Читать книгу: «Игла бессмертия», страница 14
«А-а…» – хотел крикнуть Фёдор, он был в ужасе оттого, что кто-то поселился в его голове! Но первый звук, как и раньше, канул в тишину без всплеска.
Фёдора трясло как в лихорадке, он схватился за голову руками и сжал её изо всех сил!
«Прочь, моя голова, прочь!!!»
«Здесь всё моё».
И в подтверждение этих слов окошко, забранное мутным нарисованным стеклом, вдруг начало светлеть – серый цвет истаивал, а на его месте проступал белый. Затем стали меняться очертания – углы сгладились, отверстие сплюснулось, превратившись в овал.
И сразу же по нему от краёв к центру побежали красные ручейки. Они ветвились, извивались, соединялись, кромсая белое поле, делая его рельефным, делая его живым!
«Да это кровь!» – сообразил Фёдор.
Ответа не последовало.
Алые ручейки к середине овала истончились и, не добежав до центра, замерли.
Заворожённый этим зрелищем, Фёдор стоял не шевелясь, хотя всеми силами пытался сдвинуться с места – отойти от проклятущего окошка. Ему казалось, что он не может уже бояться больше. Он ошибался.
Как только ручейки остановились, овал подёрнулся рябью, в его середине появилась точка. Она дрожала и постепенно увеличивалась в размерах, будто выталкиваемая изнутри. Уже можно было разглядеть её узор – от чёрного центра расходились красноватые извилистые лучи.
«Да ведь это зеница!» – От ужаса Фёдора так тряхануло, что он преодолел столбняк и упал на задницу. Быстро перебирая ногами, спиной вперёд отполз в угол!
Зрачок сместился, око посмотрело на него.
* «Per diem sol videt omnia. Et dices ad hauriendam picture verba» (лат.) – «Днём солнце видит всё. Начерти рисунок и произнеси слова».
Глава 17
Ночь длилась и длилась, и казалось, что рассвет позабыл дорогу к этим местам. Ничего примечательного не произошло, разве что Фёдор всю ночь стонал, будто животом скорбный, а после и вовсе взвыл в голос. Воронцов стражу ему не доверил, и сам бдел до самого утра.
Как только солнце показалось из-за горизонта, Георгий вышел наружу. Сырой, прохладный воздух бодрил и придавал сил, несмотря на то, что выспаться не удалось.
– Мало того, что не выспался, так ещё и не приходил никто, – сам себе сказал капитан и принял обратно на перстень своего соглядатая.
А что теперь делать?
Пока не подошло время подъёма, Воронцов отправился проводить ритуал поиска и успел зарисовать два портрета, прежде чем Николай позвал на завтрак. К сожалению, оба рисунка показали своих же – Николая с Антипом. Ритуал над следами когтей не увенчался успехом, так как оставлены следы были ночью.
За кашей с кусочками сала Георгий объявил дальнейшие планы:
– Нынче переберёмся к Перещибке, раскопаем холм под его хутором. Ты, Николай, отправляйся в Берёзовку расспрашивать о Митрофане. Быть может, его приютил кто или видел. Если Демиду стало легче – возьмешь его с собой.
Идти до хутора было недалеко, версты две. Пока шли, Георгий рассуждал, как ему вести себя с хозяином.
Убийство солдат не шутка, тут дело может кончиться виселицей. С другой стороны, если бы это был какой-то войсковой наряд, то тридцать душ не потеряли бы, особенно из гарнизонных, ведь оттуда не бегут. Кто ж откажется от тёплого угла в крепости? Это не то что в походы ходить, где и голод, и холод, и вражьи пули. Обязательно стали бы разбираться и вернулись бы сюда не тремя десятками, а ротой.
На собственных, Воронцова, солдат тоже напали с оружием. Как видно, нападать на солдат у этого казака дело привычное. Но дело кончилось миром, хоть и с раненым.
В конце концов смутьян сам явился с дочерью и всё рассказал. Да-а-а… Что бы следовало с ним сделать, имей Воронцов достаточно солдат? Взять под стражу как бунтовщика, а после уж глядеть. Но пока имеет смысл держаться «neutral» – ни вашим, ни нашим.
Хутор показался башней хозяйского дома ещё издали.
