Читать книгу: «Летом перед грозой», страница 4

Глава 12

…Водку пришлось запивать уже чуть остывшим чаем, ничего больше как-то и не хотелось уже.

Да и вообще я что-то тоже, вслед за Славиком – затосковал.

Особенно, что называется, в окно глядючи.

Карельский лес, если на него глядеть непредвзято, без этого столичного придыхания, – суров.

И, в зависимости от освещения, – может навевать самые разные настроения.

В том числе, кстати, и вполне себе даже и поганые.

Да…

…Не в этом дело.

Просто в этом мире, к сожалению, есть много такого, что мне в нем активно не нравится и о чем даже не хочется думать.

Но приходится.

Увы.

Такова жизнь.

В принципе, обижаться нечего, сам себе эту работу выбирал…

…Глеб смотрит в мою сторону с пониманием:

– Что, – хмыкает, – Валерьяныч? Опять мировой Гондурас беспокоит?

Я морщусь:

– Ну да, – отвечаю, глядя в окно. – Расчесался.

Ларин тоже морщит губу.

Кивает.

– Неужели, – вздыхает, – даже по дороге на рыбалку забить нельзя?

Я только грустно хмыкаю.

С силой, почти что до крови, прикусываю нижнюю губу.

– А я, – спрашиваю, – как ты думаешь, чем сейчас занимаюсь?! Как раз пытаюсь забить.

Молчим.

– План у тебя, Валер, видимо, какой-то хреновый, – пытается пошутить Славка. – Раз забить так и не получается…

И, презрев боль в обожженной кипятком ладони, отбирает у Глеба бутылку и начинает разливать по следующей.

Ай, молодца…

Мы с Лариным тихо смеемся.

Растёт, думаю, молодой…

– А если серьезно, – внезапно вздыхает Славян, – то в мире действительно херня какая-то происходит. Вот кому нужна эта дурацкая движуха в Донецке?! Ну, кроме политиков, разумеется…

Я на него внимательно смотрю.

Жму плечами.

– Да, в общем-то, – говорю, – людям она нужна, Слав. Причем, что самое в этом страшное, нужна с обеих сторон. В том-то и беда.

Глеба поднимает рюмку, внимательно ее разглядывает.

Морщится.

– Угу, – прикусывает, чуть ли не копируя мой невольный жест, нижнюю губу. – Если б ко мне в дом пришли и сказали, что я на неправильном языке со своими детьми разговариваю, я б тоже автомат взял. Тут, что называется, без разговоров.

Славка тоже морщится.

– Да это-то как раз понятно. На хрена было разжигать?

Я хмыкаю.

– А нас, – качаю головой, – в общем-то, Славян, никто и не спрашивал. Пришли да и разожгли, делов-то. Подпалить, что плохо лежит, ума большого не надо. Нам теперь только и остается понимать, что с этим костерком делать…

Пауза.

Даже слышно, как колеса стучат по стыкам да дребезжит ложка в пустом стакане на столике.

Глеб отрицательно качает головой.

– Да нет, – вздыхает наконец. – Ты, Валерка, в этих вопросах, вор конечно, авторитетный. Но что-то мне не верится, что те, кто разжигал, много нам вариантов оставили. Глупо было бы. Я бы, по крайней мере, не оставлял…

Я отрываюсь от окна, за которым продолжает пролетать хмурый карельский лес.

Чешу лоб ногтем левого указательного пальца.

Того, что на левой руке, в смысле.

Вздыхаю в ответ.

– В нашей жизни, – констатирую, – Глебушка, всегда есть место для двух вещей. Подвига и импровизации. Это я к тому, что в таких стратегических конструкциях тактическое, оперативное планирование – всегда самая слабая сторона. В результате «заранее обреченных на успех» комбинаций в природе, в сущности, не существует. Ибо и те, на ком эксперименты ставят, тоже все-таки не совсем чтобы обезьяны, да и возможности затупить и обосраться для исполнителей, которых тут приходиться задействовать почти угрожающее количество, при данном раскладе становятся фактически безграничными. Так что пободаемся, да еще как, тут даже и не сомневайся…

Славка фыркает.

