Читать книгу: «Дух Огня», страница 6

– Господин ректор, – неуверенно обратился он, и Валтасар тут же вскинул голову, уставившись страшными глазами, зрачки которых вдруг сузились как у кошки, на Аиля Онто.– Я уберу? – слуга кивнул на осколки.

– Я убью его, а потом тебя. Будь мудрым и милостивым, рыцарь кровавого меча, – очень тихо, одними губами сказал Валтасар, но ректор прекрасно понял его.

Аиль Онто не сумел выдавить из себя ни слова, он только покачал головой, обращаясь к слуге.

– Вам не нужна помощь, господин ректор? – с подозрением продолжал допытываться тот.

И вновь качание головой.

– Иди, – сказал Аиль, сумев справиться с собой. Голос был совершенно спокойным, обычным, и его поразило, что в голосе этом скользнуло вдруг что-то снисходительно-доброжелательное. Аиль Онто сам не поверил, что сказал это. Сказал таким тоном.

Слуга поклонился и, подозрительно глядя на Валтасара, скрылся за завесой. Некоторое время ректор и Валтасар слушали его удаляющиеся шаги.

– Я следил за тобой, – прервал, наконец, молчание Валтасар и ректор сначала не услышал его – он в страшном душевном напряжении слушал шаги, и ему казалось, что сама жизнь уходит от него по длинному коридору.– Следил за тем, как ты из ратаэштара становишься человеком Совета, как вступаешь в Совет и как селишься здесь, на высоте этой твоей Академии… Твоя нога, рыцарь кровавого меча, не слишком мешала тебе в восхождении по этой лестнице.

– Хватит, – хриплым шёпотом прервал ректор, – прекрати. Не мучай старого человека, – он упорно собирался с силами, чтобы хоть что-то придумать, что-то предпринять.– Ты не мог всего этого видеть – ты тогда не родился.

– Ахриман никогда не рождался, – возразил Валтасар, – он был всегда – он вечен.

Рука ректора вдруг наткнулась на костыль, когда он нервно заёрзал на месте и пальцы тут же показались ватными, не способными схватить его.

Всё решит несколько секунд – понял ректор – или я смогу или нет. Конечно, годы, реакция теперь совсем не та, но это последний шанс.

– Я видел, как ты родился, как делал первые шаги, на моих глазах ты впервые убил человека и я чувствовал на губах вкус его крови. Я был на каждой сече, где ты рубился и кричал «Задавить их копьями! Смерть ублюдкам! Смерть! Ол-ла! Ол-ла!» начиная от стычки с отрядом Чёрной Империи, который вы выслеживали три дня и до твоей последней битвы, где ты убил женщину, отрубившую тебе стопу.

– Она кинулась на меня! – вдруг воскликнул Аиль, чувствуя, что должен что-то сказать. Он уже начал пьянеть и в голове появился какой-то звон, и он в серьёз испугался – не клинка Валтасара, а того, что сейчас упадёт замертво на циновку и все скажут о нём, что он умер от страха.– Ты, дэв, что ты несёшь?!

– Она даже не служила Ахриману, – продолжал Валтасар, – она ненавидела меня так же, как и вы, и мне приятно было, когда она мёртвой упала на камни после того, что ты с ней сделал. Я специально толкнул тебя на это, чтобы получить в свои руки оружие, и я получил. Я сделал его из твоей крови. Я просто хотел, чтобы ты знал это, рыцарь кровавого меча.

На лбу ректора выступил холодный пот, он судорожно сжал свой костыль и резко вскинул его в воздух.

«Этого не может быть» – пронеслась в его голове последняя мысль.

Реакция у Валтасара была отменной. Он перехватил костыль, вырвал его из рук ректора и отшвырнул в сторону, так что он застучал по каменному полу в другом конце кабинета. Второй рукой Валтасар вонзил в грудь ректора стилет одним коротким молниеносным движением.

– Ахриман, – прошептал он, – он скоро вернётся.

И в словах его была убеждённость, а тон таким, точно он делиться своей радостью и болью, и предлагает то и другое отведать с ним.

– Ахриман, – повторил ректор, уже не зная, что он говорит, но воздуха в раненном лёгком осталось ровно настолько, чтобы произнести последнее слово.

