Читать книгу: «Игла бессмертия», страница 13
Глава 15
После веселого застолья собирались бестолково. Николай с Фёдором пихали и поливали успевшего захмелеть Евсейку, казаки, похватавши сабли, ещё не раз бегали в хаты то за бронями, то за шапками.
Однако ж через четверть часа десяток казаков и телега с гостями выдвинулись-таки в поля.
Дорогой слушали Антипа.
– …из воздуха! – стращал, выпучив глаза, староста. – И спрашивает дочку! Мол, скажешь про дочку, так помогу поля убрать. И серп откуда ни возьмись в руке! А серп бурый, как в крови!
– А она что в ответ? – спросил Николай.
– А что ей отвечать? У Семёновны-то сыновья! Да и тех уж три года как в солдаты забрили. Завопила да бегом в село.
– Так, а остальные?
– Остальные тоже подхватились на телеги и до дому. Но без зерна! Понимаешь ты? Без зерна!
– Понимаю, понимаю.
– Эх, да что вы, солдаты, в этом можете понять? Вам харчи в котелках подносят, самим не надо добывать.
– Ладно-ладно, и я не в мундире родился. Скажи лучше, баба эта ещё с кем-нибудь говорила?
– Нет.
– А тронула кого?
– Нет.
– А сам ты туда ездил?
– Куда уж мне?! Я к вам!
– Ну, добро, всё верно сделал.
Антип-то правильно поступил, а что ему, Николаю, предпринять, вот вопрос. Понятно, что полудница к бабам в полях приходила, но зачем? И что с ней делать? Да и можно ли с ней что-то сделать, кроме как уговорить? Ответов Николай не знал.
Фёдор сидел беспокойно, всё хмурился и озирался вокруг, иногда подолгу вглядываясь в какую-то далекую точку. Ему мерещилась полудница с серпом, и встречи с ней он вовсе не желал.
Олега же чудные дела уже не занимали. Все его мысли надолго поселились в конюшне Перещибкиного хутора. Вновь и вновь он возвращался к встрече с Олесей и спрашивал сам себя: всё ли так, всё ли правильно? Понравился ли ей рисунок и когда доведётся увидеть её ещё раз? В том, что доведётся, он не сомневался.
Ехали не шибко быстро, но и не плелись праздно и через полчаса прибыли на место – ржаное поле, ещё немного, с одного края, тронутое серпами.
Вдоль наезженной колеи стояли скирды, а чуть дальше лежали не связанные охапки, но большая часть поля была не убрана. Колосья уже перестаивали.
Казаки разъехались в стороны, но ничего необычного не видели. На земле валялись забытые впопыхах грабли, серпы, попался узелок с дневным перекусом, крынка молока.
Перещибка чувствовал себя неуверенно – он казацкий голова, он главный, но что делать – непонятно.
– Ну, що, други, що будэмо робыть? – отдал он всё же право решать Николаю.
– Пока ничего, а лучше бы вам вернуться на дорогу.
Николай прошёл к границе срезанной неубранной ржи и потрогал стебли – ничего, никакой крапивы.
– Нечистой силы здесь больше нет, – объявил он.
– И що ж теперь?
– Пока ничего.
– Э-э-э… – неопределённо промычал голова и отъехал переговорить с Антипом.
Николай же двинулся, хромая, вдоль границы, то тут, то там проверяя прикосновением колосья.
А Фёдор, обрадовавшись, что нечисть сгинула, слез с телеги и пошёл к скирдам.
– Добро, добро… – приговаривал он, осматривая их.
Вот чем должны заниматься люди – хлеб растить, а не гоняться не пойми за чем, не тыкать друг дружку штыками, не палить из пушек!
А вот тут непорядок – он подошёл к не сложенным ещё охапкам и нагнулся собрать их. Но помешал заткнутый за пояс пистолет.
Фёдор взглянул на него, как в первый раз увидавши – зачем он? Вовсе не нужен! Отбросил в сторону и отстегнул ремень с тесаком. Снова нагнулся и стал собирать копну.
Он поддался старой своей мечте о хозяйстве и теперь дал волю рукам, истосковавшимся по работе в поле. В его родимой сторонке скирды собирали не так, как здесь: не всё вместе – стожком, а в три небольшие связанные между собой копны, навроде рогатки против кавалерии.
