Читать книгу: «Сова Мещерская», страница 12

Ночной Праздник на Ивана Купалу

Руфин с Александрой явились на большую поляну не слишком рано и не слишком поздно – в самый раз. Костры были уже зажжены – их было не менее десятка, и место торжества освещалось не только луной, но и весёлым пламенем. За огнём присматривали двое: Архелий и второй, похожий на него, как родной брат-близнец – Астерий. Говорили, что он просыпается только ночью – ночной страж. Саша раньше не видела этого второго и с интересом на него посматривала. Забавно видеть, когда два человека (или Сущности) настолько похожи – будто раздвоился один. У Астерия тоже было старинное ружьё и подвешенный на поясе рожок. Различались стражи только цветом кафтанов: на Архелии был коричневато-оранжевый, а на Астерии – тёмно-синий. Понятное дело, Астерий тоже молчал, как и Архелий. Зато делали они всё проворно и споро: подкладывали сучья в костры, следили, чтоб огонь не распространялся шире отведённого ему места и, вообще, поддерживали порядок.

Вокруг костров расположились многие: и звери, и какие-то неведомые Саше существа. Видимо, все, кто населял Остров, были тут. Они болтали, смеялись, изредка перебегая с места на место, и веселились, как могли. Саша с Руфином подошли к крайнему костру. Здесь, похоже, развлекались, загадывая друг другу загадки. Некто маленькая, худенькая, похожая на рано состарившуюся девочку, говорила таинственным голосом:

– Что растёт как волосы – заболеет – поредеет?

Не успела Саша подумать, что бы это могло быть, как несколько голосов откликнулось:

– Лес!

– Это лес!

– Легче лёгкого!

Рядом с маленькой сидел Пигасий. Вылезши из колодца, он сильно изменился – будто бы стал плотнее, что ли – и продолжал меняться на глазах, в зависимости от того, на кого смотрел. Но Саша всё равно его сразу узнала. Она не забыла, как он дал ей напиться чудесной воды в трудную минуту. Теперь была его очередь загадывать, и Пигасий изрёк:

– Бежит всю жизнь, да всё в одну сторону…

– Река! – быстро ответил кто-то над Сашиной головой.

Девочка взглянула вверх и увидела Памвона. Конечно же, он был тут.

– А я думала – часы… Время, – возразила она.

– Ну, не знаю, – задумчиво произнёс Руфин. – Время – материя относительная. Может иногда и вспять повернуть.

– Что за чушь! – раздался глухой голос. – Не может время вернуться! Никогда!

По другую сторону костра, чуть поодаль, стоял Нил. И Саша невольно вздрогнула, увидев его. Впрочем, лось более не обращал на неё никакого внимания.

– Это моя загадка, – заявил Пигасий с неожиданной твёрдостью – видимо, засмотрелся на Нила и потвердел. – И я говорю – Река. И всё.

– Ну, загадывай! – обратился неожиданно Памвон к Александре. – Я тебе уступаю свою очередь. Или ты ни одной загадки не знаешь?

– Я-то знаю, – откликнулась та, – да только ты думаешь, я забыла про перо? Ты все мысли легко узнаёшь и разгадки – тоже.

– Перо? Было да сплыло, недолго прогостило, – пробормотал дятел. – Видно, всё на дурацкий сон потратилось. А на кой оно мне? Не просил, не спрашивал, не ведал…

Памвон досадливо постучал клювом по ветке, на которой сидел.

– Ой, не руби сук, на котором сидишь, – засмеялась Саша. – Ладно. Тогда такая загадка: два конца, два кольца, посередине гвоздик.

– А что такое – гвоздик? – тут же спросил один из мелких Маруфов.

– Ты что, гвоздей никогда не видел? – удивилась Саша.

Но сразу же поняла – откуда им тут в лесу про гвозди знать. И принялась терпеливо объяснять:

– Гвоздь – это такая железная штучка, с одной стороны очень острая, а с другой – тупая, со шляпкой.

– А для чего она? – не отставал Маруф.

– Скреплять что-нибудь – две деревяшки, например. Острым концом гвоздь забивают в первую, он проходит насквозь и потом входит во вторую. Опля! Две деревяшки скреплены вместе. Так можно что-то смастерить – лавочку, скажем, чтоб сидеть.