– Ну, – морщится, – геополитика геополитикой, а мы тут вроде как бы все-таки про людей. Ты же только что говорил, что война и самим людям нужна, а снова устраиваешь спич не о людях, а о политиках.

Я трясу головой.

– А что, Славк, политики, что ли, не люди? – всхохатываю. – Ну, знаешь что, дорогой. А я тебя еще другом считал…

– Да я не в этом смысле, – смущается. – Ты же прекрасно понимаешь…

– Я-то понимаю, – говорю. – А вот ты, кажется, не понимаешь. Люди воюют не потому, что им это велят политики. Люди воюют потому, что им есть за что воевать. Я так думаю, что так и в украинской армии многие считают. Ну, а уж ополченцы, так те вообще поголовно…

Славка молчит.

Думает.

– Ладно, – говорит. – Замнем для ясности. Все равно я когда «надо» воевать – понимаю. А вот когда «хочется воевать», как-то и не хера…

…Глебушка тяжко вздыхает.

– А ты пока еще много не понимаешь, Славян, – морщится. – Да и не надо тебе этого понимать. Лучше так живи…

…Мы понимающе переглядываемся.

Так получилось, служили в одних войсках.

И практически в одно и то же время.

Прав тут Глебушка так что.

На все сто.

Есть опыт, которого лучше не понимать…

…Славка обиженно сопит:

– А обычными словами рассказать что, нельзя?! Обязательно так вот щеки дуть?! Переглядываться многозначительно?!

Ну, блин, – чистый ребенок.

Только с большими яйцами.

Отрастил.

Да…

– Славян, – говорю как можно спокойнее, хотя самого душит смех. – Понимаешь, если ты не собираешься на войну, тебе этого знать абсолютно незачем. Это совершенно отрицательный опыт. Точнее, нет, не отрицательный. Просто другой. В нормальной жизни он совершенно не нужен, отчего люди и бесятся и придумывают себе какой-нибудь «вьетнамский» или «афганский» синдром. Просто из-за того, что они знают и умеют что-то важное, а это и на фиг никому не нужно. И некоторые, прикинь, вместо того чтобы становиться нормальными людьми, становятся сильно пьющими мудаками, слишком много думающими о себе. Вот, в принципе, и все. И просто подумай: нужен тебе такой «опыт»?! И если нужен, то, извини, – на хера?!

Славка неожиданно жестко прищуривается.

– Какой мне опыт нужен, – тянет медленно, – я решу сам. При всем, что называется, уважении, Валерьяныч. Это моя жизнь, мой опыт, мне и решать. Вот и все. А насчет «синдромов» ты, Валер, по-моему, все же гонишь. Не все же такие толстокожие, как ты. А убивать живых людей, мне отчего-то так думается, – не самое простое занятие.

Глеба крякает.

– Убивать, Славян, – говорит неожиданно спокойно, – если уж ты так хочешь знать, это вполне нормально. Не плохо, не хорошо. Нормально. В смысле, если это делаешь на войне. Там это обычное, рабочее состояние. Тебя туда для этого и привезли, в принципе. «Страдать» из-за этого после возвращения может либо восторженная курсистка, либо свинарь из хозвзвода, который сам на войну не ходил, но ребята рассказывали. А так, для человека с нормальной психикой, некоторое офигение вызывает только сам момент возвращения. Плюс пара недель на понимание, где оказался, и возврат навыков нормальной человеческой жизни. Причем, эту пару недель сам по себе нормальный дембель вряд ли осознает глубину проистекающих в нем психологических процессов, ибо керосинит еще хуже, чем в день проводов в армию. Вот вместе с похмельем это осознание и приходит помаленьку. А дальше кто-то приспосабливается к нормальной жизни, а кто-то живет воспоминаниями. Вот эти вот могут в себе внутри что угодно расковырять, любой, понимаешь, синдром. К счастью, таких, много о себе думающих, все-таки меньшинство. И можешь, кстати, извиниться перед Валерьянычем: «толстокожесть» тут совершенно реально ни при чем…

Глава 13

…Мы уже подъезжали к Медвежьегорску, когда дверь в купе неожиданно распахнулась.

