Читать книгу: «Клубника в шоколаде», страница 2

Меня накрывает желание всё рассказать, высказаться. Но это не безопасно.

– Фернандо, я не могу…

Действительно, не могу рассказать. Пока что. Не от того, что не доверяю ему или не хочу. Я боюсь совершить снова эту ошибку. За это расплатился ни в чем не повинный человек, который сейчас лежит в больнице. Не переживу, если подобное случится и с Фернандо. Наставник смотрит на меня жалостливо, с сочувствием. Его взгляд причиняет мне физическую боль. Я опускаю стыдливо глаза, не в силах выдержать этот взгляд, и торопливо перевожу тему.

– Я поеду, – говорю я, прочищая горло. – На мастер-класс в Лондон.

И никто мне не помешает.

Фернандо неуверенно мычит и запускает руку в длинные волосы и вздыхает, смирившись с тем, что четкого ответа и, тем более, помощи я не попрошу.

– Ну и что мне с тобой делать? Елена бы три шкуры с меня спустила.

Его слова вызывают глухую, ноющую боль. В голове тотчас возникает её образ. Я грустно улыбаюсь и касаюсь кольца на указательном пальце. Словно прикосновением смогу поделиться с мамой болью. Если бы она была рядом, всего этого не произошло бы.

– Она бы не сдалась, – сдавленно шепчу я. Наставник согласно кивает, и в его глазах на долю секунды мелькает грусть.

– В любом случае, ты знаешь, что можешь уйти, а не терпеть это и дальше. Решение проблем иногда приходит словно из ниоткуда. И знай, за каждой тягостью…

– Наступает облегчение,* – закончила за него я. Мама всегда так говорила.

И я всем сердцем надеялась, что так и будет. Мы оба молчим, погрузившись в пучину собственных мыслей. Дождь усиливается, и я понимаю, что сегодня снова задержусь. Ликую, ведь непогода дает повод остаться чуть дольше и оттягивает мое возвращение в собственный ад. Фернандо убедился, что для успокоения я слопала достаточно макарунов, напоил еще двумя чашками чая, затем трижды спросил, в порядке ли я, и не нужно ли меня проводить до дома.

Я смеюсь и чмокаю его в щеку.

– Не волнуйся, mi caro, я буду в порядке.

Взгляд Фернандо кажется мне странным и недоверчивым.

– Я обещаю, – говорю уверенно.

Надеюсь, он поверил в мои слова, потому что я – нет. Кондитерская была недалеко от моего дома, и улицы всегда были оживленными, особенно в это время ночи, словно Холлсэндс, как и столица, никогда не спала. До дома я добралась как в тумане, погруженная в водоворот своих мыслей, как мрачных, так и положительных. Поднимаю голову перед огромным стеклянным зданием и чувствую противный ком в горле и липкий страх.

Когда же это место стало для меня тюрьмой? Как до этого дошло?

Не помню, как оказываюсь на своем этаже и захожу в просторную, пустую прихожую. Выпускаю из легких облегченный выдох. Никого нет дома. Как же я устала. Вдруг что-то пушистое касается моих ног.

– Моя девочка! – подхватываю на руки свой маленький комочек счастья. Котик ластится и, уткнувшись мне в щеку, мурчит. – Я тоже скучала, счастье мое.

Я называла её как угодно, но не по имени. В этом было что-то забавное. Насыпав корм, глажу животинку ещё раз и иду приводить себя в порядок. Но не успеваю дойти до спальни, как щелчок двери заставляет меня подпрыгнуть на месте. Мысли улетучиваются. Внутри включается режим выживания.

Чёрт… на этот раз не успела.

Ещё можно было убежать в ванную, сделать вид, что я просто уснула там, но… не успеваю сделать шаг, как глубокий, холодный голос останавливает меня.