Ива, услышав такое, так и всплеснула всеми своими веточками.

– Опля?! Вот так дело! А что дереву больно – кто-нибудь из вас подумал?

Саша смутилась. Пожалуй, пример вышел неудачный. Она попыталась как-то исправить ситуацию.

– Извини, эта загадка не самая лучшая. Но там в ней гвоздик скреплял не дерево, а металл.

– И что? Зачем скреплял-то? – опять спросил мелкий кабанёнок.

– Ну, чтоб ножницы получились, – уже устало сказала Саша. – Это и есть разгадка – ножницы.

– А зачем они? – не унимался коварный Маруф.

– Резать что-нибудь, – автоматически ответила девочка и тут же испуганно взглянула на иву.

Но было поздно. Та застыла, в крайнем возмущении воздев ветви вверх.

– Резать… – патетически воскликнула она. – Это всё, на что способны человеки! Сплошная агрессия и насилие.

У костра повисло неловкое молчание.

– Мы пойдём, пожалуй, – неуверенно произнесла Саша, умоляюще взглянув на Руфина.

Никто её и не останавливал. Только Пигасий ласково посмотрел на девочку, сразу становясь похожим на неё. Лис тоже ободряюще ей улыбнулся и встал.

– Светлой луны вам! – приветствовал он остающихся у костра.

– И вам – светлой луны! – разноголосо ответили они.

Видимо, это была устоявшаяся здесь форма приветствия.

У следующего костра тоже кружком сидел разномастный народ. И тоже по кругу каждый что-то рассказывал остальным. Как вскоре поняла Саша – сны.

Сначала ей показалось довольно скучным это занятие. Ну согласитесь, весело ли слушать путаный и долгий сон о непрерывно сменяющих друг друга днях и ночах некой унылой сущности! Но вдруг девочка ощутила, что её собственное сознание как-то просветлело, память обострилась и услужливо предлагает ей парочку очень даже интересных сновидений, о которых она, казалось, напрочь забыла. Оглядевшись, Саша заметила, что сидят они неподалёку от громадной ели. И та не просто стоит, как полагается большому степенному дереву, а поводит колючими ветвями в разные стороны – как бы дирижирует.

«Это она работает, – подумала Саша, – память обостряет, помогает сны вспоминать».

Ей вспомнилась прогулка с Виринеем от дерева к дереву. И прекрасное видение – Пинна, приветливо поднявшая ладонь. Саша задумалась и не заметила, как очередь дошла и до неё.

– Ты хочешь что-нибудь рассказать? – шепнул ей на ухо Руфин. – Или пойдём дальше? Если не хочешь, не надо.

– Почему же! – встрепенулась Саша. – Вот как раз прошлой ночью, в твоей норе, такой странный сон видела…

И она начала:

– Мне снилось, что я живу на вершине горы. И не простой, а вулкана. Вершина у горы вогнутая, как глубокая чаша – кажется, это называется кальдера. И в самом низу её – дыра, глубины невообразимой, откуда может подниматься горячая лава или ещё что. Так вот… Я живу в кальдере, на самом верху чаши, и совсем без всякого дома, просто на склоне. Эта чаша является ещё и кухней погоды. И это я создаю её своими мыслями, глядя вниз, в жерло, над которым всегда вьётся дымок.

Саша передохнула и мимолётно оглядела сидящих рядом – все сидели тихо и слушали внимательно.

– Бывает, вся кальдера заполняется облаками. Иногда они белые и пушистые – мягкие, как вата, будто хотят укутать и успокоить. А иногда просто липкий серый туман – ничего не видно, и тогда так тошно и тоскливо, – продолжала она. – Случается и солнечное время, когда воздух абсолютно прозрачен, над головой всё синее-синее, до боли в глазах. А свет такой яркий, что кажется, все предметы видны не только снаружи, но даже внутри – то есть видно, как они устроены.

А уж когда вулкан просыпается!.. Уши глохнут от грохота! Со свистом рассекая воздух, проносятся осколки камней и целые глыбы. А кипящая лава подступает к самым ногам, грозя каждый раз поглотить меня целиком. Но каждый раз извержение счастливо заканчивается – лава отступает назад, в жерло, оставляя, правда, за собой пустое выжженное пространство. Но оно волшебным образом через недолгое время вновь зеленеет свежей травой.