Алёна.

Во всей своей недетской красе.

– Здравствуйте, мальчики, – говорит.

Я чуть мысленно водкой не подавился.

Нормальное начало, думаю…

– Я так поняла, мы с вами фактически в одни места едем, – продолжает. – А вы не отведете даму по этому поводу в ресторан?! Пусть это будет даже «вагон». А то мои все дрыхнут. А я выспалась. Мне скучно и хочется кого-нибудь съесть…

…Вот, думаю, твою мать.

Начинается…

…Я, оно конечно, хотел сначала в какую-нибудь сторону съюлить.

Но по охотничьей стойке, – лапа вперед, хвост параллельно земле, даже целых два хвоста, я бы сказал, – понял, что в ресторан идти все-таки придется.

Просто чтобы глупостей не наделали.

А то – эти могут.

Только дай….

…Нет, я все понимаю.

Безусловно.

Ага…

– А отчего бы, – улыбаюсь, – и не проводить. Дайте нам только минут несколько, мы с парнями чуть носики припудрим.

Дама хихикает и удаляется, грациозно прикрывая дверь.

Я показываю двум высунутым языкам сначала кулак, а потом еще и средний палец вдогонку.

– Охолоните, – шиплю, – изверги. Оставьте тетку в покое. Она почти наверняка чья-то мать и жена.

Высунутые языки меня, естественно, не слушают.

И глаза горят совершенно нездоровым охотничьим блеском.

Альфа-самцы, мать их так.

Проблема.

Блин…

…Ладно.

Пора и вправду собираться, а может, и даже носик попудрить.

А то эти красавцы там без меня такого натворят…

…Когда ровно через пять минут я открыл дверь в коридор, я моментально понял, то сбываются мои самые худшие опасения.

Девушка тоже переоделась.

Причем, если снизу это были еще пусть и обтягивающие, но все-таки джинсы, то сверху было накинуто нечто настолько легкое и воздушное, что лучше бы она не одевалась сверху вообще, так было бы просто честнее. По крайней мере, первое, во что уткнулся мой взгляд – так это был даже не столько тяжелый и, судя по всему, темный сосок, а родинка с внешней стороны идеальной формы груди: девушка стояла в полоборота.

Лифчики ей, кстати, еще долго, думаю, не понадобятся.

Ага.

Я невольно сглотнул.

Она – демонстративно «ничего не заметила».

Да…

…Даже вот, кстати, думать не хочу, какие сейчас глаза у вылезающих у меня из-за спины оглоедов.

Как у какающей собачки, скорее всего, разумеется.

И такой же вывалившийся язык.

– Вы, – говорю, – Алёна, немилосердны. Как бы нам из-за вас драться с кем-нибудь сегодня еще не пришлось…

Она деликатно хохотнула и изобразила что-то вроде книксена, демонстрируя ровный загар по всем двум полушариям и окончательно вгоняя мой лоб в испарину.

Как мне показалось, – не без самодовольства, разумеется.

Дела…

…Как, кстати, накликал.

Не успели даже до вагона-ресторана дошкандыбать, как нам эти два «морячка» в тамбуре повстречались.

Такие…

Широкие, короче.

Проще перепрыгнуть, чем обойти.

И уже достаточно бухие для того, чтобы начинать терять тормоза.

Один, по крайней мере, – уже точно всё.

Мурманский поезд, а что вы, простите, хотели…

– Ути-пути, – тянет лапу тот, что попьянее. – Иди к нам, курочка. Мы тебя повеселим. А вы идите, петушки, куда шли. У вас для такой девочки писи маленькие пока…

…Большой шкаф, как известно, отличается тем, что громко падает.

А этого я еще и отправил в сторону как-то очень своевременно выставленной коленки Глебушки.

Он ее всегда вовремя выставляет, насколько я его помню.

А помню я его – уже довольно давно…

…Второго, того, кто потрезвее, добил двумя двойками, в печень и голову, Славян.

