Читать книгу: «Туман», страница 5

Глава 9

Всё утро за чаем я была взвинчена. Мне хотелось бежать и разыскать господина Рубановского, расспросить его, откуда он знает моё имя. Может быть, ошибся? Я похожа на какую-то знакомую с таким именем? Или он не расслышал меня, когда я представлялась? «Почему?», билось у меня в голове.

Но встреча с ним была решительно невозможна. Кроме того, что я не знала где находится их имение, я не могла поехать туда одна, да к тому же без приглашения.

Всё это сказывалось на моих нервах. Потому мои метания не были не замечены. «Бабушка» потребовала объяснить, что со мной происходит. Но я не успела ничего сказать, как вмешалась Мария:

– Наверняка она нервничает, что Павел Матвеевич до сих пор не прибыл к нам с визитом, – с улыбкой заявила она, – Он не подошёл к нам на пикнике, но там простительно, он был ранен. И вот уже пять дней прошло, а господина Рубановского так и нет.

– Это так, Луиза? – нахмурившись спросила Екатерина Петровна.

– Мария… – обречённо прошептала я, – почему ты так не сдержанна на язык?

– Я хочу услышать твой ответ, Луиза! – настаивала «бабушка».

– Мне, конечно, хотелось бы его увидеть. – не стала отказываться я, но настоящую причину объяснять не собиралась.

– Луиза, я не знаю, сколько именно твой отец подготовил для тебя. Но сумма из преданного Софьи, отложенная на имя её детей, где есть и твоя доля, не очень велика. Если я не ошибаюсь, тебе определено около десяти тысяч рублей. Не уверена, что Рубановского заинтересует эта сумма. Он хоть и младший сын, но должен искать невесту побогаче… или у вас чувства? – с подозрением сказала она.

– «Бабушка», нет никаких чувств. Надо бы узнать о его самочувствии. Всё-таки он мой пациент. Хотелось бы надеяться, что мои усилия не прошли даром, – ответила я с самым честным выражением лица.

Мария на это только рассмеялась, а Екатерина Петровна расслаблено выдохнула. Завтрак продолжился более спокойно. Нужно просто не выдавать своих мучений по этому поводу.

На прогулку мы всё-таки выехали. Бабушка всю дорогу щебетала без умолку, рассказывая о каких-то известных в обществе людях и происшествиях в губернии.

Подъехав к знакомому лесу, я остановилась в раздумье. Сейчас была прекрасная возможность исследовать это место. Тумана не наблюдалось и можно было без последствий изучить тут всё.

Я решительно повернула Ветра в сторону перелеска. Мерин недовольно всхрапнул, но подчинился. Это место даже для него было неприятно.

Утро было довольно солнечным. Сквозь листву лились лучи, окрашиваясь в цвета охры, ванили и граната. Место совершенно не выглядело загадочным или опасным. Да и в прошлом «будущем» я не раз ездила тут, не находя ничего сверхъестественного.

Мария, последовавшая в след за мной, всё так же продолжала тараторить. Её ничуть не напрягало моё молчание, даже кажется, наоборот, давало возможность беспрепятственно высказаться. Со сплетен она перескакивала на красоты вокруг, потом на восхищение каким-то платьем, виденным недавно на соседке при выезде, потом на чьё-то здоровье и опять на сплетни. Живость её характера была непередаваемой.

Для незнакомого человека она могла показаться поверхностной, но это было не так. Мне кажется, за такой «болтливостью» она скрывала так часто нападающее на неё смущение. Это – как говорил папá, был своеобразный «защитный барьер», скрывающий неуверенность. Какое происшествие в её жизни привело к такому результату – неизвестно. Но в моём детстве ничего подобного не было и в помине.

Неожиданно бабушка схватила меня за рукав:

– Лизи, давай поедем в другую сторону, – и увидев мой вопрошающи взгляд, добавила, – тут не далеко место нехорошее. Крестьяне судачат, капище было древнее. Множество слухов про это место ходит. Говорят, что люди иногда даже пропадают. Наверняка их там в жертву приносят…

Меня же эта новость только как будто в спину подтолкнула. Нужно обязательно увидеть это место. Вероятно, это именно то, что мне нужно.

