормально, – бормочу я, вытирая глаза рукавом своего джемпера. – Прости.

Ник по-доброму улыбается мне, затем смотрит на полицейских за стойкой, которые даже не пытаются скрыть, что их страшно интересует разворачивающаяся перед их глазами сцена.

– Мы можем идти? – кратко спрашивает Ник.

Полицейский, который всего несколько минут назад ужасно со мной разговаривал, кивает с таким видом, будто ничего не произошло.

– У нас есть все, что нужно, сэр. Полицейские закрыли ваш дом, мисс Картрайт. Но боюсь, сегодня вы не сможете там ночевать. Вам есть где остановиться?

– Я попробую еще раз позвонить Кэсси, – отвечаю я. – Поживу у нее.

– Нет, сегодня ты к ней не поедешь, – объявляет Ник, берет меня под локоть и ведет на автомобильную стоянку. – Я уже забронировал нам номера в гостинице тут неподалеку. – Он открывает переднюю дверцу своей машины и буквально засовывает меня внутрь. – Давай мы сейчас заедем за твоими вещами и поедем спать. Оглянуться не успеешь, а мы уже в постели. – Он морщится при виде моего изменившегося выражения лица. – Не вместе, – поспешно добавляет Ник. – Я имел в виду разные кровати в разных номерах. Я не хочу… Ну, не то, что я не хочу, а… – Он вздыхает, признавая свое поражение. – Послушай, сейчас уже поздно, и я утратил способность нормально говорить, так что давай поедем в «Трэвелодж» ¹⁷ и немного поспим.

«Трэвелодж» закрыт, но Нику хватило ума заранее договориться, чтобы нас впустил ночной портье и выдал ключи от номеров. Я испытываю огромное облегчение, еще раз благодарю Ника за помощь, а после того, как мне удается его убедить, что я не на грани нервного срыва, устраиваюсь в уютной постели и натягиваю одеяло, укрываясь с головой, как делала в детстве. После событий двух последних дней, которые прокручиваются у меня в голове, я думаю, что вообще не смогу заснуть, но стоит мне положить голову на подушку, как глаза автоматически закрываются и я мгновенно проваливаюсь в сон.

Глава 13

В комнате холодно.

В какой комнате? Где я? В комнате холодно, или одеревенело мое тело? Я не открываю глаз, не могу их открыть. Сейчас мне предстоит воспринимать мир с помощью остальных четырех органов чувств.

Обоняния. Я чувствую свежий цитрусовый запах средства для чистки ковров, которое регулярно использую, чтобы избавиться от приторного запаха – ребенок часто срыгивает на ковер. Есть и другой запах: мужской, но этот мужчина не мой муж. Запах дорогого одеколона, но пахнет плохо. Такой одеколон один из моих бывших парней воровал у своего отца, когда я была значительно моложе.

Осязания. Кажется, мое тело расплавилось и растеклось по ковру – судя по запаху, моему ковру. Но когда я пытаюсь пошевелить руками, оказавшимися подо мной, они не работают. Создается впечатление, будто я забыла, как заставить их выполнять простые движения, сжимать и разжимать пальцы. Что со мной сделал этот мужчина? Кто он такой и почему находится в моем доме?

Сосредоточься, Сьюзан. Что еще? Вкус. В задней части горла я чувствую что-то кислое, эта кислота почти обжигает, но боли нет. Во рту пересохло, словно я долго спала. Пытаюсь сглотнуть, собрать хоть немного слюны, но ее нет. Так бывает, если я слишком много выпила вечером. Или проглотила заплесневевший носок.

Я пила вчера вечером? Не могу ухватиться за свои последние воспоминания. Что я помню? Каким образом я оказалась спящей на полу у себя в гостиной, а не в кровати, со странным привкусом во рту и запахом чужого мужчины? Пытаюсь сосредоточиться на звуках, но в комнате стоит тишина. Этот орган чувств тоже меня предал. Я ослепла и оглохла? Нет, тишина не абсолютная, просто слышать нечего, а мои глаза определенно закрыты. Я не ослепла.

– Она мертва. Проклятье, она на самом деле умерла.

Могла пройти минута или час. У меня такие ощущения, будто я то погружаюсь в сон, то просыпаюсь, так бывает во время долгого путешествия на машине, когда не понимаю, как мы так быстро добрались из пункта А в пункт Б, хотя вроде я все время бодрствовала. Просто прикрывала глаза, чтобы дать им отдохнуть.