Ну, тут можно не беспокоиться: в ринг я и сам против Славки не очень охотно выхожу, даже в соответствующих перчатках, маске и с капой в зубах: хоть он меня и изрядно полегче, но – все-таки КМС.

А вот первый, даже после глебушкиной коленки, гляжу, зашевелился слегка.

– Ну, все, – сплевывает. – П. ц вам, суки.

И, гляжу, начинает потихоньку подниматься.

Пришлось встретить, – с ноги, чтобы не нагибаться – я, говорят, по молодости неплохо в футбол играл.

Но неприятности, думаю, нам все равно как-то не нужны…

– Славян, – командую, – веди даму в заведение. Нам с Глебом, кстати, по пятьдесят вискарика какого-нибудь поприличнее закажи, лучше чтобы со льдом. А мы тут немного задержимся, чисто для проведения некоторой профилактической работы…

Славян понимающе кивнул и слегка подтолкнул совсем даже не удивленную девушку к двери в следующий тамбур: эти двое нам с Глебушкой – явно не соперники, если, разумеется, друзья-приятели не набегут.

Ну, – так мы для этого и остаемся, чтобы не набежали…

…Повернулся к постепенно приходящим в себя мариманам, достал из кармана ксиву: она у нас, в нашей конторе, – солидная.

С гербом.

– Ну, – спрашиваю, – орлы морские, вас сразу в ментовку сдавать, с соответствующим наказом?! Или сначала еще раз писюнами померяемся?! Ну, там, чисто по длине, допустим. Или еще как.

…Нет.

Извинений мы от них, разумеется, не дождались.

Но «все, мужики, замяли, мы ж не знали, что вы какой ебучий спецназ», – услышали, и этого было более чем достаточно.

Больше не подойдут…

…А в ресторане нас уже ждал виски и самодовольная мордочка нашей чересчур очаровательной попутчицы.

Ну, – все, думаю.

А вот теперь – уже точно – пропал дом…

– А вы здорово деретесь, – констатирует. – Я люблю, когда мужчины красиво дерутся…

Ну, так, как, типа, – здрасьте.

Перед дамой, кстати, – тоже пузатый стакан обнаруживается.

Со льдом.

– И опыт, – цитирую, – сын ошибок трудных. Ничего, в принципе, особенного. С трезвыми было бы сложнее.

Принюхиваюсь, кстати, к напитку.

О, боги, мать!

– Слава! Сколько раз тебе можно говорить, что я не пью бурбон! Ты бы хоть из уважения, что ли, запоминал, да…

Славян равнодушно жмет плечами.

– Да вас хрен упомнишь, – говорит. – Один одно не пьет, другой другое. Не кипятись, Валерьяныч. Сейчас перезакажем.

Алёна тихо смеется.

Хороша стерва, ничего не скажешь, конечно.

Да…

…Славян тем временем идет к стойке, о чем-то договаривается с колдующим там то ли барменом, то ли официантом.

Возвращается с виски, кстати.

– Вот, – гордится. – Ирландский, как ты любишь. Извини, действительно что-то выехал, да. А этого у него последняя бутылка осталась…

– Славочка! – выгибает брови вверх немилосердный Глеб. – И эта последняя бутылка до сих не у нас на столе?! Не узнаю вас в гриме!

Алёна – уже откровенно заливисто хохочет.

Цель достигнута.

Самцы начали поднимать хвосты и распушать перья.

Ад, конечно…

…Славян исчезает во второй раз и возвращается уже с бутылкой. Виски, кстати, смотрю, – вполне себе даже и не рядовой.

Отличный торфяной сорт.

– Он по секрету сказал, – угадывает мои мысли, кивая в сторону официанта, Славка, – это его трофей. Мужик какой-то забыл, когда в Москву из Мурманска ехали. Сколько стоит, не знает, продает по цене «Джеймисона». Берем?

Ха!

Мы с Глебом только переглядываемся – он тоже временами против доброго торфяного молта не возражает.

Разбирается, так сказать.

Еще бы…

– Конечно, берем! – офигеваю от глубины поставленного вопроса. – Тут в другом небольшая проблемка: надо формат менять.

