Читать книгу: «Макария», страница 6

Я понимал, что первым делом он захочет найти и опросить всех её бывших любовников, с которыми она встречалась на протяжении этого года. А это практически невозможно. Я даже почувствовал азарт. Было безумно интересно наблюдать за тем, как всё движется в нужную для меня сторону.

– Понятно. Получается, на данный момент у нас не один подозреваемый и даже не два. У тебя есть какие-нибудь догадки о том, с кем она могла неудачно расстаться? Может, ей кто-нибудь навязчиво названивал? Не замечал ничего странного?

– Нет. Я никогда не замечал ничего подобного. Она просто уходила на свидание. Пару раз встречалась, а потом расставалась с этим человеком. И его будто и не было. Она не говорила, почему рассталась с очередным мужчиной, а я и не спрашивал. Меня это просто не интересовало. Для меня было главное то, что она была счастлива, – ответил Милтон, потупив голову.

Парень понимал всю ситуацию, сложившуюся по отношению к его матери, но он не мог осуждать её. С самого своего рождения он видел её другой. Она была всё время несчастна, находясь в браке. И теперь, когда она живёт свободно и делает что хочет, он сам стал чувствовать себя счастливым. Какая разница, сколько у неё мужчин, главное, что у них в семье всё хорошо. Было хорошо.

– Ты наверняка понимаешь, Милтон, что нам необходимо будет опросить всех тех, с кем она встречалась. Это займёт немало времени. Мы объявим её бесследно пропавшей и сразу начнём поиски. Но для начала нам нужно вспомнить весь тот день, в который она пропала, чтобы понять, не было ли другой причины, послужившей её исчезновению, – сказал Френсис, многозначительно взглянув на меня, – Артур, подожди за дверью. Мне нужно поговорить с ним наедине. Сам понимаешь, мне придётся попозже допросить и тебя тоже.

– Я могу помочь в поиске этих людей, – сказал Милтон как раз в тот момент, когда я взялся за ручку двери.

Мы с Френсисом посмотрели на парня. А он, в свою очередь, в упор смотрел на следователя. С моего ракурса мне было видно, как Милтон заламывает себе пальцы на руках. Он сильно нервничал.

– Каждый раз, когда она уходила, я залазил в интернет и искал этих людей в социальных сетях. Некоторых я находил сразу, но остальные вообще не были зарегистрированы в них. Мама всё время мне рассказывала, кем они работают, поэтому я искал их на сайтах их учреждений. Кого-то я даже находил на сайтах знакомств. Так или иначе, я с помощью интернета находил их всех, – сказал он, посмотрев на меня. Говоря это, он сделал акцент на последнем предложении, – я просмотрю всю историю браузера и найду каждого, с кем она встречалась.

Я вышел из кабинета в полном смятении. Парень оказался не таким уж и глупым, как я себе его представлял. Я уселся возле кабинета Френсиса и стал ждать.

Теперь понятно, как он так быстро нашёл меня. Этого я не мог предвидеть. Таким образом, найти всех донжуанов не составит особого труда. Маловероятно, конечно, что у всех у них окажется алиби на тот день, но и обвинение никому не предъявят. Поэтому главным подозреваемым окажется тот, кто видел её последним. В конечном итоге я буду крайним. Теперь я так легко не отделаюсь. В голове снова возникла мысль о том, как было бы хорошо, если бы парень исчез.

За всеми этими мыслями я и не заметил, как ко мне подошла Лора, спросив что-то.

– Что? – растерянно переспросил я.

– Как ты себя чувствуешь? – заулыбалась она, повторив свой вопрос.

– Нормально, – буркнул я.

– Судя по твоему выражению лица, не очень-то и нормально. Это из-за того паренька? Ты его знаешь? Парнишка-то – настоящий красавчик!

– Ну да. Это сын моей давней подруги. Весь в маму.

Я намеренно преувеличил нашу дружбу с Хлоей. Хотел посмотреть на реакцию Лоры, когда она начнёт соображать, какая красивая должна быть мама Милтона. И не прогадал. Такие девушки очень ревниво относятся к тому, что при их царской особе восхваляют красоту другой женщины. Особенно, если не замечают красоту этой самой особы.

