Читать книгу: «Игла бессмертия», страница 16
Глава 20
Воронцов очнулся от забытья и увидел перед собой серую ткань палатки. Руки и ноги его были связаны спереди, голова болела.
Георгий скосил взгляд и аккуратно повернул голову – у входа в палатку маячила спина охранника.
В плену.
Он снова закрыл глаза. Что это было вчера такое? Чему он стал свидетелем?
Перед внутренним взором предстали виды деревни с полыхающими кострами и перепуганными людьми. Потом вспомнилась хата с мёртвой старухой, её страшные язвы и маслянистая кожа.
«Колдун губит людей», – написала тогда Прасковья в записке. Да, но не всех, только стариков и совсем маленьких детей, прочие стояли под стражей в центре деревни.
Но и им не избежать какой-то страшной участи, в этом Воронцов был уверен. Как же быть?
Георгий перекатился на спину, охранник заметил движение и повернулся. Он оказался пожилым татарином, с истончившейся уже бородой и усами.
– Воды? – спросил он с сильным акцентом, и, хотя Воронцов ничего не ответил, поднёс к его губам кожаную фляжку.
Вода помогла, мысли как будто приобрели бодрость.
Что бы ни произошло далее, а надо дать знать в Петербург. Сей колдун – страшная опасность, ведь из-за мора могут обезлюдеть целые губернии! Нужно выбраться отсюда, но как? Вокруг наверняка полно людей князя.
В отдалении выстрелила пушка, а за ней послышался залп ружей. Охранник снова повернулся в сторону боя.
– Турында юк! Хабиб! Аллах, сине сакласын!* – схватился за голову татарин.
«А ведь если сейчас бой, то в лагере не так много людей и можно сбежать!» – Апатия ещё не отступила, но дух уже пробудился и требовал действий.
Георгий поёрзал на тюфяке, но его страж не реагировал. Тогда Воронцов обратился внутрь себя и стал шептать заклинание, которое так ни разу и не смог закончить, ни в полях, ни в плену у ведьмы. Солнце было высоко, и его лучи проникали в палатку. Вскоре искры затанцевали в глазах Воронцова, а после устремились к верёвкам на запястьях.
– Кайт Хабиб, кайт. Аллах, аны туры юлга кундерер!** – Татарин всё так же, не отрываясь, глядел на сражение.
За его спиной ручейки искр пали на узы пленника, и те тут же вспыхнули жарким пламенем. Они не причиняли вреда чародею, но съедали верёвки с такой скоростью, как будто те лежали в кузнечном горне.
Георгий не рисковал подниматься. Ручейки искр протянулись к охраннику и застыли вокруг него десятком огненных змей. Что же с ним делать? Он был добр к нему, и смерть в огне слишком страшная участь. Ударить чем-то или придушить? Георгий огляделся, но ничего подходящего рядом не было.
Снова ухнула казацкая пушка, и ядро просвистело совсем близко. Татарин дёрнулся и подался назад – Георгий вздрогнул, но не отпустил заклинания, и искры впились в стёганый кафтан старика. Пламя занялось мгновенно.
– А-а-а-а-а!!! – страшно возопил заживо горящий, шагнул в сторону, размахивая руками, и повалился внутрь палатки.
Полотно тут же занялось, а Георгий выскочил наружу и прижался к стене телег.
Лошадей поблизости не было, значит, только полями – затеряться в густой траве, а там мало ли, может, полудница пособит. Нужно только миновать проход или пролезть между кибитками.
У прохода никого не было видно, а на пожар уже сбегались люди, ещё мгновение – и его заметят.
Лезть – долго. Георгий рванул к проходу – искры всё ещё танцевали в его глазах, и если снаружи пара человек, то он справится.
Воронцов выскочил за тележное ограждение и остановился. Прямо на него, к лагерю, бежало всё княжье воинство. Уже не сотня, но дюжин шесть татар в полном смятении неслись к проходу. Рядом, справа, была устроена батарея из трёх пушек, а при ней бегал и кричал князь.
– Куда?! Куда, сукины дети?! Андерсон! Картечью по трусам!!! – размахивал он длинным стеком для выездки.