Что ж, холм и в самом деле схож размерами с церковным. А отчего ж такие укрепления?
– Кого опасается Перещибка, зачем стены? – спросил капитан Фёдора, но тот будто не услышал.
Он всё утро был смурной и пришибленный. Отвечал односложно, на расспросы о том, что его так взволновало ночью, не отвечал. Вот и теперь как шёл ссутулившись, так и идёт.
– Фёдька, тебе говорю.
– А? Не могу знать, ваше высокоблагородие, – ответил солдат, остановившись и развернувшись к начальнику.
– Что ты не можешь знать? Что я спросил?
– Н-не могу знать.
– Говорил ли Перещибка о том, зачем ему такие укрепления?
– Не могу знать.
– Заладил. Что с тобой стряслось, ты головой не прикладывался?
– Н-нет, ваше высокоблагородие. Я-а-а не мог… я животом захворал.
– Животом? Хм.
Что-то он темнил. Впрочем, что может скрывать солдат? Что прихватил вещицу или гривенник где-нибудь на постое? На баловство с девками Фёдор не решится, в этом деле от Демида стоит ждать подложной свиньи. Тогда что? Хм.
Вскоре на дороге показались казаки, ехавшие к церкви. Георгий завернул их обратно, одолжил у одного лошадь и в сопровождении прибыл на хутор.
Хозяин, видимо, углядев мундир, встречал гостя лично.
– Здравствуйте на долгие года, господин капитан!
– Приветствую вас, Степан Остапович.
– Рад, дуже рад, вас принять у себя. Прошу пана ось сюда, к коновязи.
Воронцов спешился и осмотрелся. Действительно, хутор напоминал скорее укреплённый лагерь.
– Любезный Степан Остапович, скажите, а от кого вы так обороняетесь? – спросил Воронцов напрямик. – Палисад у вас и сходни у ворот.
Сходни, приставленные к небольшой деревянной площадке за тыном, очень напоминали артиллерийский раскат – подкатное место для лёгкой пушки.
– Э-э… мы уже и не обороняемся, – замешкался казацкий голова. – Это ранише було… мы опасались, як местные люди нас примут, мы-то пришлые.
– А выглядит всё как новое. – Воронцов дал понять, что не поверил.
– Та, ось так вот… – Перещибка не нашёлся с ответом. – Алэ прошу до дому, отобедаем и поговорим.
В доме у хозяина было просторно – две большие комнаты и кухонька. В одной лавки с длинным столом, видимо, обедали тут все вместе. Во второй вдоль стен были установлены самые настоящие турецкие диваны – возвышения над полом, застеленные коврами и усеянные маленькими подушками. На стенах висело немало всякой амуниции – кольчуги, шлемы, сабли, пики. Целый арсенал.
Воронцов даже присвистнул, разглядывая такую выставку. Не стоило также забывать, что где-то на хуторе было спрятано не меньше трёх дюжин ружей.
– Как у вас здесь необычно, – заметил Воронцов.
– Так, я бував в Турэтчине и ось решил и дома завести такой порядок. Як вам сподручней, здесь или за столом отобедать?
– Пожалуй, что для обеда ещё рано. Степан Остапович. А где ружья, что вы сняли с покрутчиков?
Голова, не готовый к таком вопросу, отвёл взгляд, но ответил:
– У подполе, там у нас арсенал.
– Извольте показать.
Перещибка вздохнул и повёл капитана в подклеть, вход в которую был снаружи.
Там и в самом деле оказался почти что цейхгауз – на полках стояли бочонки с порохом, на полу лежали пирамидки ядер к трёхфунтовке, а ближе ко входу, на стенах, висели ружья.
– А где пушка?
– У сарае.
– Откуда она?
Перещибка глубоко вздохнул, но хитрить уж не было смысла.
– Осталась с минулых времён.
Что ж, подобная откровенность заслуживала уважения и добавляла доверия к казацкому голове. Возможно, что он и в самом деле не бунтовщик.
– Благодарю за показ. – Хозяин и капитан вышли на двор. – Вот что, Степан Остапович, нам надо учинить под вашим хутором раскоп.
– На що же?
– Нечистая сила ищет что-то в окрестных холмах. Под церковью потому раскопано. Ещё один холм нашли мои солдаты в лесу неподалёку от Сухой Берёзовки. Там тоже норы. Раз нечисть не уходит, «cela veut dire», не всё ещё получила, а ваш холм последний в этих местах.
