Читать книгу: «Последний рассвет Тарайи», страница 10

– Ты явно умом болен, бывший куфир! Бекеты в сказаниях лишь, откуда им здесь взяться?

– А-ах! – махнул рукой Качудай, рванулся к одному из верховых, схватил того за руку и четким движением выбросил из седла. – Сюда, Урус-Зор! На нём уйдёшь! – Кричал он, но Зор не слышал, а на бывшего куфира уже набросились с веревками.

Молодой гариец ничего уже не слышал, он медленно выдохнул, прикрыл глаза. Вокруг него заклубился небольшой вихрь ветра, что сирхи в суеверном страхе отпрыгнули в сторону. Далёкая, давно позабытая песнь звучала в его сознании, пробиваясь из потаённых закоулков памяти. Знакомые звуки из детства успокаивали. К ним вдруг присоединился красивый и невиданный до того шепот звезд, голос Тараий коснулся разума. Песни переплетались, создавая невероятный симбиоз, наполненный потоками жизни, возрождающего света, что стало так хорошо, будто мир явился истинным своим проявлением. Не только разум, но и тело отзывалось благодатью созидания. Животворящие реки неслись с невероятной скоростью, залечивая каждую клетку раненой плоти.

Сто шагов, пятьдесят, двадцать, десять… Зор открыл глаза, когда первый дарб уже замахнулся для удара плетью. Мгновение, вдох, прыжок в сторону, рывок и вот он уже летит на землю. Серых было полтора десятка. Они явно не готовились ко встрече с сирхами, а искали беглецов, но никоим образом это их не остановило и тем более не испугало. Казалось, что привычный страх этим странным чужакам и вовсе был неведом. Сходу они врезались в ряды степняков, четкими ударами своих мощных плетей разбивая в брызги головы. Сирхи поначалу не восприняли всерьез противника, немного растерялись даже, а теперь в их стройных рядах творился хаос. Каращеи разделились поодиночке и быстро в едином такте рядили стан Борея. Зор лавировал между этим хаосом лошадей, людей, так же монотонно со знанием дела охотясь уже на каращеев. Он нагонял одного, сбрасывал с лошади, отточенным движением сворачивал шею и, не медля устремлялся к следующему. Рывок, удар, ответный удар, снова рывок, хруст ломаемых позвонков и очередной серый обмяк.

Степняки запаниковали в какой-то момент. Они не понимали, что происходило. Словно множество безумных смерчей носилось средь степных воинов, отнимая одну за другой жизни, лишая возможности хоть как-то дать отпор. В их глаза всё происходило неимоверно быстро, что даже взгляд не успевал за буйным действом чужаков.

Тем временем Качудай, вырвался из слабо стянутых пут, бросился следом за Зором. Оказавшись на пути серого, чудом увернулся от летящих стальных шаров, снесших тут же голову другому. Он проскочил под конем дарба, дернул с другой стороны того за ногу, в надежде сбросить на землю, но в ответ получил сильный удар по лицу. Отлетев, поднялся, снова бросился к нему и, уже выработав тактику, лавируя из стороны в сторону, прыгнув, взмахнул кривым мечем, отрубил каращею руку. Оказавшийся рядом Борей, воспользовался заминкой серого и размашистым ударом снёс тому голову.

– Там Урус… Туда! – Закричал Качудай Борею, указывая в сторону, где Зор рубился с пятерыми, трое из которых уже были пешими. Еще пятеро верховых на их пути продолжали уверенно истреблять степняков, словно не зная устали и не давая никому хоть призрачного шанса на спасение, кого касались их грозные плети.

Зор, какое-то время держал оборону, отбиваясь от окруживших, но затем словно собравшись с силами, хладнокровно, одного за другим стал валить на землю. Почти каждый удар гарийца достигал цели, отнимая конечность, или вовсе голову. Взмах, удар, плеть разлетелась на части от острой стали. Удар ногой в грудь и последний гулко грохнулся о землю. Прыжок и острое лезвие вгрызлось в горло серого.