Валтасар вынул из тела стилет и ректор Академии Аиль Онто завалился на бок.

Слуга дракона оглянулся по сторонам в поисках того, обо что можно было бы вытереть оружие, и взгляд его упал на лист пергамента рядом с ректором. Он быстро присел рядом на корточки и, не глядя на свою жертву, аккуратно протёр клинок. Затем он перевернул пергамент, и взгляд его упал на слова.

«И поглотила ночь день и могучие тела гор растаяли в темноте, так что и не стало их. И ничего не стало, только тьма и свет костра и виноградная лоза рядом с жертвенным ягнёнком».

Валтасар сдвинул брови, задумываясь над чем-то, а потом поднялся вместе с листком.

– А теперь я скажу, зачем я пришёл, – произнёс он каким-то глухим голосом, глядя в упор на пожелтевший пергамент. Можно было подумать, что он понятия не имеет о лежащем рядом бездыханном теле ректора, а думает, что он жив и даже внимательно слушает его.– Я пришёл за твоей жизнью. Ты задолжал мне её, рыцарь кровавого меча, а долг, как говорят, красен платежом…

ГЛАВА 6. На даче

Кай яростно работал ножом, шинкуя лук, и на глаза его наворачивались скупые мужские слёзы.

– Давай реще, – торопил Гена, танцуя тут же в каком-то дурацком маленьком засаленном фартуке, с изображённым на нём наивного вида медвежонком, от салата оливье, который усердно размешивал большой ложкой, до плиты, куда Яна поставила пироги в духовку. При этом если салат был его трудовой повинностью, то пироги – откровенной халтурой, так как он просто-напросто пускал на них слюни.

– Что?

– Реще, говорю, давай. Селёдка вон уже готова, надо на стол ставить, а у тебя лука зимой не допросишься.

– Так ведь зима.

– Ага, зима, а селёдку мы, по-твоему, будем без лука есть! Может ещё и водку пить без закуски?

Кай признал, что водка без закуски, это конечно безобразие.

Тут в кухню зашла Карина и прекратила глупый разговор.

– Ну что, мальчики, готово ещё что-нибудь? Что в зал нести?

«Мальчики» хмуро закивали на салат из крабовых палочек.

Особенно мрачен был Гена, который железобетонно верил в то, что на кухне место женскому полу, а уж ни как не «мальчикам». Карина же постоянно выводила его из этого заблуждения, популярно объясняя, что лежание с пивом перед телевизором дело не такое уж и важное, а потому – живо фартук в зубы и вперёд. Конечно, Гена с его характером плевал с высокой колокольни на сто Карин, но тут срабатывал авторитет дочери Рустама и он сдавался.

Карина легко, почти грациозно подхватила хрустальную салатницу и скрылась в зале, где стоял накрытым большой праздничный стол.

– Народу целый дом, а готовить на всех мы одни должны, – буркнул Гена.

– Яна, вон, пироги печёт, – напомнил Кай.

– А что пироги – поставил себе в духовку и иди «ля-ля» разводить. Тоже мне работа.

– Сам-то ты сможешь испечь? – поинтересовался Кай, который неожиданно для себя выступил адвокатом. На самом деле он тоже считал, что определение только их двоих на кухню в корне несправедливо.

Гена неопределенно помахал в воздухе ложкой.

– Ну, предположим, смогу, – сказал он и тут же добавил, – только ты никому об этом не говори, а то запашут…

Оливье был готов и попутчик переправил его в красивую салатницу, так чтобы было с горкой. В салат он сверху воткнул ложку и, судя по его лицу, для него это был просто шедевр кулинарной мысли.

– Пойду, отнесу, – сообщил Гена и на выходе с кухни едва разминулся с Кариной.

Карина ловко проскользнула в дверь, даже не задев великого повара, и подойдя к столу, принялась укладывать на селёдку колечки лука.

– Ну, как сессия? – живо поинтересовалась Карина, которая вообще очень живо интересовалась его учёбой. Даже слишком живо.

– Жив ещё пока что, – скромно ответил Кай.

– Учиться не разонравилось?

Кай попытался вспомнить, когда это ему нравилось учиться и не смог.

– Кай, ты слышишь? Учиться не разонравилось?