– Що вы изволили сказаты? Я нэ знаю немецкого.
– Это по-французски – стало быть.
– Так, так… и що же за раскоп трэба?
– Полагаю, что такой же, как если бы мы собирались устроить мину под ваш замечательный острог.
– Мину? Не-е, порушим частокол и без пороху.
– Что ж, тогда колодец.
– Колодец? Хм, можлыво.
Стали выбирать место.
Пока начальство занималось важными разговорами и делами, Олег ходил и высматривал Олесю. Он приготовил ей ещё один рисунок – её портрет в платье, в том самом, в котором она заезжала с батюшкой к господину капитану. И подпись: «Дочь отца своего»
Девушки нигде не было видно. Соваться в избы юноша стеснялся, Светик в конюшне скучал в своём стойле один, и, значит, хозяйка дома.
Как же тяжело жить немым, и не спросишь никого. В последние дни Олег часто размышлял о том, как нечестно, несправедливо, что он лишён такого естественного и доступного всем дара – речи. В своих размышлениях он даже спрашивал об этом Бога: за что ему с младенчества такое увечье? Чем он провиниться успел? Конечно, раньше, в монастыре, он никогда бы не осмелился так непочтительно обращаться к Господу, но и голос ему нужен был теперь так, как никогда ранее.
Олег подошёл к стойлу Светика и сунул ему яблоко. Тот покосился на него глазом, обнюхал подношение и откусил половину плода.
«Вот и ты животина бессловесная, – подумалось юноше, – а Олеся тебя любит, разговаривает с тобой. Вот если бы и со мной стала…»
Неожиданно Олегу пришла идея оставить новый подарочек тут, в конюшне. Он подлез под ограждением, прошёл к висящему на суку седлу и вложил рисунок в кожаную складку.
А во дворе уже приступили к раскопкам.
Место выбрали в двух шагах от господского дома, то есть в самой высокой точке холма. И всё оттого, что никакое другое место Перещибке не годилось – на гумне нельзя, на току нельзя, тут кони проходят, тут коровы, там свиней выпускают, везде клин. Пришлось размечать, считай, под самыми окнами.
Воронцов договорился с хозяином о том, что и сам он, и солдаты погостят у него на время раскопок.
Работы предстояло много, так как до подножия холма было саженей семь, а то и восемь. Георгий поставил Фёдора на работу, и тот махал заступом наравне со всеми, ничуть не показывая хвори.
Что ж, пусть не хотел отвечать, но от работы не отлынивает, уже хорошо.
Теперь следовало наведаться к лесному кургану, а перед тем заехать в Берёзовку за проводником – Антипом или Николаем, смотря кто свободен.
Перещибка разрешил пользоваться лошадью как будет угодно капитану и сам напросился в попутчики.
Дорогой он рассказывал Воронцову о своём житье: как они мирно соседствуют с деревней, как он не раз выручал крестьян зерном или лошадьми под пахоту, как его казаки помогают оставшимся без мужиков бабам по хозяйству. А ежели от такой помощи и нарождаются лишние рты, то о них никто не забывает!
Словом, описывал почти что райский уголок, и Георгий всё не мог взять в толк, к чему он это делает. Выяснилось это под конец пути.
– Ось так, Георгий Петрович, живём мы дружно, ниякых притеснений никому нэмае. Алэ така жизнь села занозой в задницу одном местному князю – Бориске Семихватову. Достал он откуда-то бумажку, которой и цена-то три копейки ассигнациями, що моя земля завещана ему то ли евоной бабкой, то ли тёткой. Що я вам скажу – цэ крывда вид початку и до конца.
– А как вам эта земля досталась?
– За вийну! За крымское дило пожалована была мэнэ ця землица! И грамота у меня есть! – Перещибка полез за пазуху.
– Нет-нет, я вам верю вполне. К тому же я всё равно не полномочен разбирать дворянские споры.
– Але вы столычный начальник, и я бы хотел, щоб вы знали правду.
– Хорошо.
– Ось добре.
К концу разговора всадники как раз добрались до Антипова двора, спешились и прошли в избу. Внутри нашёлся сам староста и Николай с Демидом.