– В смысле?! – удивляется Славка.

Ларин со вздохом хмыкает:

– Да ничего сложного, Славик, – улыбается. – Тащи-ка сюда этого бойца трофейной команды…

…Через пять минут у нас на столике красовались в отдельных вазочках зеленые оливки и черные маслины на косточках, ведерко со льдом для желающих портить напиток льдом, бутылка отличной французской (откуда такое в рядовом вагоне-ресторане пусть и «фирменного» поезда?!) водой без газа для желающих портить напиток водой, еще одно ведерко с охлаждающейся бутылкой неплохого крымского брюта (ну, с этим-то сейчас, после «присоединения», думаю, попроще), вазочки со сливочным маслом и красной икрой, а совершенно обалдевший от внезапного раскрытия своей собственной сущности «бармен-официант» вовсю жарил на кухне, естественно, наглухо отсутствующие в меню тосты из черного хлеба «с тертым чесноком и сыром, только не пережаривай».

Я ж говорю, – стол Глеб Ларин, если относится к этому серьезно, – не доверяет вообще никому.

Обстоятельный, так сказать, человек.

И, если надо, – очень-очень убедительный.

Такой вот особый талант…

– Хм, – глотку вискаря, сделанному леди, позавидовал бы иной портовый грузчик, что называется. – Ребят, а вы кто такие?! Я сначала решила, что какие-то коммерсы средней руки. Потом, когда вы по дороге сюда тех морячков быстренько положили, – что вы какой-то спецназ. А сейчас вот даже и не знаю, что и думать…

Мы переглядываемся.

Прямо как в той известной телевикторине: кто отвечать будет?

Звонок другу?!

Нда…

…Ну, вот что тут сказать?!

– В данной конкретной ситуации и в данный конкретный момент времени, – вздыхаю. – Мы обычные рыбаки. Можно сказать, спортсмены своего рода, которые, кстати, усиленно нарушают режим и вторые сутки квасят уже, вместо того чтобы к рыбалке готовиться…

– Так-таки и обычные? – провоцирует.

Но тут уже меня хрен так просто возьмешь…

– Ну, – жму плечами, – может, и не совсем обычные. Но все-таки рыбаки…

– Угу, – делает еще один вполне себе уважительного размера глоток, – а чем всё остальное время занимаетесь, разумеется, военная тайна.

И, – так, довольно мелодично, – насвистывает одну известную мелодию.

Ах ты, думаю, стерва малолетняя…

– Нет, – улыбаюсь. – Эта «опасная и трудная служба», если я что-то еще в этой жизни понимаю, сейчас как раз в вашем, Алён, купе довольно мирно посапывает. А мы – люди сугубо мирных, гражданских профессий. Я вот, к примеру, старший по возрасту в этой веселой компании, а по профессии журналист. Глебушка у нас по возрасту средненький, он по финансовой части пошел. Ну, а Славик, тут вы угадали, действительно «коммерсант средней руки», туризмом занимается.

Мужики тихо ржут.

Оценили, значит.

И ведь что характерно – вообще ни разу не соврал…

…Алёна, гляжу, кстати, тоже потихоньку хихикает.

А вот это ты молодец, девочка, думаю.

Умеешь держать удар…

– Тот, который «опасна и трудна», кстати, – хлопает ресницами, – это мой муж. А второй, Гена, это мой брат. Двоюродный. Я их уговорила с собой на рыбалку взять, никогда на Севере не была…

…Так-так-так, думаю.

Муж и брат.

Что-то в этой шараде не клеится.

Ладно, позже разберемся.

Если понадобится, разумеется.

Пока вот – совершенно избыточные знания, мне отчего-то так кажется.

Хотя – это с какой стороны посмотреть…

– А вы, кстати, женаты, мальчики? Или как?

…Та-та-та-та-та-та-та.

Ой, ты моя умница…

– Лично я, – говорю, – женат. Может, и не всегда счастливо, ибо характеры у обоих не дай Бог. Но давно и прочно. А что?

Жмет плечиками.

