Читать книгу: «Человек», страница 2

4

Павел все еще лежал на своей кровати, когда в дверь постучали. Это был требовательный стук, словно говорящий, что ждать не собирается. Павел понял, что за ним пришли.

– Император вызывает к себе, – услышал он, когда отворил дверь.

– Я готов.

Вместе они пошли к церкви Санта-Франческа Романа, где организовал себе дом Император. Смешно. Разве нет причин смеяться, когда называешь дом Императора церковью? Лишь Арена Колизея не имела в этом городе других принижающих имен. Все остальное – дом любого жителя – разве это дом? Церковь, в которой живет дьявол. Стены, через которые можно перепрыгнуть с шестом… Весь город – одна сплошная ирония.

Церковь изрядно пострадала во время войны, но все еще крепко стояла. Даже алтарь с иконой Мадонны остался цел. Павлу никогда не нравилось, как она выглядела снаружи. Она казалась ему образцом безвкусицы, таким же скучным и простым, как лысая голова Бобби. Но внутри она была другой, как и сам Бобби. Внутри он был Императором, и церковь, казалось, вторила ему. Павла поражало ее убранство, её потолок, который немного осыпался, алтарь – господи, как же красиво, думал он каждый раз.

Бобби был не единственным ребенком в семье. У него был брат, который также претендовал на место. Пока городом правил их отец, братья готовились заменить его. Отец даже не думал о Бобби как о претенденте. Отец обладал незаурядным умом, чего, как он считал, не было у его несчастного сына. Семья Бобби сколотила состояние после войны, устроив бизнес с товарами, которые были в числе первой необходимости для выживших. Какой из этого пацана бизнесмен, думал он. Да он об бумажку боится порезаться. А Бобби продолжал читать и вынашивать ненависть внутри себя. Вскоре многие, кто приходили к ним в дом за товаром, стали оставаться жить поблизости. Количество таких людей быстро росло, и семья решила создать свой город. Правителем стал отец семейства. Жители относились к нему с уважением, но без особой любви. Он мало думал о безопасности города, он лишь хотел, чтобы его магазин становился все больше и больше. Именно магазином и был для него город. Позже он заболел. Никто не знал, что это за болезнь. На удивление, среди всех жителей не оказалось ни одного доктора. Тогда отцу пришлось выйти к жителям и объявить о дне выборов – из братьев только один должен был стать правителем.

Тогда Бобби начал действовать. Он переговорил лично чуть ли не с каждым жителем, выступал на вечерах у Барда, и каждому обещал то, чего тот желал. Каждый житель продолжал в душе хранить надежду на новую жизнь, и верил любому оазису в пустыне.

Никто не ожидал такой прыти от малыша Бобби. Но молчаливый паренек, вопреки всему, стал превосходным оратором. Он быстро заразил своими идеями город, и вот уже, когда было нужно выбрать лидера, Бобби вышел победителем. Это был последний день жизни его отца. Его брат ненадолго пережил этот момент.

Все помнят, как Бобби закрыл ворота города. Его отец пускал сюда всех, кого смогла довести судьба. Но запасы города истощались и чем больше приходило людей, тем меньше они получали еды. Люди погибали от голода, но у отца не получалось выправить ситуацию. У Бобби же был план по развитию города и когда он, к своему счастью, наконец, стал правителем, он закрыл ворота Изхелла для всех. К слову, именно он назвал его Изхеллом. Раньше у этого места не было имени, но Император решил, что должен как-то назвать своего ребенка и выбрал Изхелл. Ему было плевать, что подумают люди, ему нравилось, как это звучало. Он лично руководил закрытием. Стоял и смотрел, как медленно опускается засов. Спустя время, к городу подошли люди и стали стучаться в ворота. Но никто им не открыл. Жители говорили, что даже ночью слышали их голоса. Они словно спали в кошмаре. Кто-то даже оставался у дверей днями, надеясь, что все же, однажды его пустят. Но потом выходили люди и доставали оружие. Они направляли его на несчастных ожидающих и прогоняли тех в лес. Кто-то однажды заикнулся, что это жестоко и сам чуть не оказался за стенами, навсегда запомнив, что тогда сказал Император: «Это просто естественный отбор. Не готов бороться, можешь идти и сдохнуть».