Вот так, вот так. Перевяжем сначала две, а теперь добавим третью… Как закончил, отыскал брошенный серп и пошёл жать. Только взялся за колосья, как почувствовал ожог – крапива!
Тут же в отдалении вскрикнул Николай.
– Мать честная, да что же это?! – Фёдор в ужасе отдёрнул руку. – Да что ж, мне никогда теперь не поработать?!
Как в памятный раз, расступилась трава, и явилась полудница.
– Помогай тебе Велес, – обратилась она к Фёдору.
– Сгинь, сгинь, пропади пропадом! – воскликнул тот и попятился.
Казаки взволновались – кто-то крестился, кто-то тянул саблю, а иные двинулись уже обходить прозрачную бабу с боков.
– Не видал ли ты дочку мою, Отрадку? – Дух по-прежнему обращался к Фёдору.
– Стойте, назад! – Николай замахал казакам руками, и те послушали. – Пороша! – окликнул он. – Пороша, мы дочку твою не видали.
– А где же она?! Отрада-а-а-а! – позвал дух, и вышло так громко и пронзительно, словно ветер завыл.
Николай обернулся на Олега, вдруг он как давеча сможет? Но Олег сидел на телеге и только смотрел на полудницу, чуть улыбаясь.
– Олег, можешь помочь?
Парень сперва не понял – чем, но быстро сообразил, кивнул и подскочил к духу. Взял за руку и стал молиться. Он просил Бога помочь в горе, ниспослать утешение. Казалось, послушник делал всё как тогда, но ничего не произошло. Обескураженный, Олег только развёл руками и отошёл.
Полудница склонила голову и стала истаивать.
– Пороша, а ведь в деревне была твоя дочка, помнишь? – торопливо заговорил Николай, чувствуя, что если он её упустит сейчас, то она уже не появится.
– Была в деревне.
– Там и надо спросить.
– Нет мне хода с этих полей, – она развела руками, – здесь я поставлена моей хозяйкой.
– А что же, она тебя не отпустит? – Николай шел по краю – и про хозяйку надо узнать и спугнуть нельзя.
– Не отпустит.
– А давай я за тебя попрошу, – неожиданно для себя решился он.
– Ты? За меня? – удивилась полудница. – Попроси!!! – Она быстро приблизилась, взяла его за руку и повлекла в поля.
И глазом моргнуть никто не успел, как Николай и полудница исчезли – только рожь всколыхнулась.
Георгий лежал на той же самой лавке, но уже развязанный и с влажной повязкой на голове. После того как сняли путы, недавний пленник попытался сесть, но не смог – закружилась голова, и он кулем повалился обратно.
– Эк тебя Берендейка… не помиловал, – притворно посокрушалась карга.
Бабкин помощник бегал взад-вперёд по избе и не столько помогал, сколько мешал старухе готовить целебное зелье.
– Всё, уйди, Прасковку лучше позови, она лечить словом может.
Угрюмый просвистел в ответ и двинулся к левому углу избы. Брёвна пришли в движение, разошлись, посыпался мох, и открылся лаз, куда квадратный человечек немедленно и юркнул. Георгий лежал к тому месту головой, но извернулся и всё углядел. Волшебство, настоящее, то самое, что он разыскивал, свершилось прямо у него на глазах.
– Как вы это делаете – без слов?
– А это и не я, соколик, это Берендейка умеет пути открывать, таков уж он уродился.
– А кто он?
– Да кто ж его знает, сам же слыхал, речи он не разумеет. Нашла я его в давние годы, приютила.
Бабка врала или недоговаривала. Воронцов был уверен, что она понимала свист своего слуги, но настаивать сейчас не мог. Как не мог толком расспросить о ней самой, о долгой жизни, о прочей ворожбе и… о людоедстве.
Последнее обстоятельство, очевидно, делало старуху неподходящим рекрутом на службу, и по приказу он бы должен её взять под стражу. Шаткое положение, и сейчас он не в силах ничего с этим поделать.
– А что это за колдун? И зачем он спалил церковь? – нашёл что спросить недавний пленник.