Она фальшиво улыбнулась мне. Ревность мелькала у неё в глазах. Она уже мысленно ненавидела Хлою.

– И что же этот мальчик забыл здесь? – сказала она ещё более слащавым голосом, от которого стошнило бы ванильными леденцами, если бы все чувства вдруг стали материальны.

– Его мама пропала. Она не вернулась домой после того, как мы с ней встречались в кафе, – ответил я, наслаждаясь эффектом, который произвёл на Лору этими словами.

Я не только уязвил её самолюбие, дав понять, что я считаю кого-то красивее её, но и задел её тем фактом, что могу сближаться с другими женщинами. Хоть меня это и повеселило, но мне казалось странным, что женщина, не имеющая никаких прав на меня, способна ревновать меня к другим женщинам. А ещё больше меня интересовало то, почему эта ревность не распространяется на мою жену. Я мог только предположить, что она считает Мари уже отработанным материалом, который не идёт в сравнении с ней. Такие женщины наивно полагают, что для мужчин важна только внешняя оболочка объекта обожания. Но они по своей глупости не понимают, что характер и умственные способности в женщине тоже немаловажны. Красота со временем будет восприниматься как что-то отталкивающее, если женщина к своим сорока годам осталась на уровне развития ученицы средних классов. Есть, конечно, много мужчин, которые будут довольны только красивой оболочкой, но это те мужчины, которые сами далеко не ушли от такой женщины.

– Да ты что! – сказала она, сделав обеспокоенный вид.

– М-да. Ну, вот я и привёл его сюда.

– Бедный мальчик, – она выжидающе смотрела на меня. Наверное, она ждала того, что я буду ей сейчас изливать душу, – знаешь, если тебе будет нужна моя помощь – обращайся. Сделаю всё, что смогу.

Не дождавшись от меня ответа, Лора встала и, слегка помедлив, ушла. Я так думаю, она отправилась мучить очередную свою жертву. Кажется, это был Питер – молодой и наивный бухгалтер, попавший под влияние её чар.

После того как я уязвил её гордость, ей понадобится много несчастных особей мужского пола, чтобы самоутвердиться за их счёт. Я мысленно посочувствовал им.

Френсис позвал меня в кабинет примерно через час. Милтона он не стал выпроваживать. Он решил опросить меня в его присутствии, чтобы тот сам всё слышал.

Милтон уже сидел на стуле возле двери, освободив мне место напротив Френсиса.

– Ну что, Артур, нам нужно, само собой для чистой формальности, тебя допросить, – сказал он, убирая исписанные листы бумаги в папку.

– Естественно. Я же главный подозреваемый, – попытался пошутить я.

Я поздно понял, что это было неуместно в присутствии мальчишки. Я сообразил об этом только тогда, когда увидел насмешку на лице Френсиса.

– Давай сначала. Когда ты её встретил? – сказал он отвратительно профессиональным тоном, доставая чистые листы.

Я рассказал свою сто раз отработанную легенду Френсису. После всех проделанных формальностей я повёз Милтона домой. Я дал ему свой номер телефона, уверив его, что он может звонить мне в любое время. По дороге домой он рассказал, что его бабушка приедет, чтобы забрать его к себе. Он будет жить у матери Хлои, пока всё не наладится. Милтон рассказал, что родители Хлои живут недалеко от нашего района, поэтому он спросил разрешение приходить иногда к нам домой. Он хотел лично узнавать у меня новости по поводу его мамы. Это было мне на руку. Мне даже не пришлось придумывать никаких уловок, чтобы сдружиться с ним.

Как только Милтон вышел из машины, я сразу же достал сигареты. Наконец-то я смог покурить. Хоть я и вёл себя расслабленно и приветливо во время допроса, но у меня было дикое желание сбежать куда подальше. Я никогда не задумывался о том, как люди чувствуют себя во время допроса. Неприятное ощущение.

