Читать книгу: «Игла бессмертия», страница 19
Солдаты вернулись на зады и стали пробираться огородами, но от дома к дому везде одна картина – тишина и запустение.
– Где же люди? – сам себе сказал Николай.
Господин капитан рассказывал Перещибке, что их сгоняли к центру деревни, и теперь солдаты находились поблизости, домах в трёх от центра, но никаких признаков людей рядом не было. Одновременно с этим Николай чувствовал, что пленники где-то здесь, недалеко, только их не видно.
– Морок… – потерянно проговорил он.
Что делать с таким колдовством, он не знал.
– Проклятое колдовство, бесовщина, – впервые подал голос Фёдор. – Сжечь бы всех этих колдунов да по ветру развеять.
– Сжечь? – повторил Николай.
А что, если и в самом деле подпалить какой-нибудь дом. Пожар заставит сторожей вывести людей на улицу.
Он поднял с земли приставную лестницу и поднялся к сеннику под крышей.
– Эй, ты это чего? – окликнул его Федор. – Всё село спалишь.
– Сиди смирно и не галди.
Николай достал огниво и стал высекать искры. Да, была опасность большого пожара, потому что с полей дул ветерок, но другого пути Николай не видел. Вскоре сено занялось.
Так же задами солдаты отбежали к окраине села и стали наблюдать.
Сперва ничего не происходило, только от подожжённой избы валил серыми клубами дым. Но едва пламя разошлось и взметнулось горой, провалив крышу, как на улице показались двое татар. Они выбежали из хаты через дорогу, осмотрелись и стали заполошно кричать и махать руками, призывая своих. Всего сторожей оказалось семеро, и пленников они держали в разных домах.
Николай с Фёдором глядели во все глаза, а сторожа живого товара решили тушить пожар. Они вывели несколько дюжин женщин и устроили передачу воды от колодца. Дело продвигалось плохо, ветер, пусть и слабый, раздувал пламя и носил искры во все стороны, так что татарам пришлось выводить на улицу и остальных.
– Идём ближе, – распорядился Николай. – Их семеро, у меня два выстрела да у тебя один, потому стреляем и бежим в дом.
Фёдор проворчал что-то себе под нос. Лицо его, осунувшееся и бледное, было, однако, решительно.
– Я стану в дверях с твоим ружьем, а ты перезарядишь пистолеты. Понял?
– Понял.
– Двинулись.
Перебежками, прячась за углами домов, за бочками и кустами смородины, солдаты приблизились к горящей избе. Пожар заливали с улицы, но один из сторожей отошёл поглядеть – не тлеет ли крыша у соседнего дома и столкнулся с солдатами нос к носу.
Николай был готов к встрече и выстрелил, не раздумывая.
«Чик», – стукнул боёк, но выстрела не последовало, осечка.
– Дошманнар!* – завопил татарин и схватился саблю.
Он вытянул её и уже замахивался, когда Фёдор достал его длинным уколом в живот. Татарин упал, а солдат добил его, приколов сверху в сердце.
В этих простых, человеческих, врагах Фёдор увидел средоточие всех своих бед, и в нём проснулась та боевая решимость, которая есть в каждом ветеране.
Солдаты выбежали на улицу, и Николай выстрелил в ближайшего татарина, теперь удачно, а Фёдор рванулся со штыком наперевес к двум другим.
– Ур-ра! – закричал он, и Николаю ничего не оставалось, как вторить ему:
– Ур-ра!
Охранники растерялись и отпрянули. Двое ближайших побежали прочь, но с другой стороны улицы спешили ещё трое. Они расходились в стороны, собираясь охватить чужаков с боков и изрубить саблями. Но в ружье у Фёдора оставалась пуля, и когда против него встал, играя клинком, татарин, он застрелил его и сам стремительно напал на соседнего.
Николай с тесаком управлялся плохо, и татарин рубил всё сильнее и быстрее, чувствуя слабину. Солдат надеялся теперь только на то, чтобы подойти к своему врагу поближе и схватиться с ним накоротке. Но этого не пришлось делать – Фёдор заколол своего противника, и последний охранник бежал.
– Уф, лихо ты, молодец. – Николай повернулся к товарищу, но тот пошатнулся и осел на землю.
От плеча к локтю прошла длинная резаная рана, и кровь уже намочила рукав.
– Ах ты ж господи…
– Перехвати ремнём, здесь, сверху, – сказал Фёдор слабым голосом.