– Он страшный. – Бабка перестала суетиться и присела. – Сильный, я с ним сладить не могу. – Она задумалась и продолжила: – Знаю я его давно. В незапамятные времена, когда я ещё молодкою была, пришёл он сюда с закатных земель. Его слуги людишек с окрестных деревень в стада согнали и заставили насыпать три кургана. Что-то он там схоронил, а после и слуг, и людишек перерезал.
– А вас не тронул?
– Меня? – Бабка глянула с подозрением. – Я в лесу отсиделась.
И снова Воронцов ей не поверил.
– Зачем же он вернулся?
– Откуда мне знать? Он ко мне на поклон не захаживал. На мою землю пришёл незваный, не спросясь управляется, мне с ним толковать не о чем.
– А что в курганах? И где они?
– Найти их немудрено, но ты сам постарайся, поищи, я тебе не помощница.
– Что ж, поищем. Но все же, что внутри?
Карга пожевала губами в раздумьях.
– Вещицы волшебные, а какие – не спрашивай, не знаю. – Старуха снова занялась приготовлением отвара.
Ведьма явно плутовала. Курганы есть, а где – не знаю, «la amulette» есть, а какие – не знаю. Неверный союзник.
– Чем же вы мне помочь можете?
Бабка обернулась к Воронцову.
– Помочь-то? Помогу тем, что тайну раскрою: убить его нельзя.
– Как это?
– А вот эдак. Бессмертный он – хошь руби его мечом, хошь жги, хошь топи, а толку не будет.
– А как же тогда?
– Убить нельзя, а схватить можно. Вот как с тобой, соколик, вышло.
Георгий поджал губы. Да, с ним вышло легко, унизительно легко.
– А откуда он такую силу взял?
– Не знаю. – Бабка проворно отвернулась. – У него спроси, как свидитесь.
Сильный, бессмертный колдун… интересно, очень интересно, да и его высокопревосходительство заинтересуется.
Снова посыпался мох из щелей, и брёвна пришли в движение. Из лаза выпрыгнул Берендейка, а следом показалась Прасковья.
Медленно, с трудом и на ощупь выбиралась она из норы. Глаза её были закрыты, а по щекам размазаны струйки засохшей крови.
– Э, Прасковка, это где ж ты свои очи выкрасила?
– У-у-у, тебе молодца ловила, а вон как вышло! – В её голосе слышались плаксивые нотки.
– И кого?
– Проезжего барина, а он… а он мне вон что. – Прасковья указала на свои глаза и заревела.
– Ну-ну, несмышлёная ты ещё, видать. – Бабка обняла внучку и погладила по плечам.
– У-у-у…
Прасковью было трудно узнать в грязной изорванной одежде, в крови, и Георгий сомневался, что перед ним Тихонова любушка, ведьма из Боброцска. А если это она, то что станет делать старуха, сохранит ли своё обещание? Воронцов потянулся к своему дару.
– У-у-у… – подвывала Прасковья, уткнувшись бабке в плечо.
Но вдруг прекратила.
– А? – Она повела носом. – Что за дух? Кто здесь у тебя? – Незрячая ведьма отстранилась и стала принюхиваться.
– А вот знакомься: царёв слуга. Он ведьм на службу созывает, хе-хе, – не удержалась от смешка старая.
– Это он!!! – завопила Прасковья. – Где ты, подойди!
Она пробормотала Сильное слово, и ногти её превратились в когти, много прибавив в размерах. Георгий подобрался.
– С-сударыня… – начал было он.
– А-а! – ведьма прыгнула.
Но зацепилась ногой за кадку и упала.
– Где ты, где? Покажись! – Она на коленях двинулась на ощупь к лавке.
А Георгий уж сполз оттуда и теперь на карачках пятился к двери. Он ещё не был готов колдовать, но искорки уже танцевали в его зрачках.
А бабка вовсю потешалась.
– Ах-ха-ха! Ой, ну буде, буде играться, дитятки, – прокаркала она, и в тот же миг в дверь постучали.
– Хозяева! Есть кто дома? – услышал Георгий знакомый голос.
– Входи, Николай! – крикнул он и привалился к стене.
Прасковья остереглась набрасываться.
Николай открыл дверь и вошёл, пригнув голову под низким сводом. Внутри было темновато, поэтому он не сразу разглядел того, кто его звал.