Бежать Георгию было некуда – охрана князя заметила его, если побежишь – догонят. Он погасил огонь в своих глазах и отошёл к телеге.
– Никак не успеть, ваше сиятельство, – ответил тем временем невозмутимый артиллерист.
– Тогда палите по хутору! Чтоб вас всех! – Стек упёрся в казацкую крепость.
– Слушаюсь. За-а-аряжать!
Подбегая к лагерю, пораженцы переходили на шаг, прятали глаза и втягивались за телеги. Но некоторые отвернули от прохода и рванули куда-то в поля, видимо, там был устроен конский выпас. Георгий же ждал, когда на него обратят внимание. Семихватов уже бросил на него гневный взгляд, но пока не трогал.
– Арслан, собачий сын, отыщи командиров, пусть соберут этих скотов! Всех, кто побежал к лошадям, повесим!
Мурза кинулся в лагерь.
– Господин капитан, – обратился наконец князь к Георгию, – вы, я вижу, не цените компанию моих слуг.
– Компания хороша, но я больше ценю свободу.
Князь прикрыл глаза рукой, а когда отнял её, то продолжал более миролюбиво:
– И вы правы. Мне не следовало столь ограничивать вас. Прошу, пройдёмте ко мне в шатёр, нам есть о чём поговорить.
Князь пропустил верховых и направился в лагерь, Воронцов пошёл следом. Пожар, вызванный его заклинанием, не задел соседние палатки и прекратился так же быстро, как начался – только чёрное, обуглившееся тело охранника лежало в окружении подпалин и не сгоревших лоскутов ткани от палатки.
Артиллерийская перестрелка, меж тем, продолжалась, ядра одно за другим дырявили высокий шатёр, в ответ залпами била батарея Андерсона.
Очередное ядро просквозило княжескую резиденцию, когда хозяин был уже в двух шагах от полога. Прямо на глазах края отверстия затлели, а потом, раздуваемые ветром, вспыхнули.
– Ут-куз! Пожар! Воды! – закричали отовсюду на татарском и русском.
Но и этот пожар загасить не удалось – шатёр вспыхнул как свечка.
Князь взирал на это молча, а когда огонь спал, взялся обеими руками за голову и стоял так не менее пяти минут. В конце концов он совладал с собой и направился к столику и прочей обстановке, которая лишь местами чуть обуглилась, но осталась цела.
– Прошу. – Он указал на изящный миниатюрный стульчик.
Георгий уселся.
По знаку князя подбежал слуга в ливрее и парике и споро сервировал столик бокалами, графином вина и закусками.
– Конфузия ещё не поражение в войне, – сказал князь, подняв свой бокал. – Я пью за свою победу, а вы, Георгий Петрович, вольны выпить за вашу, ведь победы наши не исключают друг друга. – Князь приподнял бокал, как бы салютуя сотрапезнику, и выпил.
Георгий пить не стал.
– Вы хотите получить раскольника, – сказал князь. – И я отдам его вам, как только он закончит работу.
– Что это было там, в деревне?
– Ну зачем вам знать о моих делах? Они с вашими никак не связаны.
– Они связаны неразрывно, да и доверять вам у меня теперь нет оснований.
– Отчего? Я вас не обманывал. Впрочем, воля ваша… – Князь задумался ненадолго. – Эти люди, крестьяне, задолжали мне… Я просто возвращаю своё.
– Раскольник по вашему приказу убивает их? Насаждает чуму?
– Мор не разойдётся за пределы села. Ведь как мне получить своё? Судиться? С мужиками? Ну-с, до этого я не опущусь. А так – несколько ненужных жизней и прочих казённых крестьян спишут на болезнь, а в моих сёлах народятся взрослые дети. Я не убиваю напрасно.
– Я вам не верю. А даже если вы и говорите правдиво, всё равно это преступление и бунт.
Князь помрачнел, но сделал над собой усилие и продолжил разговор:
– А насколько вам нужен раскольник? Ваша совесть неспокойна? Вы успокоите её, получив злодея в руки. Это он делает, а не я.
– Но вы причина всему.
– Нет, вы ошибаетесь. Он появился у меня в имении после того, как казаки… – князь запнулся, – избили моих людей. Сказался отшельником, де, в святых местах познал благодать и теперь может чудеса творить. И показал… всякое. Он же предложил помощь, так что чаша весов с грехами за происходящее в селе на его стороне, не на моей.