Зор метнулся к остальным, оставалось уже трое. Двоих до этого кое-как сирхи все-таки задавили массой, чему способствовал Качудай, который понял наконец-то ту тактику, с которой хоть как-то можно было противостоять этим грозным и быстрым бойцам. Несмотря на растерянность и суматоху в рядах степняков, окончательной панике они все-таки не поддались, попытавшись мобилизовать силы. Сирхи не были трусами, но то, что творил этот безмолвный враг, сильно деморализовало их на время.

Подскочив к ближайшему, Зор снес ему голову в тот момент, когда плеть его уже коснулась очередной жертвы.

Ржание лошадей, крики людей, бессмысленный лязг оружия создавали дикую какофонию в степи, и любому наблюдавшему со стороны наверняка показалось бы, что степное войско сошло с ума, где один за другим падали замертво эти матерые воины, словно боги обрушили на них свой гнев.

Зор оттолкнул со своего пути дико оравшего сирха с оторванной рукой. Дарб словно почувствовал, развернул коня, выхватил из-за спины вторую плеть, ударил коня в бока и, рванувшись на встречу, ударил одной и следом второй, выбив меч из рук гарийца. Зор пролетел мимо, поднялся, дарб замахнулся снова. Рывок в сторону, прыжок. Зор оказался быстрее, схватил его за шиворот, сбросил с коня, и мощным ударом кулака пробил гортань, что та характерно хлопнула мелким хрустом. Это был последний…

…Стояла зловещая тишина. Сирхи растерянно бродили среди убитых, собирая оружие, стаскивая тела и отдельные конечности в одно место. Из трех сотен, убитыми степняки потеряли почти половину, и ранеными оказалось ещё человек пятьдесят, в том числе и Борей – его голова была разбита сильно, что волосы превратились в один грязно бурый слипшийся комок. Полтора десятка дарбов с легкостью расправились бы и с остальными, если бы не Зор, за что Борей сейчас и винился перед гарийцем. Он был очень слаб, лежал на овечьих шкурах и еле слышно говорил.

– Ты не держи зла, Урус! Слово моё, что не встречал я бойцов более грозных, что бекеты эти…

– Дарбы это, из рода Каращеев, что из чертогов темных приходят, – поправил его Качудай важно со знанием дела, прижимая к разбитому лицу промоченный пучок травы.

–… Слово, что не видал никогда на пути своём столь сильных и быстрых бойцов, но воина под стать тебе и вовсе наверняка не повстречаю никогда, Урус! Ты, видать вахр какой, что сила в тебе, будто Большекрылым одарена!? Ты не гариец, Урус, или же своих лучших воинов вы бережете, не дозволяя им битву. Уж как искусен ваш Яр, что каждый сирх с радостью уважит такого справного бойца в стане своем, но далеко ему тягаться с мощью в твоих жилах. Воистину Большекрылый тебя ниспослал супротив них, – Борей тяжело с хрипом задышал, закашлялся, сплюнул кровью. – Ты жизни даровал мне и воинам моим! Я, куфир стана Сабарчана, великого степного Сарихафата слово несу, что отплачу за жизни золотом звонким! Буртук хороший даю за каждого живого!

Качудай усмехнулся словам Борея, досадно покачав головой, указал бойцу, чтобы сменил воду в миске на чистую.

– Не вахр я, – тихо, почти шепотом ответил Зор. Он сидел в своей излюбленной позе, рядом, скрестив ноги меж собой, и смотрел в пасмурное небо, затягиваемое постепенно хмурыми тучами. – Ты не слышал моих слов, Борей, когда уйти вас просил. Что говорил я, пустое было, а теперь своё слово нести пытаешься? Отчего я верить должен? – Зор опустил голову и заглянул в глаза молодому степняку, цепко схватившись взглядом, что тот дернулся, отшатнулся, запнувшись, снова закашлявшись. Пронзительный взгляд испугал его. Он не понимал, что произошло, но почувствовал мимолетный стыд и беспомощность, на мгновение безвольно утонув в ярком калейдоскопе, потоком неимоверной мощи, обрушившимся на его разум.

Дробный топот копыт, заставил встрепенуться всех. Одинокий степняк во весь опор нёсся в их сторону, лупцуя постоянно своего коня по бокам короткой плетью.