* * *

Когда я просыпаюсь в «Трэвелодже» на следующее утро, голова у меня болит так, словно я провела десять раундов против Амир Хана ¹⁸, и еще болит каждый дюйм моего тела. Мне следовало бы уже привыкнуть к недостатку сна. После появления Дилана я то и дело вставала по ночам и ходила по дому в пижаме, укачивая его и пытаясь успокоить, то и дело напевая «Ш-ш-ш» и молясь хотя бы об одной спокойной ночи. Потом, в больнице и «Окдейле», я спала глубоко и не видела снов – мне давали столько лекарств, что я едва осознавала, когда кончается ночь и начинается день, но я никогда не просыпалась отдохнувшей. Не помню, когда вообще в последний раз чувствовала себя отдохнувшей.

Я перекатываюсь на бок на огромной двуспальной кровати и проверяю время на телефоне: двадцать минут десятого. У меня три сообщения и четыре пропущенных вызова, которыми я решаю заняться позднее. Отправляюсь в просторную душевую, и мои ноющие мышцы приветствуют горячую струю воды, как старого друга. Я стою в душе дольше обычного, скрываясь от всего, что ждет меня за этими безопасными, надежными стенами. Я знаю, что просто тяну время, оттягиваю тот момент, когда мне придется спуститься вниз и встретиться с практически незнакомым человеком, которого я в полночь вытащила из кровати. Он ехал на машине три часа, чтобы проводить меня в гостиницу неподалеку от отделения полиции, и спал в этой гостинице в двадцати восьми номерах от меня. Я чувствую себя надоедливой и докучливой, вероятно, поэтому и провожу полчаса в душе и накладывая макияж. Положительным во всем этом является мой внешний вид – когда я наконец спускаюсь вниз, чтобы найти Ника, то выгляжу неплохо, только на мне вчерашняя одежда. Нажав кнопку вызова лифта, я наконец набираюсь смелости проверить сообщения и пропущенные вызовы. Все сообщения от Кэсси, которая хочет знать, почему я ей звонила прошлой ночью. Два из четырех пропущенных вызовов тоже от нее. Еще два с неизвестного номера. Ник? Нахожу его номер среди «Контактов» и нажимаю «Вызов».

– Доброе утро, – приветствует он меня хрипловатым голосом, так обычно звучит невыспавшийся человек. Я тут же снова чувствую себя виноватой, хотя его голос звучит немного эротично. – Как ты себя чувствуешь?

– Дерьмово, – признаю я. – И умираю от голода. Ты мне звонил? Где ты? Когда ты бронировал этот отель, знал, что здесь нет ресторана?

– Прими мои извинения, – смеется Ник. – Далеко не во всех отелях горят желанием снимать трубку ночью и уж тем более принимать заказы на завтрак. Я в пабе рядом с отелем. Наслаждаюсь едой. Придешь?

– Уговорил! Буду через пять минут. Закажи мне полный английский завтрак.

В пабе все просто и непритязательно, обстановка домашняя, именно такое заведение и ожидаешь увидеть в сельской местности в Шропшире. Ник сидит далеко от барной стойки. Предположительно, для того, чтобы нас никто не подслушал. Рядом с ним огромный дровяной камин. Судя по виду, он может обогреть весь Ладлоу, если развести в нем огонь. Я усаживаюсь рядом с Ником и легко улыбаюсь ему, благодарю за чашку чая и набрасываюсь на еду, когда ее приносят. Ник прав: потрясающе вкусно. Отдаю ему должное: он ждет, пока я жадно заталкиваю бобы, бекон, сосиски и яйца в рот.

– Перед тем как ты начнешь, хочу сказать: я на самом деле чувствую себя очень виноватой за то, что позвонила тебе прошлой ночью, – начинаю я, когда вижу, как у него открывается рот. – Я не знаю, почему просто не позвонила в полицию. На самом деле очень здорово, что ты приехал, преодолев весь этот путь, хотя мы только недавно познакомились. Я себя чувствую, будто…

– Ради всего святого, женщина, прекрати извиняться! – перебивает Ник. – Я уже наслушался достаточно извинений прошлой ночью. Я приехал, потому что хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Знаешь ли, я не могу бросить человека в беде, даже если мы мало знакомы.

– Спасибо. – Я вожу кусочком тоста по тарелке, собирая бобовый соус. «Конечно, он приехал бы, – резко говорю сама себе. – Почему ты считаешь себя какой-то особенной?»