Вход в церковь всегда охраняло несколько людей, вокруг нее тоже всегда ходили патрули. Церковь в Изхелле была самым недоступным местом. Охранник, сопровождавший Павла, огромной ручкой постучал в двери. Вскоре они отворились, и другой охранник пригласил Павла войти.

Император встречал гостя стоя у алтаря, разглядывая его. «Да, это поискусней моих бревен будет», подумал Павел.

– Мои соболезнования, охотник, я знаю, он был вашим другом.

«Ты все знаешь», продолжал молчать Павел. Он не любил Императора – за его законы, за игры, и его бесило, что он сам ничего не может изменить. Он хотел другого правителя, но никто бы его не поддержал. Наверное, даже Артур не стал бы участвовать в перевыборах. Все пытаются убежать от действий, так или иначе.

– Мы отомстили за него, но у нас слишком мало гладиаторов, чтобы делать это после каждой вылазки. Что там случилось?

Павел сухо рассказал, что случилось в лесу. Его раздражало повторять эту историю раз за разом. Это заставляло его погружаться в воспоминания, а ему совсем не хотелось переживать эту историю снова и снова. Сколько можно?

– Прискорбно. Но мы не можем долго горевать об этом. Тебе надо оправиться и выбрать нового напарника. Жителям нужно мясо. И им нужно знать, что это лишь единичное недоразумение.

Недоразумение… Он называет смерть Эрикссона недоразумением! – восклицал внутри себя Павел. И как у него получается говорить это, стоя напротив алтаря, не сгорая от праведного гнева Всевышнего! Там на небесах, есть вообще кто-нибудь, кроме Эриксона?

– У тебя есть человек на примете? – продолжил Император.

– Боюсь, что нет. – ответил Павел. – Все опытные бойцы заняты стенами, а брать юнца с собой в такие походы – смерть для нас обоих.

– А как же твой друг – Артур?

– Я достаточно потерял друзей.

– Послушай, мы потеряем целый город, если охота не возобновиться. Психика в апокалипсис – шаткая. Они восстанут, как только перестанут получать то, что имели по расписанию.

– При всем уважении, Император, боюсь, я не могу этого исправить. Может, вы пойдете со мной в поход?

Император не ожидал такой дерзости. Но показаться трусом он тоже не хотел.

– И оставить город без управления? Позволь анархии хоть на секунду появиться, она уже не остановится.

– Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Проведу пару тренировок. Но не могу ничего обещать.

– Можешь вызывать на тренировки кого угодно, я все устрою. Только делай это поскорее. После того, как посмотришь следующие игры, я жду от тебя имени.

– Я не люблю игры.

– Как это, не любить игры…

Павел покинул церковь. Он не знал, что делать. Конечно, он ожидал, что Император потребует именно этого, но от того ситуация не изменилась. Все, кто умели владеть оружием, или, хотя бы, кулаками, были заняты в личной охране Императора или стен. И никто из них не согласится пойти на охоту. Быть может, только Артур. Но Павел не был готов его звать – он видел слишком много смертей дорогих ему людей, этот летящий в голову Эрикссона топор будет сниться ему еще очень долго. Больше, чем любой другой кошмар. Я проведу пару тренировок. Посмотрим, может, не все так плохо. В конце концов, у меня есть большие планы, и мне нужен еще человек, размышлял Павел.

Со своими мыслями о будущем он брел до дома. Так редко думаешь о том, что будет потом. Я разучился планировать больше, чем на несколько минут вперед. Открыв дверь в свой дом, Павел увидел, как Лорел в позе ругающегося родителя что-то говорит его дочери.

– Где ты нашла его? – вполголоса кричала Лорел.

– На улице. В песке. Он блестел, я нашла его в песке.

– Зачем ты принесла его домой?

– Он меня попросил.

– Что это еще значит, попросил?

– Вот так, – и Маша показала пальцем на надпись на крестике. Лорел прочла её: «Спаси и сохрани». – Он попросил, ну я и спасла.