– Где Борей!? – подлетел он к сирхам, – Борей где!? – Нервно кричал, разглядывая поле боя, сильно натягивая повод, и по привычке подстегивая своего скакуна, что тот дико ржал, не понимая чего от него хотят.

– У колодцев, – махнули ему в ответ, тот тут же сорвался к одинокому пригорку, где находилась троица вместе с искомым.

– Боре-ей! – Продолжал надрывать он глотку. Подскочил, почти на ходу спрыгивая с загнанной лошади, изо рта которой уже обильно текла пена. – Уф-ф, стан Урчака, брата твоего кровного погибель нашел у северных переходов Самарадана!

– Кто!? – Прохрипел Борей, нервно заглядывая в глаза того, будто готов был разорвать его сейчас за такие вести.

– Не ведаю я, куфир, но ещё стан Куван-Дары разбит и стан Мехдиса, твои дети и жены, которых ты станом оставил у брата, все убиты! Сарихафат вести собирает по оставшимся станам. Ведомо, что не гарийцы это, они тоже гибнут. Уж больно шибко бьют, никому жизни не оставляют. Всех до единого! Даже куфиры убиты, и брат твой тоже ушел в полет к Большекрылому. Слово несу, как есть, не утаю ни вести, ни намерения!

– Свободен! – коротко отрезал Борей. Его глаза забегали, в растерянности гневно рыская взглядом вокруг себя. Он хотел подняться, но не мог, каждое движение отдавало сильной болью и мутью перед глазами.

К этому моменту уже собралась толпа сирхов. Стоял возмущенный гвалт, а по растерянным лицам степняков было видно, что они совершенно не понимали, с кем столкнулись и что делать дальше. Вести о разбитых станах, уже четырех известных, включая стан Качудая, выбили из привычного русла жизни, и суеверный страх навис плотно над лагерем выживших воинов Борея.

– Ну как, куфир, что теперь скажешь?! – съязвил Качудай, – Смотри, а то пополнишь мои ряды, недолго насмехаясь! Да и пополнил бы, а то и вовсе к праотцам отправился, если бы не Урус-Зор! Неси клятву Урусу! – Он подскочил на ноги, вытащил из ножен свои клинки и воткнул перед собой в землю.

– Уймись, Качудай! – грозно прикрикнул на него Зор.

– Урус-Зор крылом Гаруды одарённый! – Заорал степняк во всю глотку, обращаясь уже ко всем остальным, схватил за повод рядом стоявшего коня, запрыгнул в седло и стал тихонько гарцевать на месте. – Только он может быть высшим куфиром выживших, и только он вершит путь настоящий, путь истинный! Каждый из вас охранял свои собственные шкуры и не охранил бы, а он ваши сберёг без оглядки, потому что вы все ничто и никто! Вы не способны сберечь себя, и он сделал это за вас, сирхи! Он землю хранит нашу, а вы…? Куда идёте? Каков путь ваш, сирхи?! Каков путь великого воина степи?! Ты, Борей, куда шёл?! на гряду? Зачем? Зачем вы шли на гряду?!

– Наш путь – сталь в степи вольной, водой жизни окроплённая! – захрипел Борей в ответ и гвалт одобрений не заставил себя ждать.

– Пустой ваш путь, Сирхи, потому, что вы никто и ничто – помните об этом, знайте об этом, живите с этим! – продолжал надрывать глотку Качудай.– Погибель несёте и за погибелью гонитесь! Каждый из вас знает про сказ о бекетах черных, но никто не верил, а они уже топчут наши травы. Оглянитесь, сирхи! Оглянитесь и посмотрите! Боги обрушили свой гнев за путь пустой на вольного воина степи, и многих уже призвали к ответу, оставив самых лучших, в надежде, что они ступят наконец-то на путь настоящий, на путь света, жизнь творящий! А всё почему? Потому что вы снова никто и ничто! Смотрите, сирхи, вокруг себя, любуйтесь маревом черным, ощутите миг бессилия, длиться который теперь будет вечность! Вы станом ходили от лета к лету, а теперь половины, как не бывало и если бы не Урус, то небывало бы всех, уж верьте Качудаю! Урус-Зор слово Гаруды несет и только по его велению вы живы, но жизни ваши ничто, пока делом не укажите, что хоть каплю алдык-бая они стоят, а доказом тому станы Куван-Дары и Мехдиса – их больше нет, ваших женщин нет, ничего скоро не будет! Вам честь выпала дань уплатить Большекрылому. Если не остановим Каращеев сейчас, растворится Сарихафат в летах и даже вспомнить некому будет о нас, потому, как не будет никого, каращеи истребят всех!