– Мари, пожалуйста, подожди меня здесь, я только одним глазком взгляну, – произнесла я с самым умильным выражением лица, – в Пруссии никогда не видела капищ. Что же я буду рассказывать по приезду? – давила на её слабости, – у нас сейчас все так помешаны на мистицизме. Это будет крайне интересно. Представь какой успех будут иметь мои рассказы. Ты только подумай, какой это будет фурор.

– Ну хорошо, – ответила она после продолжительной паузы, – но я поеду вместе с тобой… иначе, что я матушке скажу.

Небольшая поляна, на которую мы выехали ничуть не напоминала капище. В прочем, как должно было это самое капище выглядеть я совершенно не знала. Небольшое открытое пространство вокруг огромного, старого, частично высохшего дерева. Трава здесь была нереально зелёной. Она как бы обосабливала территорию, потому как за пределами луга всё уже было окрашено в осенние цвета.

То тут, то там, по периметру поляны проглядывались небольшие осколки камней. Если бы не осень, которая уже во всю хозяйничала в большей части леса, поменяв его окрас, то можно было и не заметить, что камни располагаются почти по кромке зелёной травы.

Я спешилась и медленно подошла к этому лесному «деду». Кора, местами изъеденная, местами скрученная в непонятные свитки, была покрыта щербинами. И только одно небольшое место, на уровне моего лица было ровное.

Посередине был изображен змей, кусающий себя за хвост и повернутый в горизонтально лежащую восьмёрку. Символ был древний, кое-где почти затёртый. Мне очень хотелось к нему прикоснуться, но в паре дюймах от него, я заставила себя отдёрнуть руку. От знака веяло непонятной силой. Но почувствовать её можно было только приблизившись вплотную.

Я обошла дерево по кругу, пытаясь разглядеть, имеются ли ещё какие-либо изображения. Не нашла, но это не гарантировало того, что их там не было. На коре было такое количество выемок и впадин, что вполне вероятно, рисунки или знаки могли располагаться в недоступных для моих глаз местах.

Мария, держа в поводу лошадей топталась у самой кромки поляны. Смотрела она на меня со смесью страха и нетерпения. Ей было очень интересно и в то же время хотелось поскорее покинуть это место. Бабушка уже, и сама была не рада, и что согласилась на посещение капища, и что меня отпустила посмотреть на лесного «великана».

Нужно как-то выкрутиться, но вернуться сюда одной. Возможно, для обнаружения рисунков придётся осмотреть и ветви, и части выступающих толстых корневищ.

Наверняка этот знак был причастен к случившемуся перемещению во времени. Я никогда не увлекалось мистикой и моих знаний не хватало.

Всё что я помню из когда-то прочитанных книг, что его кажется называли Уроборос. И обычно он изображался в виде круга. Как писали историки, ещё в древности, так обозначали чередования созидания и разрушения, жизни и смерти, постоянного перерождения. Вроде бы его находили даже в письменах Древнего Египта, Греции, Китая.

Почему же восьмёрка?.. Хотя… это напоминает знак бесконечности. Именно что-то такое было книжках Николя по математике, которые я любила просматривать.

И так… что мы имеем? Бесконечный цикл жизни и смерти? При чём тут тогда туман? Влияет ли это древо на управление? Возможно ли изменить направление и вернуться в своё время? Как это возможно сделать? Неужели действительно нужна жертва?

Опять вопросы и вопросы, и никаких ответов. Но самый главный из них – имеет ли это дерево хоть какое-то отношение к произошедшему со мной? Иначе я потрачу время на бесполезные изыскания и не продвинусь в нужном мне направлении.

Мы возвращались через уже знакомую мне деревню. Теперь отношение ко мне было совершенно противоположным. Все встречные кланялись в пояс, желали здравствовать и искренне радовались. Некоторые подходили, чтобы задать тревожащие их вопросы о здоровье.