Боевой задор прошёл, осталась боль и слабость.
Николай снял ремень с ружья и им перетянул руку.
– Ничего, скоро до хутора доберемся, там тебя перевяжем.
– Нет… я уйти хочу, сбежать, отпусти меня, Николай.
– Да ты что? Куда бежать?
– Не могу я больше, колдун проклятый каждую ночь приходит. Он убьёт меня и душу проглотит.
– Да что ты несешь? Тебя по голове задели? Господин капитан поможет, он с ним справится!
– Куда ему помогать, сам хворый.
– Дезертировать – последнее дело, ведь найдут, вырвут ноздри и на каторгу!
– Значит, на роду мне так написано. Хотел я пожить, поработать… эх, да чего говорить.
Тем временем бабы разглядели своих спасителей и бросились к ним.
– Николай, это Николай! Спасители! Избавители!
Плач вперемешку с радостными криками заполнил улицу.
– Бабы!!! – строго гаркнул Николай. – Они вернутся! Скорее берите еду, одежду и в ближайшее село, дорога открыта! Скорее!!!
Николай хмурился и перевязывал руку Фёдору, а тот пытался поймать его взгляд. Федор молчал, но в его глазах кричала мольба.
– Говорю тебе, вернёмся вместе, – сказал Николай. – Теперь до Воронежа весть быстро донесётся, сидеть тут нам недолго.
– А и то! Я до Воронежа пойду! Я упрежу, у меня и деньги на дорогу есть. – Федор достал здоровой рукой кошель. – А хочешь, себе возьми, только избавь меня от этого проклятого места!
– Убери. Я тебе не начальник, сами меня выбрали… делай как знаешь.
– И трёх дней не пройдёт, как буду в Воронеже! – обрадовался Фёдор.
Он сунул раненую руку между завязками кафтана, простился с Николаем и быстро пошёл прочь из деревни. Походка его была хоть и спешная, но слабая, солдата заносило то в одну, то в другую сторону.
– Далеко ли так уйдешь… – проговорил сам себе Николай, вздохнул и стал скликать баб.
*Дошманнар! (татарск.) – Враги!
Глава 25
Пожар усиливался – на соседней хате загорелась крыша.
– Быстрее, так вас и растак, быстрее! Скачут уже, скачут!!! – пугал Николай.
С криками, плачем бабы с детьми стали уходить из села, а Николай вышел к полю, где его ждала полудница.
– Пороша, помоги им поля пройти, а то пока дотащатся.
– Нет в этом проку, хозяйка их не выпустит – волками затравит.
– Как же?!
– Прости… – Она помолчала. – Для себя старалась.
А Николай схватился за голову.
– Да что же это?! Что ж это за место, что за люди?! Тогда поверни их к хутору! Слышишь, к хутору!
Она пропала на мгновение и появилась снова.
– Они идут…
Но не успела полудница договорить, как из ближайшего дома вышла старая ведьма в сопровождении своего подручного, карлика-свистуна. Глаза её горели зелёным огнём, а рот щерился волчьими клыками.
– Ах, паскуда, стервь гнилая, ты что удумала?! – Ведьма протянула руку и сжала пальцы в кулак, а полудница, стоявшая поодаль, схватилась за горло! – Своевольничаешь за моей спиной!? Кончилась твоя служба! – Ведьма потянула к себе, и Пороша придвинулась, будто влекомая невидимой верёвкой.
Николай схватился за тесак и рванул вперед, но карлик кинулся ему в ноги, и они оба упали.
Карга другой рукой достала из-за пояса топор и ударила им полудницу по голове.
Чёрный, закопчённый, забрызганный кровью топор вошёл в голову духа, как в полено. Глаза Пороши расширились, а из раны закапала кровь.
– Больно… – успела удивлённо проговорить несчастная и истаяла.
Николай сбросил с себя угрюмца, поднялся, но было уже поздно, теперь перед ним осталась одна старуха.
– Это ты мне служанку попортил, сбил с панталыку, стервец языкатый, и кто бы знал, что такой.
Бабка стала подходить, а чёрный топор в её руке так и прыгал, так и играл. Николай же тихо читал молитву, сладить миром с этой дикой старухой он не надеялся.
– Молишься?! А помолчи-ка, соловей усатый! – Старуха произнесла сильное Слово, и Николай онемел. – Вот так-то лучше. Брось свою железку или с бабкой воевать будешь? – Она усмехнулась, а затем продолжила:– На вот, от Прасковьи гостинец, как спрашивали.