Павел взял крестик в свои руки. Он был христианским, с русскими надписями. Павел считал, что всегда должен помнить, кем бы он был вне Изхелла. Поэтому отлично знал русский от своих родителей, и обучил ему Лорел и Марию. Заниматься здесь все равно больше нечем.

– Маша, ты молодец, что помогла ему. – обратился он к дочери, присев на колени. – Но мы не можем хранить такие вещи, есть законы. Чтобы спасены были и мы, мы должны их соблюдать.

Павел убрал крестик в карман.

– Что ты с ним сделаешь? – дочь явно переживала за его судьбу.

– Просто найду место, где ему было бы хорошо.

– Папа, не бросай его. Он ведь попросил.

– Не волнуйся, не брошу.

– Как встреча с Императором? – спросила Лорел.

– Все в порядке. Но мне нужен новый напарник.

– Ар…

– Нет! – прервал Павел твердо и резко.

– Ладно. Ты пойдешь к Барду?

– Да, сейчас, нужно идти. Говорят, у нас будут новенькие. Ты все еще не хочешь?

– Слишком грустно вспоминать о былом мире.

– Да, прости. Я пойду. Встретимся позже, Мариш! – поцеловав свою дочь, попрощался Павел.

5

Вечера у Барда были чем-то особенным в этом городе. Пару раз в неделю люди собирались вечером у костра, чтобы послушать человека, который знал о прошлой жизни больше, чем они сами. Они обсуждали все, что происходило с ними сегодня, вчера, год назад, два. Вспоминали времена, когда еще не было войны. Они выговаривались и отдыхали душой.

В этот вечер к компании присоединились еще двое совсем молодых парней. Завтра у них будет первая тренировка с оружием. А сегодня их впервые допустили до взрослых разговоров.

– Поздравляю ребята, добро пожаловать в компанию! – приветствовал Бард. Молодые люди не скрывали своей радости и в то же время очень стеснялись. Раньше им даже руки при встрече не подавали. А теперь, они здесь, избранные возрастом. – Правда, повод у нас сегодня совсем не радостный. Погиб один из наших людей, наш большой товарищ. Эриксон был хорошим парнем.

«Да, хорошим, только для вас это всего лишь этикет.» – корил их в мыслях Павел. Никто в самом деле не переживал из-за его смерти, кроме самого Павла. Твоя боль – это твоя боль.

– Но эта потеря принесет и пользу для нас. Теперь мы стали еще больше едины, как одна большая семья. У дикарей ничего не выйдет. Давайте почтим его память минутой молчания.

«Они просто делают вид, что смерть значит много. Для них все уже давно стало совсем не так. Всё человеческое быстро уступает место необходимости выжить любой ценой. О чем речь. В этом городе даже кладбища нет.» – злости Павла не было предела. Он был зол на них, зол, за то, что им все равно и за то, что они лгут, что это не так. А ведь он бок о бок живет с ними. Эриксон жил. – продолжал упрекать их Павел, пока длилась минута молчания.

После нее, Бард продолжил:

– Прискорбно встречать вас при таких обстоятельствах, ребята. Но ничего не поделаешь. Раньше пацаны вроде вас не знали, что такое настоящая смерть. Вам это объяснять уже не нужно.

– Да, для нашего возраста у нас слишком большой опыт отчаяния, – ответил один из новеньких.

Здесь никто на самом деле не знал кому сколько лет. Павлу говорили, что раньше люди жили до 80, и до 90, а некоторые переступали и через сотню. При этом они, бывало, не выглядели на свой возраст, казались значительно моложе. Это еще один показатель того, как мы себя загубили, часто думал Павел, когда видел вырезки из газет с текстами о 90-та летних стариках. Однако Павел много раз старался утешить себя тем, что далеко не каждый из этих стариков прожил интересную жизнь. «Я пережил ядерную войну, я каждый день борюсь за выживание, каждый мой поход в лес – сродни пережитой смерти, и я еще умудрился стать отцом» – с улыбкой думал он.