– Здоровьишка вам, барышня, тутова вот болит, – тыкнул мужичок в левое подреберье, – и в пот холодный бросает.

– Пусть супружница твоя заварит сосновые почки. Если нет, то пикульник, эту траву ещё медовиком называют. Пить надобно две седмицы в течении дня, а горячительного нельзя.

Лицо мужчины скривилось от услышанного, как от боли, но он поклонился и поблагодарил, освободив место следующей просительнице.

Дородная крестьянка придерживала за ухо малолетнего сорванца. Тут даже спрашивать ничего не надо было. Губа была рассечена, и немного свисала на подбородок. Мария, увидев подобное, попыталась устроить обморок.

– Мари, даже не вздумай! – прошипела я, схватив бабушку за рукав амазонки.

Она взяла себя в руки и с трудом отвернулась, стараясь даже не смотреть в сторону ребёнка. Мне пришлось быстренько спешиться и отвязать лекарскую сумочку, которая теперь всегда была при мне.

По моей просьбе принесли чистой колодезной воды, и я занялась поврежденным мальцом. Всё это проходило под заботливые, но весьма злые причитания матери пациента. Пострелёнок упал с дерева, куда залез с друзьями за какими-то яйцами, неудачно оступился, и напоровшись лицом на сук, свалился.

– Хорошо хоть шею не сломал при падении, – такой вариант тоже был вполне возможен.

Встревоженная мать всхлипнула, и так посмотрела на сына, что тот сжался. Кого-то сегодня приголубят хворостиной в воспитательных целях.

Больше никаких экстренных случаев в деревне, не было, и мы спокойно отправились обратно в имение.

Обед прошёл как обычно, и время до ужина мы проводили в гостиной. «Бабушка» за своим любимым вышиванием, я играла с Непоседой, так назвала спасённого котёнка. Мария же читала нам в слух «Микромегас» Вольтера³⁹:

«– Расскажите, сколько органов чувств у людей вашей планеты, – спросил путешественник.

– У нас их семьдесят два, – отвечал академик, – и мы постоянно жалуемся на то, что этого слишком мало.

– Мы одарены примерно тысячей чувств и всё-таки в нас всегда остаётся беспокойство, что мы ничтожны и есть существа, превосходящие нас, – заметил Микромегас.

– Сколько вы живёте? – был следующий его вопрос.

– Увы, мы живём очень мало, всего лишь пятнадцать тысяч лет. Наше существование не более чем точка, наш век – мгновение. Едва начинаешь познавать мир, как, ещё раньше, чем приходит опыт, является смерть.

– Это совсем как у нас, – вздохнул великан. – Если бы вы не были философом, – продолжал он, – я побоялся бы огорчить вас, сообщив, что наша жизнь в семьсот раз длиннее вашей; но когда наступает смерть, то прожили ли вы вечность или один день – решительно все равно.»

Это произведение чем-то напоминало мне «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта⁴⁰. Тут тоже затрагивался вопрос разницы роста, как разницы мировоззрений. Два великих сатирика прошлого века отмечают глубокие философские вопросы бытия, используя для этого гипертрофированные примеры.

Но меня, как врача, беспокоил другой вопрос… строение тела и внутренних органов «путешественника». Ведь по сюжету, герои попадают на Землю. А рост одного из них оказался сто двадцать тысяч футов. Как? Как он мог выжить у нас?

Ведь благодаря Флорентийским фонтанам, где вода не хотела подниматься выше десяти метров, почти двести лет назад был изобретен барометр. Атмосферное давление давно не секрет. Как при таком росте он мог дышать и выдерживать огромное давление?

Но если отрешиться от медицинских особенностей… Я никогда не задумывалась о том, есть ли жизнь на других планетах, и тем более, какая она. Насколько же велико человеческое воображение, способное придумать такое. Придумать целый мир, новые расы, их философию. Вдохнуть жизнь в придуманный образ посредством собственных помыслов.