Старуха отцепила от гашника туесок на верёвке с глиняной крынкой внутри и сунула солдату в руки.
Отдав туесок, ведьма огляделась.
– Разбежались, расползлись телки для заклания, ну да ничего, соберу.
Она сунула два пальца в рот и свистнула так, что уши заложило. В ответ издали послышался волчий вой.
Николай стоял столб столбом и пытался хоть что-нибудь сказать, но впустую, только шевелил губами да открывал рот, точно рыба. Тогда он стал читать молитву про себя и не сводил с ведьмы взгляда, а та, не обращая больше на него внимания, пошла по улице по направлению к хутору. Как только ведьма скрылась из виду, голос к Николаю вернулся.
– Тьфу, пропади ты пропадом! – крикнул он вслед и двинулся по дороге.
Отовсюду слышался теперь волчий вой и испуганные крики. Николай вертел головой и несколько раз забегал далеко в травы, но никого не встречал, а звуки при его приближении затихали.
– Морок, опять морок, – сказал он себе и больше не сворачивал.
На хуторе как углядели баб с детьми, да услыхали волчьи песни, так начался переполох. Женщины, обезумевшие от страшного воя, кричали и совали детей наверх, казаки скидывали веревки и порывались спуститься сами, татары, выпущенные для вечернего дела, боялись помогать и глядели в поля с тревогой. Перещибка и сам не ведал как поступить, пока из полей не показались первые волки. По семь, по девять, а то и дюжиной выскакивали они из трав со всех сторон и, оглядевшись, бросались к бабам.
Один злющий вожак повёл свою стаю прямо под стены. Бабы кинулись кто куда и разделились, а волки стали бросаться и скалиться и тем отгонять меньшую часть в поля.
– А ну-ка, татарва – разбирай завал у ворот! – зычно приказал Перещибка. – Хлопцы! Пали по серым, не выдавай своих!
Со стен стали стрелять и уложили нескольких, но в тех, что угоняли женщин, целить опасались. Только Демид стрелял из своего ружья смело и точно, но всех перебить он никак не успевал.
Татары разобрали верхушку завала и стали втаскивать крестьянок одну за другой за стены. Богдан и ещё двое казаков с саблями перемахнули наружу и стали в охранении.
Теперь уже волки не рисковали приближаться, и тогда бог весть откуда явилась старуха.
– Чаво чужих хапаете? Своих поберегите! – гаркнула она и произнесла Слово.
Волков как будто стало втрое больше, и они рванули к людям. А сзади, из большого дома, раздались крики и наружу выбежали казачки – что-то страшное вылезло из угла кухни и напугало их до полусмерти.
Серые теперь кидались и в ноги, и к горлу, не боясь сабель и пистолетных выстрелов.
Бабы прижались к стене, их поднимали за руки татары. Казаки же отчаянно, остервенело рубили направо и налево, но сначала одну, потом другую женщину волки ухватили за ногу, свалили, а затем как тушу косули уволокли в поля.
Пробирающее до костей рычание и лай, неумолчный тонкий женский крик, яростные вопли казаков, гулкие выстрелы пистолетов смешались с пороховым дымом, белыми волчьими клыками и мельканием шашек в одну страшную кровавую свалку.
Вдруг всё кончилось. Сонмы серых исчезли, растворились в воздухе, и лишь несколько десятков маячили довольно далеко. Богдан со товарищи стояли и озирались, тяжело дыша. Все в крови и укусах, они всё ещё крепко сжимали сабли, готовые к нападению, но рядом уже никого не было.
Богдан заметил в траве белую рубаху и рванулся к ней, но, подбежав, остановился. Женщина была мертва. Подол задрался, и белые ноги алели следами зубов, а рубаха на груди намокла от крови – случайная пуля попала в сердце и оборвала её мучения.
Вокруг лежали убитые волки. Не так много, как казалось, всего с дюжину, и только троих зарубили саблями.
Живые волки вместе со старухой и плененными женщинами теперь были далеко, и добраться до них не было никакой возможности, потому что от лагеря колдуна к ним бежали, скакали и прыгали жуткие твари, когда-то бывшие людьми. Казаки спешно забрали тело несчастной и ушли за стену.
Крестьянки, кто успел перебраться внутрь, рыдали от пережитого страха, мужчины были мрачны и решительны. И казаки, и татары стояли теперь вместе, и никто не собирался загонять пленников обратно под замок.