При появлении капитана солдаты встали, за ними поднялся и Антип.
– Доброго дня, Антип. Николай, есть что доложить?
– Так точно. Антип Осипович раскольника приютил в сарае.
– Так. – Георгий посмотрел на старосту. – А сейчас он где?
– В лес пошёл, грибочки собирать, – ответил тот.
– А часто ты его к себе пускаешь? Что можешь о нём рассказать?
– Бывало, что приходил ночевать. Божий человек, как не пустить?
– Божий человек? Ладно. Демид, Николай, вы отправляйтесь на хутор Степана Остаповича, а мы с Антипом предпримем прогулку к лесному кургану. Быть может, и Митрофана там повстречаем.
– Георгий Петрович, – обратился к Воронцову Перещибка, – не про того ли вы пытаете приживалу, що у церквы обретается?
– О нём. Вы что-то знаете?
– Вин домогався жить у мэнэ на хуторе. И я приютил его. Але вин стал смущать людей своей болтовнёй, а как я его прогнал, так грозился пустить мэнэ красного петуха, щоб спалыты всё.
– А когда это случилось?
– Мисяца с два тому.
– Церковь уже сгорела?
– Так. А-а-а, що вы думаете, вин поджёг?
– Про то его расспросить надобно.
– Да не мог он, – влез Антип.
– Мог, мог, – возразил Перещибка. – Вин мэнэ сразу нэ пришёлся к сердцу.
Спор не имел продолжения. Солдаты отправились на хутор, выпросив у старосты телегу и пообещав вернуть её с мальчишкой, а капитан с казацким головой и старостой двинулись через деревню в сторону леса.
Антип шёл позади всадников, глядя в землю и бормоча себе под нос. Не было у него веры капитану, не след ему раскольника отдавать. Вот он и старался как мог задержать поиск – телегу отдал, а сам плёлся да спотыкался.
Староста уже почти доковылял до колодца на самом краю села, когда поднял взгляд и обнаружил, что всадники остановились. Но не за тем чтобы подождать его.
Впереди, в полях, поднимался пыльный шлейф, как бывает от топота множества ног по земляной дороге.
– Кто же цэ до нас пожаловал? – Перещибка забеспокоился и огляделся. Дорога узка, едва ли две телеги разъедутся, а вокруг плетни крестьянских огородов, не шибко способно к тому чтоб быстро утечь, хотя…
Вскоре стало видно, что впереди шагом едут дюжины две всадников с пиками и саблями, за ними нестройно, но человека по три в ряд топают какие-то военные. Без мундиров, кто-то с ружьями, кто-то без, одеты кто во что горазд.
Перещибка первым углядел предводителя.
– Это Бориска! Тьфу, пёс брехлывый, тот самый, про кого я вам говорыв!
– Князь?
– Так. Георгий Петрович, мне с ним балакаты нэ о чем, я до дому.
– Подождите. Я говорил с князем в Боброцске, он обещал прислать мне людей для… установления порядка, но теперь я полагаю это излишним.
– Я… – начал было Перещибка, но тут их заметили – от колонны отделились всадники и поспешили навстречу.
Впереди скакали князь и мурза, сопровождаемые татарами. Семихватов в красном камзоле на военный манер, при шпаге и с пистолетами в седельных кобурах, а мурза в национальном костюме и с саблей, хоть и с рукой на перевязи.
Остановились заранее, саженях в десяти, и приблизились шагом.
– Господа, рад нашей встрече, – поприветствовал их Семихватов.
– Доброго дня, Борис Константинович!
Перещибка промолчал. Образовалась пауза.
– Я вижу, вы познакомились, – сказал князь.
– Да, – поспешил ответить Воронцов. – Благодарю вас, ваше сиятельство, за содействие, но в людях нет необходимости.
– Стало быть, я могу ехать обратно, вы меня отпускаете? – с иронией сказал князь. – Да в уме ли ты, капитан?
– Что?! – Снисходительный тон возмутил Воронцова, и он ответил, не подумав, как раз по-мальчишески: – Я на государевой службе и послан сюда Тайной Экспедицией Сената, не забывайте об этом.
– Ах, да-да, благодарю за напоминание. Впрочем, к вам, – князь подчеркнул обращение, – у меня нет никаких дел. А вот к этому, – он плёткой указал на Перещибку, – есть. Взять его!