– Ваше высокоблагородие? – удивился солдат.
– Николай, достань-ка пистолет.
Солдат достал оружие и подал начальнику, всё так же сидевшему на полу.
– Вот так-то лучше. Ещё кто с тобой?
– Никого, я один.
Однако не сильно лучше.
Будто прочитав его мысли, старуха обронила Слово, и за её спиной появилась полудница.
– Ты не огневись, соколик, нам грызться ни к чему. А Прасковка шутковала, она девка добрая, не мне чета.
Прасковья поднялась и села на лавку, закрыв лицо руками. Когти истаяли.
– Ваше высокоблагородие, дозвольте к хозяйке обратиться.
– Зачем? – Георгий весьма удивился просьбе.
– Меня сюда привела Пороша, – Николай указал на духа, – с тем, чтобы я попросил за неё хозяйку.
– Ладно. – Воронцов ничего не понимал, но решил, не зная всего, не вмешиваться.
– Хозяйка, – солдат поклонился, – смилостивься, отпусти твою служанку дочку поискать, очень она горюет по ней, печалится.
– Пока живу я, она мне служит, таков наш с ней уговор был, – сказала старуха и посмотрела на Порошу. – А ты много себе воли взяла – заступника нашла, просишь, чего не надо… никак жизнь вспомнила?
– Вспомнила, благодетельница, вспомнила, заступница. Молю, скажи, где моя доченька.
Бабка перевела взгляд на Николая.
– А ты кто таков будешь?
– Это мой солдат, – ответил за него Воронцов, – мы одно дело делаем.
– Что ж… – Ведьма на минуту задумалась. – Добро. Дочка твоя, – обратилась она к духу, – прожила жизнь и детям её передала, и было это веков пять тому назад.
Полудница отшатнулась и приложила руки к груди. К левой стороне, к сердцу, но там уже давно ничего не было, и она остро почувствовала эту пустоту.
– Уйди, – приказала старуха, и Пороша исчезла.
Наступила пауза.
Георгий не знал, что предпринять, но склонялся к тому, что наилучшим исходом было бы хотя бы просто выбраться из этой избушки. И этому, кажется, уже ничто не мешало.
– Прасковка, скажи Слово над целебным отваром, полечим нашего гостя.
Молодая ведьма молча приняла плошку и произнесла Слова. Георгий старался расслышать, но не преуспел.
– На-ка, соколик, испей, враз вся хворь сойдёт.
Однако Воронцов недавно уже пробовал ведьмино варево и повторения подобного не хотел.
– Нет, благодарствую, уж я как-нибудь так.
– Ты не артачься, ведь проку в тебе хвором ни на грош. Корысти нет мне никакой тебя травить, ведь и чихнуть бы не успеть, как ты был в моей власти.
С этим было трудно спорить, и Георгий выпил три глотка зелья. Вздохнул и почувствовал, что грудь уже не болит, что голова исцелилась, да и нога окрепла.
– Благодарю.
– Её благодари, без её Слова не вышло бы, я-то уж не могу лечить, – пояснила та и добавила с толикой грусти: – Теперь только калечить.
– Э-м-м, примите мою признательность, Прасковья. Если я стал причиной вашего недуга, то готов заплатить деньгами или… как-либо ещё загладить свою вину.
Прасковья повернулась на звук его голоса.
– Сочтёмся. – И было непонятно, гневается ли она или приняла извинения.
Георгий протянул кубышку бабке.
– Оставь себе, пригодится, – сказала она.
– Благодарю.
– Ты не серчай на нас, соколик. Когда с колдуном столкнёшься, мы неподалёку будем.
– Хорошо, прощайте.
– Прощай, прощай. Прасковка, проводи.
Георгий с Николаем вышли из избы. В плену время для Воронцова летело незаметно, и оказалось, что на дворе уже темно. Дом стоял в лесу, и света луны не хватало, чтобы разглядеть хоть что-нибудь дальше дюжины сажен.
– Возьмите меня за руки, – сказала слепая колдунья, – короткой дорогой пойдём.
И они двинулись. Шли неспешно, но скоро увидели поля. Здесь было гораздо светлее и идти на удивление легче – колосья будто сами расходились в стороны. Через короткое время оказались неподалеку от деревни. Прасковья отпустила их руки, и в тот же миг они остались одни.