«Значит, ещё не время!» – думаю я. А когда оно настанет – время? Мне и страшно, и хочется заглянуть за эту границу – понять, как это будет.

Но знаете, что самое главное? В последний раз, когда вулкан вздумал извергаться, я сначала очень испугалась подступающей лавы, а потом вдруг совершенно чётко осознала, что это всё во сне! И так легко мне стало, даже весело. Я бросила это своё жилище в кальдере – просто перепрыгнула через гребень и улетела, чтобы больше туда не возвращаться…

Саша замолчала. И в эту минуту воздух задрожал от странного заунывного воя. Конечно, здесь собралось много зверей, но кто из них мог издать такой, девочка не могла представить. Ей казалось, даже Приск на это не способен. Стало тревожно, но страха не было. Девочка вскочила на ноги и побежала в ту сторону, откуда слышался вой. Вдруг кому-то стало настолько плохо!

– Пошли! – крикнула она на бегу Руфину.

Однако бежать далеко им не пришлось. У костра плясала Вриена – приседая и подпрыгивая, руки в боки. Временами она замирала и запрокинув вверх голову, полуприкрыв глаза, издавала тот самый сиплый вой, что так напугал Сашу.

Девочка остановилась, не в силах отвести глаз от этого зрелища, которое вызывало у неё, по правде говоря, чувство отвращения, но одновременно завораживало.

– Это так странно, Руфин, – прошептала Саша. – Она мне казалось прекрасной, а теперь…

– Я уже говорил: внешность не всегда соответствует содержанию, – ответил лис. – Но мне кажется, уже начались водные забавы. Не боишься замочить одежду?

Саша тряхнула головой, скидывая, как наваждение, образ пляшущей Болотной дамы.

– Не боюсь!

У края поляны, там, где её ограничивал обрывистый склон, падающий к болоту, раздавались крики, визг и смех. Это Пигасий и ещё несколько водяных устроили праздничные водные игрища. Состояли они в том, что прогуливающихся вдоль края поляны внезапно окатывал довольно мощный холодный душ, выдаваемый водяными из-под склона из разных мест и с разными промежутками времени. Как правило, попадал он в наибольшее скопление народа, который с визгом разбегался в стороны.

Видно было, как из-под склона вдруг вздымается в ночное небо фонтан, рассыпающийся серебряными брызгами в лунном свете. Саше со стороны казалось это очень красивым зрелищем, но, видимо, тем, кто внезапно оказывался облитым с ног до головы, в этот момент было не до зрелищ. Впрочем, вода хоть и была холодная, но и бодрила и веселила – так что никто не жаловался. Все с хохотом носились по лугу. Многие с разбегу перепрыгивали через костры, а потом вновь неслись к берегу. Праздник набирал обороты. Маруфы, да и многие сущности, так разошлись и впали в такой раж, что просто холодного душа им было, видимо, недостаточно. Так что они с разбегу ныряли в болотную воду, выныривали все в тине и с хрюканьем и визгом снова и снова наворачивали круги по поляне.

Саша тоже пробежалась под искристым душем и нашла, что вода Пигасия заряжает энергией и так, даже если её не глотать. Однако прыгать через костёр она пока не стала и, кроме того, зорко следила, чтоб не столкнуться с кем-нибудь из впавших в полную эйфорию существ. А то ведь снесут и не заметят – не со зла, а от буйного веселья.

Руфин, в отличие от большинства присутствующих, не впадал в раж. Когда капли воды попадали на него, он долго отряхивал шерсть, а потом старался держаться подальше от берега. А вот через костёр он несколько раз перепрыгнул, и с большой лёгкостью и изяществом. Саша с удовольствием смотрела на него. Вот бы и она так могла!

С этими прыжками над огнём было что-то интересное. Точнее сказать, Саша кое-что заметила – что-то необычное – и ей хотелось обязательно поговорить об этом с Руфином. Вскоре такая возможность ей представилась, так как лис, заметив, что девочка немного устала, отвёл её на край поляны к дальнему костру. Там они и расположились немного отдохнуть и поболтать.