– Я думаю, случившееся прошлой ночью подтверждает твои подозрения: фотография – это угроза, – заявляет Ник, хватает остаток тоста с моей тарелки и быстро его съедает.

Я поднимаю голову, и его пронзительные глаза встречаются с моими. Он наблюдает за мной.

– Почему? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ, и киваю.

– Тот, кто орудовал у тебя в доме, пытался тебя напугать.

– Может, это разные люди. Может, кто-то еще знает, как меня изводили. С другой стороны, как кто-то мог узнать про фотографию? Ты – единственный, с кем мы разговаривали, и я предполагаю, ты никому не пересказывал услышанное. – Ник приподнимает брови, и его выражение лица четко показывает: нет. – Я точно никому не рассказывала.

– А ты уверена насчет…

Он не заканчивает предложение – я уверенно качаю головой.

– Кэсси никому не рассказывала, – заявляю я тоном, который, как надеюсь, послужит предупреждением, чтобы он не спорил со мной. – Она умеет хранить секреты.

Судя по виду Ника, я его не убедила.

– Насколько ты можешь ей доверять? Вообще-то она убийца, Сьюзан.

Я пытаюсь не показать свою ярость, но мое лицо краснеет, выдавая злость.

– Так и я тоже, или ты забыл?

Ник смущается.

– Прости. Я не хотел тебя обидеть.

– Кэсси поддерживала меня с того самого дня, как я оказалась в «Окдейле». Я доверяю ей, как самой себе. Я не оправдываю нашу дружбу и не собираюсь ничего объяснять тебе или кому-то еще. Ты должен принять как факт: она сделала то, что сделала, и очень вероятно, что и я тоже. Я все пойму, если ты больше не захочешь ввязываться в это дело.

Ник качает головой.

– Прости, я не должен был говорить этого. Я попытаюсь быть повежливее с Кэсси, хотя совершенно ясно, что она мне совсем не доверяет.

– Она привыкла к тому, что нас только двое. Ее отношение со временем изменится. Она просто пытается меня защитить.

– Хорошо, я буду с ней милым, – улыбается Ник. – Если мы предположим, что ни один из нас никому ничего не рассказывал, то тебя могли подслушать. Еще раз расскажи мне все, что ты делала после получения фотографии.

Я в точности повторяю все свои действия с той самой минуты, когда взяла в руки конверт, и до нашей встречи вчера. Ник внимательно слушает, пытаясь вычислить, когда кто-то мог обнаружить, что я начала во всем разбираться.

– В библиотеке ты с кем-нибудь разговаривала? – в конце концов спрашивает он.

– Нет. Ну, только о получении читательского билета на мою новую фамилию. Я разговаривала с библиотекаршей по имени Эвелин за стойкой, но ей я не сказала, зачем пришла.

Ник задумывается.

– В таком случае это тот же человек, который отправил тебе фотографию. В противном случае получается слишком много совпадений.

– И еще телефонный звонок.

Воспоминание возвращается, словно кто-то вручил мне стикер-напоминалку. Как я могла забыть? Но тогда это не показалось важным. Может, сегодня стоит уже взглянуть на это по-другому?

– Какой звонок?

– Это было на прошлой неделе, в самом начале, в понедельник или во вторник. Зазвонил домашний телефон, и я сразу же подумала, что мне предлагают что-то купить. Больше на домашний номер мне никто не звонит. Я даже не знаю, почему ответила.

– И кто это был?

– Никто. Ну, почти никто. Я подумала, соединение не прошло – вообще не было никаких гудков, потом послышался какой-то шум. Звуки, которые обычно присутствуют в доме: шаги, телевизор. Потом ребенок, причем я не знаю, мальчик это был или девочка, закричал: «Няня» – и все. Я подумала, что ошиблись номером.

– Теперь ты так же думаешь?

– Я не знаю, что думать. А что думаешь ты?

– Хотелось бы мне сказать, что это совпадение, но сколько совпадений может произойти у одного человека за две недели? Газетная вырезка у тебя в сумке, фотография, разгромленный дом, теперь это? Не знаю.

Это меня пугает, и мне не стыдно в этом признаться. Когда я получила фотографию, мы с Кэсси быстро от нее отмахнулись, посчитав шуткой. Я только на минуту задумалась, не является ли она чем-то более зловещим. Кто-то на самом деле хочет причинить мне зло?

– Как ты считаешь: мой телефон прослушивается?

То, что мне это вообще пришло в голову, производит впечатление на Ника.