К деревне шли молча, каждый был погружен в свои мысли. Как вышли к крайним дворам, так увидели колодец, а возле него – седельные сумки и оружие Воронцова, кучкой сложенные прямо посредине дороги.
– Вот за это спасибо, – сказал Георгий, повернувшись к полям.
Николай хотел было подобрать вещи, но не смог присесть.
– Что с тобой? – спросил Воронцов.
– С упырями на дороге повстречались, так вот – недоглядел.
– Ладно, подробно доложишь завтра. А сейчас выпей-ка и ты этого отвара.
– Благодарствую.
Николай перекрестил горшочек и пригубил.
– Скажи в двух словах: нашли что-нибудь здесь?
– Нашли кой-чего, но кто и что делает – не дознались.
Георгий покивал. Он стоял перед целью своих стремлений за последние дни – деревней Сухая Берёзовка, где сгоревшая церковь и колдун, и все те тайны, что нашёл Николай – и пребывал в некоторой оторопи. Сюда он спешил, здесь было то, что он искал – в диковинных силах искусник и его знания – и ему надлежало окунуться в здешние дела и исполнить приказы. Но он тянул с тем, чтобы войти и узнать. Сумбур последних дней и недавнее пленение сделали его неуверенным, и он почувствовал это.
Воронцов вдохнул прохладный ночной воздух, взглянул на звёздное небо и отринул сомнения.
Глава 16
Возвращение Николая ночью да ещё и с капитаном наделало много шума. До первых петухов не могли успокоиться и разместиться, а после уснуть и потому пробудились от сна лишь поздним утром.
Сразу после завтрака наступило время доклада – Воронцов слушал, расспрашивал и записывал. А как только дело подошло к концу, отправил Николая с Фёдором и Антипом на поиск ближайших к селу холмов, курганов и даже саженных пригорков.
Демида напоили бабкиным зельем, но на резаную рану оно так же лихо не подействовало, и он остался в избе.
Не успела поисковая команда отбыть со двора, как явился Перещибка. Бог знает как прознав о прибытии начальства, он прибыл с дочерью – засвидетельствовать своё почтение и заверить в полном содействии.
Заверения продлились до обеда и скорее напоминали допрос:
– Сколько было солдат, на которых вы напали?
– Близко три дюжины.
– А точнее?
– Не упомню!
– А кафтаны вы их взяли, одежду поснимали?
– Конечно, поснимали, не пропадать же добру.
– И сколько вышло кафтанов?
– Две дюжины продали, пяток соби оставили и пяток бабам отдали. Э-эм, стало быть, три десятка и четверо. Я ж говорил – близко три дюжины.
Олеся, на сей раз в скромном сером платье, сидела молча и склонив очи долу. Олегу не разрешили присутствовать, но он всё равно беспрестанно ходил сквозь горницу туда-сюда, будто бы мимоходом, и мельком поглядывал на свою милую.
После беседы отправились к церкви, где Георгий облазил каждую пядь и нашёл почти всё что искал. Кроме местного обитателя – раскольника Митрофана, он исчез.
По окончании осмотра Воронцов постановил начать земляные работы.
Тут как раз пригодилось обещанное Перещибкой содействие, и четверо казаков спустя полчаса уже махали лопатами и заступами. А сам хозяин хутора в великой суете искал те самые пять кафтанов, оставшихся от порубленных покрутчиков, дабы предъявить их пред строги очи петербургского начальства.
Начальство же занялось своим прямым делом – поиском колдуна, и для этого у него имелось верное средство.
На стенах церкви остались многочисленные следы когтей, а на земляных отвалах у раскопов – следы ног. И у Георгия в выписках из дедовой книги был описан подходящий ритуал, который уже помогал ему в прошлом. Указать на того, кто след оставил, магия могла, но только если случилось это в дневное время, под солнечными лучами.
Суматоха от бурной деятельности начала дня долго не позволяла приступить. То казаки пожалуются на звуки, вроде бы слышимые из раскопов, то Перещибка пришлёт мальца с кафтаном, а потом ещё с одним, а потом ещё.