Ближайшие всадники дали коням шенкелей и стали заходить с боков, приближаясь к казаку.
– Борис Константинович, остановитесь! – воскликнул Воронцов. – Вашу распрю следует обсуждать в Сенате, а не здесь!
– До Сената далеко, но придёт время, и там обсудят.
Перещибка сидел в седле спокойно, пока один из татар мурзы не подъехал к нему поближе. Тогда он резко, без замаха, стеганул плеткой и ожёг всадника поперек лица.
– Хрен тебе, собачий сын, а не мой хутор! – крикнул казак, плюнул в сторону князя и вонзил пятки в конские бока.
Он умело и загодя поставил свою лошадь так, что та скакнула через плетень в чей-то огород. Несколько мгновений, и ещё один скачок через плетень, и вот Перещибка уже на дороге нахлёстывает свою кобылу, а погоня бестолково топчется, пытаясь разъехаться.
– До-о-огнать! – закричал Семихватов, но без толку – казак уже гнал намётом.
Тем временем колонна княжьих людей добралась до деревни и остановилась.
Его сиятельство огляделся и перевёл взгляд на капитана.
– Я прошу вас, – он интонацией подчеркнул слово «прошу», – составить мне компанию, господин капитан.
Воронцов понял, что отказ принят не будет. Отказаться – значило лишиться шпаги, а согласиться – соблюсти мнимый «status quo ante bellum».
– Хорошо.
– Прекрасно, мои люди разобьют лагерь около моего же хутора, временно занятого этой шайкой, а мы с вами пока остановимся у старосты. Антипка, беги приготовь избу.
Мужик поклонился в землю и так припустил к дому, что только пятки сверкали.
Воронцов попытался изобразить на лице спокойствие и отрешённость, но получалось не слишком удачно. Он был взбешён! Во-первых, его принудили прервать едва только начавшуюся работу, во-вторых, никогда, «merde», никогда ещё он не бывал в таком униженном положении – пленён местным князьком и не может совершенно ничего предпринять.
Двигаясь шагом в окружении княжьих людей, Георгий волей-неволей, несмотря на свой мрачный настрой, заметил, что те уж больно смуглы и удивительно одеты – будто бы с чужого плеча. Странные вояки шли молча, лишь кидая на него полные враждебности взгляды.
Вернувшись в избу старосты, Воронцов обнаружил, что хозяин успел вынести прочь все свои пожитки, включая лавки. Княжьи слуги заполняли пустое место креслами и столиками. Застелили белоснежной скатертью стол, поставили канделябры, вазу с фруктами, бутылку вина.
Князь, видимо, несколько остыл от неудачи и предложил Воронцову присаживаться.
– Георгий Петрович, давайте начнём нашу сегодняшнюю встречу сначала. Поймите, я прибыл сюда ещё и для того, чтобы показать вам злокозненность этого смутьяна. Он, и никто иной, тревожит своими набегами все окрестные уезды.
– Пока что я видел лишь вашу несдержанность.
Князь неприязненно взглянул на собеседника.
– Не хотите поддержать моё начинание, ну да бог с вами. А вот-с, не желаете ли почитать? – Семихватов достал из кожаного, богато украшенного портфеля папку и передал её Воронцову.
– Что это?
– А это выписка из родословной книги нашей губернии. Полюбопытствуйте, полюбопытствуйте и, полагаю, вы измените свое мнение об этом прохвосте.
В выписке, кроме прочего, было указано:
«Степанъ Перещибка сынъ Остаповъ личный дворянiн.
Описанiя: из украинскихъ казаковъ, лицомъ бѣлъ, бороды нѣт, не имѣетъ правой руки от плѣча».
Глава 18
Вскоре князь уехал из деревни, а Воронцов остался под охраной троих татар.
Поначалу он не знал, что предпринять. Князь, очевидно, не желает пропускать его на хутор, предписанию он не подчиняется и вовсе не имеет уважения к эмиссару Тайной Экспедиции. С таким ведением дел капитан сталкивался впервые. Ан нет, не впервые! Не далее как день назад он связанный лежал на скамье и тоже грозился начальственным гневом, и тоже без толку. Но чтобы князь вёл дела с лесной ведьмой? Немыслимо!