Качудай спрыгнул с лошади, подхватил мечи.

– Прости, Урус-Зор, что ослушался, но сирхи сиротеют, им выбор держать нужно.

Зор молча сидел с закрытыми глазами рядом с раненым Бореем, положа свою ладонь тому на лоб. Он был погружен в глубинные потаенные закоулки своего сознания и пытался оттуда вытащить те волшебные волны, звуки, которые ощущал, слышал когда-то от матери. Он пытался хоть как-то помочь раненому сирху – облегчить боль, передать часть своей искры, чтобы тело легче могло залечить свои раны. Борей поначалу тяжело дышал, затем дыхание успокоилось, боль стихла и он уснул. Этого было достаточно и это было всё, что Зор мог сделать в своем нынешнем состоянии.

– Не гневайся, Урус-Зор! – повторил Качудай.

– Не будет никакого выбора! – коротко отрезал молодой гариец, поднялся и направился к воде.

Всё его тело снова начало ломить от боли, навалилась усталость. Новая стычка потрепала вчерашние раны, хоть и заживали они довольно быстро. Подойдя к одному из колодцев, он наклонился, зачерпнул пригоршню воды, умылся, утолил жажду. Зор находился в растерянности. Он вновь находился в смятении, не понимал, что происходило и как это остановить. Глядя вокруг, на десятки растерзанных тел, разум то и дело охватывал мимолетный страх. Страх за происходящее, страх за неспособность остановить этот хаос. Неужели это был тот самый путь, о котором толковал тот гость в сновидении? Неужели все эти смерти и были той пресловутой истиной, которая являлась настоящим мирозданием, и которую он так и не мог хоть сколько-нибудь понять?

– Не гневайся, Урус-Зор… – Тихо подошёл Качудай. – Смотри, я ремни справил хорошие для меча твоего, давай приладим? – Зор кивнул, и степняк взялся вязать два длинных ремня к ножнам, крепко перетягивая их по краям тонким кожаным жгутом. – Сирхи народ простой. И знаешь, не сирхи тогда смерть принесли в Звездный Храм, что у излучины Вишьи, то Тариман с драконами своими. Я юн тогда был еще и станом отец мой правил, когда Драконы Красного Солнца в Сарихафат пришли и большой буртук золота несли, чтобы мы войском на Гарию пошли. Нам-то всё одно на кого идти, а о Гарии и вовсе не ведали тогда. Но ты знай, Зор, что сирх никогда меч свой не поднимет супротив жены хоть своей, хоть чужой, и это был главный уговор. В рабство увести могли, но кровью жён оружие сирх никогда не кропил, ведь Гаруда не простит… Тогда Тариман в одежды наши однажды воинов своих рядил, мечи да луки наши брал и ходил несколько раз малыми отрядами куда-то. После одного такого похода и принес он отрез красный, да на руку повязал себе. – Качудай привязал хлястик, удерживающий рукоять меча, чтобы тот не выскользнул без надобности и протянул Зору, – Готово!

– Ты хороший мастер, Качудай! – Взял он своё оружие, разглядывая обновку. Два ремня были привязаны к основанию и краю ножен таким образом, что меч теперь можно было носить за спиной, и он не мешал в пешем походе.

– Верь мне, Урус-Зор! Но ты знай, что я все равно буду помнить, как жизнь погибала в том Храме, как свет убивали, хоть я и не видел этого. Всегда буду помнить и в миг смерти не забуду, на том зарок мой и слово Качудая!