– Да ничего, – подставляет стакан Славяну, который послушно льет туда виски. – Так, интересно просто…

…Внезапно чувствую, что очень хочется курить.

А ведь и не ретируешься, по такому-то разговору.

Слишком будет похоже на слив.

Хорошо, Глебушка выручил.

– Я тоже женат, – говорит спокойно и тоже подставляет Славка бокал.

Я, кстати, присоединяюсь.

Делаю глоток, демонстративно достаю сигареты из сумки.

Теперь можно…

…Когда ухожу, слышу, как что-то бормочет Славка.

Алёна и Глебушка смеются.

Ситуация, кажется, разряжается.

Ну и хорошо…

…В тамбуре было светло и прохладно.

Одиночество и стук колес.

И, кстати, – опять дождь за окном: косые росчерки по стеклу, люди в плащах и капюшонах на редких карельских полустанках и переездах с яркими, чистенькими от дождя красно-белыми шлагбаумами на фоне темного, мрачноватого леса.

Реки.

Речки.

Речушки.

Мосты со стремительным течением воды за лесом стальных ферм.

Хорошо…

…Сигарета закончилась как-то чересчур быстро, я подумал и закурил следующую.

Так.

Что мы имеем.

А имеем мы мутную историю с не менее мутными попутчиками, которые, есть такое пока что подозрение, могут оказаться с нами не только в одном поезде, но и в одном лагере на реке. С учетом того впечатления, которое, как выясняется, замужняя и вполне себе даже раскованная девушка Алёна производит даже на не изголодавшихся еще покуда за время пребывания в тайге мужиков, мне даже страшно себе представить, как будет искрить на реке и в лесу на пятый, допустим, день экспедиции.

Ладно.

Может – я еще и слишком рано гоню.

Может – они еще и мимо.

Да и вообще, проблемы надо решать по мере их поступления, а не вертеть в голове, пока еще ничего даже и не началось.

Я вздохнул, потушил окурок и отправился обратно в вагон-ресторан, пить виски с друзьями и развлекать как-то уж слишком подозрительно рано заскучавшую девушку. Впрочем, эта девушка явно стоила того, чтобы ее немного поразвлекать…

Глава 14

…Когда мы в полседьмого утра вылезали в Кандалакше, там, естественно, шел дождь, а у меня отвратительно болела голова: «шлифовка» виски брютом была все-таки лишней. Вот ничего с собой поделать не могу, – и жену люблю, что сам прекрасно понимаю, как и то, что, в общем-то, мне ее во всех отношениях достаточно, а как вижу какую дерзкую юбку, – так сразу делаю стойку, как хорошая собака на зайца.

Видимо, инстинкт.

Выволок рюкзак с тубусами, помог вытащить холодильники, пообнимался, несмотря на мутную головную боль и вообще общее нехорошее состояние, с приехавшим нас лично встречать Санечкой, «егерем и директором в одном лице», отошел в сторону покурить.

На улице, несмотря на очень раннее утро, – стоял день.

Уже, кстати, который день стоял день.

Кольский полуостров все-таки, как-никак.

Полярный круг.

Лето.

Июнь…

…Выбросил сигарету в одинокую вокзальную урну, втянул изо всех сил в легкие стылый северный воздух.

Ну, – вот и приехали.

Здравствуйте, мои любимые севера.

Да…

…У вещей, тем временем, как выяснилось, шло братание.

Если это можно так выразиться: ибо главным предметом братания была Алёна.

Как я и боялся, она и ее спутники оказались нашими попутчиками не только в поезде: даже палатки в лагере стоять будут рядом, как с гордостью пояснил это братание и устроивший Санечка.

Ну да ладно.

Тут как в той сказке: жила-была девочка – сама, дура, виновата.

Так что не будем себе действовать на нервы и усложнять: в конце концов, я-то сюда в любом случае рыбу ловить приехал, а не разбираться в чьих-то хитросплетениях, особенно если они, сука, из Камасутры.

Я здесь для другого, совсем.

Воздухом дышать.

По речке бродить.

Водку пить, в конце-то концов, – отстаньте, – на фоне любимой северной природы да на свежем воздухе.