Итак, каково положение дел? Самое главное – раскопки, они начались. Теперь важно, чтобы они не останавливались. Хорошо, что он успел отправить туда, на хутор, всех солдат, так Семихватову придётся умерить свой пыл. Ведь стрелять в солдат – значит, бунтовать. Что ещё? Ещё следует осмотреть лесной курган, и к этому пока нет препятствий. Стало быть, тем и займёмся.
Воронцов собрался выйти во двор, когда мимоходом подумал о ещё одном пути – бежать в Воронеж. Взять силой грамоты солдат, уж губернатор-то не сможет отказать, и после вернуться сюда. Мгновение эта мысль занимала его, но была отметена. Уйти от центра событий, остановить или замедлить поиск колдуна? Кажется, и смертельная опасность не так страшна, как это промедление.
Георгий расспросил старосту о том, как добраться к кургану, и вышел во двор.
Трое сторожей неотступно сопровождали его, но прочих людей князя не было видно, основной отряд прошёл Березовку, не задерживаясь.
Воронцов сел верхом и собрался было выехать за ворота, но двое татар преградили ему путь, а третий встал сзади.
– Не велено.
– Милейшие, я гость князя, а не пленник. Если хотите сопровождать меня, то извольте, но не стойте на пути.
Те переглянулись. Видимо, чётких приказов у них не было.
– Не велено.
– Merde!
В конце концов, если не проявлять характер, то могут подумать, что его и вовсе нет. Эти глупцы сейчас помогут ему.
Воронцов сделал движение поводом, будто собирается поворачивать, но вместо этого придержал ножны и быстро обнажил рапиру. Ближайший не успел ничего сделать, удар плашмя пришёлся по голове, и он осел, словно подрубленное дерево. Воронцов дал кобыле шенкеля, и второй упал под копыта.
– Стой! – крикнул третий, доставая саблю.
Но Георгий и не думал убегать, он развернул коня и двинулся на последнего охранителя. Тот уже не был столь уверен и попятился, выставляя саблю между собой и всадником. Георгий начал замах, но вместо рубящего удара выполнил укол в руку – татарин вскрикнул и выронил саблю.
– Ну?! Всё ещё не велено? Canailles!
Раненый зажимал рану и причитал, тот, коего сбила лошадь, встал, но только для того, чтобы тут же упасть на колени.
– Херметле, согласен, согласен ехать. Не погуби, князь нас повесит!
– Вам было предложено. – Воронцов отёр рапиру платком, вбросил в ножны и направился за ворота.
Он пустил коня шагом, чтобы его поездка не казалась бегством.
Село вокруг как вымерло, все попрятались в хаты, будто это могло хоть от чего-то защитить.
Уже за околицей, миновав знакомый колодец, Воронцов пустил лошадь в галоп – терять время не следовало, князь мог явиться в любое время.
До лесов было недалеко, верст пять, потом, судя по объяснениям старосты, ещё с версту вдоль опушки. Верхом не более четверти часа. Однако сколько Воронцов ни гнал кобылу, а тёмная полоска деревьев на горизонте всё не приближалась.
Когда лошадь стала дышать тяжело, Георгий сбавил темп, а после спешился и пустил ее в поводу.
Николай рассказывал о том, что в деревню никто не мог попасть из-за полудницы, но раньше она всех выпускала. А теперь что же?
Духи, а может быть, заблудшие души – удивительные существа. Георгий напрямую никогда не встречался с ними и в тот памятный день, в плену у старой ведьмы, глядел на это чудо во все глаза.
«Ах, если бы эти колдуньи согласились на службу, сколь многие бесценные знания можно было бы записать. Пока у нас что-то вроде союза, но кто знает, как обернётся, союзники часто становятся врагами после достижения цели».
Георгий подошёл к краю дороги и дотронулся до высокой травы – щиплет.
– Пороша!
Звук его голоса разнёсся окрест, но ответа не последовало.
Георгий подождал, огляделся и снова позвал:
– Прошу пропустить к лесу! Я вернусь в деревню! Позволь пройти!
Опять никакого ответа.
Солнце припекало, хотя уж скоро должен был начаться вечер. Значит, пускать не хочет. Что ж…
Георгий поднёс к глазам перстень и прочёл заклинание. Крошечный ворон отозвался, смешно поднялся на ножки, встряхнулся и взлетел.