– Руфин, посмотри, – сказала Саша, указывая на прыгавшего в этот момент через костёр лесовика. – Ты видишь?

– Что именно?

– Мне кажется, он испускает какие-то цветные лучи. Вернее, не только он. Все, кто пролетают над костром, начинают светиться.

Лис внимательно посмотрел на девочку.

– Светиться? А каким цветом?

– Мне показалось, что чаще сверху красноватым, а снизу зелёным. Но Маруфы, кажется, только зелёным, и снизу.

Не спуская глаз с Александры лис медленно кивнул.

– Так ты и это видишь? Ах, какой дар… – тихо сказал он. – Только дело обстоит несколько по-другому. А именно: каждое живое создание (а живое почти всё) использует энергию двух потоков – красного, идущего сверху, из космоса, и зелёного – от Земли. Эти потоки пронизывают всё. Но обычным зрением их не увидать. Большинство их и не ощущает, и не задумывается об этом, как не думает о воздухе, которым дышит, и без которого не могло бы существовать.

Когда потоки, проходя через кого-то, остаются в равновесии – это хорошо, человек (или любое другое создание) здоров душою и телом. Со стороны это выглядит так, что и красный, и зелёный лучи не меняют интенсивности свечения «на выходе». Но такое, увы, нечасто нынче встретишь. У большинства либо земной, либо небесный (а то и оба), потоки размываются и выходят «с потерями». Что поделать – все не без греха.

Некоторое время друзья молчали, наблюдая за скачущими через костры и невольно отмечая степень замутнённости каждого проходящего перед их глазами. Наконец, Саша спросила:

– А они сами видят? Ну, кто из них как светится?

Лис покачал головой.

– Думаю, нет. Чтобы видеть это, требуется особый дар. А уж относительно себя самого и подавно.

– Ты хорошо светишься, – поспешила успокоить друга Александра, – цвет потоков почти не меняется. Я точно видела.

– Благодарю, – чуть смущённо отозвался Руфин.

– А я… так ни разу и не прыгнула, – призналась Саша. – Я плохо прыгаю, особенно в высоту. А если ещё и над огнём…

– Ничего не бойся, и всё получится, – уверенно сказал лис. – Но прыгать необязательно – никто не неволит, – тут же добавил он.

И хотя Руфин так сказал – необязательно, Саше показалось, что это почему-то именно необходимо. Кроме того, она никак не хотела выглядеть трусихой в глазах рыжего друга. Поэтому Саша решительно встала и не медля ни минуты, чтобы робость опять не взяла над нею верха, разбежалась и перепрыгнула через ближайший костёр. И у неё действительно получилось, и даже очень неплохо.

«Если б я так прыгала в школе через козла!» – подумала девочка. Она была довольна собой и испытывала некоторую гордость от того, что не сплоховала. Кроме того, ощущения в прыжке оказались неожиданно приятными: костёр не обжигал, а лишь посылал свет и тепло.

– Ну как? Мои лучи не потерялись? – крикнула Саша, подбегая к Руфину.

– Всё как надо, – улыбнулся лис. – Главное – не стоять в стороне.

Ответ был не однозначен, но Александра предпочла думать, что свет её лучей чист и не замутнён.

– Я хотела ещё спросить про деревья. Они-то как? – поинтересовалась она.

– О, у деревьев преобладает зелёный поток – они гораздо сильнее связаны с землёй, чем человеки и звери. Поэтому степень свободы у них меньше, – ответил Руфин. – Вообще-то, тут простой закон: чем выше ступень бытия, тем выше степень свободы. Но и ответственности, конечно.

– Степень свободы? – переспросила Александра. – То есть ты хочешь сказать, деревья не могут ходить, а звери и люди могут, да?

– Нет, я хотел сказать другое, – покачал головою лис, – но и свобода передвижения, пожалуй, тоже связана с уровнем ступени бытия. Вот, к примеру…

Над поляной пропел рожок, и Руфин прервал сам себя:

– О! Уже готов нектар! Пойдём скорее! Ручаюсь, он тебе понравится и к тому же придаст сил.

