Читать книгу: «Трое суток в аду», страница 2

А я знаю ответ. Нужно побеждать врага, как в крупных сражениях, так и в мелких столкновениях. Смерть каждого немецкого солдата приближает мою встречу с мамой и папой, с родной деревушкой, с любимым делом, медициной. Возможно, вы могли подумать, что меня сделали военным врачом. Если бы! В армии Британской империи не так велика смертность среди докторов, поэтому их и без меня хватает. А вот пехоты недостаёт. Поэтому я сижу в воронке от взрыва, с винтовкой в руках, по колено в грязи и с неоконченным медицинским образованием.

Но сегодня моя судьба изменилась. В недавнем штурме я повиновался своим инстинктам и дрался как лев. Из нашей роты я первым оказался в окопе врага и продержался там около трёх минут в полном одиночестве. Это отвлекло внимание немецких солдат и позволило избежать больших жертв среди моих боевых товарищей. За это время я в упор подстрелил одного немца и ещё двоим раздробил головы окопной дубиной.

Подобное орудие, представлявшее собой палку из твёрдых пород дерева с расширяющимся концом, обмотанным колючей проволокой и усиленным 200-миллиметровыми гвоздями для увеличения убойной силы, было распространено в этой войне. Все солдаты в нашей дивизии обладали чем-то подобным. Дубинка была не слишком длинной по сравнению с заводским штыком-ножом, поэтому лучше подходила для рукопашных боёв в ограниченных пространствах окопов. Более того, она обладала большим останавливающим действием, чем штык-нож, поэтому одного удара таким орудием было достаточно, чтобы лишить врага боеспособности.

Но даже после захвата укреплений бой продолжился. Подоспело немецкое подкрепление. Обороняя новую позицию, мы с нашим командиром оказались рядом. На его глазах я застрелил нескольких атакующих бойцов. Но силы были неравны. Мы уже собирались отступить, но вдруг рядом с нами раздался оглушительный взрыв. Меня ранило осколком в плечё. Но хуже было то, что командиру, отцу троих детей, серьёзно повредило ногу. Всё от бедра до стопы было превращено в кровавую кашу. Он кричал, что не чувствовал пальцев. Лицо было изуродовано, на теле зияло ещё несколько ран. Как медик я понял, что спасти его ещё возможно. Он требовал бросить его и спасаться самим, и так поступили остальные бойцы. Но не я. Я взвалил его на плечи и, вопреки его приказам понёс сквозь огонь и стальной шквал.

К моему везению, мы добрались до своих позиций. Оттуда нас обоих эвакуировали в госпиталь. На этом наши пути разошлись. Я пролежал там около недели и направился на передовую. Его же отправили домой. Перед самим выходом я спросил, как он. Врачи сказали, что его состояние нормализовалось, но воевать он больше не способен. Я ехал в кузове грузовика и размышлял: «Даже хорошо, что он больше не боеспособен и не вернётся в ад этих боёв». Помимо этого, меня переполняло чувство гордости за спасение чужой жизни.

В госпитале я встретил того самого Дави Кроуфорда. Он лежал в палате и читал журнал. Выяснилось, что причиной его попадания в госпиталь стало ранение в ногу.

Несмотря на некоторую неприязнь к нему, я расспрашивал его о фронте и слышал героические истории о мужестве рассказчика.

Так продолжалось около суток, пока в госпиталь не прибыл капитан, очевидно, управлявший частью, в которой служил Кроуфорд. Он сходу велел вызвать врача, а сам направился к Дави.

–Эта собака, – кричал он доктору, – за год работы почтальоном в моей части не выполняла свою работу и месяца. Каждые пару недель у него происходит какая-то беда, и он отправляется в госпиталь. И сейчас, я уверен, ранение ненастоящее.

Доктор явно прибежал после операции, в руках у него был скальпель, который он второпях положил на тумбочку рядом с койкой Дави.

Капитан откинул рубашку почтальона и снял бинты.

–Ага, здесь есть пороховой ожог, – прорычал он, – он подстрелил себя сам! Отправлю тебя, дружок, в самое пекло, как оклемаешься. Это будет для тебя наказанием за дезертирство!

– Действительно, – задумался доктор, – как я сразу не приметил, что тыловик не мог получить ранение в упор в бою. Ладно, не будем тратить время на него, куда делся мой скальпель?

Он начал оглядываться, ощупывать карманы. В это время подбежала медсестра и сообщила, что в операционную прибыл боец с разбитой ключицой, и хирург сразу же бросился туда, забыв про потерю инструмента.

Ночь была тёмная. Я спал перед окном, смотревшим на передовую. Виднелись осветительные ракеты, вспышки взрывов. Вскоре мне удалось уснуть, но сон этот не был спокойным. Дурное предчувствие не отпускало меня. Вдруг я услышал крики и звуки металла, вонзающегося в плоть. В палате включили свет. Дави наносил удары скальпелем в собственное колено. В его глазах, несмотря на стоны, читалась остервенелая злость и безумие.