Зрение раздвоилось: быстрая, иногда резко мелькающая панорама из глаз ворона и застывший вид на поля от его, Воронцова, собственных очей.
Оказалось, что Георгий недалеко уехал от деревни – быть может, с полверсты. Но взгляд волшебной птицы увидел не только путника. Полудница стояла в двух шагах от обочины!
Воронцов повернулся в её сторону.
– Почему не пропускаешь? – спросил он.
Полудница вздрогнула и проявилась, а крошечный ворон спустился на плечо хозяина.
– Хозяйка всем путь закрыла.
– Но нас ведь она велела пропустить.
– А нынче не велит.
– Отчего?
Полудница промолчала.
– Быть может, ты проводишь меня к ней?
– Не велено.
– Merde, опять не велено!
Те не пускали, и эта не пускает, что за день сегодня такой? Те… о, постой, постой, а как же князь добрался до деревни?
– А почему ты пропустила большой отряд людей?
– Хозяйка дозволила им пройти.
– А выйти им можно? Меня князь отпустил.
– Нет, не велено.
Вот так-то. К чему ей пропускать столько народу? Неужели старуха ведёт какую-то свою игру? Впрочем, быть может, это не она пропустила, а ей сказали пропустить. Что, если князь каким-то образом нанял её, чтобы скрыть свои дела на хуторе? Ему на руку этакая осада. Но чем же ему так важен хутор? Неужели здесь только борьба за землю? Сколько может стоить земля под Воронежем, чтобы из-за неё городить такой огород?
Вопросы, вопросы без ответов.
Воронцов размышлял, полудница, казалось, тоже о чём-то задумалась. Лицо её оставалось безмятежным, оно вообще было маловыразительно, но жесты, движения выдавали работу мысли – то траву погладит, то двинется туда-сюда, то взглянет на капитана.
Наконец, она решилась.
– Молодец, а ты ведь волхв?
– Что? Нет-нет.
– Ведь ты ворожил тогда, в полях.
– А, да. Но видишь ли, волхв – это служитель языческих богов, а я – православный.
– Можешь ты меня отпустить, православный? – попросила Пороша, протянув к Воронцову руки.
– Как?
– Хозяйка меня взяла, а ты отпусти. Я как вспомнила себя, так кручинюсь. Хочу дальше пойти, за дочкой, куда б дорога ни вела.
– А если дорога никуда не ведёт? Ведь ты язычница.
– Всё одно. Что в жизни этой мне, когда моё всё уже в прошлом? И не жива, и не мертва, и к дочке нет пути.
О, это был бы очень интересный опыт, но как действовать? Воронцов перебрал в уме все заклинания из книги, какие знал и даже те, о действии которых только догадывался. Что-то там было о бестелесных, но что именно – он не помнил.
– Я не знаю верного средства, но…
Пороша опустила руки.
– …постараюсь что-нибудь придумать.
Полудница кивнула и истаяла.
– Постой! Как позвать тебя, если я найду средство?
– Выйди в поля, – донёсся ответ из пустоты.
Она исчезла на самом деле, так как ворон, перебравшийся за время беседы на стойку воротника, тоже её не видел.
Георгию более ничего не оставалось, как вернуться в деревню.
Там его уже ждали. Князь вернулся и наблюдал за экзекуцией – троих татар привязали к столбам Антипова крыльца и пороли кнутами. Судя по увечьям, начали недавно – на спинах алело всего по три-четыре кровавых росчерка.
– А, Георгий Петрович! Как прогулялись?
– Благодарю, с приятностью.
– А я вас жду – решил перевести ставку поближе к хутору. Так что приглашаю совершить ещё одну прогулку.
– С удовольствием.
Князь хмыкнул и взглянул на капитана с одобрительной полуулыбкой – пусть Воронцов избавился от стражи, но правила игры он принял.
Семихватов сел в седло, поравнялся с Георгием, и они выехали в сторону хутора, сопровождаемые дюжиной слуг.
Солнце садилось за горизонт, в полях это всегда величественное зрелище. Но нынче наслаждаться видами Воронцову было не с руки, ему предстояло выкручиваться и поддерживать свою ложь относительно цели своей экспедиции.