Каждый раз, вспоминая о Лорел и Марии, он улыбался. Он думал о них всегда. Ему казалось, что если он перестанет это делать, то случится что-то страшное. Думая о них, он вспоминал о своем детстве, которого у него не было. Они с отцом вместе добирались до города. Его отец стал здесь охотником, и не хотел, чтобы сын занимался тем же. Но он понимал, что помешать ему не сможет. Мать всегда мечтала, чтобы Павел сумел выбраться из этого города, когда жизнь вновь станет обычной. Жаль, что он был слишком мал, чтобы запомнить её. Но уходя, она завещала сыну свои мечты.

Люди забыли, что жизнь может быть нормальной, рассуждал Павел. Что мы можем не только сжигать тела, не только хоронить их в земле, но и выращивать в ней хлеб. Сложно сказать, когда это случилось. Возможно, еще до войны. Иначе кто бы в здравом уме сбросил ядерную бомбу, да и вообще, развязал бы войну. Мы не знали ничего кроме страха, дружба была таким редким явлением, как мясо на наших тарелках. Забавное сравнение. Что самое забавное, так это что для выживания требуется и то и другое.

– Ну, давайте знакомиться.

– Меня зовут Маркус, я из Америки.

– А я Фабио, я итальянец.

– Ким Джен Ын, Китай.

– Том, Британия.

– Рой, Ирландия.

– Хавьер, Мексика.

– Андрес, Испания.

– Паоло, Италия.

– Марио, Италия.

– Поль, Франция.

– Мирослав, Сербия.

– Павел, Россия.

– Артур, Россия.

– Расмус, Финляндия.

– Лавров, Россия.

– Ну прямо военный пересчет.

– Скорее как школьников на линейке, – пошутил Расмус.

– Ну а вы парни, откуда? – спросил Бард.

– Джером, Америка.

– Фернандо, Испания. Мы недолго продержались на войне.

– На этой войне мало кто долго продержался.

– Забавно, правда? – вступил Маркус. – Люди всю жизнь думали, что будут воевать с инопланетянами, или их ждет восстание машин и борьба с ними за выживание. Все время готовились к войне с другими, а в итоге – стали убивать друг друга.

– Мы сами не хотим жить – сказал Лавров. – Любая наша судьба – конец.

– Время любит повторять старые истории – отметил Павел.

– Рим сохранился из-за Ватикана, ну, относительно сохранился. – предположил Бард. – Я сам из Глазго, хороший был городишка, чем-то похож на все остальные. Теперь они все ни на что не похожи.

– Я шел сюда пешком, – заговорил Паоло. – Я был не один, со своей семьей. Но дошел только я. Совсем пацаном еще был. Теперь моя жизнь ни на что не похожа.

– Так много стран. Раньше ведь их было много, да? Городов, стран… – спросил Джером.

– Да, очень много. 251 страна, более 2,5 миллионов городов. И не таких, как наш Эбисс. А намного больше.

– Твой Глазго был больше?

– Намноооого больше. Огромный город. Сейчас это кажется невероятным, что можно построить что-то более здоровое, чем наши стены или Колизей.

– Говорят, и Колизей был больше.

– Да, его порядком разбомбило. Ты даже не представляешь, как много здесь раньше жило людей.

– Скучаешь по своему городу?

– Ха-ха, скажешь тоже. Тыкни мне здесь пальцем в человека, который не мечтает промотать кассету назад.

– Кассету?

– Это специальное устройство… ааа, сейчас это не важно.

– А почему вы на поверхности? А не, скажем, в метро. Ведь там безопаснее.

– Можно сколько угодно прятаться в подвалах, погребах, туннелях. Но рано или поздно захочется солнца. Свежего воздуха. Увидеть звезды над головой. Черт возьми, ты понимаешь, о чем я? Жизни хочется. И пусть опасной.

– А кто-нибудь видел звезды хоть раз, ну, чтобы рядом? Как мы с вами друг друга.

– Видели. И летали. И возвращались. Эх, сколько целей было в жизни у нашего человечества. И все к чертям. Чертям Императора.

По кругу прокатился смех.

– Тише, ребят. Кто знает, где его свита.

– А как он стал Императором?