Перещибка велел варить кашу на всех, а сам пошёл проведать господина капитана.
Люди постепенно успокоились, насколько это было возможно в постоянно сгущающемся сумраке. В эту пору должен был быть полдень, но солнца нигде не было видно, серая дымная хмарь застила небо до самого горизонта.
Воронцов очнулся во время боя, но происходящего не видел и выслушал рассказ Степана.
– Ось так и забрали с десяток жинок, та от стен видтягнулы ще половину. И Ольга там була, Богдана любушка, и Катерина… а Марфа померла вид случайной пули.
– Не справились мы, подвели их. – Воронцов закрыл глаза. – Это я, всё я.
– Ни, Георгий Петрович, нэ бери на себя чужих грехов – нэ вытянешь.
Георгий помолчал, собираясь с силами.
– А что с раскопом, есть что-нибудь?
– Пока нет. Как эта кутерьма пошла, так нэ до того було.
– Нельзя прекращать ни на минуту…
Капитана прервали радостные крики снаружи.
– Что там?
– Кажись, Николай вернулся. Да, цэ он, ось кто герой!
– Слава богу, зови его сюда.
Вскоре солдат явился. Сам он был бледен и подавлен, а рассказ его, хоть и был встречен бурным одобрением Перещибки, не принёс ясности.
– Так ця ведьма дала тоби снадобье? Тоди що же, его пить нельзя?
– Да, что-то здесь не так, ведьма ведет свою игру, – ответил за солдата Воронцов. – Однако в прошлый раз питье мне помогло оправиться. – Он умолк чтобы перевести дыхание. – Выбор невелик, если отравлюсь, то нестрашна потеря, и так от меня толку нет.
– Нет, есть толк! Ты государев человек, тебя князь боится!
– Князь мёртв, против нас теперь только колдун.
– Як мёртв?! Як же цэ сталось?
– Я убил его. – Воронцов посмотрел казаку в глаза. – А как – неважно.
Он взял крынку и отпил. Вкус был тот же самый, что и в прошлый раз, и Георгий сделал большой глоток.
По телу пробежала волна тепла и дрожи, а на сердце задержалась, будто ударившись в прибрежный камень. Жжение, кажется, притупилось, но осталась ноющая, щемящая боль. Георгий обратился внутрь себя и почувствовал отклик своего дара. Он начал читать заклинание прямо на глазах у изумлённого казака, и поначалу казалось, что всё идёт как должно, но в тот момент, когда из глаз должны были вылететь искорки, чародей как будто наткнулся на стену.
Тогда Воронцов с помощью Николая поднялся с постели и подошёл к окну – тёмно-серая хмарь, холодные, неживые сумерки не давали достаточно света. Заклинание не удалось.
Георгий отпустил свой дар и с тяжелым вздохом опустился на постель.
– Обошёл меня колдун, – устало и безнадёжно проговорил он, и будто в ответ на эти слова снаружи послышались сиплые крики – в небе появились упыри.
– Тревога!!! – сразу же закричали часовые, а наверху, на башне, зазвенел колокол.
– Бегут, чёртовы дети! – вскрикнул Перещибка и бросился наружу.
– Татары! Дай им оружие! – крикнул вслед Воронцов. – Николай, проследи и вели уводить женщин!
Женщины и сами, без понуканий, бросились в дом; не поместившиеся на первом этаже зашли и в башню. Самому капитану оставалось только наблюдать из окна. Он облокотился на резной наличник и вгляделся в серую даль – от лагеря приближалось тёмное бесформенное нечто.
То ли туман, то ли всё тот же дым катил вперёд большими клубами, а изнутри доносились звериные крики, стоны и вовсе незнаемые звуки.
Казаки на стенах волновались, Перещибка то ли ждал, то ли не знал, что делать, а сверху на защитников стали налетать упыри.
Раздались выстрелы, крики, казаки начали выцеливать летающих тварей.
«Они отвлекают солдат, вытягивают выстрелы!», – догадался Воронцов.
– Перещибка, Перещибка, спереди смотри! – крикнул Георгий, но голос его был слаб и потонул в шуме криков и выстрелов.
Капитан выругался с досады и огляделся в поисках оружия. На столе у стены лежал пистолет, рядом пороховница и пули.
– Что ж, чародея не вышло, так солдатом сгожусь.