– Верю слову твоему! ¬– поднялся Зор от воды и похлопал друга по плечу, тоскливо улыбнувшись, – А родичей своих отправляй в Сарихафат, пусть там силы крепят. Ты сам видел, что с чужаками им не совладать, только погибель найдут. Мне к хребту нужно уходить, врата вторые отыскать, только так есть возможность их остановить, но не в бою. Даже гарийцы гибнут, а значит, каращеи все большим числом на землю нашу ступают. Вскоре и вовсе устоять не сможем. Нет больше времени, погибель по следу идёт. Яр знает уже обо всём наверняка и делает, что в его силах, но видать не всё так хорошо, что каращеи в степь уж вышли. Путь мне выведать осталось, что земли соединяет. И ты уходи, Качудай. Я не всегда могу рядом оказаться, а каращеи не пощадят, не будет еще одного шанса.

– Станы гибнут, Урус-Зор… Воин степи гибнет, гарийцы гибнут, – присел Качудай, уставившись на воду. Его вид вдруг стал настолько усталый, что будто это не он только что воинствующий, воодушевленный держал речь перед сирхами. – Не гони, Зор. Куда я теперь? Стана моего нет больше, детей нет, жены нет, всё кануло в забвение. Мой путь иной теперь – он крепко повязан с твоим, что нет мне больше жизни, пока землю не очистим. Пусть я погибну завтра, пусть меня больше не станет, но я это сделаю не зря, понимаешь, Урус? Что жизнь моя? Она не стоит ничего нынче. Эта вода дороже моей жизни, – кивнул он на колодцы. – А всё почему? Да потому что путь пустой был в пропасть, а когда пропасть объявилась и цена жизни возвестилась. Я только жить начал и только узрев путь, который ты светом своим озаряешь, понял, что хоть еще мгновение проживу, но теперь не в пустую, и это мгновение будет ценнее всей моей прожитой жизни, а коли растянется мгновение, то и вовсе путь счастливым станет! Понимаешь, Урус-Зор? Поэтому неважно, сколько Всевышний мне отмерял рассветов встретить, ничего более неважно, главное теперь не терять тот свет, который узреть мне посчастливилось. Я слово отдал свое тебе, Зор, и клятву эту понесу до конца, пока не исполню, в том отныне и в века веков грядущие будет исполнен мой мараджават-священный бой! Ты верь мне, Зор – ни словом, ни делом не понесу нечестивости, что хоть как-то падёт на твой лик или даже тень.

– Верю, Качудай! Поступай по совести с тобой говорящей, остальное неважно.

Почти незаметно подошел к ним сирх, и указал в сторону уже разбитого лагеря с кострами. – Борей приглашает тебя, Урус, к теплу и угощеньям, что Всевышний послал!

– Вода с неба, – задрал Качудай голову вверх, подставив лицо под капли начинающегося дождя. – Пойдём, Урус-Зор, темнеет, сирхи костры теплые держат и наст от воды не помешает. Ты устал, великий воин, нужно сон крепкий принять, ведь наш мараджават ещё впереди, идём.

Зор не стал спорить, он впервые видел Качудая таким уставшим, словно утратившим свой задор, который не покидал его практически никогда, а сейчас и вовсе на него смотрели глаза старика. Коротко кивнув в знак согласия, они направились к очагу Борея.

Глава 13

Качудай открыл глаза. Первый миг после пробуждения он растерянно смотрел в свод дырявого купола походного шатра Борея, затем резко подскочил на ноги, испуганно озираясь по сторонам.

– Крепок сон твой, Качудай, хоть путы вяжи, хоть воду жизни пускай, – засмеялся хозяин шатра, тут же поморщился от боли. – Чистейший! – Борей протянул ему чашу с напитком. Он сидел на толстом цветастом ковре, отшитым густой бахромой по краю и потягивал неспешно чуть дымящийся алдык-бай из низкой широкой чаши. Голова его была перевязана пропитавшимися кровью белыми отрезами, а лицо было похоже на большой синяк, но как ни странно, он чувствовал себя сносно, не по ранам, чему был несказанно рад, и это придавало еще больше сил и оптимизма.

– Где, Урус!? – застегивая ремни походной сбруи, вопросил степняк, заметно нервничая.

– Да кто ж его ведает? Не горячись, Качудай, что с ним станется? Да что ты, в самом деле, увязался за гарийцем? Не пристало вольному воину степи в услужении быть, – усмехнулся Борей. – Да, хвала богам, что он послал нам столь умелого воина, что жизни при нас теперь, но он ведь гариец, а ты сын Сарихафата!