Георгий не верил ни единому слову, но каковы были исходы? Поступиться честью и солгать, чтобы иметь больше возможностей к побегу или сказать негодяю, что он негодяй и угодить в плен, а то и в могилу?
– Вы злодей и бунтовщик, Семихватов. Я не стану иметь с вами дела. – Эти слова дались Воронцову с трудом, но, произнеся их князю в лицо, он сразу почувствовал себя лучше.
– Я ещё смогу переубедить вас, – выдавил из себя князь. – А пока побудьте в цепях. Арслан!
Вскоре Георгия приковали правой рукой к оси одной из телег перед шатром князя, чтобы был на виду не только у своих надсмотрщиков, но и у господской охраны. Цепь сделали достаточно длинной – пленник мог сделать пять-шесть шагов, так что можно сказать, устроили с комфортом.
Воронцов опустился на траву даже с некоторым воодушевлением. Казаки отбили приступ, вполне возможно, отобьют и следующий – дух татар подорван, и снова подставить грудь под картечь им будет тяжело. Осталось только сбежать из плена. Цепи? Что ж, он не был уверен, но надеялся, что его магия сможет пережечь их. Это всё же железо, не чугун.
Тем временем с добычей вернулись те, кто был отправлен в погоню за дезертирами – с десяток человек притащили кого в путах, кого на арканах.
Семихватов приказал их повесить, и мастера начали споро сколачивать виселицы, разобрав часть тележной стены.
Однако к концу дня вокруг будущего места казни стали собираться татары – у многих дезертиров нашлись родичи. Они уговаривали мурзу, и он несколько раз суетливо бегал на поклон к князю, но, судя по всему, тот жаждал крови. Первую же готовую виселицу родичи повалили и взялись за оружие. Напротив сами собой собирались сторонники Семихватова из числа его людей.
Казалось, дело дойдёт до бунта, но князь неожиданно пошёл на уступки – заменил виселицу на порку и объявил, что завтра будут переговоры, а сам ускакал куда-то, оставив разбираться Корчысова.
Но лагерь поуспокоился сам собой, ведь весть о переговорах понравилась всем, даже и пленнику. Дезертиров выпороли, но палачи особо не старались, и те ушли на своих ногах.
Татары расселись вокруг костров, закурили; в больших потемневших от копоти котлах начали варить какую-то душистую похлёбку.
Воронцову принес ужин княжий повар – утиные ножки в каком-то хитром французском соусе, свежий хлеб и бутылку красного вина. Он же сервировал столик, поднёс стульчик и даже помог умыться. Принимать пищу, однако, всё равно пришлось в цепях.
Георгий несколько расслабился и даже стал надеяться на благополучный исход. Над местом привязи натянули тент, набили свежей соломой тюфяк. Право, если бы не оковы, то вышел бы «pique-nique dans la nature»*** да и только.
После ужина пленник быстро заснул, но сон, поначалу покойный и умиротворённый, со временем превратился в кошмар. Сгоревший, обугленный охранник-татарин с выжженными глазницами и облезающей шматами плотью подносил ему флягу с водой и всё причитал хриплым голосом «Хабиб утреде»****, и качал сокрушённо головой.
Воронцов пытался объяснить ему, что не хотел его сжигать, что так вышло ненамеренно, но мертвец не слушал, он был поглощён только своим горем.
Пленника разбудил шум. Оказалось, вернулся Семихватов.
В лагерь вошёл небольшой отряд с князем во главе, а после въехал на телеге человек в лохмотьях и с цепью через плечо – раскольник. Сзади к телеге была привязана корова и собака.
Навстречу им выбежал мурза.
– Херметле, Борис Константинович, все спокойно, ваши приказы исполнены.
– Если бы это было в самом деле так, Корчысов, мне бы не пришлось прибегать к таким мерам, – непонятно ответил князь. – Прошу вас, – обратился Семихватов к раскольнику, – приступайте, но сделайте это за пределами лагеря.
– Благодарствую, государь-батюшка! Благодарствую! – стал кланяться тот. – Вот там, где пищали стояли, ась? Подойдёт?