Хотя, многие писатели предвосхищали собственный век. К примеру, Чернышевский⁴¹ в своём романе «Что делать?» описывает «электрическое освещение» во дворцах будущего.

Что же говорить о моём современнике, сочинения Жюля Верна⁴² потрясали воображения: «Путешествие к центру Земли» о тайнах полой планеты; «С Земли на Луну» где в отличие от Эдгара По⁴³, герои которого попадали на Луну сказочным образом, в этом романе описывалась вся механика будущего путешествия; «Двадцать тысяч льё под водой» о приключениях капитана Немо на построенной им технологическом чуде – подводной лодке «Наутилус».

Эти произведения представляли собой что-то невероятное. Они просто завораживали.

В нашем доме всегда была отличная библиотека. В своём времени, я зачитывалась «Детьми капитана Гранта». Отслеживала их путешествие по картам. Мечтала, что однажды сама смогу объехать вокруг света.

Но так случилось, медицина заняла главенствующее место в моей жизни. Изменились желания и приоритеты. Поездка в Лондон за дипломом, стала привлекательнее, чем морской вояж по экзотическим странам и приключения с аборигенами и сокровищами.

Глава 10

Мучение моё продлилось не долго. Через два дня мы с дедушкой всё-таки увиделись. Конечно, совершенно не так как мне бы хотелось. Ведь я планировала его тщательнейшим образом расспросить. Что было совершенно невозможно при таком скоплении народа.

Встреча произошла на обеде в доме Голынских. Иван Осипович не часто устраивал званные вечера, поэтому не явится было совершенно не comme il faut (*не воспитанно. Не соответствует хорошим манерам).

Усадьба Могилёвского предводителя дворянства поражала своим размахом. Длинный двухэтажный дом, с небольшими башенками и круглыми эркерами по бокам от монументального входа с римскими колоннами. По центру главная лестница, расходившаяся на две ветви, украшенная по балясинам витыми цветами. Покои в гостевом крыле, были хоть и красивы, но обставлены весьма просто.

Добирались мы до имения Ивана Осиповича почти два часа. По этой причине, одевались к обеду уже в предоставленной нам комнате. Степанида привычно накрутила нам причёски, и сейчас занималась «бабушкой».

Я с Марией стояла возле зеркала, и всё больше изумлялась. Мы были невероятно похожи. Обычно, я по привычке, плотно собирала волосы, в больнице строго относились к этому. Но сейчас, машинально, Степанида сделала нам почти идентичные причёски, с обрамляющими лицо кудряшками. Платья наши были близки по цвету, и мы выглядели практически близнецами. Думаю, нас никто и не различит.

Екатерина Петровна тоже с интересом нас разглядывала. Улыбка притаилась в уголках её губ. Она выглядела довольной, хотя и немного грустной.

Именно сейчас, вглядываясь в зеркало, я осознала, почему «бабушка» даже не усомнилась в моём родстве, при нашей первой встрече.

Гости постепенно собирались в большой, ярко освещённой зале. Мы с Марией устроились рядом с «бабушкой» на диванчике и тихо переговаривались, вызывая у всех, обративших на нас внимание живой интерес.

Многие, не доверяя глазам, подходили к нам поздороваться, перебрасывались с Екатериной Петровной несколькими ничего не значащими фразами и удалялись в глубь зала, что-то обсуждая между собой. Если ничего неожиданного не произойдёт, мы станем самыми обсуждаемыми сегодня девицами. Надеюсь, местные прелестницы этого не допустят и смогут перетянуть на себя это навязчивое внимание.

Через четверть часа появились господа Рубановские. Павел Матвеевич сопровождал своего отца. Матвей Львович с сыном имел весьма поверхностное сходство. Был слегка полноват, улыбчив и расточал вокруг полное радушие. Хотя, по словам Екатерины Петровны, это была всего лишь маска весьма серьёзного и довольно жёсткого мужчины. Дела свои он вёл твёрдою рукою и даже тогда, не убирал радушной улыбки с лица, что часто сбивало с толку имевших с ним какие-то тяжбы, людей.