– Меч Всевышнего да на твой язык, Борей! Или память твоя коротка, что уж не вспомнишь, как он стан твой от гибели уберег и тебе боль убрал? – Качудай гневно зыркнул на неблагодарного куфира и выскочил из шатра, суматошно глядя по сторонам.

Раннее пасмурное утро было чуть промозглым, туманной дымкой устилая землю в низинах. По округе горели редкие, но яркие костры. Сирхи возили с собой запас дров небольшой – каждый брал по несколько поленьев, вязали с походными тюками, но этой ночью жгли нещадно, прощались с погибшими. Некоторые уже седлали коней, наполняли бурдюки водой, а у одного костра сидела большая кучка степняков, оживленно о чем-то спорящих. Качудай заметался по округе, выискивая знакомый силуэт, но никого похожего не было.

– Эй, черуты*, гарийца видели? Куда ушел?! – Подбежал он к спорящим.

– Так вот же! – Махнул один из них в сторону далекого пригорка, где в окружении тумана был едва виден человек.

Качудай сломя голову бросился туда, по пути пару раз споткнувшись о кучи вещей степняков, чуть не разбив себе лицо на пустом месте.

Зор внимательно всматривался вдаль, сквозь редкие слои тумана, пытался вслушаться, напряженно сосредоточившись.

– Уф! Я уж подумал, что Всевышний надо мной насмехается и Урус ушел один вершить священный мараджават! – Радостно закричал Качудай, подбегая.

Зор тут же схватил его за рукав и жестом приказал замолчать.

– Опять что ли? – Прошептал испуганно степняк, пытаясь тоже куда-то вглядеться, но ровным счётом ничего не видел и не слышал.

Зор встрепенулся, насторожился еще сильнее и вдруг схватив Качудая, швырнул того со всей силы на землю, в момент, когда перед его лицом что-то пролетело, свистнув, обдав щеку горячим воздухом.

– Стрелы? – недоуменно пробормотал Качудай, четко понимая, что ни у гарийцев, ни у каращеев ничего подобного он не видел.

– Бегом! – Заорал Зор, подхватил Качудая за шкирку, толкнув вперед, в сторону лагеря, как вновь что-то просвистело, вспоров край рукава на куртке степняка.

Зор бежал сзади, подталкивая его в спину, что тот иной раз чуть не падал, но понимал эти тычки правильно и по мере сил ускорялся.

– Подъём! Уходите все! – Орал во всю глотку гариец, подбегая к лагерю сирхов.

Сирхи поначалу ничего не поняли, растерянно глядя на бегущих, но вдруг в воздухе свистнуло несколько раз и трое замешкавшихся обмякли один за другим, свалившись на землю с пробитыми насквозь черепами.

Не заставляя себя упрашивать, степняки бросились сооружать хоть какие-то укрытия из подручных вещей, сообразив, что кто-то ведет лучный обстрел и готовясь к обороне.

– Уходите! Качудай, вразуми своих родичей, что никто не выживет, если останется! – Продолжал надрывать глотку Зор.

Качудай тут же бросился к нескольким лошадям, привязанным у колодцев, дико ржавших и метавшихся на месте. Двое из них уже лежали мертвые, их головы были пробиты насквозь. Выхватив клинок, он обрубил поводья, и животные сорвались с места в разные стороны.

Борей выбежал из своего шатра, испуганно озираясь по сторонам и тут же получил хороший пинок в бок от подбежавшего Зора, а по руке полоснуло чем-то горячим, постепенно разлившись острой болью.

– Седлайте коней, уводи всех, Борей¬! – Заорал ему почти в ухо падающий следом гариец.

– Это снова бекеты? – Как-то придурковато вопросил куфир, словно до сих пор в них не верил. Он посмотрел на дырку в запястье, из которой хлестала кровь, стиснул зубы, достал из-за пазухи тонкий ремень, перетянув чуть выше раны.