Князь кивнул. Было видно, что ему не слишком нравится сама затея, но он терпел. Вся компания переместилась за укрепления.
Георгий решил полюбопытствовать, что такое будет делать колдун. Он изловчился и протиснулся на длину цепи между телегами. Стражники его покричали для виду, но понукать к возвращению не стали, они и сами были не прочь поглядеть, но обзор у них был нехорош.
По велению колдуна принесли котёл, чуть в стороне развели огонь.
Сам же колдун отвязал от телеги корову и повёл к котлу, всё время нашёптывая ей что-то на ухо. Перед самым котлом корова необыкновенно споро и послушно задрала передние ноги и встала ими внутрь.
Воронцов глядел на этой действо во все глаза, едва дышать не забывал – без сомнения, перед ним начинался магический ритуал.
В свете костра блеснул нож, колдун задрал животине голову, глубоко вонзил нож в шею и, тяжело кромсая плоть, перерезал скотине глотку. Кровь хлынула в котёл, но корова стоял всё так же спокойно, только голова у неё перекосилась набок.
Вид этого действа был до того неестественен, что Георгия передёрнуло.
Из телеги принесли козу, поросёнка и пса. Кобель, почуяв запах крови, загавкал глухо, но колдун положил ему ладонь на голову, и тот успокоился.
Всем животным отворили кровь и пустили её в котёл.
Корова осела на задницу, но передними ногами всё еще стояла в кровавой купели. Колдун заглянул внутрь и, не удовлетворившись, велел выпрячь кобылу.
Вскоре корова пала, тушу отволокли в сторону, а её место заняла лошадь. И лишь когда через край котла потекли тяжёлые тёмные струи, колдун довольно кивнул и стал палкой рисовать вокруг какие-то символы.
Воронцов поднялся и всмотрелся в начертанное. Разглядеть ничего не удалось. Тогда он тишком прочёл заклинание ворона и пустил его поглядеть. На рисунке были изображены людей со звериными головами. Их фигурки были вписаны в круг, разделённый на части и скреплённый будто бы тенётами паутины.
Колдун начал читать заклинание – незнакомые, рубленые слова сходили с его губ и будто, не исчезнув до конца, повисали в воздухе тяжким бременем. Слова эти показались Георгию чуждыми, инородными. Сделалось душно, откуда-то взялась липкая влажность, будто и не в полях происходил ритуал, а в пыточном подвале.
Глаза колдуна налились красным, из них, как из переполненного сосуда, потёк такой же красный туман. Он стёк по цепи, закрутился и тугими косами перекинулся на котёл, прошёлся по краю и впился в кровь.
Последнее слово заклинания камнем упало в мир – кровь взбурлила и выплеснулась наружу, разойдясь ручейками и заполнив рисунки.
– Ведите, – обронил колдун.
Помощники заозирались – они были готовы выполнить приказ, в это мгновение, кажется, любой приказ, но не знали, кого вести.
– Корчысов, веди сюда тех, кто бунтовал, – распорядился князь нетвёрдым голосом.
– Херметле, они надёжны, я с каждым говорил…
– Веди или сам пойдёшь первым!
Мурза отшатнулся. Но быстро поклонился и в сопровождении десятка из числа новоприбывших отправился к палаткам.
Лагерь в основном спал. Ритуал проходил тихо, снаружи, и лишь немногие часовые и просто засидевшиеся у костров видели его и имели основания опасаться.
Негромкое копошение донеслось со стороны палаток, и вскоре к костру стали подводить провинившихся. Их не держали силой, но вели с обнажёнными саблями.
Колдун зачерпнул из котла какой-то чёрной от времени чашей и подал первому.
– Пей.
Человек оглянулся на мурзу, на своих сторожей и, видно, придя к заключению, что выпить – меньшее из зол, пригубил.
Но колдун заставил допить, после окунул два пальца в кровь и мазанул татарину по лбу. Тот отшатнулся было, но его подхватили под руки.
– Отпустите, он теперь мой, – сказал колдун и подал чашу следующему.
Люди, видя, что с прочими ничего не случилось, стали идти охотнее. Однако спустя несколько минут татарин, который первым причастился от крови скота, пал наземь там, где стоял.