– Да я просто помираю на этих занятиях. Раньше было проще… Ну, посвободнее, повеселей, что ли.

– Привыкай.

– Стараюсь!

– Давай, подставляй лапки, – она взяла селёдочницу и вручила Каю, – можешь там поставить и остаться в зале. Вроде всё отсюда вынесли.

Она задумчиво окинула кухню взглядом, прикидывая потери от Каева с Геной в ней присутствия. Покачала головой и добавила.

– Пироги потом поспеют, мы их донесём. Только там Толик торт купил, и я не знаю, дойдёт до пирогов дело или нет. Я ж его предупреждала, но всё как об стенку горох.

Кай прикинул количество спиртного, заготовленного на праздник, и решил, что не доберутся они не только до пирогов, но и до торта тоже.

В зале уже собрался народ и расселся по креслам и диванам. Яна о чём-то трепалась с Катериной Антоновной – матерью Карининого мужа, которая держала на коленях Настю. Настя уже клевала носом, и по-хорошему ей полагалось уже мирно спать в детской, но бабушка ни как не могла выпустить внучку из рук, потому что видела её и так нечасто.

Рустам Тимурович, Гена и Вадим с Игорем сидели уже за столом, но не прикасались ни к жемчужно-белым тарелкам, ни к покрытой испариной бутылке водки. Они вели какой-то свой очень серьёзный деловой разговор, в котором Кай понимал мало, потому что был от этого всего пока ещё несколько далёк. Толик в углу комнаты мучил радио, пытаясь поймать какую-нибудь хорошую песню.

– Я не понимаю, где Паша? – обратилась к общественности Катерина Антоновна, отворачиваясь от Яны.– Время уже почти десять, а его нет!

– Серёжа его довезёт, мама! – крикнула Карина с кухни.– Они вот-вот приедут!

Общественность согласно покивала и опять отвернулась к столу, продолжая серьёзный разговор. Кай устроился в кресло рядом и стал слушать. Сначала он решил, что-то напутал и разговаривают попутчики не о делах, но потом понял, что они говорят каким-то своим шифром. Шифр был необходим ввиду наличия Карининой свекрови… или как это называется? Кай совершенно не разбирался в наименованиях различных родственников и всегда путал. Впрочем, ладно… просто Катерина Антоновна даже не подозревала о существовании другой части мира и была во всех отношениях обычной женщиной.

– Слетаю к родственникам, – сказал Гена, – там у папы проблемы. Если я правильно понял, то к нему собирается сынишка нагрянуть. Боюсь, он там всех на уши поставит. Там более, у него бестолковка вовсе тяжко соображает.

– Я с его товарищами беседовал – они там все такие, – добавил Игорь

– Товарищами или родными? – уточнил зачем-то Рустам Тимурович.

– Родных у него нет. Во всяком случае, я ни о ком не слышал. Просто друзья-товарищи. Сошлись-разошлись.

Кай подумал бы, что разговор ведётся о родственниках, если бы не знал, что у Гуна отца нет, а значит и история с детьми – чушь. Только вот о чём на самом деле говорили попутчики, оставалось для него тайной за семью печатями.

– Папа-то знает, что к нему гости? – спросил Вадим.

Рустам Тимурович покачал отрицательно головой.

– Нет, я его пока не предупреждал. Сам-то он ничего, мужик крепкий, а вот его родные могут наломать дров.

Катерина Антоновна прислушалась к разговору и, судя по всему, вознамерилась к нему присоединиться.

– Начнут скандалы между собой, – продолжал, не чуя опасности, Рустам Тимурович, – перегрызутся. Только нам лишние проблемы.

– Но предупредить ведь надо, – сказал Игорь.

– Позже. Всё равно помешать ему он ничем не сможет.

Катерина Антоновна бодро ссадила Настю с колен и вручила её Яне. Удивительно легко для полной женщины она пересела за стол, точно материализовалась там.

– Геннадий, а ваши родители где живут?

– Э-э… Где живут? – растерялся Геннадий.

– В Казани, – сказал Рустам Тимурович, который первым опомнился от неожиданности.

– В Казани, – вздохнула Катерина Антоновна, – далеко…

Правильно, подумал Кай, чем дальше, тем лучше.