А сумятица в рядах защитников увеличивалась, ведь подстреленные упыри не умирали, а продолжали вредить и тянуться зубами к живым. Когда же туман накрыл стену, пистолеты большинства защитников оказались разряжены.
Что происходило за пеленой было трудно разобрать – Георгий видел лишь движения теней и слышал крики. Вооруженные татары заняли ретраншемент и начали палить по упырям. Сверху, с третьего этажа башни, тоже стреляли.
– Беречь патроны для людей! – приказал капитан, и на сей раз его услышали.
Раздался запоздалый выстрел пушки, и расчет сразу же выкатил орудие с раската на стене и под наскоками упырей потянул его ко второй линии обороны. Николай и Демид тесаками отмахивались от летающих тварей, прикрывая.
Спустя недолгое время со стороны окутанной туманом стены раздались дикие взвизги, а за ними крики ужаса, и несколько защитников в страхе побежали назад к дому; один из них упал, запнувшись, и не смог подняться, только скорчился на мокрой земле и дрожал. Над стеной то в одном, то в другом месте показались массивные тени.
– Отходи, отходи! – послышался голос Перещибки, и казаки разом сошли с внешней стены и бросились за вторую, внутреннюю. Татары прикрыли их частыми выстрелами.
Вслед за казаками из тумана показались и преследователи – причащённые. От людей в них оставалось немногое. Тяжелые, вытянутые вперед морды наподобие коровьих или лошадиных торчали прямо из раздувшихся торсов, узкие пасти были вкривь и вкось усеяны клыками, длинные крепкие руки доставали до земли, а на коротких пальцах сидели вершковые изогнутые когти. Кожа клочками в натяг охватывала страшные головы, а в прорехах виднелось красное с белыми жилами мясо. И только глаза были по-прежнему человеческими, безумие и ужас плескались в них в постоянном поиске выхода.
Сразу пятеро чудищ рванулись из тумана вслед за отступившими казаками и каждое получило по два-три попадания, но пули лишь на мгновение остановили их.
– Гранаты, бросай гранаты! – скомандовал Перещибка, и в его голосе слышался страх.
Несколько самодельных гранат с тлеющим шнурами полетели за стену ретраншемента и рванули оглушительно, но, кажется, вовсе не причинили чудищам беспокойства.
Монстры полезли вверх, и вскоре их головы показались над стеной. Защитники рубанули саблями, нанеся длинные и кровавые раны. Кто-то срезал целый шмат мяса, обнажив белую кость, но причащенные не остановились, они только вопили тонко и страшно и продолжали лезть вверх.
Один из казаков пропустил удар, и когти монстра распороли ему предплечье, рядом упал татарин с разорванной шеей. Сверху постоянно налетали упыри. А от первой стены уже бежали новые чудища.
«Ба-бах!» – грянула пушка, и снопом картечи смело четверых причащенных, но это была капля в море, весь двор уже был ими занят.
Николай рубил тесаком – удар перед собой, теперь слева, снова перед собой. Он целил по конечностям, но кости чудовищ не поддавались с первого раза. Лапы, морды, клыки и когти, визг и дикий взгляд – чудища уже были повсюду. По глазам! Вот куда надо бить. Он ткнул тесаком и достал до цели – монстр взвизгнул, прижал к ране лапу, не удержался на стене и упал назад.
– А-а-а! Проняло!!! Глаза, режьте глаза! – крикнул солдат, а сам не уследил – когтистая лапа ударила его по голове.
Снова прогремела пушка, и вихрь огненного железа разрезал толпу надвое. Упыри, ранее досаждавшие всем поровну, теперь устремились к пушкарям и навалились на них все разом. Одновременно с этим с другой стороны, там, где упал Николай, прорвались причащенные. Оборона показала трещину.
Перещибка с двум казаками бросились к прорыву, туда же палили с третьего этажа, но оттеснить чудищ обратно не удалось, слишком много их успело перебраться.
– Отходим! В дом, в дом!
Защитники стали отступать к дому. Вход был только один, перед ним сразу образовался затор, и чудища набросились на людей с сокрушительной силой.
Сабли не могли держать причащённых на расстоянии, ведь те не боялись боли, ран и, наверное, вообще смерти. Они лезли под удары, напарывались на уколы, лишь бы дотянуться зубами, дорваться когтями до слабых людей. Казалось, что те, кто остался снаружи – обречены.