Саша заметила, что у центрального костра царит радостное оживление. Все стекались туда со всех концов поляны. Подойдя поближе, она увидела, что в центре стоят Архелий и Астерий. У Архелия в руках был берестяной туесок немалых размеров, а у Астерия – маленький деревянный черпачок. Каждого, кто подходил к ним, они наделяли порцией какого-то зелья. И угощение это явно нравилось всем, кто его отведывал.

– Что это, Руфин? – спросила Саша.

– Это праздничный напиток. Его готовят стражи-близнецы из ночной росы, нектара цветов и мёда диких пчёл – те сами приносят этот дар, – ответил лис, подводя девочку к костру.

Стоящие поблизости расступались перед ними. Саша услышала, как позади кто-то негромко испуганно вскрикнул: «Человек!», а другой тихонько ответил ему: «Это гостья праздника, допущенная самой Фивой! Ты что, не знаешь?!» Александра горделиво выпрямилась. Вот, значит, как! Она гостья самой Совы! И с достоинством приняла из рук молчаливого Астерия черпачок с нектаром.

Вкус его оказался божественным – сладкий тонкий аромат и свежесть наполняли тело и проясняли ум. Напиток был прекрасен, но добавки не хотелось – маленькой порции было вполне достаточно. Девочка ощущала лёгкость и свободу. Казалось, она может сделать всё, что только пожелает, и у неё на всё достанет сил. И ещё появилась небывалая смелость – никто ей был не страшен, даже Нил. Саша вернула пустой черпачок Астерию и поблагодарила его. Кстати, она была одной из немногих, кто мог взять чашу в руки и пить самостоятельно – тех, кто не мог (а их было большинство) поил ночной страж.

Руфин тоже получил свою порцию нектара и теперь излучал блаженство.

– Вот теперь у каждого из нас хватит храбрости поведать миру то самое сокровенное, что гнетёт или не даёт развиваться дальше, и отпустить это, – удовлетворённо заметил он. – Это так важно – очистить душу!

Оглянувшись, Саша увидела, что все разбредаются по кострам. И там, глядя в пламя, каждый что-то говорит или выкрикивает. У кого-то это выходит легко и весело, а у кого-то – явно в борьбе с собой. Удивительнее всего, что все говорили очень складно, а многие и вовсе пели. Это походило на всеобщее представление, где каждый присутствующий был актёром, выступающим перед всеми, и в то же время сосредоточенный только на чём-то своём, сокровенном, и не замечающим зрителей, а точнее – других выступающих.

Саша взглянула на Руфина. Лис пристально смотрел на огонь костра – казалось, его мысли витают где-то далеко отсюда. Наконец, он тихонько произнёс:

 
– Научиться доверять
И в любви не брать – давать,
Быть собою – и прощать…
Ах, как трудно искупать…
 

– Вот это да! Ты говоришь стихами! – восхитилась девочка.

– Тут все так говорят, – потупился лис.

– Ну, я-то так не умею, – возразила Саша. И в тот же миг, словно услужливо подсказанная кем-то, в голове её сложилась фраза, которую она не медля поведала костру:

 
– Я хочу на равных быть!
И учиться, и учить.
Прочь обиды, униженья!
Я достойна уваженья!
 

Лис с улыбкой прищурился на Александру. – А говорила – не можешь! Девочка в смущении развела руками.

– Честное слово, никогда не умела! Первый раз так – само вышло. – Теперь умеешь, – кивнул лис. – И уже не забудешь. Саша ощущала комфорт и удовлетворение, как бывает, когда хорошо выполнишь свою работу или справишься с трудным заданием. Ей было очень интересно, что же говорят другие, и она стала прислушиваться к выступлениям, звучащим вокруг.

Вот заяц, радующийся безопасному житью и «беззубости» хищников на Острове и беспокоящийся только о том, чтоб никогда и ничего не переменилось. Деревья, озабоченные в основном тем, чтоб никто не поселился, не вырос слишком близко и не забрал бы у них толику света.

Саше это показалось скучным, и она поискала глазами своих знакомцев. Найти их оказалось несложно. Большинство из тех, с кем она здесь сталкивалась – Приск, Нил, Памвон, Фирмос – стояли у одного костра, глядя в огонь. Сашу этот факт чрезвычайно удивил. Она, например, никак не ожидала увидеть рядом Приска и Нила. Хотя, конечно, если уж быть точным – не совсем рядом. Они стояли по разные стороны костра.