Нежданно-негаданно явилась депутация крестьян во главе с Антипом посмотреть на начальство. Староста под благовидным предлогом увильнул от лесного поиска. Ну да бог бы с ним, но зачем же он затеял это представление?
Бабы и старики, беспрестанно кланяясь, выражали свой восторг и надежду на скорое избавление:
– Уж ты, батюшка-заступничек, помоги…
– Не оставь сирот, оборони от нечисти…
– Укрепись и молодецкой силою своей спаси…
Воронцов не привык к такому жалобному и даже униженному вопрошанию. Подходящих слов не находилось, но он как смог заверил крестьян в том, что приложит все усилия, расстарается и поможет.
Потом начались подарки. Каждый двор обязательно хотел вручить начальнику хоть что-нибудь, потому как люди привыкли к тому, что без дачи ничего не делается. И с телег понесли репу, морковь, всякую зелень, а также куриц и гусей. Старик-краснодеревщик поклонился искусно украшенными кружкой, ложкой и миской, дородная баба совала вышитые рушники.
Принять это всё было немыслимо, и капитан всячески отказывался. Дошёл до того, что стал прикрикивать, но тут подбежал Антип и умолил взять хоть пару куриц или гуся, чтобы не вводить людей в недоумение. На том и сошлись.
В конце концов крестьяне уехали. Заминка и бессмысленные заверения крестьян порядком расстроили Воронцова, но вернувшись к своим изысканиям, он быстро успокоился.
Закат уже выкрасил розовым цветом облака, когда Георгий начертил первый узор из солярных символов вокруг отпечатка стопы. Он сделал это специальным стилусом, тонкой, сужающейся к кончику серебряной палочкой, оставленной ему в наследство вместе с книгой.
Удивительное свойство палочки состояло в том, что как только её выносили на солнечный свет, так она мгновенно нагревалась и оставалась тёплой какое-то время и в темноте. Георгий даже измерил её температуру с помощью термометра Реомюра и стакана с водой. Температура составила сорок два градуса, но что это значило и что с этим делать, исследователь не знал.
Большинство из магических практик, описанных в книге, оставалось загадкой. О том или ином таинстве Георгий мог судить лишь по скупым заметкам, оставленным его дедом на полях, а заметок этих было не более дюжины.
Ритуал поиска, к примеру, был описан всего одной строкой:
«Per diem sol videt omnia. Et dices ad hauriendam picture verba».*
Рисунок и заклинание, написанное также на латыни, прилагались. Судя по изображению, след надлежало вписать в окружность с тем, чтобы из очерченного ею круга и знаков сформировать символический диск солнца. После установить под углом к рисунку зеркало и прочесть заклинание, вложив в слова свой дар. Тогда в зеркале вместо отражения появится прозрачный, светящийся жёлтым лик того, кто след оставил.
Помнится, он изрисовал знаками не одну сотню своих собственных следов и взял дюжину уроков живописи прежде чем догадался использовать стилус. Но в этом было только полбеды! Нигде не было указано угла наклона зеркала к поверхности! Пришлось напроситься на уроки геометрии в навигацкой школе, чтобы провести опыты. Но какое же наслаждение он испытал, когда всё получилось! Пожалуй, его можно было бы сравнить лишь с первыми успехами в любви!
Пусть так происходило с каждым заклинанием, это не могло остановить его любопытства. Какие ещё есть заклинания и что с их помощью можно сделать? Что таится за непонятными словами и символами в книге, как они работают, и сможет ли он сам их составлять? Вопросов множество, а ответов – чуть.
Оттого-то и рад был Воронцов искать искусников в диковинных делах, что у них чаял найти ответы, ведь если есть книга, стало быть есть и те, кто сможет её прочитать и объяснить.
Георгий закончил все приготовления: след босой ноги окружали символы солнца и линия круга, от которой в восемь сторон расходились лучи, рядом на специальной треноге, позволяющей регулировать угол наклона, расположилось зеркало. Несколько длинных трещин пересекали его поверхность – падение с лошади не прошло даром.
Воронцов огляделся – казаки работали на другой стороне холма, оттуда доносился их говор, а более вокруг никого не было.
Чародей встал на колено, а затем припал к земле, чтобы находиться ближе к рисунку, и начал заклинание. Слова выпустили на волю золотые искорки, и они, причудливо кружась, ручейками побежали к начертанным на земле линиям. Символы мигнули жёлтым светом, и на зеркале соткался образ худого бородатого лица.