Возникла пауза. Никто не любит говорить о своих ошибках, подумал Павел.

– Мы выбрали его. Было голосование, мы его выбрали. Он хороший малый, умный правитель.

– А на играх, что он придумал, действительно так страшно?

– Вообще, это не он их придумал. Их придумали задолго до него, он, так сказать, просто вспомнил. И я бы на вашем месте туда не ходил. Бессмысленное избиение людей, не видящих смысла в своей жизни.

– Но я хочу стать охотником, мне нужно привыкать к жестокости.

– Зачем тебе это, парень? – поинтересовался Павел. – как думаешь, ты вернешься с первой охоты?

– Конечно.

– А я вот не уверен, Джером. А поверь мне, я знаю об этом куда больше.

– Кто эти дикари? Они ведь такие же люди, как и мы. Почему они с нами воюют?

– Потому что однажды мы их не пустили в город – ответил Бард. – Так было нужно. Они этого не поняли, и сильно расстроились.

– Я слышал, они едят людей.

– Никто не знает, что они там едят. У нас здесь игры устроены, а у них, может, и ритуалы какие. Кто их знает.

– А кто… вообще… ну, начал эту войну? – спросил Фернандо.

Публику охватило молчание. Никто не знал, кто на самом деле все это развязал, кто виноват в крушении человечества. Но каждый был уверен, что знает. Каждый обвинял ту страну, которую ненавидело его государство или его отец. Так было проще всего. Кто-то должен был платить по счетам, а разобраться, кто виноват по-честному – не было возможности. Честность вообще не конек этого мира.

– Никто не знает Фернандо, никто не знает. – ответил Лавров. – Скорее всего, виноват просто один сумасшедший, который нажал на кнопку. А потом все просто полетело в тартарары, и люди стали винить всех. Пошла резня. Она, как видишь, и сейчас продолжается.

– Ошибка одного человека стала концом для всех?

– Да, Фернандо. Поэтому хорошенько домой, прежде чем сделать что-то. Твоя ошибка может стоить нам всем слишком дорого.

Вдруг люди услышали звуки гитары. Это Бард провел пальцами по струнам. Он был главной фигурой на этих собраниях, тем, кто все контролировал. И он не хотел, чтобы сейчас люди начали спорить из-за одного глупого, но логичного вопроса. Он не горел желанием видеть в этом городе то, что происходило за его стенами.

– Хватит всех этих разговоров. Давайте лучше споем что-нибудь, – предложил Бард

– Эх, Бард, если бы все проблемы решались музыкой! – улыбнулся Павел.

И Бард удобно уложил гитару. Она была старая, царапанная, но струны на ней по-прежнему были целы. Казалось, он может играть на ней что угодно. Он пел на разных языках, а иногда просто наигрывал мелодию. Потрясающе, наверное, там много уметь, так много знать, думал Павел. Знания достались Барду от отца. А тому от мира сего, думается.

Вскоре Павел пошел спать. Он радовался, когда наступала ночь. Становилось не так жарко, и можно было отдохнуть. Кроме того, ему не снились кошмары. Когда сильно устаешь, вообще редко что снится. Он слышал, что кошмары могут сниться, когда ты голоден. Я еще ни разу не ел досыта, но, тем не менее, ко мне кошмары из-за этого не приходили, вспоминал Павел. Наоборот, мне часто снились добрые сны – в них я видел своих старых знакомых, друзей, ушедших от меня, отца. Мы привыкли, что всех спасают отцы. Я всегда был рад встретить его, пусть и во сне. Мать я совсем не помню, она умерла, еще когда я не научился запоминать вещи надолго. Отец говорил, она была красавицей. Даже измученная, изголодавшаяся, она все равно была красавицей. Её волосы золотистые словно солнце, глаза будто два волшебных кусочка лилового янтаря. Отец сказал, что однажды прочел это в книге и, посмотрев на мать, понял, как они ей подходят². Её глаза заставляли его двигаться вперед, а не падать на колени перед трудностями или господом, о чем-то бессмысленно моля. Мой отец говорил, что молился перед каждым походом в лес на охоту. Однако господь его не спас.