Дедушка увидел нас почти сразу. Поприветствовав хозяев, он повёл отца прямо к нашему диванчику, вызвав у того изумление на лице.

– Екатерина Петровна, добрый вечер, – поцеловав ей руку, старший Рубановский переводил взгляд с Марии на меня, – как такое возможно, но… ces demoiselles ont sûrement les mêmes visages (*эти барышни совершенно на одно лицо)!

– Матвей Львович, я хочу вам представить свою внучку, баронессу Луизу Марию Клейст.

– Это дочь моей сестрицы Софьи, – вклинилась в разговор Мария, но увидев укоризненный взгляд матери, потупилась.

– Charmant (*Очаровательно), право слово. Я уж подумал, что вы просто прятали от нас одну из близняшек, – улыбался Матвей Львович, продолжая на меня смотреть.

Я же пыталась не выдать свой интерес к дедушке, старательно отводя взгляд.

– Как ваше самочувствие, Павел Матвеевич? – обратилась к тому «бабушка». Чем тут же заставила меня начать его разглядывать, пытаясь найти возможные проблемы со здоровьем.

– Спасибо, Екатерина Петровна, благодаря своевременной заботе баронессы, чувствую себя совершенно здоровым, – ответил он, мило улыбаясь мне.

– Я вами удивлён, милая барышня, – старший Рубановский приложился к моей ручке, – никогда ещё не слышал, чтобы женщина, да к тому же баронесса, обучалась на лекаря. В сёлах, там да, повитухи и травницы… а тут…

– Ну почему же, Матвей Львович, – ответила, смиренно сложив руки на платье, – неужели вы не читали старых романов? Рыцаря, вернувшегося в замок, всегда лечила хозяйка. Как она могла это сделать, коли была бы не обучена искусству врачевания?

– Конечно, но эти знания передавались от родительницы… – парировал он.

– Домашние образование в век просвещения?.. Вы же понимаете, что достижениям науки не научат гувернёры. Кто знает, где в действительности они сами обучались… К тому же, в медицине, только постоянная практика приносит результат.

– О-о-о, так вы у нас почитательница прогресса и просвещения, – воскликнул Матвей Львович и посмотрел на меня, словно на какую-то диковинку. Ведь в его представлении молоденькая девушка должна была думать только о балах и нарядах, – неужели вас тоже привлекают Liberté, Égalité, Fraternité (*Свобода, Равенство, Братство)?

– Если бы так, – ответила я, вздохнув, – то, наверное, поехала бы в Париж. Хотя, некоторые их воззвания, думаю, находят отклик во многих душах. Правда путь, который они избрали, слишком кровав.

Это заявление вызвало ещё большее удивление мужчины. Странно, но Павел Матвеевич во время всего этого разговора не проявил и доли удивления, только поощрительно мне улыбался, кажется, от всего сердца соглашаясь с моими словами.

Что до Екатерины Петровны, то она большую часть беседы сохраняла спокойное выражение лица, и только при моей последней фразе, незаметно выдохнула.

– Мне будет приятно ещё пообщаться с вами, милая барышня, – поклонился мне Матвей Львович, и перевел взгляд на «бабушку».

Екатерина Петровна перебросилась со старшим Рубановским несколькими фразами, и мужчины продолжили promenade (прогулку) по залу, здороваясь со знакомыми и представляясь не знакомым гостям.

Мария улыбнулась мне заговорщицки, и сказав, что пойдёт поздороваться с подружкой, отправилась в другую сторону зала, о чём-то пошептаться с дочерью Ивана Осиповича.

Я осталась сидеть с Екатериной Петровной. Всякие обеды и балы давно уже ассоциировались у меня с благотворительными фондами папá, так что никакого интереса и волнения не вызывали. Наоборот, я обычно была вовлечена в их организацию, благодаря чему, они постепенно вызывали у меня отторжение.