– Ты дома, дорогая, – последнее слово он произносит с особой интонацией. Ядовитой, недовольной. Выражение его лица кричит: “Ты снова ослушалась. Снова оставила моё предупреждение без внимания”. Я с неохотой поворачиваюсь и расправляю плечи. Надеюсь, плотно сжатые руки не выдают дрожи.

– И как я понимаю, вернулась ты… только что.

– Верно, – соглашаюсь я, едва сдержав порыв сказать что-нибудь саркастичное. – Задержалась на работе.

Замечаю, как он встряхивает светлые, влажные пряди, ставит аккуратно обувь на этажерке и ухмыляется.

– Задержалась, значит.

Раньше я с нетерпением встречала его в коридоре. С разбега прыгала в его объятия. Мы не могли нацеловаться и, смеясь, проходили к кухне ужинать. Как же сильно может изменить человека всего лишь несколько жалких месяцев.

Как же быстро забывается все прекрасное.

Я не отвечаю. Повисает многозначительная пауза. На меня резко наваливается усталость. Искренне хочу, чтобы все закончилось быстро и менее болезненно. Чувствую, как моё спокойствие ему не нравится. Меня не волнует, что будет больно. Единственное, чего я боюсь, так это того, к каким последствиям может привести всё это. У меня было плохое предчувствие.

– Тем, что распускала сопли на плече начальника?

Из легких выбивается воздух. Удивлённо распахиваю глаза и в неверии впиваюсь в него взглядом. Неужели он за мной…

– Александр…

Он освобождается от пуговиц пальто и, устало выдохнув, качает неодобрительно головой.

– Меня расстраивает тот факт, что ты удивлена.

Александр смеётся, но я не слышу в его голосе ни капли веселья. Он продолжает:

– Забыла, кто я?

Скриплю зубами. Алекс это, конечно же, тотчас замечает, что выбешивает его с новой силой. Жилка у его челюсти начинает пульсировать. Как я могу забыть, кто ты для меня. Лицемер. Чудовище в теле падшего ангела.

– Александр, ты следишь за мной?

Стараюсь придать голосу уверенность, но он надламывается где-то на середине предложения.

– Какая ты догадливая.

Он подходит ближе, и я делаю над собой усилие, чтобы не вздрогнуть и не шагнуть опасливо назад. Сегодня я вхожу в кураж. Не опускаю голову и с фальшивым достоинством смотрю ему в глаза. Сегодня он не увидит моей слабости и не услышит ни звука. Наверное, Фернандо и Кемран были правы: из этого дерьма я не выберусь, пока не захочу этого сама.

В глазах моего дорогого мужа сверкает ярость. Агрессия явно проявляется на его лице. И чтобы добиться такой реакции, достаточно лишь пары секунд усилий.

Первая пощечина больнее всех предыдущих.

Я отшатываюсь от резкой пульсирующей боли, с усилием удерживая равновесие. Перед глазами вспыхивают золотые искры. Во рту явственно ощущается металлический привкус. Даже не заметила, как прикусила губу перед ударом. Нарушаю обещание, данное себе. Боль адская, и я не могу сдержать крик.

– Тебе действительно нужно доходчиво объяснять? – зажмурив глаза, не замечаю, как он хватает меня за горло. Александр кричит мне прямо в ухо:

– Дрянь, сколько можно уже ныть? Виноват только я? Вела бы себя нормально, но нет, всегда делаешь все по-своему. Тебе напомнить, что я сделал с Кемраном? – он сильнее вдавливает меня к стене.

Хриплю и пытаюсь вырваться из этой чудовищной хватки. Кровь приливает к лицу. Царапаю и бью кулаками крепко сомкнутые на моем горле руки. Глаза Александра наливаются необузданной яростью и впиваются в меня. Гнев в них разгорается все ярче, и мне становится по-настоящему страшно. В голове мелькает ужасная мысль, что я больше не смогу вздохнуть. Чем меньше воздуха остается в легких, тем сильнее осознание, что все это зашло слишком далеко.