– Руфин, посмотри-ка! – обратилась она к лису, указывая на непримиримых врагов. – Вот уж не думала, что такое возможно! Они же ненавидят друг друга!

– Так праздник же, – спокойно ответил лис. – Все мы сейчас немного иные – не такие, как в обычной жизни. Все счёты, обиды, вражды отменяются. Это ночь великого перемирия. Эх, если бы можно было растянуть это состояние на последующие дни… Насколько мир стал бы лучше! К тому же, – лис чуть помедлил, – они все связаны неразрывно. Пока.

– Связаны? Чем? – удивилась Саша. Но тут же заторопилась: – Давай подойдём поближе – мне интересно, о чём они говорят.

Пока лис с девочкой проталкивались через гомонящую толпу, Нил и Фирмос, видимо, уже закончили свои «выступления» и стояли, отрешенно глядя на пламя. Они подошли, когда говорил Памвон:

 
– Как бы сильному служить
Да без совести не жить,
Как остаться ни при чём
И не выйти палачом,
Чтоб не пожалеть потом…
Может, лучше стать шутом!
 

Сашу немного озадачило такое высказывание болтуна дятла, и она повернулась было к лису за разъяснениями, но тут заговорил Приск. Глухо и горько звучали его слова:

 
– Крадусь во мраке средь стволов,
Невидим, но всегда готов…
 

И тут две бесшабашные пичуги вклинились как раз между Сашей и костром, перед которым говорил Приск. Они в эйфории вопили во всё горло:

 
– От зари и до зари
Ничего не говори.
Лишь – пари, пари, пари-и-и…
 

Досадуя, что они заглушили для неё речь волка, Саша взмахнула руками и непочтительно шикнула: «Кш-ш!» Пичуги удивлённо глянули и порхнули себе дальше, а Саша вновь обратила свой слух к тому, что говорил Приск.

 
– Лишь только в освещённый круг
Вступлю – какою злобой вдруг
Взметнётся в небо крик людской
И отзовётся
Далёким эхом во лесах:
«Волк! Волк!..» Я им внушаю страх.
Им состраданье чуждо…
Великий Бог! Скажи – неужто
Я обречён вновь нападать,
Рычать, клыками в клочья рвать —
Затем, чтоб только оправдать
Их убеждения и чувства…
 

Приск замолчал. Александра смотрела на него, и ком в груди мешал ей свободно дышать – настолько жаль ей было этого сурового угрюмого зверя, который, оказывается, так нуждался в сострадании и был так безысходно одинок. Её первым порывом было подойти и обнять его. Но сразу пришло понимание: этого делать, увы, сейчас никак нельзя. ЭТОГО – нельзя принародно оскорбить жалостью. И хотя Саша сдержала свой порыв, видимо, энергия её чувства коснулась Приска. Он неожиданно поднял глаза, и взгляд его, уже не отрешённый, а вполне цепкий, скользнул по девочке, и та готова была поклясться, что на долю секунды в этом взгляде мелькнуло что-то похожее на признательность и ответную приязнь.

– Руфин, – задумчиво спросила Саша, отводя глаза от волка, – а почему все, когда говорят, смотрят в огонь?

– Это ритуал – отдать огню наболевшее, чтобы эта печаль сгорела и унеслась с дымом, не терзая больше сердце того, кто её породил.

– И что, это помогает? – удивилась девочка.

– Безусловно, – кивнул лис. – Только, видишь ли, почти все мы так устроены, что на место улетевшей печали через какое-то время поселяется новая. Очень трудно всегда сохранять душу абсолютно чистой. Но попробовать надо. Оно того стоит.

– А толку-то?.. – раздался над головой знакомый голос – Памвон был поистине вездесущ. – Кукольник! Во всём этом спектакле повинен кукольник!..

– Каком спектакле? – не поняла Саша.