– У меня в Казани подруга работала, – вдруг выпалила она, – в семидесятых туда попала по распределению – учительница.

Судя по тому, как вытянулись лица попутчиков, ни о какой подруге-учительнице они никогда не слышали.

Катерина Антоновна налегла грудью на стол, сложив перед собой руки, и очень проникновенно обратилась к Гене.

– Геннадий, вам не кажется, что отец имеет право знать, что к нему едет ребёнок?

В этом была вся Каринина свекровь – воспитанная искусственно интеллигентность чередовалась в ней с деревенской простотой, позволяя порой влезать в чужие разговоры, как будто только её тут и ждали.

Этого качества попутчики явно не предусмотрели, устроив здесь совещание.

– Ну, это очень непростой вопрос, – начал выкручиваться Гена, – тут не так всё просто… Человека нужно морально подготовить. Потом, у него же семья… Так что не просто, нет…

Толик нашарил, наконец, какую-то волну и сквозь помехи в зале заиграл «Наутилус».

– Анатолий Петрович, – возмутилась Катерина Антоновна, и Толик вздрогнул, – что за чушь вы слушаете! Неужели ничего лучше нет?

Улыбнувшись дрогнувшей улыбкой, Анатолий Петрович быстро убрал «Наутилус», и на другой волне поймал что-то про ландыши.

Интересно, кто это крутит такие вещи в середине января, – подумал Кай.

Однако Катерина Антоновна успокоилась, легко, как это часто с ней бывало, переключилась на другую тему и попутчики облегчённо вздохнули.

Минут через десять в дверь позвонили, и Кай пошёл открывать. Замок щёлкнул, дверь скрипнула, и в прихожую ввалились двое, с красными носами, заснеженными куртками и пахнущие морозом.

– Салют! – громко объявил Серёга.

Паша только радостно улыбнулся, растирая покрасневшие с мороза руки. Ни перчаток, ни варежек при нём не было, и потому, когда Кай пожал Паше руку, ему показалось, что он прикасается к холодному камню. Был Паша высоким, как коломенская верста парнем с немного детским, мальчишеским лицом и блондинистыми кудрями, торчащими из-под лыжной шапочки.

– Проходите, отряхивайтесь, – пригласил высунувшийся в коридор Вадим, – а что такие снежные, пешком шли?

– Там всё замело, мы застряли, – счастливым голосом сказал Серёга, – давайте сейчас все быстро собираемся и идем, помогаем толкать, а то мы вдвоём не справились.

– Ну, спасибо! – сказал Кай.

За машиной пошли впятером. К двум автомобилистам добавился Гун, который машин в принципе побаивался (то ли из суеверия – уроженец Аша, как-никак – то ли потому что так к ним и не привык), а так же Вадим и Кай.

За забором, где попутчики не работали лопатами сегодня, снег насыпал по щиколотку, так что ни осталось «ни приметы, ни следа», как сказал поэт. Чуть дальше начинались уже большие сугробы до самой просёлочной дороги. С неё был расчищен подъезд, где машина легко могла пройти.

– Где вы застряли-то? – спросил Вадим.

– Там, дальше. Знаешь, где поворот? Там ямы ещё такие, а сейчас всё припорошило… Ну, буксанули, там надо тихонечко… Вот и всё, зарылись по самые гланды.

– Что мужики, проблемы какие? – высунулся из соседней калитки старичок. Старичок косил на них подозрительно, а на поводке он держал огромную чёрную собаку.

– Ага, – чистосердечно признался Серёга, – машина застряла.

– А где это?

– На повороте, где сосна такая раздвоенная.

– Угу. К Рустаму в гости?

– Ну да.

Сосед немного успокоился, подтянул к себе собаку за поводок. Теперь ему явно захотелось просто потрепаться с новыми людьми. Во всяком случае, Кай с ним раньше никогда не сталкивался. Вообще деревенские к гостям Рустама Тимуровича относились настороженно. Один на иномарке приезжает, другой на велосипеде, или на лыжах зимой – нестыковочка выходит. И все какие-то, непонятно кем работают, ведут себя подозрительно, скрытно.

Многие верили, что он кто-то вроде бандита на пенсии.

Гостей же его считали «мафией».

– Застряли говорите, мужики?

– Ага.