Воронцов углём перенёс портрет на бумагу. Теперь его следовало показать Николаю. Скорее всего, это был тот самый убогий, что жил при церкви, подле семейства священника.
Солнце село, и, хотя его лучи ещё освещали небосвод, для заклинания поиска они уже не годились, так что оставшиеся следы пришлось отложить.
Казаки тоже прекратили работу и, поминутно оглядываясь, объявили, что на ночь тут не останутся. Георгий отпустил их, а сам направился к избе попа, куда в скором времени прибыла и его немногочисленная команда – Николай с Фёдором и Олегом.
Демид тоже рвался в бой, но Фёдор, осмотрев рану, оставил его у старосты.
Внутри разместились вольготно, запалили лучины и поужинали тем, что Антипова хозяйка собрала.
– Мест с такими большими курганами как здешний всего два, – начал Николай доклад, – у Перещибки и в лесу, в трёх верстах от дороги. Мы туда наведались – там тоже раскопано, но не так густо, как здесь и следы старые, норы кое-где обвалились.
– Следы от сапога или от лаптя?
– Не могу сказать, края смазались.
– Ладно, завтра выясним. Продолжай.
– Никого по пути не встретили, вокруг кургана тихо, покойно. Всё.
– А как староста от вас сбежал?
– Как увидали мы раскопы, так он спал с лица и утёк до дому. Всё приговаривал: «И здесь, и здесь, всё как сказывал».
– Кто сказывал?
– Не могу знать, он уж спиной поворотился, когда я на него обернулся, не успел спросить.
– Ладно, завтра спросим. – Георгий отодвинулся от стола, прислонился спиной к стене и достал из своего футляра сегодняшний рисунок. – А вот гляньте-ка, видели похожего человека здесь? – Он развернул сложенный трубочкой лист.
Фёдор с Николаем ещё только примерялись, а Олег уже закивал и показал на себя: я видел.
– На Митрофана похож, на убогого, что мы у пепелища повстречали, – ответил Николай, и остальные согласились.
– А в деревне вы его не видели сегодня?
– Нет.
– Завтра надо будет расспросить о нём людей. – Воронцов достал трубку и принялся набивать её табаком. – Фёдор, там на печи лежат кафтаны, достань и разложи на столе.
Потёртые и порядком выцветшие кафтаны синего цвета легли перед сидящими.
– Вот, взгляни-ка, Николай. Что скажешь, чьи они?
Пока капитан раскуривал трубку, Николай рассматривал обмундирование. Синий цвет носили в основном драгуны, но попадался он и в гарнизонах, где и вовсе бывала та ещё радуга. Так просто не отличишь одно от другого. И так бы Николай и не ответил на этот вопрос, кабы не вспомнил одного своего приятеля, как раз кавалериста.
– Гарнизонные, ваше высокоблагородие.
– Почему не драгунские?
– У драгунских ношеных кафтанов завсегда около задницы натёрто, потому как об седло трётся. А тут такого не видно.
– Хм, гарнизонные, это хуже, пойди их пересчитай, – сам себе сказал Воронцов и велел спрятать кафтаны на место.
Воткнутые между брёвен лучины догорали, да и пора уже было определяться с тем, как действовать. Решение ночевать близ церкви пришло спонтанно, на гребне той волны деятельности, которую Георгий гнал с самого утра. Он спешил наверстать то время, что потерял в Боброцске, но верно ли он поступал? Ведь, кажется, никто не убегал.
Поспешишь – людей насмешишь. Быть может, решение ловить на живца как раз такого толка, только смеяться станет колдун?
Георгий ещё раз обдумал их положение. Угроз им до сего дня не было, если не считать упырей на дороге, но то не им, то всем. Раз так, то зачем тут сидеть? Ничего не произойдёт. Но подожди, а раскопки? Он начал раскопки, и это может принудить колдуна к действиям. Да, всё верно, может принудить, если только ему есть до раскопов дело – ведь, скорее всего, всё, что ему нужно он уже достал.