Неожиданно земля содрогнулась, прогремел взрыв, и та часть внутренней стены, где стояла пушка, вспухла обломками брёвен и досок – Богдан, отходя, поджёг бочонок пороха.
Чудищ разметало, обломок бревна убил двоих людей, зато остальные смогли уйти в дом.
Как только люди заперлись внутри, так сразу же прервалась и атака. Монстры заняли двор и руины ретраншемента, оставшиеся упыри поднялись в воздух, не обращая внимания на татар и казаков, что стреляли с третьего этажа. Защитники, израсходовав выстрелы, тоже прекратили огонь.
Всё вокруг замерло, затаилось. В наступившей тишине резко и остро послышался натужный скрежет и скрип – это брёвна завала на месте ворот сами собой разъезжались в стороны, давая широкий проход. Из тумана вышел колдун.
Он изменился. Согбенный худой юродивый, насмешник и злословец исчез, а на его место явился властитель. Гордая осанка, пронзительный взгляд, даже грязь и обноски не принижали его достоинства. Вслед за ним застывшая в полупоклоне вошла старуха-ведьма.
– Митраит! Игра изменилась, время низости прошло, снова настаёт время величия. Я возьму власть в этих землях, и ты можешь стать подле меня. Мне понадобятся сподвижники и наместники, сведущие в тайных знаниях.
Колдун прошёл мимо завала и встал рядом с раскопом, который перед битвой не догадались засыпать. Теперь оттуда слышались звуки, и летела земля.
– Ты получишь не только власть, ты получишь бессмертие, как его получают все мои слуги. – Он взглянул на ведьму, и та склонилась в поклоне.
Из раскопа показался бабкин угрюмец, он пятился задом и тянул изнутри что-то большое и каменное.
Джега обронила Слово, и каменный саркофаг выбрался наружу. Колдун подошёл к нему и без усилия сдвинул крышку.
Внутри, поверх черепов, лежал длинный и тонкий меч с простой крестообразной гардой. Колдун взял его в руку и поднял над головой.
Цепь, перекинутая через его тело, пришла в движение, подёрнулась рябью, потекла и расплавилась, растекшись по всему телу, закрыв и голову. Ещё мгновение, и металл застыл чёрным тяжёлым доспехом; края его окрасились серебром, на нагруднике вспыхнул причудливый рисунок.
Колдун откинул забрало и глубоко с удовольствием вздохнул, глаза его горели красным огнём, и огонь этот, словно туман, поднимался выше, истончаясь у края шлема…
– Митраит! – Колдун взглянул на Воронцова, который всё так же стоял у окна. – Ты жаждал знаний? Ты получишь их, и даже больше, чем захочешь выучить.
По знаку старой ведьмы причащенные приволокли откуда-то снаружи котёл, а следом привели женщин, которых отбили волки. Был с ними и Фёдор. Без ружья, в оборванном кафтане, он шёл вместе со всеми совершенной безучастный и спокойный.
– Я дал тебе без платы первый урок, – продолжал чёрный рыцарь, – дам и второй. Хочешь власти и бессмертия – не жалей чужих жизней…
Колдун вложил в котёл свой меч, а причащённые стали подводить жертв и перерезать им над кровавой купелью горла.
– …не слушай голос сердца, отринь сострадание и любовь, в них нет знаний, нет силы, только слабость…
Женщины падали у котла одна за другой, вот подошла очередь и Фёдора.
Воронцов глядел на казнь, сжав кулаки. Он не слушал речей колдуна, он старался найти выход, но снова не видел его. В его очах вихрем кружились искорки, но не могли выйти наружу, сколько бы раз они ни перечитывал заклинание.
«Бах!» С галереи третьего этажа раздался выстрел! Это Демид выстрелил из своего ружья, и пуля попала точно в голову колдуну; тот пошатнулся, умолкнув… но лишь на краткий миг.
– …так обретешь власть, а я дарую бессмертие.
Плоть, разорванная попаданием пули, срасталась прямо на глазах.
«Да есть ли хоть что-то в силах человеческих, что остановило бы это исчадие ада?!» – подумал Георгий и сразу понял ответ. Нет, теперь нет, но есть и другие силы… Воронцов осознал, что в погоне за колдуном он совсем позабыл о Боге, а ведь ещё недавно он и слова колдовского не произносил без обращения к высшей силе.
– Господи, прости…
Но была ещё надежда.
– Олег, Олег! – позвал Воронцов, но послушника рядом не было.
