Читать книгу: «Ночь империи», страница 5

Когда ей посчастливилось попасть на один такой, Олли скучала всю первую половину, только сидевшая за столом рядом со своим супругом и своевременно улыбавшаяся тем, кто подходил к ним, поприветствовать Владыку или попытаться завести с ним разговор. Фикяр скучал ещё больше, почти весь приём игравший в своих деревянных воинов, подаренных каким-то послом из страны, названия которой Олли не запомнила. От делать нечего она скользила взглядом по залу, надеясь найти кого-то любопытного для банального рассматривания, и нашла – сложно было не заметить.

Мужчина общался в тот момент с регентом, из-за чего оба бросались в глаза слишком явно: в валакхе было три локтя росту, и он не доходил своему собеседнику даже до плеча, заканчивавшийся где-то под грудью у мужчины. Удивительным при этом было то, что Айорг, в подобных случаях обычно делавший шаг назад, чтобы не слишком сильно запрокидывать голову, стоял с гостем почти вплотную, да вдобавок привалился спиной к стене, ещё больше зрительно себя уменьшая. Они смотрелись, как мальчишка с отцом, притащившим чадо на не интересный приём.

Собеседник регента был, несомненно, плечист и хорош собой, в момент, когда Олли его заметила, усмехавшийся в густую бороду медового, как и пышные волосы, оттенка. От него веяло спокойствием, но не тем, которое заражало окружающих – скорее, он походил на спокойно следившего за обстановкой дракона, который не становился от своего мирного состояния менее опасным. Будто напоминанием другим о риске, связанном с этим человеком, была его правая рука, венчанная острыми когтями и поблескивавшая в свете чернотой, на локте переходившей в золотой цвет. Позже, не сдержавшись, Олли спросила у регента, кто это был.

В тот день она, как оказалось, видела самого властителя огненных земель, выделявшегося среди разодетых в самые цветастые платья аристократов империи только природными данными. Одет он был в длинную холщовую накидку, обычные штаны с сапогами, да белый с синими полосами палантин, небрежно обмотанный вокруг шеи.

Если подозрения были верны, Офре предстояло стать супругой этого существа, и Олли вдруг испытала жуткое желание все же поколотить принцессу хорошенько.

Воплотить свои чаянья в реальность не довелось: в покои, постучав предварительно в дверь, но не дождавшись разрешения войти, зашёл регент собственной персоной. Одновременно с тем, как он переступил порог, в стене возле кушетки Офры открылась дверь.

6.

Скажи ему кто-то, что он – трижды герой войны, уважаемый в обществе человек с ещё двумя такими же героическими товарищами будет в мирное время пробираться во дворец по потайным ходам, Самаэль бы усомнился. Потом он бы просто вспомнил, с кем имел дело, и перестал бы удивляться в принципе, потому что Айорг Гессе и ровное, без засечек, течение какого-либо плана обычно стояли на немного разных уровнях.

Они с Эммерихом и Каджаром были готовы войти в храм Птицы, когда Самаэль решил прислушаться и своевременно уловил ворчливый голос Сонрэ, эхом отскакивавший от стен. Обратно на улицу они вывалились, едва не споткнувшись все трое друг об друга, после чего начали спор на тему «Кто войдёт и выдаст нас с потрохами».

Только по счастливой случайности в лице Ноктиса страдать не пришлось никому: ворон, немало своим появлением испугавший Эммериха с Каджаром, заявил, что место встречи меняется. Другим пунктом были избраны покои супруги Владыки, которые с городом соединял тайный проход, созданный когда-то давно для того, чтобы в случае атаки жена правителя и её дети могли скрыться от врагов. По заверению Ноктиса, вдова почившего Владыки должна была перебраться в покои, которые ей предоставлялись на неделю до интронации.

Перед тем, как они разошлись, Ноктис попросил Самаэля задержаться, и тави пожалел, что согласился. Ради разговора перекинувшись в человека, перевертыш имел наглость поблагодарить его за то, что нынче утром явился во дворец лично. Ноктис попытался убедить генерала, что регент стал радостнее просто от того, что Самаэль не отошёл от него в той перепалке с Сонрэ и никоим образом не выказал неприязнь в целом. Тави Гринд сделал вид, что поверил, на деле просто получив возможность поскорее уйти из злополучного места, но мысли об этом настигли его в сыром, пропахшем затхлостью тоннеле, где едва ли помогали увидеть путь даже факелы.

В какой-то момент дошло до того, что Самаэль замер посреди коридорчика, мешая своим товарищам идти дальше, и получил от Эммериха хороший пинок и высказанный в грубой форме совет двигаться дальше.