Сейчас же, после этого странного разговора, я почувствовала, что очень соскучилась по нашей губернской больнице. Постоянной занятости, приятной усталости от осознания хорошо проделанной работы, когда удавалось кого-то спасти, по редким нравоучениям мамá и нашим семейным обедам.

«Бабушка» уловила перемену моего настроения, но с причиной совершенно не угадала.

– Я буду не против, если ты с ним потанцуешь. Но не более двух танцев. И не подряд.

Сначала не поняла, о чём она вообще говорит, потом улыбнулась и кивнула.

Решив ещё что-то про себя, Екатерина Петровна продолжила:

– Так и быть, приглашу их в субботу на чай. Но не более, – закончила она.

Постаралась улыбнуться более естественно, чтобы «бабушка» не усомнилась в моём довольстве её участия.

Спасибо Марии, она как раз вернулась, остановив порыв «бабушкиной» благости. У неё было такое умильное выражение лица, как от удачно сделанной пакости. На мой вопросительный взгляд она не ответила, сделав вид, что не заметила.

Тут двери наконец открылись и всех стали приглашать к столу. Очень вовремя. Кушать действительно хотелось. Объявление к началу обеда, кажется, даже задержали, ожидая прибытие кого-то из гостей.

По пути в столовую меня представили нескольким семействам с их отпрысками. Те поглядывали на нас с Марией довольно заинтересованно. Я старалась придать себе совершенно холодный и безразличный вид. Бабушка же постоянно смущалась и опускала взгляд. Мария очень стеснительно реагировала на мужское внимание. Сказывалось строгое «бабушкино» воспитание и отсутствие выхода в «большой свет». На её фоне, я казалась себе прожжённым циником.

Сев за стол, неожиданно обнаружила, что Павла Матвеевича усаживают по правую сторону от меня. Мария, которая расположилась напротив, заговорщицки мне подмигнула.

Теперь понятно, куда бабушка отлучалась. Она дружна с дочерью Ивана Осиповича, и пока все были заняты разговорами в гостиной, девушки переставили карточки с именами в обеденном зале.

Я улыбнулась Марии, попытавшись вложить всю мою благодарность.

– Очень рад, баронесса, что смогу наслаждаться вашим обществом за обедом. – усаживаясь поудобнее, сказал дедушка.

– Павел Матвеевич, – посмотрела на него внимательно – почему вы назвали меня на охоте Анной? – решила начать с главного, пока есть такая возможность.

С лица дедушки сошла улыбка, он немного нахмурился, и еле слышно произнёс:

– Меня послали найти вас, Анна Викторовна. Виктор Иванович был очень обеспокоен вашим исчезновением, – Павел Матвеевич непринуждённо оглянулся, не прислушивается ли кто к нашему разговору, и продолжил, не глядя на меня, – нам нужно встретиться и поговорить. Вы сможете завтра утром приехать к речному мысу, недалеко от вашего имения?

– Да, я буду там к десяти, – ответила, глядя в свою тарелку. Рука моя немного подрагивала, мысли пчелиным роем носились в моей голове.

Мария смотрела на нас с непониманием. Мы не улыбались, разговаривали отвернувшись друг от друга, выглядели напряженными и серьёзными. Пришлось улыбнуться ей. «Всё хорошо, спасибо» проговорила одними губами. Бабушка кивнула мне и с интересом посмотрела на дедушку. Тот старательно делал вид, что занят поглощением супа а-ля Камерани.

В этот момент началось обсуждение письма, полученного соседкой Голынских, которую и ждали перед обедом. Дородная дама зачитывала куски из послания своего сына, рассказывающего о победе Кутузова над армией Ахмед-паши под Рущуком.

Как я поняла, ещё в мае сего года император назначил Михаила Илларионовича командующим Дунайской армией. И хотя османская армия имела четырёхкратное преимущество в живой силе, однако, понесла потери и отступила.

За беседой я не следила, была поглощена своими мыслями.