Домой я приехал часов в восемь вечера. Мари была в ванной. Дочь, как я потом узнал, ушла ночевать к подруге. Она часто ночевала у Хезер. Они были знакомы с детства. Девочки всё делали вместе: ходили в один класс, в одну секцию по плаванию, по магазинам, даже одевались одинаково. Её дом был в конце нашей улицы, из-за чего мы не беспокоились, когда она вечером уходила к ней ночевать.

Есть я не хотел, поэтому собирался сразу пойти спать. Не доходя до спальни, я услышал еле слышное пение Мари, находящейся в ванной. Оно сливалось с шелестом воды. Я как заворожённый повернулся к двери, из-за которой доносился манящий голос. Я неосознанно открыл дверь и вошёл в ванную. Она не слышала меня, продолжая напевать нежную и ненавязчивую песню. Это было похоже на старинную балладу, выражающую непонятную мне печаль. Слова я не понимал. По-видимому, это был родной язык её родителей. Я знал, что мама и отец у неё родились в Греции. Но я никогда не видел её родителей. Они были в ссоре и давно не общались со своей дочерью. Мари не особо хотела рассказывать мне про это. Что-то там было из-за первой любви, ради которой она уехала из дома в другую страну. Родители не одобряли её выбор и отреклись от неё. Она вскоре рассталась с возлюбленным, после чего мы и встретились с ней. Наверняка это была колыбельная из её детства, а грусть в её голосе, судя по всему, выражала тоску по прошлому.

Мари заметила меня только тогда, когда я зашёл в душевую кабинку. Она перестала петь, увидев меня. Мари стояла спиной ко мне. Обняв и прижав её к себе, я попросил петь дальше. Её голос завораживал меня. Я убрал волосы с её плеча и поцеловал его. Когда я целовал шею, то одна моя рука сама направилась к её груди, а другая – спустилась ниже по животу. Задыхаясь, она замолчала и повернулась ко мне. Глаза её сияли восторгом и желанием. Сейчас я ещё больше любил её. В эту секунду она была такая же очаровательная и изящная, как и 16 лет назад. Её глаза были наполнены энергией и силой, которые со временем я начал терять в её взгляде.

Эти глаза напомнили мне тот самый летний день, когда мы с ней познакомились. Я тогда только учился в академии. Было утро выходного дня. Я шёл через городской парк, уже не помню куда. Я увидел её в тот момент, когда она помогала какому-то старику сесть на лавку. Ему стало плохо от жары, и она, усадив его, дала ему выпить воды из своей бутылки.

Солнце пробивалось через ветви деревьев и яркими пятнами освещало её волосы. Глаза её сияли изумрудными камнями на фоне оливковой кожи. Она будто вся светилась изнутри.

Мари заботливо держала руки пожилого мужчины. А я, заворожённый её красотой, подошёл и предложил свою помощь. Мне показалось, что, заметив меня, она испугалась. Всматриваясь в меня широко раскрытыми глазами, она сжимала руки старика. Он тяжело дышал, запрокинув голову назад. Губы его слегка подрагивали, а глаза были закрыты. Меня удивило то, что никто и не подумал помочь им. Люди просто делали вид, что не замечают их. Они тут же отводили глаза от них, как только видели. Именно тогда я и стал понимать, насколько люди эгоистичны. Им легче сделать вид, что они ничего не видят, чем обременять себя проблемами.

– Ему плохо, – произнесла она так, будто я спросил какую-то глупость.

В тот момент старик начал сильно кашлять. Задыхаясь, он вцепился в руки Мари. Пожилой мужчина не отрывал от неё взгляда.

Я вызвал скорую помощь. Вскоре его увезли в больницу.

Я помню, как она снова посмотрела на меня испуганно, после того как я попросил у неё телефон. Но теперь в её взгляде присутствовала ещё и заинтересованность.

Я позвонил ей на следующий день. Вслушиваясь в её голос, я сразу понял, что она была очень удивлена. В дальнейшем она так и не рассказала мне, почему так удивилась оттого, что я всё же позвонил ей. От неё же я узнал, что старик умер по пути в больницу.