Все, кроме колдуна, вздрогнули и уставились на упавшего.
Дрожь охватила все его члены, лицо исказилось, пальцы скребли землю, а из глотки исторгнулся низкий рёв – непонятная смесь звуков, напоминающая мычание.
Мурза отшатнулся, а князь обратился к колдуну:
– Но вы обещали, что они смогут воевать.
– Этот сможет, милостивец, сможет, сей же час очухается.
И в самом деле, вскоре дрожь прошла, но несчастный остался лежать в пыли.
Следующий воспротивился, как и трое других, видевших произошедшее. Они схватились со стражей, стараясь удержать вооруженные их руки, но охранников было больше. Они скрутили бунтарей, заломили плечи, и колдун вливал им кровь сам, по временам разжимая рты ножом.
Припадки случились со всеми, кто отведал крови, и все они лишались чувств после лихорадки.
Зрелище это угнетающе действовало на Корчысова, он несколько раз просил князя остановиться, но тот стоял на своём: все бунтовщики должны пройти «усмирение».
Вскоре несколько дюжин бунтовщиков лежали на земле без сознания.
– А теперь тащите сюда дезертиров, – распорядился Семихватов.
Колдун одобрительно закивал, а мурза не нашёлся со словами в их защиту.
Причастили и их, теперь добрая треть воинства оказалась лежащей вповалку за пределами лагеря.
– Останних-то, останних ведите, – обратился колдун к князю, – и завтра же казачков как мокриц гнусных раздавим!
– Довольно. Посмотрим, что с этими станет.
– Станут аки псы люты и аки тельцы послушны. А кровушка-то пропадёт, ведь на всех бы достало, – запричитал колдун.
– Ещё наваришь.
Причащённых за руки за ноги потащили в лагерь, а Воронцов вернул ворона в кольцо.
Похоже, переговоры отменялись.
* Турында юк! Хабиб! Аллах, сине сакласын! (татарск.) – О нет! Хабиб! Сбереги тебя Аллах!
** Кайт Хабиб, кайт. Аллах, аны туры юлга кундерер! (татарск.) – Беги, Хабиб, беги! Аллах, направь его на правильный путь.
***Pique-nique dans la nature (франц.) – пикник на природе.
****Хабиб утреде (татарск.) – Хабиб умер.
Глава 21
Бежать на рассвете Воронцову не удалось – четверо его охранников сменялись каждые три часа и бдели усердно. Единственное, что он смог проделать, это ранним утром тишком пережечь до тонкого ободка одно из звеньев цепи. Теперь если резко дёрнуть, будет шанс освободиться.
В лагере утро началось рано – Андерсон со своими помощниками выкатил пушки, когда небо ещё только светлело. Приготовления заняли около часа, а после началась почти непрерывная канонада – батарея дырявила тын чуть правее ворот. Казаки пока не отвечали.
У телег всё так же лежали вповалку прошедшие вчера через ритуал бунтовщики и трусы. По временам то один, то другой из них издавал ржание или мычание, а то и вовсе непонятно какой звук. Впрочем, кажется, все были живы, по крайней мере шевелились.
К лежащим то и дело подходили прочие, кто посмотреть, кто спросить про родственника, но стража из числа прибывших вчера с князем никого не пускала.
Семихватов выбрался из своего нового значительно более скромного шатра часам к одиннадцати, когда солнце уже подбиралось к зениту.
– Утро доброе, господин капитан, – поприветствовал он Воронцова. – Как почивали?
– Вашими молитвами, – ответил тот и указал себе за спину: – Это ваше обещание переговоров?
– Переговоры при таких слабых кондициях ничего мне не дадут. Впрочем, можете попытать счастья вы. Прикажите своим людям сложить оружие и выйти, и я даю вам слово, что никто из них не пострадает.
– Ваше слово и полушки не стоит, раз пушки палят.
Семихватов скривил губы, но продолжать разговор не стал.
– Корчысов! Корчысов!
Мурза споро подбежал на зов.
– Где отшельник?
– Со вчерашнего… э-э-э… не знаю, как сказать, с вечера не видел.
– И что нам теперь с этими делать? – Князь указал рукой на причастившихся. – На что они годны?