К тому моменту, как его скрутили, он разбил себе левое колено и серьёзно повредил правое. Лёжа на полу, он кричал: «Я туда больше не вернусь!». На следующее утро его вывезли на носилках без одной ноги: восстановить сустав было невозможно.

3.

Вскоре я вернулся на передовую.

Прошло несколько дней, пара штурмов удачных или не очень. Здесь трудно сказать, какое сражение удалось: одна и та же позиция переходила из рук в руки. Кажется, всё, продвинулись, но через 2-3 часа вы снова отступаете. Можно ли считать такой штурм успешным? Так тянулись дни, пока однажды полевой почтальон не доставил мне судьбоносное письмо из штаба.

Магнусу Бойсу.

За проявленный героизм и самоотверженность в сражениях вы переводитесь в бронетанковые войска. Просьба предъявить письмо действующему офицеру и отправиться в штаб, для дальнейшего распределения в тренировочный лагерь.

Я был рад. В наших солдатских кругах ходили легенды о непобедимости нового английского оружия, танков. От них отскакивали пули, и они могли с лёгкостью преодолевать траншеи и колючую проволоку. А несколько пушек и пулемётов эффективно изничтожали врага во всём круговом секторе.

Я поспешил последовать инструкциям и уже к вечеру того дня прибыл в штаб дивизии. Два дня и я просидел в землянке, проведя большую часть времени в кровати. Потом за мной приехал грузовик, который собирал таких же бойцов, как и я по всему фронту.

В кузове я познакомился с будущими товарищами по обучению. Их личности не заслуживают особого внимания, ведь пробыл я с ними всего пару недель. Меня назначили пулемётчиком. В моём экипаже было ещё 7 человек: второй лейтенант Джордж Хилл, сержант Роберт Миссен, артиллеристы Уильям Морри, Фредерик Артурс, Перси Бадд, Джеймс Бинли и Эрнст Бреди. Я обязан рассказать отдельно о нашем будущем командире. Его звали Дональд Ричардсон. Он был капитаном по званию, то есть стоял выше нас. Но это не мешало ему относиться к своим подчинённым как к друзьям, он не считал себя лучше других членов экипажа. В родном для него Ноттингеме он был бакалейщиком. Его жизнерадостный характер не давал понять, что он является бывалым военным.

Жизнь в лагере была спокойной, мы обучались всему, что нужно было знать танкисту. 18 августа нам сообщили, что мы будем участвовать в прорыве под Пашендейлем.

Конкретнее, нашей задачей было поддержать наступление 61-ой дивизии вблизи Сен-Жульена. В ходе наступления мы должны были захватить городок Менен, находящийся на границе Франции и Бельгии всего в восьми километрах от печально известного Ипра. Таким образом наша операция являлась составной частью Третьей битвы за этот город.

«Возвращаешься к началу», – усмехнулся Дональд. Всё его состояние не давало понять его волнения, хотя он, как и все, понимал важность нашей роли на поле боя. Ответственность за жизни других солдат, вчерашних боевых товарищей, лежала у нас на плечах, и этот груз не давал покоя ни ему, ни нам. Более того, это был наш первый бой на танке.

4.

21 августа мы прибыли на фронт. Тогда нам выдали наш танк- «самец» танка Mark.4. В отличие от «самки» он обладал только четырьмя пулемётами 7.7 мм Льюиса вместо шести. Но это с лихвой окупалось двумя шестифунтовыми пушками 57-мм Гочкиса. Он обладал мощностью двигателя 125 лошадиных сил при 1000 оборотах в минуту, что позволяло машине при боевой массе в 28 тонн и лобовой броне 16 мм разгоняться до 6.4 километров в час. Ромбовидная форма корпуса преодолевала траншеи до 3-х метров в ширину, стенки до 1.2 метров в высоту и броды до 0.6 метров в глубину. Один внешний вид машины вызывал трепет. Стальной гигант длинной 7930 мм, шириной 3900 мм, высотой 2610 мм казался невероятно большим. Складывалось впечатление, ничто не сможет его остановить. Конкретно наш танк мы назвали «Фрай Бентос» в честь полюбившейся нам фирмы тушёнки, которая к тому же принадлежала Дональду Ричардсону.

Перед боем все спали, как убитые. Конечно, все мы волновались, но за столько времени уже привыкли к кровопролитию, поэтому притупили страх.

Утром 22 августа мы собирались в атаку. Дональд Ричардсон, по обыкновению, шутил и подбадривал нас, хотя в его движениях проглядывалось волнение. Мы нанесли название на борт танка, загрузили внутрь боекомплект, несколько винтовок и револьверов, две канистры с водой и ещё одну с горючим, немного еды.

За час перед боем развели костёр около танка и стали завтракать. Ели мы молча, каждый думал о своём: о доме, о семье, о предстоящем сражении. Небо было пасмурным, а воздух влажным. Это не редкость для здешних мест. Но опыт подсказывал, будет дождь. Мы ели в тишине, пока Дональд не заговорил. Он шутил, а мы старались поддерживать его старания приободрить нас.