Мужик подозрительно прищурился.

– Ладно, мы пойдём уж, – не стал влезать в добрососедское общение Гена и поплёлся к просёлочной дороге, загребая ногами только что выпавший снег.

– Ну, удачи вам! – крикнул вслед мужик и спрятался за калиткой.

Скоро они вышли на просёлочную дорогу и побрели туда, где за деревней начинался лес, стояла на повороте раздвоенная сосна и уткнулась носом в сугроб Серёгина иномарка.

– Надо было фонарик взять, – посетовал Паша.

– Геена, – протянул Серёга.– Общество требует фонарик.

– Нету, – коротко бросил обиженный Гена, – могу в глаз дать, ты нам посветишь…

Вадим достал мобильник, и стал освещать встроенным фонариком дорогу.

– Ура, – сказал Серёга, – да здравствует научно-технический прогресс! Привет братьям-финнам, завалившим всю Россию дешёвой связью без последствий! Это как раз то, что роднит мобильники с презервативами!

Связь без последствий помогла, и вскоре они увидели свет фар.

– Ты, Серёг, что – смерти не боишься? Спёрли бы твою тачку, поехали бы кататься.

– Кто это? Кому тут кататься – бабушкам и дедушкам? Тут зимой больше нет никого. Это летом. Летом – да. Тут у одного я слышал, шпана какая-то угнала – ну, возраста, как наш Кай.

На Кая посмотрели, и он почувствовал себя на мгновение неловко, как будто это он угнал.

– Ну и чего? – спросил Вадим, с любопытством разглядывая снег, в который закопалась машина.

– Ну и ничего, катались, пока не утопили в озере. По-пьянке дело-то было.

Серёга открыл машину, залез туда и велел остальным толкать сзади.

Гена не согласился и заявил, что снег надо немного расчистить. Поскольку лопат они не брали, расчищать пришлось руками. Тут же Серёга задумал лепить снежки и кидать их в помощников. Помощники возмутились, и снежки полетели в направлении Серёги, а потом вообще во все направления, где были признаки движущихся человеческих фигур.

Битва была в самом разгаре, когда кто-то вдруг вспомнил, что всё на даче стынет, а водка, наоборот, наверное, уже тёплая.

Серёга уселся за руль, остальные принялись толкать машину. Кай оказался сзади как раз между Вадимом и Пашей, упёрся ногами в снег, толкнул, и тут же ударили из-под колёс фонтаном хлопья снега.

Вскоре они вытолкали машину из снега, и Серёга укатил на ней к дому, а все остальные пошли пешком, потому что в салон их, по причине высоко уровня заснеженности, не пустили.

В след удаляющемуся свету фар полетели в морозном воздухе оскорбления, но Серёга их проигнорировал, зараза.

Пришли в дом все раскрасневшиеся, но, как ни странно, довольные. Как дети, ей-богу, подумал Кай, который был младше остальных машинотолкателей как минимум на пять лет.

Может потому, что они недолго отсутствовали, а может потому, что Рустам подсобил, который не брезговал мелкими чудесами в быту, и напротив, сторонился всяких масштабных фокусов, ничего не остыло, не нагрелось, и осталось почти в первозданном, свежеиспечённо-сваренно-добытом-из-холодильника виде.

Вскоре Карина отнесла свою дочь в спальню, сжалившись наконец-то над несчастным ребёнком. Тогда бокалы наконец-то наполнились вином (в честь дам Карина уломала попутчиков поднять один «винный тост») и Вадим поднялся изо стола, собираясь произнести речь. Речи он любил и Кай подозревал, что в той, другой, жизни он был каким-нибудь не слишком удачливым поэтом или оратором, который теперь просто на них отыгрывается.

– Итак, – сказал он, – выпьем за попутный ветер!

– Почему за попутный ветер? – поинтересовалась Катерина Антоновна.

– Для красного словца, – ответил Вадим.– И ещё, конечно за Гену, который лучше всех толкает машины из снега, правда, крокодил?

– Правда, Чебурашка, – согласился Гена.

Выпили вино. Потом настала очередь вкусной и здоровой пищи.