Иногда мне снились и вовсе незнакомые люди, но каждый из них был так добр и тепл ко мне. Люди в снах куда теплее к друг другу, чем наяву.

Но сегодня я боялся. Я потерял уже второго напарника, сначала Николсон, теперь Эриксон. Сегодня, вслед за еще более кошмарным, чем обычно, днем, меня могла ждать такая же ночь. Поэтому я так и не уснул. Но зато у меня было время подумать.

6

Следующее утро многих собрало в Колизее. Павел устраивал тренировку, на которой должен был просмотреть потенциальных напарников. Правда была в том, что чем дольше он смотрел на то, как они махают выданным оружием, тем больше понимал, что они ни на кой черт не годятся.

– Прекрати просто махать топором! Ты ничего не сможешь сделать, если будешь перемешивать им воздух! – кричал он. Павел знал, что таким оружием надо уметь обращаться, тем, кто на это неспособен, оно лишь придает беспочвенную уверенность.

Оружие им выдали самое разное. Это и топоры, и молоты, и мечи, и копья, и самодельные ножи. Эти ножи были намного крепче тех, что они зачастую находили. Им в основном попадались складные, многофункциональные. Но в бою толку от них никакого. Хлипкие, неудобные, они могли оказаться скорее проблемой, нежели спасением. Кому-то из парней вручили совсем необычное оружие – дубинка с острыми концами наверху. Они словно шипы торчали из основного корпуса. Такая штука и хлопнуть может, и воткнуться. Но она была неудобной и требовала только точных и сильных ударов. Чтобы чего-то с ней добиться, нужно владеть значительным мастерством.

Солнце жарило еще сильнее, чем в дни до этого. Павел обливался потом, хотя в основном, лишь кричал. Иногда он подходил к тренирующимся, брал у них оружие, и показывал, что с ним надо делать. Он понимал, что напарник будет нужен ему совсем скоро, и у него не будет времени на то, чтобы превратить бездаря в гладиатора.

Словно играя с Павлом, судьба привела ему на встречу Артура. Тот шел к Павлу, казалось, целенаправленно, но в тоже время, как-то неровно. Да вы издеваетесь, мысленно ругался Павел. Нет ни одной причины, по которой я возьму его с собой.

– Доброе утро, дружище! – приветствовал его Артур, наконец, подобравшись.

– Доброе? У меня тут кучка мелких пацанов, которые только орать на играх могут, а ты словно напился с утра, хотя у нас алкоголя уже давно нет.

– Я не спал всю ночь.

– Что-то случилось?

– Мой сын. Он бормотал что-то всю ночь. Хотя я-то слышал что. Он вспоминал о матери. Все время звал её.

– Может просто кошмарный сон?

– Не знаю. Раньше у него такого не было. Обычно я узнавал о том, что у него был кошмар, лишь на утро.

– Не думаю, что тебе есть, о чем переживать.

– Возможно. Но я здесь не за этим.

– Значит, что-то все же случилось?

– Пока я слушал его, мне было невообразимо больно. Мне казалось, будто я чего-то лишил его, или, по крайней мере, не смог дать. Ну, знаешь…

– Поверь, очень хорошо знаю. Очень.

– Это нужно исправить, Павел. У меня появился шанс дать ему что-то сверх того, что у нас может быть.

– О чем ты?

– Я пойду с тобой.

– Нет, это даже не обсуждается!

– Это мне решать.

– Это решать твоему сыну, хочешь его одного оставить?

– Почему сразу одного?

– А если с тобой что-то случится? У него ведь вообще никого не останется. Он потерял мать еще совсем маленьким, даже толком не пообщавшись с ней, а потом еще потеряет отца из-за какого-то раскрашенного кровью дикаря.

– Я тренирован, я не слабак. Меня не так просто убить.

– Ладно, слушай. Я все равно не возьму тебя. Вчера у меня созрел план. Сложный, опасный план. Но я собираюсь его выполнить. Я, как и ты, хочу дать своим родным больше, чем у них есть. И у меня для этого только один путь.

– Что еще за план?