– Какие чудные стрелы, хм… – вытащил он из земли тонкий короткий воронёный прут, вдвое короче обычной стрелы и полностью по всей своей длине имевший четыре грани, сводящиеся в тонкое острие с обеих сторон и абсолютно без оперения.

– Отдай команды, Борей… Никто не выживет! Уходите все, далеко уходите и в Сарихафат весть несите и в Дакан и в Красное Солнце. Это другие дарбы, я знаю это точно, не чета прежним!

Борей ползком стал пробираться от своего шатра к выставленному наспех заслону из подручных вещей. Странные стрелы прилетали редко, но почти всегда в цель. Бронебойные граненые лезвия без труда пробивали тот заслон, за которым пытались прятаться степняки, прошивая насквозь очередного несчастного точно в голову. Складывалось впечатление, будто кто-то невидимый находился рядом и направлял их четко в цель. Качудай мелкими перебежками спешил к шатру Борея, где в мелкой яме, едва скрывавшей его, лежал Зор, вжимаясь в землю. Он осторожно выглядывал из своего укрытия, пытаясь вглядеться в сторону, откуда велся обстрел. Туман потихоньку рассеивался, оставаясь лишь в низинах, открывая хороший обзор, но, сколько хватало взгляда, степь была пуста.

Качудай прыгнул и кубарем свалился в небольшую яму рядом.

– Урус-Зор, что делать будем? – Часто дыша, выкрикнул степняк.

– Уходить нужно!

– Не уйдут. Сирхи никогда не бегут. Гаруда не простит трусости.

– Глупости не прощает жизнь, помни и это! Я даже не вижу их. Чувствую, но не вижу. Они очень далеко, дальше, чем ты можешь представить.

– Отчего же не могу? Если тетива справная, то шагов триста бьёт хороший лук.

– Нет, Качудай, гораздо дальше…

Сирхи в растерянности галдели за своими укрытиями, периодически выпуская по несколько десятков стрел наудачу в слепую, которые падали неподалёку в пустую степь. В лагере нарастало беспокойство. Каждый новый выстрел неприятеля отнимал чью-то жизнь. Степняки не понимали с кем сражаться и как. Медленно, но верно стан Борея редел.

Зор напрягал зрение, пытаясь взглядом продраться сквозь остатки молочной утренней дымки, и наконец-то заметил у самого горизонта едва различимые три силуэта. Они двигались в их сторону, периодически останавливались, взмахивая некими продолговатыми предметами, словно в броске и снова продолжали путь. Каждый такой взмах выпускал на волю смертельное жало, которое буквально через мгновение обретало свою цель. Зор никогда не видел подобного оружия, и сейчас их положение было скверным. Сирхи гибли один за другим, но в ответ сделать ничего не могли, и даже он сам не знал, как быть. Никакая защита не спасала, черные лезвия прошивали без особого труда любую преграду на пути, врезаясь точно в голову очередного степняка. Могло даже показаться, что чудные стрелы были наделены разумом и знали, когда стоит прекратить свой разящий полёт. Каращеи наращивали свои силы, впуская на землю все более искусных своих воинов и, несмотря на всю ту мощь, которую они проявляли на данный момент, Зор четко понимал, что это всего лишь незначительная часть сил, которые пришли только разведать.

Зор постарался расслабиться, максимально избавиться от создающих суматоху мыслей. Он даже не надеялся, что в этот раз получится. С каждым днём всё больше мешало ощущение грубости собственного сознания. Не сразу, уже довольно сложно, но все же удалось успокоить разум, постепенно очистив его от мешающего груза насущного. Время словно замедлилось, но не для всего, а лишь для нужного. Зрение обострилось, что удалось разглядеть противника уже подробно – такие же холодные серые лица с резкими чертами не излучали никаких эмоций. Пронзительный взгляд глубоко посаженных огромных глаз был сосредоточен. Примерно через каждый десяток шагов взмах оружием, стремительный полет лезвий, трое очередных погибших…