И вообще…

…Погрузились в машину довольно бодро, но душа все равно требовала пива.

И, кстати, есть такое ощущение, что не у меня одного.

Я, – сначала, правда, галантно предложив это сделать Алёне, – нагло оккупировал переднее сиденье минивэна (а потом и ГАЗ-66, в который мы перед Умбой пересели), под предлогом, что «я много курю».

Удовлетворенно вынул у Сани из бардачка флягу с «заначкой» (будто я не знаю, где она там у него лежит, ага), сделал солидный глоток.

Твою мать!

Да там у него – спиртяга!

А он еще и ржет, рожа, твою мать, уголовная!

…Весело, короче, поехали.

С огоньком…

…Проехали немного, сделали первую остановку: обязательную, – на Смотровой, прямо за Кандалакшей.

Мы всегда там останавливаемся.

Такая там красота…

…Посмотрели на гладкое с высоты и ослепительно синее Белое море.

На дальние туманные острова.

Санечка, кстати, как-то ко мне сзади совсем незаметно подкрался, совсем по-мальчишески сделал вид, что пытается столкнуть вниз, и, – конечно, – поймал: все проржались, я проматерился как следует.

Потом отдышался.

Кинул еще один взгляд на царящий внизу покой.

Ну что, поехали дальше?!

А поехали…

…Поехали.

Как только в кабину сели и Саня убедился, что наш разговор никому уши не греет, так сразу и рубанул в лоб:

– Что-то ты, Валерьяныч…

Я усмехаюсь, – одним, левым концом губы:

– Постарел?

Он кидает на меня быстрый, внимательный взгляд.

Задумывается на пару секунд:

– Да нет, – хмыкает в свои пышные «деревенские» усы. – С этим пока что все в порядке вроде. Хрен кто скажет, что я тебя почти что на пять лет моложе. Посопливей ты как-то выглядишь. Нет, не это. То ли сдал, то ли просто устал сильно…

Я киваю, устраиваясь на сиденье поудобнее.

Достаю предусмотрительно вынутую и переложенную в бардачок на стоянке бутылку виски (ну, и там по глотку приняли, чего уж греха таить).

Еще раз киваю.

Глотаю.

Чего же мне сейчас так хочется-то, думаю?!

Может, курить?!

– Да, – говорю. – Есть такое немного. Немного устал…

Он только головой машет, прикуривает сигарету от прикуривателя.

Еще какое-то время молчит.

Выдыхает фиолетовый дым.

– Хрена себе, – снова затягивается, – немного. Если даже я, человек, в принципе, посторонний, и то с первого взгляда отмечаю…

Я морщусь.

– Во-первых, ты не посторонний, – хмыкаю, и тоже лезу в карман за сигаретами. – А во-вторых, те, кто меня постоянно видят, те как раз и не замечают. Эта херня – штука постепенная, Санек. Не одним днем набирается. Да ладно, что тут обо мне, я-то как раз сюда от всего отдыхать и приехал. И, уж поверь, отдохну. Сам-то как?

Он, насколько это позволяет баранка, жмет плечами.

– Да как. Как всегда. Как мудак, в принципе. Кручусь…

…Он, вообще-то, по-своему счастливый человек, этот наш Саня.

И везучий.

Невысокий, невероятно жилистый уральский детдомовец, с круглым улыбчивым лицом и от природы хитрющими глазами: человеку с такими глазами слишком уж доверять нельзя ни в коем случае, и это вызывает даже какое-то мгновенное уважение: да, с парнем надо ухо держать востро.

Ну и что?!

Ну, – и держи.

Как договаривались.

Не удержал – сам дурак, извини, он же тебя аж всем выражением своего собственного лица предупреждал…

…Самое смешное, что Саня, при такой вот внешности и совершенно дикой, надо отдать должное, матерной говорливости с шуточками и прибауточками, – человек абсолютно, твердокаменно надежный.

Вот даже и не знаю, с чем его можно в этом отношении сравнить.

Человек, которому можно полностью доверять.

Скала.

И поэтому «ухо держать востро» с ним – ну, совершенно не обязательно.