Павел подошел к Артуру поближе, и стал говорить почти шепотом.

– Вчера я был у Императора. Он сказал, что у него осталось слишком мало гладиаторов. Я пойду в лес и приведу ему новых. Возьму заложника. Уверен, за это пойдет хорошая награда.

– Но это чистое самоубийство! Раньше охотники делали это, но ходили втроем, вчетвером, или просто ловили у стен доверчивых.

– У меня все получится. Я отлично знаю лес, я еще даже ни одного ранения не получил.

– Но уже потерял двух напарников.

– Да… – подтвердил Павел, после некоторой паузы.

– Прости.

– Нет, ты прав. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты шел со мной. Я найду другого.

– А если погибнет он?

– У этих ребят хотя бы нет детей.

– Да, но они сами еще дети!

– Значит, пойду один. Или возьму кого-нибудь снайпером на расстоянии.

– Это и правда дурацкая затея. Страшно быть частью такого.

– Думаю, мы поняли друг друга.

Вдруг к ним подошел молодой парень, с мечом. Один из тренирующихся. Его звали Фернандо, он вчера был у Барда.

– Павел, а можно вопрос?

– Да, конечно.

– Когда противник наносит удар по центру, как мне лучше ставить меч? Так, или так?

– Ты должен не просто отразить удар, а отвести его в сторону, чтобы успеть нанести удар самому. Блокируя соперника, ты должен подготавливать почву для себя.

– Ясно. – кивнул Фернандо. Думаете, мне придется кого-то убить?

– Возможно.

– Но что не так с этими дикарями? За что я должен убивать их?

– Если это не сделаешь ты, это сделают они.

– Но они ведь такие же, как и мы. Быть может, если бы мы этого не делали, то и они бы не стали.

– Ты добрый. Это хорошо, это по жизни очень пригодится. Другим.

– Звучит как приговор.

– Так и есть.

– Я стану сильным, у меня все получится. Знаете, мой отец считал прожитые дни, рисуя на стене галочки, только в виде надгробных крестов. Возможно, на тренировках я перестану считать дни. У меня нет желания продолжать рисунки отца.

– Я надеюсь, ты прав. И искренне желаю тебе забыть про эти рисунки.

– Кстати, если так нужно кого-то убить, почему просто не пристрелить его? К чему все эти мечи? Я понимаю, когда это делают на играх. Не зря же они «игры». Но когда вопрос о жизни и смерти…

– Потому что ты промахнешься.

– Так научите меня.

– Патроны слишком большая роскошь для этого. У нас нет возможности всех учить стрелять.

– Ясно. Ладно, я пойду тренироваться дальше. Так как вы говорите держать меч? Вот так? Понял. Я пошел.

Парень наконец ушел, оставив Артура и Павла снова наедине.

– Они все бесполезны. – заключил Артур. – У них нет ни шанса в этом лесу.

– Это ты верно подметил. А у меня нет времени на их эволюцию.

– А ты им уже озвучивал свою безумную идею? Что-то мне кажется, что у них будет мало желания заниматься этим.

– Нет, они еще ничего не знают.

– Разве что этот малый, что убивать не любит. Взять человека в заложники может показаться ему гуманностью.

– И отправить его потом на игры? Да уж, велика гуманность.

– Интересно, что там было вчера.

– Судя по всему, кого-то прикончили.

– Наверное, вновь выступал Каратель.

– Да уж. Жаль, что никто из этих гладиаторов не хочет пойти в охотники.

– А как по мне жаль, что вообще нужны охотники.

– Эй, завтра утром, перед очередной тренировкой, я бы хотел сходить на рыбалку. Пойдешь? Мы давно вместе не рыбачили.

– Почему нет.

– Возьми сына, может, развеется. Кошмары перестанут тревожить.

– Ты прав. Может, ты и дочь позовешь?

– Пусть пообщаются? Хорошо. Тогда, встретимся завтра?

– До завтра, Павел. Безумец, черт возьми.

– До завтра.

Артур ушел, а Павел еще долго с отчаянием смотрел на тренирующихся. Да, с ними его мечты не выполнишь. А ему они казались такими нужными…