После этого мы стали с ней встречаться. На свиданиях она казалась закрытой и слегка диковатой. У меня было такое ощущение, будто она никогда не встречалась ни с кем. Она стала смыслом моей жизни с того самого дня.

Глава 6

Просыпаясь в очередной раз с чувством тревоги, которая зудела у меня в груди, я наконец-то решил разобраться с Морисом. Мне не давала покоя мысль, что он снова попробует предпринять что-то, что может выставить меня убийцей. Расследование началось уже как три недели назад, поэтому тянуть было уже некуда. Он в любой момент может подкинуть улики, компрометирующие меня, в полицию. Я почему-то думал, что он мог сделать фотографии того дня. Эта мысль уверенно засела у меня в голове. Если это так, то это станет стопроцентным доказательством моей вины. Но даже без фотографий он мог легко уничтожить меня. Достаточно было устного заявления о том, что он видел меня засовывающим тело в багажник. Поэтому мне срочно нужно было сделать что-нибудь.

Утром в воскресенье я собрался в церковь. Я решил, что разговаривать с Морисом там будет менее подозрительным, чем у него дома.

Я добросовестно отсидел всю службу до конца. Мне было противно видеть, какое одухотворённое лицо делал Морис, когда читал проповедь про грехи. Естественно, себя-то он не считал нечестивцем.

Проповедь произвела настоящий восторг у прихожан. Некоторые даже подходили к нему со слезами на глазах, рассказывая о своих проступках. Для меня всё это выглядело дико. Человек, который убил двух людей, говорит другим людям, что алчность и гордыня – это плохо. Абсурд какой-то!

Весь его внешний вид говорил о том, что он был жадным до власти человечишкой. Он был высоким и сутулым. Несмотря на его сутулость, он умудрялся смотреть на всех свысока. На вид ему было около пятидесяти пяти, но я-то знал, что ему было всего лишь сорок девять. На макушке у него была весьма заметная лысина, а в оставшихся волосах проглядывалась седина. Выглядело это так, будто он специально выстригал себе макушку. Губы у него были тонкие, всегда сжатые. Но что больше всего отталкивало меня, так это его маленькие крысиные глазки. На его сухощавом лице они блестели влажными бусинками.

Он сразу заметил меня, стоило мне только встать со скамьи. Оставаясь невозмутимым, он продолжил успокаивать незнакомую мне женщину. Я подождал, когда в церкви станет меньше людей, и после того подошёл поближе. Когда Морис попрощался с последним прихожанином, я спокойно направился к нему. Он молча стоял у первых рядов. Он гордо и хладнокровно смотрел на меня. Так бы и врезать по лицу этого высокомерного сноба.

– Уж Вас-то я не ожидал увидеть здесь, – заговорил он первый.

– Отчего же?

– Я думал, Вы неверующий человек. Никогда Вас не видел в церкви.

– А я и неверующий, – с вызовом ответил я.

Его ледяной взгляд приобрёл нотку удивления.

– По какому поводу в таком случае Вы пришли?

Я присел на лавочку рядом со стоящим Морисом. Он стал раздражаться, при этом не теряя своего высокомерия.

– Шевели мозгами. Я думаю, ты и так знаешь, почему я тут.

Он так и обомлел от моей наглости. Должно быть, с ним со школы так не разговаривали. На нём прям было написано, что в детстве его всё время унижали. Повзрослев, он нашёл свою нишу, в которой чувствовал себя хоть сколько-то значимым. Чтобы не быть офисной крысой, об которую вечно вытирают ноги, он пошёл дьяконом в церковь. Найдя своё маленькое королевство, где ему все приклоняются, и подданных, за счёт которых он самоутверждается, священник и сам забыл, каким жалким был раньше. Ну а я напомнил ему об этом.

– Что? Да как ты смеешь разговаривать так со служителем Господа Бога! – закричал он вне себя от злости.