– Об этом следует подумать, не хочу нагнетать, но должен вот что сказать. Фотография относительно безобидна, хотя, конечно, получить ее было неприятно. Но разгром, устроенный в доме? Это переход на совсем другой уровень. Может, тот, кто это устроил, знал, что ты тогда встречалась со мной.

Я откидываюсь на спинку стула, согреваю руки чашкой чая; мне очень нужно повысить уровень сахара в крови.

– Полицейский, с которым я разговаривала, предположил, что местные не хотят видеть в своем городе детоубийцу. Вероятно, он прав.

Ник поджимает губы и смотрит сочувствующе.

– Боюсь, такое бывает. Некоторые люди злятся или точат зуб на кого-то просто потому, что им нечем заняться. Они тебя совершенно не знают, не встречались с тобой лично, только знают, что ты сделала.

У меня снова начинает болеть голова. Все происходящее кажется нереальным. Я не живу в мире, где происходит подобное. Это моя жизнь, а не развлечение от скуки для какой-нибудь отчаявшейся домохозяйки. Вздыхаю и подпираю голову руками, прикрыв усталые глаза. Ни один из нас не произносит ни слова целых пять минут. Я поднимаю голову, чтобы проверить, здесь ли еще Ник. Он листает блокнот, который уже лежал на столе, когда я пришла в паб.

– Что это?

Мне становится любопытно, и я больше не могу молчать. Ник протягивает мне блокнот. Я вижу грубо нарисованную таблицу. Над одной из колонок написано «Доказательства», над другой «Новая информация». В колонке «Доказательства» четыре пункта: фотография, газетная вырезка у меня в сумке, исчезновение доктора Райли и взлом моего дома.

– Вау, кто-то такой организованный, – отмечаю я, при этом не могу объяснить, почему меня это так раздражает. – Давай посмотрим правде в глаза. Более вероятно, что я сама отправила себе фотографию, потому что я сумасшедшая, как и утверждали врачи. – Я резко замолкаю при виде выражения его лица. Чувство вины. Конечно. Насколько глупой можно быть? – Ты об этом уже думал. – Утверждение, а не вопрос. Его лицо говорит само за себя. – Ты считаешь, я сделала это сама. Ты считаешь меня сумасшедшей.

– Такая мысль у меня появлялась, – признает он. – Примерно на две секунды. Я видел, что сотворили в твоем доме, Сьюзан, и знаю, что ты этого не делала.

– Как ты можешь быть в этом уверен? Ты меня не знаешь, ничего про меня.

Я подначиваю его, пусть отрицает, что я могла слететь с катушек.

– Я просто знаю.

Он ни на секунду не отводит взгляд и смотрит мне прямо в глаза.

Я слишком устала, чтобы спорить. Мое сознание требует всего одну маленькую таблеточку, чтобы снять ощущение беспомощности. Может, у меня осталось дома несколько штук. Я не могу попросить врача выписать еще – прошло совсем мало времени после освобождения. Я не могу признать, что не справляюсь.

Закончив завтрак, мы больше не можем откладывать возвращение в мой дом. Поэтому я радуюсь его предложению выпить кофе в саду рядом с пабом.

– Можно я тебе кое-что скажу?

Он старается не выглядеть слишком заинтересованным и горящим желанием услышать мое признание. В чем, по его мнению, я собираюсь признаться?

– Конечно, что угодно.

Уже открыв рот, понимаю, что я не могу не удовлетворить его любопытство.

– Вчера мне показалось, что я видела Дилана.

– Что? Где? Ты мне этого не говорила.

– Мне было стыдно. Я увидела мальчика на улице, и он был так похож на мальчика с фотографии, что я подумала… Конечно, он совсем не походил на Дилана, когда я подбежала поближе, но на расстоянии… Я же только увидела фотографию и…

– Эй, эй, успокойся. – Я смотрю в пол, а Ник наклоняет голову, чтобы заглянуть мне в глаза. – Ты испытала шок, а люди все время допускают такие ошибки. Мне самому казалось, что я вижу… Обман зрения бывает у всех.

– Может быть, но не все носятся по улице за детьми, и не все их хватают. Я честно думала, что это Дилан. Если я так ошиблась, то не могу считать, что я… – Замолкаю, не договаривая фразу до конца.

Ник долго молчит, потом смотрит на меня с таким видом, словно ему страшно хочется о чем-то меня спросить.

– У тебя есть братья или сестры? – Это совсем не то, чего я ожидала.

Я улыбаюсь.

– Как так получилось, что ты обо мне знаешь все, а я о тебе ничего? Кроме сомнительного выбора профессии.