В скором времени попутчики разомлели и, хотя женщины ещё суетились по разным причинам, ничего, в общем-то, и не значащим (только Катерина Антоновна отправилась спать), затеяли разговоры о самых разных передрягах и приключениях, в которых им удалось побывать. Кай только внимал, но сам отмалчивался – с ним не случалось такого, что стоило рассказать, и чем можно было бы удивить попутчиков. Он не хватал гарпию за хвост, не мёрзнул высоко в горах и не наталкивался там на древние машины Изгнанников, не удирал от пиратов по Оловянному озеру. Даже не ходил на какое-нибудь подмосковное озеро глушить рыбу динамитом.

Когда на небе показался, наконец, месяц, выглянувший из-за черных туч, было три часа ночи. Внизу Рустам Тимурович ещё о чём-то беседовал с Игорем, а остальные мирно спали. За стенкой мансарды, во второй её комнате, сопел и кряхтел во сне Гена, так что Кай, на чью беду слышимость была отличная, заснуть не мог. Время московское и Аша разнилось на несколько часов, а значит, там был день. Кай всё-таки привык больше жить по тому времени, а не по местному.

«Кто-то использует твою башню, чтобы совершать переход» – сказал Гена и эти слова не давали Каю покоя. Он совершенно не понимал их значения, потому что это просто не укладывалось в голове. Кто-то использует ТВОЮ башню… Немыслимо. Столь же немыслимо, как пройти сквозь запертую дверь, как перешагнуть двухметровую стену. Самое плохое, что, похоже, никто ничего не собирался ему объяснять. Никто даже вида не подал, что происходит нечто невообразимое.

В конце концов, Кай уже привык, что специфика работы попутчиков мало чем отличается от работы секретных служб и изобилует столь же загадочными мотивациями. Конечно, уж волшебнику-то виднее, но…

Башня. Для любого другого, кто ни разу не пересекал меридиан слово это – пустой звук. Башня – это эталон, это символ, это, в конце концов, объект невероятного притяжения, перебрасывающего людей через разлом мироздания. Это страсть. Самая настоящая.

А страсть влечёт за собой ненависть, ревность… Нет, наоборот – ревность и ненависть.

В задумчивости Кай подошёл к книжной полке и безо всякого любопытства посмотрел на корешки книг. Если верить тому, что о человеке можно узнать по его книгам, – подумал он, – то Рустам Тимурович у нас человек неординарный. Были здесь и Гоголь и Достоевский, были Булгаков, Гёте, Илья Ильф с Евгением Петровым, Кант и Ильин. Мешанина. Классическая мозаика. Порой несопоставимая, порой схожая как близнецы-братья. Тут же ютились и детективы – и тоже классика: Кристи, Дойл, Стаут… Современной литературы было мало, хотя именно она в первую очередь Кая и занимала – ему нужен был пульс эпохи, а не прошлое, покрытое пылью.

– Интересуешься?

Кай оглянулся. В собственном доме Рустам Тимурович никогда не стучал в дверь.

– Хватит, давай спать, что электричество переводишь?

– Боитесь, закончится?

Рустам хмыкнул.

– Боюсь, Чубайс обидится. Он и так уже у всей страны лампочку Ильича отобрал и в карман положил.

– А что тут одна древность?

Рустам Тимурович подошёл ближе и окинул полку внимательным взглядом.

– Тут-то? Почему древность – классика… А классика она тем и хороша, что всегда актуальна.

– Мудро, – сказал Кай. Просто так на самом деле сказал.

– Кай, ты уверен, что хочешь стать попутчиком? – без перехода спросил Рустам Тимурович.

Он продолжал изучать взглядом книги, даже не изучать, а смотреть как на старых знакомых. Будто здоровался с каждой, спрашивал как житьё-бытьё.

– Да.

– Все мы на самом деле просто дети, Кай. Взрослые дети. Поэтому и маемся между половинками мира. Ты знаешь, откуда взялась та, другая половина? Изначальный мир был создан единым. Потом появились правда и ложь, добро и зло, чёрное и белое. Противоположности притягиваются только в любви и физике – тут физики и лирики солидарны между собой. А на самом деле они не могут существовать вместе.