А кто этот кудесник? Митрофан? В Берёзовке он появился не так давно, жил при священнике, обретался тут, когда пришёл Николай, а нынче исчез. Что ж, сомнений достаточно, чтобы порасспросить его, хоть образ сумасшедшего не вязался с сильным колдуном. Других-то кандидатов на роль злодея пока не было видно. Впрочем, он ещё не все следы проверил.
Итак, что получается? Пришёл начальник и начал искать да раскапывать, согнал колдуна с насиженного места. Стоит ли обуздать начальника, тем более что он решил остановиться вдали от деревни и любопытных глаз? Может быть.
Так или иначе, а надобно принять меры предосторожности, ведь колдун, кем бы он ни был, знает, что в хате по его проклятую душу сидят, и может напакостить.
Георгий вышел в сени и разбудил ворона в перстне. Крошечный «corvus corax» вылетел наружу и уселся на венце крыши. Всё, теперь предупредит, коли полезут, однако стражу оставить все равно стоит.
– Значит, так, первая стража твоя, Николай, – распорядился Воронцов, вернувшись. – Затем буди меня, после – Фёдор. Несите сюда солому и одеяла, здесь разместимся.
Вскоре все улеглись, лучины погасили, и только неяркий свет луны освещал горницу через не закрытые ставнями окна.
Николай уселся на широкую кадку и прислонился спиной к глухой стене – так он видел и дверь, и окна.
Георгий постарался отринуть все мысли и расслабить натруженные ноги. Его стража следующая, нужно отдохнуть.
Олег зарылся в солому и уже предвкушал встретить во сне Перещибкину дочку. Какова она была сегодня в платье? Ещё краше, ещё желаннее. А ежели весь день о чём-нибудь думаешь, то и во сне оно же явится.
Только Фёдор всё не спал – прошлый секрет и ночные видения не шли у него из головы. А ну как этот раскольник, Митрофан, и в самом деле клад нашёл? Золота у него в ладонях было вдосталь, на эти деньги можно б хутор купить не хуже Перещибкиного, землицы, батраков нанять…
«Эх, сладкие мечты… Что ж, пожалуй, что можно попробовать, ведь не убудет от меня, ежели я ночку не посплю, а глядишь, и от службы отказаться можно будет».
Нужно только заснуть с этими мыслями в голове, и, Фёдор был отчего-то в этом уверен, раскольник явится.
Вот только Митрофан этот… уж больно во сне непригляден был, а ну как он с нечистой силой водится? А подпускать к себе этакий страх Фёдор не хотел ни за какие деньги. Время шло, и он совершенно измучился в своих метаниях и решил отступиться – пропади оно пропадом это золото!
И как только он это решил, так сразу же успокоился и уснул.
Расчет оправдался – сон пришёл дурной.
Фёдор осознал себя там же, в хате священника, только пустой и тёмной. Ни лучика, ни отблеска не показывалось из окон, но стены, стол и предметы все были видны, будто начертаны серым, скверного качества, мелом по чёрному листу.
И тишина… полнейшая, какой и в погребе не бывает.
«Что ж, теперь… подождать?» – подумал Фёдор. Он понимал, что спит, но всё равно робел этого странного, как будто неживого, места.
Шли минуты, но ничего и не происходило.
Солдат переступил с ноги на ногу, но топота не услышал.
– Эй, есть тут… – окликнул он, но звук его голоса, прозвучав сначала звонко, быстро утих, как будто придушенный кляпом.
Фёдор приложил руку к губам – ничего там не было.
«Э…» – хотел было повторить он, но и того не смог.
«Онемел!» – пролетела заполошная мысль.
В смятении он отступил к глухой стене. Спиной ощутил брёвна. С ними тоже было что-то не так – ощупал… они были плоские, словно доски! Бревна оказались нарисованы.
Перебирая руками, двинулся к стене с окном – то же самое! Ни наличников, ни ставней, только ровная поверхность и серые линии.
«Неправильно, неправильно, не может быть», – стучало в голове.
Он ударил по окну кулаком, но не услышал ни звона, ни гула! И боли не почувствовал.
«Я ведь сплю, а во сне чего не бывает», – попытался успокоиться Фёдор.
«Такого не бывает», – тут же пришла мысль.
Своя или чужая?
«Надо прочесть “Отче наш”…»
«Прочти», – теперь уж точно ответили.