– Спокойнее, Морис, ты же священник. А священник должен быть выдержанным и бесстрастным, – спокойно произнёс я, удобнее усаживаясь на деревянной лавке, – хотя люди церкви также должны укрощать свои низменные и греховные желания, а про тебя этого не скажешь. Поэтому-то, наверное, мне не стоит удивляться, что ты кричишь в доме Господа Бога, – передразнил я его.

Морис весь покраснел. Закипая от гнева, он спрятал свои руки за спину, чтобы я не видел, как они трясутся. Он с ненавистью смотрел на меня. Как же легко довести до бешенства таких людей. А всё дело в их фанатичной вере. Они думают, что только они живут правильно, следовательно, только они говорят правду. А если у кого-то другое мнение на этот счёт, то они в бешенстве с пеной у рта называют того самыми последними словами. Они будут проклинать тебя, морально давить на твою психику, цитируя библию, но никогда в жизни не признают, что у человека может быть другое мировоззрение, иное мнение, другая вера.

Конечно, не все такие. Есть священники, которые спокойно живут со своей верой, не требуя от людей невозможного. Они терпимо относятся к другим нациям и религиям, любят всех людей на свете, как им и завещали. Таких людей я даже готов уважать. Но это никак не относится к Морису. Это жалкое, эгоистичное существо, которое живёт только для себя. Он не достоин того восхищения, которым одаривают его прихожане. Наверняка он и людей в них не видит.

– Что Вам от меня нужно, Артур Хейз? – пытаясь скрыть ярость, спросил Морис.

– Нам нужно с этим что-то делать, Морис, – сказал я, пристально смотря в его глаза.

– И что же это значит?

– Мне это самому озвучить или ты сам признаешься? Я-то знаю, что это ты сделал. Ты думаешь, что такому жалкому вруну удастся скрыть это? Как ты думаешь, кому поверят?

Он стоял в недоумении, не решаясь ответить. Теперь он не пытался прятать свою тревогу. Скулы у него всё время напрягались, а глаза, и без того маленькие, прищурились.

– Кто тебе сказал? – осипшим голосом произнёс он.

– С чего ты взял, что мне это кто-то сказал? – удивлённо спросил я.

– Это же Адам – мой дьякон, так ведь? – не унимался он.

Кадык у него всё время дёргался из-за нервного напряжения. Он начал озираться. Морис боялся, что его может кто-то услышать. Мне бы этого тоже не хотелось, но я не шевелился, так как не хотел показать свою взволнованность, которая трепетала у меня в душе. Пусть лучше думает, что я не боюсь огласки. Буду блефовать.

– Вы не должны верить ему, – продолжил он вполголоса, – он вёл себя нецеломудренно, поэтому я поставил под вопрос его служение в церкви. Он хочет оклеветать меня.

– Так тебе ещё кто-то помогал?! – сказал я, по-видимому, слишком громко, так как он испуганно скорчил лицо и посмотрел в сторону дверей церкви.

Я вскочил со скамьи и подбежал к нему. Я был вне себя от ярости. Еле сдерживаясь, чтобы не схватить его за плечи и начать трясти как провинившегося школьника, я сжал кулаки, чтобы ненароком не выплеснуть свою злость на его испуганную физиономию. Морис весь съёжился. Но тем не менее он не сдвинулся с места. Этот тупица провернул это убийство с каким-то мальчишкой, которому от силы дашь лет 17. Я видел дьякона во время проповеди. Никак не мог поверить, что такой ребёнок способен на убийство. Почему он согласился на это? Это было совсем скверно! Это было чертовски скверно! Если тут присутствует третье лицо, то мне вряд ли удастся выйти сухим из воды.

– Что? Нет! – нервно ответил он.

– Как он узнал про это? – заорал я.

Я уже не мог держать себя в руках. Блефовать не было смысла, если есть третий, который знает про убийство. Эта сволочь открыто издевалась надо мной.

– Он помогал тебе?

– Нет же! Клянусь Богом, я не брал этих денег, – перекрестившись, простонал он.

– Какие к чёрту деньги?! – прорычал я.

Морис испуганно смотрел на меня тупым взглядом. В его глазах было непонимание. Сейчас он был похож на загнанную мышь, которая не знает, какая участь её ждет, но чувствует, что ничего хорошего с ней не случится.