Но – эти, сука, глаза…

…А так – да.

Детдомовец.

Причем, при живых родителях.

Понятное дело – алкашня.

Да, – с Урала.

Да, наколка на правой руке и сваливание из родного города еще на исходе советских лет под угрозой вполне себе даже и уголовной статьи.

Потом – армия.

Мореходка.

А потом еще, кстати, на удивление, – и институт.

Радиоинженер так-то.

Откуда он оказался здесь, на Севере, – Бог его весть.

Вроде как за женой приехал.

Но – прижился.

Стал для местных поморов почти полностью своим, – а это, поверьте, непросто, – народ тут, на Севере, вообще исторически недоверчивый.

Белое море и окрестную тайгу знает получше любого местного, причем, что важно, любит их, судя по всему, очень даже и по-настоящему.

Своя маленькая фирма.

Типа – туристическая.

Рыбалка, конечно, в основном.

Весной и осенью – семга.

Летом – треска в Белом море.

Зимой – хариус из-подо льда.

Но иногда организует и сплав для байдарочников, хоть те больше и предпочитают Карелию: там, конечно, красивей. Хотя это, безусловно, смотря на чей вкус: я сам Карелию очень, кстати, люблю, – но на Кольском мне отчего-то все-таки как-то лучше.

Причем намного.

Может, – оттого что море, пусть и холодное, но какое-то очень правильное.

А может – и еще почему.

Долго думал, кстати, над этим вопросом в свое время: визуально-то в Карелии мне очевидно больше нравится. Особенно если осенью, когда на озерах острова разноцветные и мелкий, прозрачный дождь.

Но так и не разобрал…

…А женат, кстати, Саня на той самой невесте, вслед за которой сюда, к черту на рога, и край света и примчался.

Дети уже взрослые.

Имеется уже даже и зятек…

– Дочка-то как? – вспоминаю смешную и очень симпатичную, несмотря на характерную местную коротконогость, барышню. С веснушками, косичками и не по годам серьезными светлыми северными глазами.

Он досадливо машет рукой.

Вторую, слава Богу, с руля, разумеется, не убирает.

– Да дура она! – плюет за окно и лезет за очередной сигаретой. – Привела этого кобеля. И хрен бы с ним еще, что тупой, не таких обламывали. Но ведь он еще, сука, и ленивый! Работать вообще не хочет! Сетки летом поставит, рыбы набраконьерит, продаст, – на бухло и одежду хватает, конечно. Но ведь так ведь, сука, нельзя!

– А что ты тут сделаешь? – поворачиваюсь к нему вполоборота.

– А ничего, – отворачивается к окну, выплевывает только что прикуренную сигарету. – Любовь…

Я жму плечами.

– Ну, тогда и забей, – советую. – Либо она его у тебя выпрет, либо человеком сделает. Девка, помню, серьезная росла…

Он расцветает:

– Да я, – смеется, – в общем-то, тоже так думаю. К тому же, все-таки не без моей подсказки решила в институт поступать. В медицинский. Летом едет. Если этот урод только посмеет чё-то вякнуть, сам его лопатой отхерачу, вообще все забудет. А когда вернется, – будет совсем другой человек…

Я молчу.

– А точно вернется?! – спрашиваю. – А то сейчас многие уезжают…

Он кивает.

– Вернется, – говорит уверенно. – Врач – профессия нужная. А она и хотела с детства именно у нас в райбольнице работать. Сейчас времена-то попроще вроде как возвращаются, можно голову больше работой, а не бабками за нее забивать. Да и я помогу, если что. Раз уж мне-то самому как раз вертеться по этой жизни выпало…

…Я отхлебываю еще глоток виски, в несколько затяжек выкуриваю очередную сигарету, выбрасываю окурок в окно и прикрываю глаза.

Надо немного поспать.

Да еще и знакомого одного что-то вспомнил, из-за Санечкиных разговорах об «усталости» и прочей байды.

Был у меня такой Боря.

Давно.

Я тогда еще бизнесом вовсю занимался.

Впрочем, почему это, извините, был?!

Есть…