Они подошли к ним поближе. Те лежали будто в беспамятстве и никак не отреагировали на начальство.
– Что это с ними? – удивился князь.
– Как будто рожи вытянулись…
Воронцов тоже решил присмотреться и подошёл, насколько позволяла цепь. В самом деле, лица несчастных удлинились, челюсти подались вперёд, а головы несколько распухли. Это походило на трансмутацию, только вместо алхимического субстрата были люди.
– Семихватов, нельзя этого допускать, слышите? – обратился Георгий к князю. – Это против законов Божьих и человеческих.
Тот обернулся на голос:
– Ну что ж, у вас есть возможность всё исправить. Идите и уговорите Перещибку сложить оружие и убираться с моей земли. Нет? Не идёте? Ну вот и воздержитесь… – Он не закончил своей речи и уставился в сторону прохода.
В лагерь входил, гремя цепью, раскольник. Спокойно подошёл он к лежащим и стал поочерёдно прикладывать к каждому руку.
– Любезный, вы обещали… – начал было Семихватов, но осёкся.
Причастившиеся поднимались и открывали глаза. В глазах плескалось безумие – огромные зрачки в обрамлении сеточек из красных ручейков непрерывно двигались, ни мгновения не оставались в покое. Они будто искали что-то, но найти не могли и ни на секунду не бросали своего поиска.
– Готовы, милостивец, почти готовы, – довольно проскрежетал колдун. – А ежели погодить денёк-другой, то и ещё лучше станут.
– Что у них с лицами? – мрачно спросил Корчысов.
– А что же? Лица хороши, ещё краше стали, – усмехнулся раскольник.
– А с глазами что?
– А ничего! В гляделки ты с ними играть, что ли, будешь? – Раскольник подскочил к мурзе и заглянул тому в глаза.
– Ваше сиятельство, велите ему отвечать по делу.
– Да, любезный, нам надобно знать положение дел.
– Тебе, благодетель, всё расскажу, как на духу. – Колдун поклонился. – Души их в ловушке, в силке, откуда не освободиться, вот и глядят – выход ищут. Но не найдут, не найдут. – Колдун похихикал и предложил: – Ты прикажи тому, этому что-нибудь и проверишь послушание.
– Эм-м-м… пойдём со мной.
Князь двинулся к выходу из лагеря, и один из околдованных зашагал следом. За ними же пошли мурза и колдун.
Воронцов тоже полез сквозь телеги – поглядеть на результат ритуала.
Четверо прошли вдоль стен и приблизились к батарее пушек. Князь сначала обратился к Андерсону, тот ответил; кажется, они даже поспорили. Потом князь скомандовал что-то околдованному, и тот встал сразу за стволом пушки.
Андерсон махнул рукой – раздался выстрел, тело одержимого невысоко подлетело и рухнуло наземь.
Воронцов вздрогнул и откинулся на спину прямо там, под телегами. Он был ошеломлён покорностью околдованного перед лицом неминуемой смерти. С такими солдатами можно выиграть любую войну, но поработить для того уже и душу человеческую, это, несомненно, тягчайший грех. Ритуал оказался и страшен, и силён одновременно. И как теперь обернётся следующий штурм хутора?
– Что ж я весьма доволен, весьма, – услышал Георгий голос князя. – Сегодня же попробуем их в деле.
Семихватов и Корчысов еще какое-то время осматривали тело, причём мурза, кажется, молился. После они вернулись в лагерь и направились в шатёр князя. А колдун задержался. Он бормотал что-то про себя и ходил туда-сюда без видимой причины, и нежданно подошёл к Воронцову.
– Привет тебе, митраит! – Он поднял руку в карикатурном древнем приветствии.
Воронцов не ответил.
– Чего кобенишься? Иль не по чину? Царёв служка… А я ведь тебя приметил, птенчика. Ты волхвовать-то ещё толком не умеешь. Хочешь – научу?
Георгий взглянул колдуну в глаза.
– А-а, хочешь, вижу, что хочешь, – расплылся в притворной гримасе колдун. – Все хотят уметь то, чего другие не могут.
– Твоя учеба мне впрок не пойдёт.