И виновата в этом только я.

– От..пп-пусст..ти! – издаю жалкий писк. По щекам скатываются противные слезы.

Воздуха катастрофически мало. В последний момент, когда я уже уверена, что потеряю сознание, он со всей силы бьет меня об стену затылком, и отшвыривает от себя с отвращением. Мучительный кашель сотрясает грудь. Обхватываю горло ладонями, и мне кажется, что вокруг шеи до сих пор кольцо его мерзких рук. Хватаю воздух с отчаянием, но сколько бы я ни делала вдохов, не чувствую что насыщаюсь кислородом.

Как мой брак превратился в это уродство? Действительно ли виновата я? Только вот в чем, в его поведении, или в том, что я позволила ему довести меня до такого?

Прислоняюсь к стене, медленно отползая назад. Подальше от него. Грубые пальцы хватают за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза.

– Что я говорил о том, чтобы ты перестала навещать этого ублюдка?! – орет он мне в лицо. – Сколько?! А, дрянь?!

Сквозь мутную пелену поднимаю на него взгляд. Откашливаюсь, а затем забываю о чувстве самосохранения. Во мне обрывается последняя нить здравого смысла. Хищно улыбаюсь и даю волю пред истерическому смеху. Немного безумному.

Знаю, чего он хочет от меня – чтобы я молила о прощении, рассыпалась в оправданиях. Вместо этого спектакля, которого он от меня ждет, набираю во рту достаточно слюны и поддаюсь глупому, но такому нужному порыву.

Плюю ему в лицо.

Чувствую удовлетворение от маленького возмездия. Лучше бы я сдержалась, но уже поздно жалеть об этом.

– Ты и сам… знаешь, что я… – делаю паузу, перевожу дыхание, и продолжаю с хрипом: – П-плев-вать хотела на тебя… и твои приказы.

Александр выпрямляется.

И в ту же проклятую секунду его кулак безошибочно находит мой глаз. Голова ударяется о жесткость стены. Мой крик разлетается по длинному коридору, и, к сожалению, я знаю, что меня никто не услышит. Все три верхних этажа целиком принадлежат ему. Ни единой души. Пытаюсь защититься одной рукой, когда другая инстинктивно прижимается к пострадавшему глазу. Передышку никто не обещал. Пинки в рёбра выбивают воздух из лёгких.

Ещё чуть-чуть, и этот ад закончится. Стараюсь не дать темноте поглотить сознание.

Удар.

“Аделаида” – твержу себе. “Всё скоро закончится”. Но за этим следует сильный второй удар в солнечное сплетение. Мой крик остается неуслышанным, что причиняет мне еще большую боль. Стиснув зубы до скрипа, терплю. Волна тошноты поднимается к горлу. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу…

Все в груди смешивается: боль, гнев, отчаяние и страх. Всё тело буквально горит, и я превращаюсь в один большой комок боли. Удары прекращаются, и я едва успеваю облегченно выдохнуть, как его голос раздается рядом со мной.

– Запомни, – говорит он, хватая меня за волосы и дергая на себя. Затем цедит прямо в ухо:

– Ты. Никуда. От меня. Не денешься.

Александр всматривается в мои глаза, убеждаясь, что до меня дошло каждое его гребанное слово. А главное – их смысл. И снова швыряет на землю, как тряпку. Сломанную куклу. Не шевелюсь, оставаясь в таком же положении. Затем слышу звуки разрывающейся бумаги. Он бросает на меня разорванное в клочья приглашение.

– Н-нет… пожалуйста… – пытаюсь привстать и собрать их воедино, вытирая слезы с щек. Но и тут терплю поражение. Он пинает меня со всей силы .. Каждый глубокий вдох отдается сильной болью в ребрах. Горячая кровь стекает с виска. Не хочу ни о чем думать, чувствовать, одолевает исчезнуть.