– У нас есть легенда, что когда-то в мире, над землёй, парили сотни драконов из огня и стали. Они были его хранителями. А потом из-за чего-то началась между ними война, и все они погибли, были сброшены на землю…

– …но земля разверзлась и поглотила их, а там, где они упали, выросли горы… Переход – это прыжок через самую прекрасную часть мира, но именно там нас ждёт дракон. Там он заточен, и красота в данном случае спасает мир…

– Красивая легенда.

– Ну, не знаю, не знаю… Это зависит от вкуса… Тогда, вместе с драконами погибли все Изгнанники… Кстати, говорят, что они же были и Зодчими башен. А потом канули в Лету, потому что такая у них была судьба.

– Судьба?

– Конечно. Все цивилизации гибнут рано или поздно, оставляя по себе лишь память. Гибнут, какими бы они не были великими.

Кай изумлённо уставился на волшебника.

– Так это правда!?

– Ну да.

Некоторое время Кай смотрел на корешки книг, но не видел их перед собой. Мысли его были заняты другим.

– Мне всегда казалось, что это просто легенды, – сказал он, наконец.– Тысячи железных драконов, огромных боевых машин… Подводных лодок, вмороженных в лёд за скалами… Интересная была у Изгнанников судьба. Воинственный народ, который сам себя и сжёг. Не повезло им.

– Судьба, Кай – это твой, мой, чей-то ещё выбор. Свою судьбу мы пишем сами. Кроме некоторых случаев.

– Каких это?

– Тех, что называют случайностями.

– А так же день рождения и день смерти, – добавил Кай, вспоминая вдруг что-то из академских лекций по философии и теологии.– Определяемых фраваши. Человек ведь над этим не властен… Они предопределяют, добру послужит человек или злу. Спенте или Ангре – благому или злому духу.

– Когда ты спешишь на автобус, – заговорил вдруг о чём-то не о том волшебник, – ты не знаешь – успеешь на него, или нет. И вот ты прибегаешь на остановку и видишь, что он от неё уже отошёл и теперь ты должен плясать на морозе в ожидании следующего. Ты начинаешь со зла гадать, а вот если бы ты не занимался сейчас тем или этим, вышел бы пораньше, успел бы… Как ты думаешь – это судьба?

Кай растерялся.

– В смысле что – опоздание?

– Да. А так же те часто лишние и ненужные вещи, что мы можем делать место того, чтобы пораньше выйти из дома.

– Ну, не знаю…

– От тебя изначально зависело, успеешь ты или нет, но тогда ты об этом не знал. И опоздал.

Кай понял, что теряет нить повествования.

– Но существует же расписание…

– В России, Кай, не существует расписаний, – очень серьёзно сказал Рустам.– Судьба – это смесь тех выборов, которые мы делаем и того, что от нас не зависит. Однако от нас зависит гораздо больше, чем мы думаем. Просто изначально мы не знаем последствий. Судьба не закладывается изначально фраваши, фраваши всегда обращены ко благу, поскольку изначально всякий человек благ. Именно это и есть их единственный выбор, единственное обыкновенное влияние – предрасположенность Спенте.

– Хорошо – хорошо, но как это связанно со мной?

– Ты сам выбрал тот момент, когда должен был уйти из Аша. Но почему ты думаешь, что должен быть попутчиком? Попутчики, Кай – те, кто остановились и не захотели идти дальше. А ты хочешь идти. Ты уже сейчас идёшь, не отвлекаясь на мелочи, а если и отвлекаясь, то ненадолго. Их работа для тебя – точно то же отвлечение… увлечение… Я думаю, оно временно. Ты ведь даже не рождался в Аше, а пришёл из-за Гипербореев, а даже я не смею гадать – что там… И мне кажется, ты ещё свой путь не завершил.

Кай начал обижаться, потому что не думал, что его увлечение временно.

– И куда же я иду?

– На встречу судьбе, куда же ещё – это и ежу понятно!

Кай хмыкнул.

– То есть моя судьба – в этом мире? Почему? Может мне ближе меридиан? Меня ведь тянет туда. А кстати, если добро и зло разделено, то откуда взялся меридиан? Это то место где добро и зло едины?

– Нет, это то место, где их проще отличить друг от друга. Ну а насчёт того, что тебя туда тянет… Неужели ты сам не видишь – разве Гай, Разве Саар, но ты его знаешь как Сергея, разве они испытывают такое притяжение? Башня манит лишь того, кто должен пройти путь до конца. И чем сильней будет притяжение, тем быстрее и дальше ты пойдёшь.