– Спектакле Жизни, – серьёзно ответил дятел. – Ведь если написан сценарий и всем управляет кукольник, то куклы по мановению его руки играют роли. Когда по этой роли они сражаются, падают и умирают, им кажется, что это всё по-настоящему. И боль их не игрушечная. Кукольник рассказывает выдуманные вещи, но куклы свято верят в долг, честь и совесть, и… они правы. Горе, когда кто-то из кукол поднимет голову вверх и разглядит те ниточки, за которые их всех дёргают. Трагедия – узнать, что всё, за что боролся, есть всего лишь спектакль, химера. Огонёк души гаснет. И это уже – настоящая смерть.

– Памвон, не сбивай девочку с толку, – мягко сказал Руфин. – Любой спектакль – ученье для души. Не стоит драматизировать. И так сильно вживаться в роль… которую сам себе выбрал.

Дятел встопорщил перья – он явно готов был вступить в дальнейшую полемику, но внезапно вокруг всё смолкло, и шелестом пронёсся шёпот: «Фива! Фива!»

В северной части поляны росла тонкая склонённая берёза, всем стволом своим образовавшая высокую арку. Вот на этой-то арке и сидела сейчас сова. Силуэт её, вначале тёмный, теперь серебрился в свете вынырнувшей из-за тучки луны. И туда были обращены взоры всех, кто был здесь.

«Какая же она всё-таки большая! Великая…» – успела подумать Саша, а потом… думать об отвлечённых вещах больше не получалось. Потому что сова распростёрла крылья, став ещё огромнее, и от неё протянулось множество лучиков – к каждому присутствующему свой.

«С Великим Праздником! Да принесёт он всем мир и радость!» – прозвучал у Александры в ушах тихий проникновенный голос. Как и тогда в пещере, сова говорила беззвучно, но её услышали все. Казалось, Фива лично обращается к каждому стоящему на поляне.

«Пусть покинут вас обиды, злость, суета и боль… Останутся любовь и прощение. Очистить душу для дальнейшей работы, для привнесения в мир добра и красоты – вот насущная задача. Стремление к совершенству… Чем больше добра принесёте вы другим, тем больше дастся вам… Закон мироздания. Цель у всех одна… а пути к ней разные. Взгляните же на путь свой… Мира и радости!..»

Радость и мир! Да, именно эти чувства владели сейчас девочкой, да и всеми, кто окружал её в эту минуту. В свете луча, идущего от Великой Совы, исчезали все тревоги, беспокойства и вообще все недобрые мысли. Невозможно было думать о ком-то плохо или помнить обиды. Душа каждого создания пела в этом живительном луче.

Саше показалось, что она вновь стоит одна перед Фивой. Свет усилился многократно, и в этом свете она видит саму себя, идущую по светящейся дороге. Видит, как при быстрой перемотке киноплёнки, себя взрослеющей и всю картину своей будущей жизни и даже успевает испытать яркие эмоции по поводу тех или иных событий. Видит и ясно осознаёт все задачи, поставленные перед нею самой жизнью. Видит трудности и все пути их преодоления, все оптимальные решения и всё, как оно будет… или может быть. Но всё проносится так быстро. А свет разрастается и становится настолько слепящим, что девочка зажмуривает глаза.

– Не могу больше… – шепчет она. И вот всё гаснет, будто закончилось диковинное кино, и в зале зажгли обычный свет. То есть через прикрытые веки Саша видит поляну, освещённую луной, где все-все собравшиеся застыли недвижно, словно погружённые в волшебный сон.

«Как в "Спящей красавице"», – думает Саша.

Пьянящий нежный аромат Платантеры, сопровождающий и украшающий весь ночной праздник, ещё усиливается. В ушах девочки начинает звучать песня, ей кажется, её поют все – каждый цветок, каждое растение вплетает свой голосок в этот мощный хор.

 
– Эй, вода-вода!
Напои траву!
Чистая вода,
Жизнь даёшь всему.
 
 
Эй, луна-луна!
Силу дай траве!
Светлая луна,
Улыбнись Сове.
 
 
Песнь поёт вода,
И трава поёт —
Кто в лугах-лесах
Водит хоровод?
 
 
По лесам огни
Быстрые бегут —
Папоротники
Тёмные цветут.
 
 
Каждому дан срок —
Миг один гореть.
Ухватить цветок
Некому успеть
 
 
Эй, вода, огонь,
Свет луны и тень —
Всё пересеклось
В ночь под долгий день…