С того самого мига, как Олег углядел в окно уродство причащенных, сидел он, сжавшись, за печью в кухне и дрожал. Страшные, свирепые и безумные создания напугали его до полусмерти. А ещё засела ему в душу обида – как же это, только он начал жить, встретил любовь, и теперь, сразу же, должен лишиться этой чудесной, новой, желанной жизни?
Так и сидел он в тёмном углу, вознося Всевышнему не молитвы, но упрёки.
А между тем Фёдора убили. Убили и женщин, но этой жертвы оказалось мало.
Колдун вынул багровый клинок и взглянул в окно, но Воронцова там уже не было. – Митраит, время на исходе, думай.
Колдун подошёл к двери и ударом ноги вышиб дубовую дверь вместе с закладом. Изнутри прогремел слитный залп, но пули лишь бессильно простучали по броне. Чтобы войти, нужно было пригнуться под притолокой, поклониться хозяевам. Колдун этого делать не стал, а очертил мечом широкую арку, и там, где проходил меч, появлялась кривая трещина. Он снова ударил, и кусок стены ввалился внутрь дома.
Перед колдуном стояли теперь казаки, татары, а впереди всех Перещибка. И хотя все видели, что не берёт проклятого железо, но не могли аки овцы идти на заклание.
– Господи, благослови, – проговорил казацкий голова и шагнул вперёд.
Он ударил горизонтально, целя в глаза, но колдун рукой в латной рукавице перехватил клинок, а сам вонзил меч в грудь хозяину хутора.
Перещибка охнул и осел на пол.
– Отец! – крикнула Олеся.
Крик её сразу потонул в шуме сечи, но его услышал Олег. Словно игла проткнул любимый голос кокон из страха и обид и вошёл в сердце. А сердце у Олега было добрым. Не разбирая дороги, парень бросился туда, в самую гущу боя.
«Защити её, Господи, защити её, всех защити, Господи!» – стучала в его голове одна только эта просьба.
Вокруг колдуна распростёрлось уже несколько тел, а напротив стоял Воронцов; он был слаб и рапиру держал нетвёрдо. Левее, рядом с телом отца, лежала Олеся. Правая рука её оканчивалась кровавой культёй, а левой она гладила отца по голове.
Олег протиснулся к любимой и упал рядом с ней на колени.
– Ты решился? – спросил колдун капитана.
– Я не стану служить тебе.
– Молодой, глупый… – Колдун задумался на мгновение. – Но я подожду, времени у меня теперь снова много.
И он повернулся к Олегу с Олесей. Нешироко размахнувшись, ударил парня мечом сверху вниз. Олег закрылся рукой. Меч встретился с мягкой, слабой, живой плотью. Сей зачарованный клинок резал и разрубал подобные преграды тысячи раз, но в этот раз преодолеть не смог. Зов Олега был услышан – меч обломился в месте соприкосновения.
Колдун застыл, как громом поражённый. Он знал в этом мире всё, он прожил сотни жизней, он играл разные роли, он даже видел явления Божественной воли, но никогда не сталкивался с ними напрямую. А теперь у него не было времени осмыслить произошедшее – дымные облака разогнал внезапный порыв ветра, и столп солнечного света озарил хутор.
– Спасибо тебе, Господи, – сказал Воронцов, и искорки рванулись из его глаз огненными жгутами.
Вихрь тяжкого жара опутал колдуна, и он закричал.
– А-а-а-а!!! – Впервые за бездну прожитых лет он испытывал боль.
Чёрные его доспехи оплавились, а сам он словно уменьшился в размерах.
Но колдун ещё сопротивлялся – переборов себя, он стал читать заклинание, и от каждого слова огонь слабел, а путы истончались.
В провале стены появилась старая ведьма. Она недолгое время глядела на поединок, словно решаясь на что-то, затем оскалилась и прыгнула вперёд, будто и не была согбенной старухой. Она подскочила к колдуну сзади и ударила его своим топором в спину. Бурое закопченное зазубренное лезвие пробило доспех, словно яичную скорлупу и глубоко вонзилось в тело.
Колдун замер, упал на колени, затем на пол и застыл, а Джега, не обращая ни на кого внимания, обошла тело и в два удара отрубила голову.
– Вот так-то понадёжнее будет, – сказала она, пошатнулась и упала навзничь.
Кожа её пожухла, почернела, и за пару удара сердца тело бабки истлело. То же самое случилось и с телом колдуна.