– Деньги прихожан, – тихо произнёс он, снова взглянув на входную дверь.

Я обернулся для того, чтобы убедиться, что там никого нет.

– Хватит делать из меня дебила, Морис! Мне плевать на ваши церковные разборки!

Оказывается, он не такой трусливый, как я думал. Нужно иметь много смелости, чтобы так нагло врать мне в лицо. Он явно хотел запутать меня. Я в этом был уверен. Тут всё было ясно. Наверняка он думал, что у меня где-нибудь спрятан диктофон. Малейшее неверное слово в таком случае может стать доказательством его виновности. Ему было выгодно делать вид, что он ничего не понимает. Но он не мог знать, что я не хочу сажать его в тюрьму, – для этого нужно было раскрыть всю правду. Я этого никак не хотел. Я уже достаточно вляпался во всё это. Поэтому мне нужно было как-то по-другому решить эту проблему. Пока что я хотел просто запугать его, чтобы он не натворил лишних для меня проблем. Мне нужно было, чтобы он молчал. Ну а потом я придумаю ещё что-нибудь. В идеале мне нужно было найти компромат на него, чтобы он больше не пытался подставить меня.

Хоть это и Морис заварил всю эту кашу, втянув меня в эту грязь, но я решил, что нужно попробовать договориться с ним. Никто из нас не хочет обнародовать свои тайны, поэтому нужно сделать так, чтобы мы оба молчали.

– Как поживает твой сын? – спросил я, решив зайти с другой стороны.

Он ещё больше растерялся, отступив от меня на шаг назад. Отлично. Как я и думал.

– Неужели ты ни разу не навестил своего любимого сына? – спросил я, с трудом успокоив свои нервы.

– Нет, – отрывисто ответил он, – моя жена иногда ходит к нему.

– И почему же? Неужели ты не беспокоишься о нём? – с фальшивой озабоченностью спросил я.

– Твоё какое дело?

– Да никакое! – сказал я, отвернувшись от Мориса.

Я медленно направился к выходу.

– При чём тут мой сын? – крикнул он мне в спину.

Я остановился, но не повернулся к нему.

– Да ни при чём. Смотри, чтобы в тюрьме с ним что-нибудь не случилось, – ответил я ледяным тоном.

– Ты угрожаешь мне? – тихо спросил он, задыхаясь от возмущения.

У него даже вырвался истерический смешок при этих словах. Я обернулся.

– Я вот просто думаю, что настоящий виновный в том убийстве просто не может смотреть в глаза своему родному человеку, который сидит в тюрьме из-за него. Его наверняка гложет совесть за то, что он так подставил своего близкого человека. Это не угроза, Морис, это предупреждение.

Он попытался выпрямиться и сделать более достойный вид, нежели минуту назад.

– Чего ты хочешь? – спросил он, напустив на себя привычное высокомерие.

– Давай-ка попробуем договориться? Если честно – у тебя нет выбора. Мы оба не хотим рушить свою жизнь. У меня есть связи, и ты окажешься в невыгодном положении, если попробуешь пойти против меня. Поэтому тебе же будет лучше, если ты просто будешь молчать.

Он возмущённо посмотрел на меня. Я не стал продолжать больше этот разговор. По сути, я не пытался договориться – я стал угрожать ему. Думаю, он понял меня. Я надеялся, что он не станет больше ничего предпринимать. По крайней мере, в ближайшее время.

Я медленно повернулся, направившись в сторону выхода. Солнце сразу ударило мне в глаза. Лёгкий морозец щипал щёки, а изо рта шёл пар.

На следующей неделе синоптики обещали потепление. Я ждал этого с нетерпением. Никогда не любил холод. В детстве, в то время как другие дети мчались на улицу, когда выпадал снег, я сидел дома и отказывался куда-либо выходить.