– Не пойдёт?! Э-э-э, дурачок ты совсем несмышлёный. Знание-то по-разному употребить можно. К худу ли, к добру ли – от знающего зависит. Знающий решит, а незнающим вертеть будет как ему вздумается. – И колдун повертел грязными руками у Воронцова перед носом.
Тот отвернулся, но колдун придвинулся, обхватил за плечи и зашептал на ухо:
– Возьму тебя в ученики, тайны открою, от смерти заберу, станешь знающим, сам решать будешь, никого не спросишь! Запоминай: исток у всякого волхвования один, и у моего, и у твоего – это ты сам. И всякого же можно волхвованию обучить, в каждом уголёк тлеет! Не каждый может раздуть его, в единицах он горит лучиной, у меня одного пылает костром! А захочешь, и у тебя будет!
Воронцову были противны нашептывания колдуна, но желанны знания! Он смог бы, да, смог бы приспособиться и потерпеть такого учителя, если бы не то, что случилось вчера, если бы не мор в деревне, если бы не сожжённый поп.
– Поди прочь! – крикнул Георгий и оттолкнул колдуна. – Ты людей губишь без счёта – попа сжег, крестьян погубил, разум забрал! Нет тебе веры!
– Ох, ох! Больно меня словом уязвляешь, ох, больно! Хе-хе. Попа-то не я сжег, сам он, ха-ха, поверил «раскольнику». Но ты молодец, молодец! Не совсем несмысель пустоголовый. Хе-хе! – Колдун стукнул себя по голове и ухнул так, как дразнятся обычно дети. – Понял кой-чего! Хочешь быть сильным – скрути ближнего! Хе-хе-хе! Вот и первый урок прошёл! Э-э-хе-хе-хе!
Злодей схватился за впалый свой живот и стал кривляться, будто потешается. Но Георгий более не обращал на него внимания, и тот вскоре удалился в княжий шатёр.
День проходил в приготовлениях к новой атаке – пушкарям удалось завалить часть тына так, что справа от ворот образовалась брешь сажени в три. После этого батарея палила лишь затем, чтобы не давать осаждённым спокойно латать прореху в стене.
Колдун увёл причастившихся за пределы лагеря, так как друзья и родственники, наглядевшись на бессловесных истуканов, стали перешептываться меж собой. На бунт это не походило, но и на готовность к штурму тоже.
Под вечер стало ясно, что люди на приступ идти не стремятся. Мурза бегал от шатра князя к палаткам своих земляков и обратно, но парламентёра из него не вышло – Семихватов распорядился повторить ритуал.
По одному, по два людей снова стали выводить за пределы лагеря. И вот это уже вызвало бунт – с десяток татар напали на охрану князя.
Всё произошло стремительно. Только что вокруг шла повседневная жизнь – одни несли в котлах воду, другие тащили хворост, третьи просто подошли к страже почесать языками о чём-то. И вдруг, как по щелчку пальцами, все вокруг устремились к шатру, а охранников уже резали кинжалами!
Бунтовщики ворвались в шатёр с нескольких сторон, и оттуда сразу послышались крики ярости и звон стали – внутри тоже была охрана.
Стражники Воронцова переглянулись, и двое из них рванули на подмогу своему господину. А Георгий отвернулся и начал читать заклинание, благо солнце ещё не село.
Однако он ничего не успел – покушение закончилось так же стремительно, как и началось. В один миг внутри шатра что-то произошло, и шум стих. Сразу после этого полог отодвинулся, и наружу вышли двое стражников, огляделись и позвали Семихватова с колдуном. Князь был бледен, а колдун – чуден. Всегдашняя его цепь одним своим концом изгибалась и возвышалась над хозяином, чуть покачиваясь из стороны в сторону, словно кобра, готовая ударить ближайшего врага. Последние звенья, напоминающие голову змеи, были в крови.
Врагов вокруг уже не было. Князь баюкал левую руку, меж пальцев, зажимавших рану, сочилась кровь. Он огляделся – вокруг собирались люди, и угадать их настроение было сложно. В сопровождении колдуна, быстро, но с прямой спиной, он двинулся прочь из лагеря.
Но Воронцов был уверен: если б никто не видел, то князь побежал бы бегом. Лицо его было белым от страха, а затравленный взгляд выдавал с головой.