Он откидывается на спинку стула, ему весело.

– Что ты хочешь узнать?

– Ты женат? – Вопрос вылетает у меня изо рта слишком быстро, и я сильно краснею. Щеки просто пылают. – Прости, это слишком личный вопрос.

Он поднимает безымянный палец.

– Не женат.

– Хм, Кэсси говорит, отсутствие кольца ничего не значит.

Ник хмурится и снимает вилы с каменной стены. Они явно висят там давно, потому что заржавели и покрылись пылью. Судя по его виду, он пытается найти в них смысл жизни, но я не понимаю, что в них такого интересного. Наконец он снова начинает говорить.

– А какие у нее проблемы? Я имею в виду Кэсси. Черт, она такая подозрительная. Похоже, она считает, что я собираюсь сбежать со всеми твоими сбережениями или что-то в этом роде.

Ты попал прямо в точку.

– Я тебе уже говорила не брать это в голову. Кэсси просто не доверяет людям. Она со всеми такая.

– Ого, как мне это льстит, – хмыкает Ник. – Я не удостоился особого отношения, да?

Я улыбаюсь, несмотря на отвратительное настроение.

– Она может не нравиться своей бесцеремонностью, цветом волос и тем, что постоянно ругается, но она моя лучшая подруга, у меня такой не было никогда. Попав в место типа «Окдейла», приходится принять, что твоей привычной жизни, твоих старых друзей, твоего старого дома больше нет. И начинаешь понимать, что реальность, в которой ты вынужденно оказался, совершенно необязательно должна походить на твою старую жизнь. – Я фыркаю. – Могу представить выражение лица Марка, если б я привела домой кого-то типа Кэсси из группы матери и ребенка.

Ник тупо смотрит на меня. Неужели ему нужно все раскладывать по полочкам? Пресса это достаточно помусолила – степфордская жена ¹⁹, у которой было все, убила своего маленького сына. Самое худшее заключалось в том, что они были правы – большая часть того, что о нас говорили, соответствовало истине.

– Марк очень богат, – поясняю я, и у меня снова краснеют щеки. – Мы ели в лучших ресторанах, я могла один раз надеть вещь и после этого выбросить ее. Да, я теперь понимаю, как это выглядит. – У него едва ли получается скрыть презрение, появившееся на лице, но я его за это не осуждаю. Я знаю, какой была. – Я не привыкла общаться с людьми типа Кэсси, к ее злобным тирадам и сорока ругательствам в день. Потом я оказалась в «Окдейле» и впервые в жизни – на нижней ступени социальной лестницы после того, как раньше с меня сдували пылинки. У меня не было подруг. Никто не хотел связываться с… со мной.

Я никогда не говорила ни с кем про отбытие срока в «Окдейле», но сейчас холодные голубые глаза Ника неотрывно смотрели на мое лицо, и, начав, я не могла остановиться.

– Кэсси не повезло оказаться со мной в одной камере. Она испробовала все, только чтобы заставить меня говорить. Кэсси давала мне журналы и косметику. Бог знает, почему ей так хотелось со мной подружиться, но она отказывалась сдаваться. Я не считала себя выше нее, не считала, что она недостойна со мной дружить – этот поезд давно ушел. Нет, наоборот, я не считала достойной себя, не считала, что ей или кому-то еще стоит со мной связываться. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое и дали спокойно умереть.

– Но тебе же стало лучше? Как?

– Кэсси не отставала. Когда журналы и косметика не сработали, она начала контрабандой приносить мне еду. Я не объявляла голодовку, у меня просто не было ни сил, ни желания встать и поесть. Я едва вообще вставала, только в туалет. Кэсси каждый день приносила мне еду, но не из нашей столовой, а шоколадки и колбаски. Ей всегда удавалось каким-то образом добывать все самое лучшее. В большинстве случаев она как-то договаривалась с надзирателями, иногда ей помогали другие заключенные. Однажды я просто не смогла устоять перед запахом бутерброда с беконом и начала есть, пока она не смотрела. Я не осознавала, что делаю, пока его не съела. Кэсси мне только подмигнула. С тех пор, если дела идут плохо, мне нужно поесть.

– Я только что думал, откуда у тебя такой волчий аппетит, – смеется Ник.

Он смотрит на часы – пора отсюда уходить, а я понимаю, что разговор снова переключился на меня, и пока мы сидели здесь, он ответил всего на один вопрос. Или Ник избегает разговоров о себе, или в прошлой жизни был психологом.