Родители у меня были набожные. Для меня было мукой выходить из дома каждое воскресное утро, чтобы дойти до церкви. Родители у меня не были богатые, поэтому у нас не было машины. Всю дорогу до церкви ледяной ветер почему-то всегда дул мне в лицо. То же самое происходило и по дороге домой. Я ненавидел то чувство, когда выходишь из тёплого помещения в леденящий холод.

Я не слышал и слова из проповеди священника, так как сидел сонный и замёрзший. Съёжившись, я пытался согреться под монотонное бормотание старика. А летом, изнывая от духоты, которая усиливалась от большого количества людей в церкви, пытался хоть как-то охладить своё лицо, обмахивая себя церковными брошюрами.

Я думаю, что именно это положило начало моей неприязни к церкви. В подростковом возрасте я начал упорно сопротивляться родительским наставлениям. Я отказывался ходить в церковь и молиться перед едой. Про молитвы перед сном я вообще молчу. Я и в детстве делал вид, что молюсь про себя, в то время как просто стоял на коленях. Я сцеплял руки в замок, закрывал глаза и думал о продолжении мультфильма, который посмотрю завтра. Заканчивал я такую молитву тогда, когда чувствовал, что достаточно долго простоял в такой позе. Так было легче, чем выслушивать перед сном нотации матери, а затем молиться вслух, чтобы она успокоилась.

Мы часто сорились с родителями из-за этого. Но я упорно сопротивлялся их образу жизни. К семнадцати годам они полностью оставили свои попытки направить меня на путь истинный.

Со старостью они стали ещё более религиозными, поэтому общаться с ними мне стало совсем невыносимо. В конечном итоге мы стали очень редко видеться, хоть и жили в одном городе.

Садясь в машину, я вспомнил, что сегодня вечером мне предстояло встретиться с Милтоном. Он звонил мне вчера, и я в очередной раз пригласил его поужинать у нас дома. Необходимо будет поговорить с Френсисом, как только я приеду на работу. Нужно будет узнать, успел ли он ещё кого-нибудь опросить. Я хотел сам рассказать Милтону про всё, что узнаю, для того чтобы он стал ещё больше доверять мне.

Парень предпочитал общаться со мной по поводу расследования, нежели с Френсисом. За эти недели я уже добился того, что он стал открыто рассказывать мне о своих мыслях и подозрениях. Он часто приходил к нам домой под предлогом того, чтобы узнать, не появилось ли чего-либо нового насчёт его мамы. Но мне казалось, что ему просто было тяжело жить с бабушкой.

Судя по рассказу Хлои в тот роковой вечер, её родители не особо-то и любили её. Мне чудилось, что они и не слишком-то и волновались из-за того, что их дочь пропала. Жить в такой атмосфере, где люди продолжают вести себя так, будто ничего не произошло, когда ты сам весь на иголках, наверняка мучительно.

А ещё я заметил, что Милтон хорошо общается с Софи. Мне кажется, что они симпатизируют друг другу. Я не был против этого. Парень он вроде бы неплохой, поэтому я не переживал за Софи. Так я хотя бы буду знать, с кем встречается моя дочь. Это лучше, чем ломать себе голову над тем, достойный ли человек тот, с кем по вечерам гуляет моя дочь. Я смогу избежать тех переживаний, которые испытывают почти все отцы, у которых есть дочь. К тому же я наконец-то увидел Софи в платье. Было забавно видеть, как она чувствует себя неуверенно, сидя за столом в непривычной для неё одежде.

Мари тоже была приятно удивлена, когда наша дочь заговорила о покупке платья. Моя жена сразу же принялась за это дело со всей серьёзностью. Они в тот же час умчались по магазинам и не вернулись до тех пор, пока моя жена не удовлетворила свою потребность. А именно – примерить на свою дочь уйму красивых платьишек.

Ей всегда не хватало такого общения с Софи. Когда наша дочь была маленькая, Мари всё время наряжала её в симпатичные сарафанчики, заплетала ей косички и покупала ей детские украшения типа заколок в виде бабочек. Со временем наша дочь стала более закрытой. Она общалась только с Хезер. А Хезер с детства одевалась как мальчишка. Это, конечно, была вина её родителей. Они никогда не следили за своей дочерью, но девочка она была хорошая, хоть иногда ей и недоставало воспитания. И всё же Софи равнялась на неё и под её влиянием постепенно превращалась из ангельской девочки в замкнутое создание, отдалённо напоминающее девушку.