Однако немногие смотрели на хозяина лагеря, большинство взглядов приковал к себе колдун и вовсе не цепью, но ранами: руки его были иссечены глубокими порезами, кусок кожи свисал с правой стороны головы так, что была видна кость черепа, а в животе торчала рукоять кинжала.
А он шёл и хихикал в своей обычной манере.
Вскоре за князем поспешил Корчысов вместе с двумя десятками своих людей. Вослед ему потянулись слуги и лакеи князя, а также некоторые наёмники. Это походило на отделение верных от прочих. В палатках на задах оставалось ещё не менее трёх дюжин татар. Кто-то из них не разобрался в произошедшем, кто-то, наоборот, хорошо понимал, что случилось и что будет дальше.
Георгий не мог с места своей привязи разглядеть, куда отправился князь, и потому, скорчившись от взгляда стражей под телегами, прочел заклинание ворона.
Крошечная птичка выпорхнула с внешней стороны лагеря, поднялась повыше и быстро заметила скопление людей.
Семихватов в компании колдуна и Корчысова и в окружении причащенных обнаружился в стороне от выхода из лагеря, саженях в двадцати, рядом с тем местом, где колдун готовил новый ритуал. На этот раз в котле стояла только лошадь.
– Люди не хотят становиться как эти, – показал мурза на причащенных, – и кто бы захотел? Нужно дать людям время, и они пойдут на приступ.
– Я уже видел, как они пошли на приступ! Вот, вот как пошли! – вскричал князь, показывая забинтованную руку. – Бунтовщики, мерзавцы! Я знаю, что у них на уме! – Он гневно поглядел на Корчысова: – А где был ты и твои люди, когда меня резали?!
– Херметле Борис Константинович, я увещевал старшин! А нападение совершили только люди из рода Бек-Бушлаев, все они уже мертвы!
Князь смерил мурзу взглядом.
– И что же старшины? Рвутся в бой после твоих… увещеваний?!
– Они покорны.
– Покорны… Что ж, тогда пусть причащаются. Я больше никому не верю.
– Но херметле…
– Всё! Передай им мои условия. – Князь задумался на мгновение. – Старшины получат половину долей своих людей, если приведут всех. Сразу, сейчас. И смогут уйти. Всё, иди.
Мурза побрёл в лагерь. Георгий отозвал своего соглядатая, но ворон на обратном пути, поднявшись несколько выше, углядел движение на другом конце лагеря. Оказалось, что непокорные татары разбирают телеги и рогатки с очевидной целью – бежать.
Нужно было задержать Корчысова и дать им время на это благое дело!
Георгий выбрался из-под телеги и окликнул мурзу:
– Лев Галимович! Прошу вас на два слова!
Перед глазами порхало изображение из глаз ворона, и потому Георгий несколько промахнулся с обращением – мурза ещё не появился в проёме входа. Но услышал и подошёл.
– Что вам угодно?
– Я хотел сказать, что не держу на вас зла из-за того недоразумения в Боброцске.
Мурза поглядел на Воронцова со смесью непонимания и удивления.
– Очень хорошо. – Он повернулся, чтобы продолжить путь.
– Катерина Сергеевна… – начал Воронцов, и мурза снова повернулся к нему. – Она не питает ко мне никаких чувств, кроме дружеских, и это взаимно.
Корчысов подошёл ближе и заговорил со злостью:
– Не надо, не надо мне про неё говорить. Ты ничего о ней не знаешь. И не лезь! Она, лучшая из женщин, вынуждена была встречаться с тобой!
– Зачем же?
– Не твоё это дело! Тебе мало сидеть на цепи?! Скажу князю – посадит в яму!
– О, нет-нет, – поднял руки Воронцов в притворном страхе, – не надо.
Мурза снова отвернулся, собираясь уходить, а Воронцов снова ему не дал.
– Он вам уже и так не верит, Арслан.
А ведь и в самом деле, князь не верит помощнику, и тот наверняка опасается этого. Георгий лихорадочно соображал – как повернуть разговор так, чтобы вбить клин между союзниками.
– Попомните моё слово, – добавил он, – придёт и ваш черёд причаститься безумия!
Корчысов остановился, а затем возвратился.