– Я не знал, – сказал Кай.

– Конечно, не знал. Я не против того, чтобы ты попробовал эту работу. Всё-таки и ей должен кто-то заниматься. Просто однажды ты сам поймёшь, что тебе этого больше не хочется, тебе это больше не нужно. И тогда притяжение башен закончится. Ты найдёшь свою дорогу – и эта дорога в половине мира Млечного Пути, не зря же ты пришёл сюда.

Кай мотнул головой с лёгкой усмешкой. Ему не понравилось то, что слышно было в подтексте слов волшебника.

– Я не вернусь больше в Ашу?

– Нет, тебе туда дорога будет закрыта. Можешь считать, что твой фраваши определил тебе такую судьбу. Я не знаю, существуют они или нет, но если существуют, то тебе попался какой-то очень капризный нытик, – Рустам улыбнулся, – ни один его мир не устраивает, ни другой. Решает кто ему друг, кто брат, а кто сестра по собственному выбору.

Кай нахмурился. Он вспомнил Азиру Ирбе.

– Я этого не хочу, – сказал он.– Если судьба зависит от выбора, то я не выбираю себе такой судьбы. Я хочу возвращаться на равнины и леса Аши, хочу ещё походить по его улицам…

– Со временем равнина перестанет радовать твой взгляд, и ты увидишь, что она скучна и однообразна. Воздух лесов покажется тебе недостаточно свежим, а пейзаж гор – серым и безжизненным. Истинное удовольствие от жизни ты будешь получать только здесь. Это придёт постепенно.

Кай вздохнул.

– Не слишком радостная перспектива.

– Это тебе сейчас так кажется. Ты останешься здесь, ты будешь доволен и ты забудешь о башнях. Пожалуй какое-то время ты походишь к нам в гости, а потом однажды пообещаешь прийти и не придёшь. Не придёшь уже никогда.

– Почему не приду?

– Ну, это будет для тебя всего лишь прошлым, а ты из тех людей, что не умеют жить прошлым. Пока, конечно, ты молод, все молодые живут настоящим, но и со временем прошлое не будет значить для тебя больше чем настоящее… Ладно, давай спать, спокойной ночи…

Рустам Тимурович вышел в коридор, но Кай остановил его вопросом, который внезапно вспомнился ему. Он хотел спросить давно, но на празднике это было невозможно.

– Рустам Тимурович, вы послали вчера утром ко мне Гену. Он мне сказал, что кто-то совершает переход моей башней.

– Как ты догадался, что я? – не стал спорить волшебник.

– А кто ещё? Сам бы Гена ничего не сказал – дисциплина.

Рустам Тимурович хмыкнул.

– Мы пока ещё ничего толком не знаем. Спи. Не забивай голову… Ах, да, вот ещё что. Кай, я думаю, чтобы валыну не тянуть, пора совершить первое чудо.

Кай удивлённо посмотрел на Ролана и тут же вспомнил обо всём, что было в Академии. Он собрался, было уже всё сказать, но Рустам Тимурович продолжал своё, и Кай промолчал.

– Готов?

Кай вдруг испугался.

– Да вроде как, – выдавил он.

Ролан кивнул, сделал серьёзное лицо, взмахнул рукой, как будто в каком-то магическом жесте. Кай уже подумал, что сейчас из пальцев его брызнут искры, или воздух прорежут разряды молний, но ничего подобного не произошло.

Ролан протянул руку к Каю и неуловимым жестом фокусника вытянул вдруг у него из-за уха позолоченный амулет на длинной цепочке. Он подцепил цепочку ногтем и продемонстрировал Каю. Кай в недоумении смотрел на то, как кругляш амулета с неясным рисунком раскачивается перед его носом.

– Ну и чего? – поинтересовался он осторожно, предполагая, что странный ритуал ещё продолжается.

– Бери, – улыбнулся Ролан.– Владей.

Кай моргнул.

– Ладно, – он подумал, что это, должно быть, какая-то специфическая шутка и потому взял медальон, подержал в руке, обнаружив, что он довольно тяжёлый, но сделан явно не из золота.