Как папá вообще узнал куда именно я делась, и как смог связаться с дедушкой? Неужто он тоже попал в туман? Тогда у меня будет помощник на пути домой, с кем я смогу не притворяться и обсудить все животрепещущие для меня темы.

Значит завтра я увижу родителя. Нужно будет под каким-то предлогом представить его «бабушке», и вообще, попытаться получить возможность часто его видеть.

Настроение стремительно поднималось. Улыбка пришла сама, отразившись на лице Павла Матвеевича. Я начинала верить, что смогу вернуться к своей семье. Или уже сейчас хоть частично с ней воссоединиться.

Не знаю почему, но обед для меня пролетел в мгновение ока. Очнулась, когда передо мной поставили бланманже. Никогда его не любила.

– Вы подарите мне первый танец? – неожиданно спросил Павел Матвеевич, широко мне улыбаясь.

– С удовольствием, – ответила я, вспомнив разрешение «бабушки».

Послеобеденные развлечение открывались полонезом[6]. Танец был медленным. Пары торжественно прохаживались, позволяя продемонстрировать себя окружающим. Движения отличались простотой – лёгкий шаг, с небольшими приседаниями. Но пары составляли сложный хореографический рисунок в виде кругов, змеек, линий и часто изобретая различные многообразные фигуры.

Марию пригласил незнакомый мне молодой человек, и они встали за нами. Хотя говорить во время танца было принято, медленное движение с партнёром к этому располагало, мы с дедушкой молчали. Интересные для меня темы обсуждать открыто не могли, а говорить о пустом, совершенно не хотелось. Весь танец не произнесли ни слова, улыбаясь друг другу.

Исполняя эти простые фигуры, я как в детстве мечтала, чтобы завтра уже наступило, и мы могли спокойно поговорить без такой толпы свидетелей, наконец увидеться с папá, который, я уверена, всё исправит.

После танца я попросила проводить меня к Екатерине Петровне. Та расположилась в компании нескольких дам и обсуждала последние новости с театра военных действий. Я и забыла, что оба её сына были в этой компании с Кутузовым. Надо будет поинтересоваться новостями о Михаиле и Александре. Насколько помню, сейчас всё закончится для них удачно. Михаила повысят в звании и наградят. Александр же получит темляк на эфес.

И тут я запнулась. Я точно знаю, когда мои «дядюшки» погибнут. Имею ли я право изменить это? Смогу ли исправить их судьбу? Поменять историю… и что за этим последует? С одной стороны, я с ними не знакома и меня не сильно ранит их участь… Но с другой, какое это будет горе для Марии и Екатерины Петровны. Я должна это серьёзно обдумать.

Несколько танцев я пробыла рядом с «бабушкой», показательно держа чашку чая. Но на вальс меня пригласил Павел Матвеевич и я с удовольствием подала ему руку.

Мы опять весь танец просто улыбаясь друг другу. По окончании я вновь оказалась рядом с Екатериной Петровной. Но там меня уже поджидала Мария. Ухватив под руку и подведя к окну стала рассказывать о своём последнем кавалере. Я же отвечала невпопад и улыбалась, думая о своём. Бабушке это нисколечко не мешало, ей кажется нужно было просто выговориться.

Перед уходом Рубановские подошли попрощаться. Приложившись к моей руке, дедушка незаметно мне подмигнул и откланялся. Так что, можно сказать, вечер закончился на весьма радостной ноте.

Последующее просто выпал из моего внимания. Очнулась я, когда меня подсаживали в нашу карету. Мария при этом многозначительно улыбалась, а «бабушка» старательно делала вид, что всё нормально.

Мягких ход рессорной кареты убаюкивал, но громкий разговор родственниц не давал отречься от действительности. Хотелось быстро оказаться в кровати, закрыть глаза, и что бы уже началось завтра. Было какое-то радостное предвкушение и нетерпение. Однако, усталость и эмоциональное перенапряжение сказывались на мне. Дорога до дома казалось никак не заканчивалась. И я всё-таки уснула.