Зор поднялся из своего укрытия и шагнул в их сторону. Он постепенно ускорялся и вскоре перешел на бег. Позади что-то кричал Качудай, но гариец ничего уже не слышал, сосредоточившись на противнике. Он вообще не слышал ничего из окружающего мира, полностью концентрируя внимание на серых. Каждый их шаг, движение зрачков глаз, дыхание и даже биение сердец он ощущал, как свои собственные. Каращеи тут же почувствовали пристальное внимание и, взмахнув очередной раз своим чудным оружием, пустили смертоносные жала в его сторону. Зор видел, словно в замедленном действе, как три черных огранка синхронно летели прямо ему в лицо. Они приближались то медленно, то ускорялись. Уже едва хватало сил удержать ту концентрацию и отрешенность, тот контроль, что хотелось сдаться, отпустить всё и упасть, отдышаться жадно, но Зор терпел. Каждое такое мгновение давалось с огромным трудом, отнимая кучу сил, предательски где-то звеня на задворках сознания противным зудом, заставляя обратить на себя внимание, обратить внимание на мир. И вот они уже совсем рядом, совсем близко, что желание прекратить всё, буквально разрывало изнутри. Зор вытащил свой клинок из-за спины, коротким движением рассек перед собой воздух и, не останавливаясь, продолжил изнурительный бег, а три граненых жала рассыпались, разрубленные лунной сталью.

Троица серых замерла вдруг, определенно не понимая, что происходит. Снова взмах, выстрел, и снова неудача. Зор бежал изо всех сил и мысли начинали пробиваться постепенно сквозь преграду, удерживаемую на последнем издыхании, и он уже понимал, что на третий такой выпад его просто не хватит.

– Дарб-аран-русс! – выкрикнул вдруг один из чужаков и как по команде из-за ближайшего горизонта появились еще дарбы – немного, всего пятеро, но уже на лошадях. Они сразу же перешли в бешеный галоп, ознаменовав о своём присутствии мелкой дрожью земли. Пешая троица убрала свое оружие в чехлы за спинами, сменив его на уже знакомые плети со стальными шарами. В этот момент мироздание вдруг ожило для Зора и обрушило на него массу звуков, чувств, мыслей, что даже слегка помутнело в глазах. Пешие дарбы ускорились, тоже перейдя на бег. Троица неслась навстречу одинокому гарийцу, и тут позади него послышался разномастный боевой клич. Бегло обернувшись, он увидел, как сирхи седлали лошадей, и стремительно срывались в его сторону, а впереди, на невысокой пегой лошадке несся, держа на вытянутых руках перед собой два кривых меча, Качудай. Он сорвался за Зором почти следом, как только поймал первого попавшегося коня. Качудай не мог себе уже позволить оставаться без гарийца, и его совсем не волновало, каков будет исход, не пугали стрелы чужаков, да и вообще страх у Качудая был теперь один – струсить, не успеть за Зором, и если смерть, то только под чистым взором этого великого воина. Накануне впервые за долгое время, встретившись со своими соплеменниками, он вдруг понял где-то в глубине души, насколько ошибался во всём в своей жизни, топтался на месте, словно вольный степной рысак в путах. Нет, он конечно понял это еще раньше, но осознать до конца не удавалось, теперь же все стало предельно ясно и его тайные мысли только утвердились. Этого короткого ночлега среди сирхов хватило, чтобы взглянуть на всё иначе. Качудай вдруг осознал в себе жалость к ним всем, к себе. Некое искреннее сочувствие поселилось в душе, но в то же время пришла и радость от того, что удалось это всё осознать, прочувствовать в себе и он непременно желал, чтобы и каждый сирх испытал подобные чувства, ради которых не стоило бояться какой-то там смерти. Он начинал видеть мир другими глазами, чувствами. С каждым днём вера степняка крепла, и он знал, что действительно шагнул на некий великий путь, который озарял перед собой этот бесстрашный Урус.

Зор сцепился с пешей троицей за несколько мгновений до того, как пятеро грозных всадников и сотня степняков, столкнулись в бешеной скачке друг на друга.

Уже привычным росчерком клинка, Зор разрубил самого первого, увернулся от стальной плети другого и третьему снес голову. Последний дарб сумел увернуться от очередного взмаха гарийца и в ответ достал скользящим ударом в лицо, вспоров кожу от виска до подбородка – это было последнее, что он успел сделать, перед тем, как из его шеи хлынула кровь, по которой рубанул подскочивший сзади Качудай.