А ещё общение этих влюблённых способствовало моему сближению с парнем. Он уже не мог воспринимать меня как предполагаемого похитителя его матери. Он видел во мне помощника.

С Мари же он держался на почтительном расстоянии. Каждый раз, как он приходил к нам на ужин, он украдкой разглядывал её так, будто в первый раз видел.

Моя жена не обращала внимания на это и держалась с ним холодно. Уж не знаю, чем они так не понравились друг другу, но я предпочитал не лезть в это. Может быть, Мари и не была в восторге от того, что этот парень часто бывает у нас, но она не препятствовала ни ужинам в нашем доме, ни его общению с нашей дочерью. Тем более я стал всё чаще приезжать к ужину вовремя, чтобы поговорить с Милтоном. А это наверняка нравилось Мари больше, чем не нравилось то, что в нашем доме так часто присутствует посторонний.

Приехав на работу, я первым делом направился к Френсису. Было начало рабочего дня, поэтому я без труда нашёл его у себя в кабинете. В общем-то, он почти всегда был у себя в кабинете. Он и ночевал на работе, и проводил тут свои выходные. После смерти жены ему нечего было делать дома. Он уезжал туда только для того, чтобы переодеться, ну, и иногда поспать.

Войдя в кабинет, я сразу же наткнулся на старого следователя. Он собирался выходить, так как стоял в нерешительности у самой своей двери. Но я опередил его, оказавшись прямиком перед его носом.

– О, это ты, – буркнул он, – а я как раз к тебе собирался.

Он отошёл от двери и направился к столу. Усевшись, Френсис пододвинул под собой стул. Он выжидающе посмотрел на меня. Я понял, что он хотел, чтобы я присел напротив него. Это было явное приглашение к разговору. Я не стал его нервировать.

– Излагай, – сказал я слегка раскрепощённо, присаживаясь на стул.

Он смерил меня недовольным взглядом. Судя по его строгому выражению лица, разговор был важным и он хотел от меня более серьёзного отношения к нашему диалогу.

Я слегка выпрямился, приготовившись более внимательно слушать его.

– Ты ведь знаешь, что сейчас я занимаюсь только одним делом, а именно расследованием о пропаже Хлои Грин.

Попутно он стал ковыряться в листах бумаги, сверяя сведения.

– Так вот. У меня было достаточно времени для того, чтобы опросить почти всех мужчин, с кем она встречалась. Я даже разговаривал с её бывшим мужем. В большинстве случаев все эти мужчины смогли предоставить своё алиби на тот день, когда она пропала. К тому же среди них не было ни одного, кто бы плохо отозвался о ней.

Этот монолог понемногу вселял в меня тревогу. Я начинал нервничать, предчувствуя беду. С каждым сказанным словом мне всё сложнее было сдерживать маску непринуждённости на своём лице.

– Даже муж Хлои не выражал никакого негатива к ней. Я так думаю, что ему просто было плевать на неё, – продолжал он, оставив в покое бумаги, – это всё казалось мне очень странным до тех пор, пока я не встретил одного мужчину, который встречался с Хлоей Грин. Ты же знаешь Роберта Хиллза?

Меня будто током ударило. Так значит, Роберт успел и с Хлоей закрутить роман. Это было весьма неожиданно.

– Так вот, как только Роберт узнал, что ты причастен к этому делу, он рассказал мне очень важную вещь. Я так и не понял, почему другие мужчины скрыли от меня этот факт, но тем не менее теперь мне известно, отчего у неё не появилось врагов после разрыва отношений с этими мужчинами. Как оказалось, мужчины платили ей деньги за времяпрепровождение с ней.

Я был в ступоре. А ещё я был безумно зол на Роберта. Этот кретин мог бы позвонить мне после того, как его допросил Френсис. Я ему это ещё припомню.