– Георгий Петрович, скажите, каковы теперь ваши мысли относительно Перещибки? Его ложь выдала его с головой.
– Запись в родословной книге противоречит его словам, вы правы, но нужно услышать, что он скажет в своё оправдание. Пока я не могу сказать, что он является главарём шайки разбойников. Крестьяне показывают, что он не отлучается от своего хутора надолго.
– Крестьяне?! – сказал, будто выплюнул, Семихватов. – Кого вы спрашиваете? Они, если и понимают вопрос, то либо запуганы, либо куплены! А знаете ли вы, что Перещибка со товарищи напал на солдат и перебил их! Ведь это бунт!
– Да, я слышал об этом.
– И вам этого мало? А как он встретил ваших людей?
– Мне трудно судить, ведь никто не учинил следствия по этому делу. Так что вполне возможно, что он встретился с шайкой дезертиров. А с моими подчинёнными они разошлись миром.
– Вы… вы… вы как будто бы защищаете его!
Князь быстро чувствами вскипел, и Воронцов попытался сменить тему:
– А кстати, что это у вас за молодцы?
Но Семихватов смотрел неприязненно, мерил капитана взглядом снизу-вверх и обратно, и отвечать не собирался. Нужно было дать ему надежду, иначе «status quo» в миг испарится.
– Нет, я не оправдываю его, – продолжил Воронцов будто бы ничего и не спрашивал, – ведь ещё не установлено, кем были те люди. Но дело это запутанное. Есть сведения, что некто намеренно сжёг церковь вместе со священником.
– Кто же это?
– Я разыскиваю некоего Митрофана, раскольника.
– Раскольник сжёг церковь? Хм… – Князь помолчал. – Я готов содействовать вам в поиске вашего раскольника.
– Благодарю.
– Но в ответ я жду от вас понимания в моём споре с Перещибкой.
– Я… – начал было Воронцов, но князь перебил его:
– Подождите, я понимаю вашу осторожность в суждениях и много не прошу. Вы отойдёте в сторону, просто не будете мешать, а я в ответ предоставлю вам своих людей для поимки раскольника.
Теперь Воронцов крепко задумался. Он почти не сомневался, что колдун – это раскольник. Помощь в его поиске и пленении могла бы быть весьма кстати. Старая ведьма предупреждала о сильном колдуне; более того, о бессмертном колдуне. Пусть это сложно вообразить, но не обращать внимания на это может быть губительно, а у него не так уж много средств для его поимки.
С другой стороны, Перещибка оказывал содействие делами, раскопки на его хуторе, скорее всего, приведут к поимке Митрофана. Князь же своеволен и помощь предлагает пока только на словах. И тем не менее.
– Я должен обдумать ваше предложение, – сказал капитан.
– Что ж, думайте. Я полагаю закончить здесь свои дела за несколько дней, время у вас есть. А люди из Тавриды, – сменил князь гнев на милость и ответил на вопрос Воронцова. – Крымские татары. В прошлом разорители земель, а ныне служат благому делу – охраняют мои караваны.
– Татары? Весьма э-м-м… ново.
– О, они настоящие степные волки, я посажу их верхом, и мы быстро найдём вашего раскольника!
Воронцов только кивнул в ответ. Остаток пути проделали в молчании.
Лишь приблизившись к лагерю, Георгий смог оценить размах, с которым князь вёл дела. Высокий и широкий белый шатёр окружали палатки поменьше, а вокруг, сцепленные друг с другом в круг, щетинились рогатками телеги. Сверху на телегах были установлены тенты, чтобы скрыть от осажденных лагерь – ни дать ни взять старинный замок со стенами и центральным донжоном. И гарнизон у сей цитадели имелся приличный – на глаз Воронцов оценил бы его в сотню человек, не менее. Располагался лагерь напротив ворот хутора, за пределами дальности ружейного огня, саженях в трёхстах.
При приближении кавалькады одну из телег откатили в сторону, и всадники въехали внутрь.
– Что скажете, капитан? Вы человек военный, как вам мой лагерь?
– О, лагерь вполне хорош, вполне. – Воронцов ещё не принял решения, а потому не спешил говорить, что шатёр может стать прекрасной мишенью для казацкой трёхфунтовки.