Чтобы Айорг радовался кому-то? Валакх радовался только возможности сбежать из дворца в Дом Отдохновения к своим любимицам, хорошей табачной смеси или неудачам министра Элана и Онерли – причём неудачам любым, вплоть до спотыканий на лестнице. К тому же, они не то, чтобы ссорились. Поорали друг на друга, дав окружающим в лице Ноктиса посмотреть на пылкую ругань и метание всего, что под руку попадётся, помахали кулаками, но не поссорились с клятвой никогда больше не говорить друг с другом. Просто…

Просто им обоим нужно было время выдохнуть. Самаэль оправдывал себя именно так.

Как бы то ни было, дверцу в покои вдовы Фикяра, должные пустовать, он открывал с чистой головой и твёрдой уверенностью, что всё будет, как и обещали. Всё и было – за исключением того, что покои свои жена Владыки не только не покинула, но ещё и принимала в них принцессу Офру.

Осмотрев немую сцену, открывшуюся его взору, Самаэль обворожительно улыбнулся глядевшей на него красными от слёз глазами принцессе:

– Извините, Ваше Сиятельство. Дверью ошиблись.

Айорг, поняв, к чему всё идёт, хлопнул входной дверью так, что где-то в здании наверняка отлетела пара кирпичей, и, рявкнув: «Гринд, не смей!», опрометью кинулся к гостям. Как он не запутался в полах своих одежд, осталось загадкой для всех присутствующих, и лёгкое недоумение, занявшее Самаэля, позволило регенту вытянуть его и двух других в покои за руки, как неразумных детей.

Заметив сдавленно хихикнувшую Олли, тави виновато ей улыбнулся. В ответ девушка захихикала пуще прежнего, поспешно отворачиваясь и пряча лицо от гневно зыркнувшей на неё Офры.

– Доброго вечера, сударыни,– неуверенно улыбнулся Эммерих, поклонившись им.– Вы уж простите за беспокойство.

– Да,– Самаэль с Айоргом спохватились, один подхватывая под руку регента, а другой, в свою очередь, остальных генералов.– Мы уже уходим!

– Стоять!– Офра встала со своего места и, все ещё не до конца оправившаяся от слёз, по кому бы она их тут ни лила, подошла к валакху и обвинительно ткнула его в грудь.– Ты что, втайне от министров решил перетянуть на свою сторону Великих?

– Почему бы и нет,– заметила со своего места Олли.– Вас же не смущает, когда министры Вам рассказывают сказки о Ваших шансах на трон. Пусть и регент тоже поразвлекается.

– Кому из нас он будет рассказывать сказки про трон?– ехидно фыркнул Каджар.

– Гринду, я полагаю,– хохотнул Эммерих.– Да, сударь регент?

Айорг вздохнул, на пару мгновений прикрывая глаза, после чего растянул тонкие губы в улыбке и посмотрел на Олли.

– Ваше Сиятельство, я понимаю, что прошу о многом, но нам с тави хотелось бы… приватности.

Едва слышно посмеиваясь, Олли поднялась с места и, взяв под руку упиравшуюся и пытавшуюся возмущаться Офру, выволокла её за порог. Закрывая за ними двери, вдова Владыки подмигнула мужчинам:

– Только будьте добры не громить мои покои.

Стоило им остаться вчетвером, все, как по команде, отпрянули в разные стороны и смерили друг друга оценивающими взглядами. Это было скорее попыткой заставить себя вернуться в реальность из той смехотворной ситуации, в которой все находились пару мгновений назад, чем потуги заподозрить ближнего своего в предательстве. Люди военного склада ума были не слишком склонны к интригам, если только на старости лет им не становилось скучно, а регенту мутить воду с конкретно этой троицей смысла не было: они были из тех, с кем проще для начала поговорить напрямик.

Первым отмер Эммерих, окинувший валакха ещё одним оценивающим взглядом и присевший на кушетку, ранее занимаемую принцессой. Рядом, тоже что-то для себя прикинув в голове, разместился Каджар.

Самаэль всегда искренне поражался другу, а точнее тем несоответствиям и несостыковкам, из которых он, казалось, состоял. Фарфоровая кожа, создававшая впечатление, будто это была ожившая кукла, и голос, заставлявший невольно вздрагивать – глубокий с хрипотцой и никак не вязавшийся с приятной внешностью. Маленький рост и невообразимые наглость и сила как внутренняя, так и доступная к демонстрации физическая.

Когда будущий тави был молодым, ничем особо не интересовавшимся юнцом, тем не менее уже определённым отцом на военную службу, валакх взялся подтянуть его в умении обращаться с мечом. В те годы Самаэль был выше в лучшем случае на полголовы, что не мешало в бою один на один. Будучи уже взрослым, выросшим до почти двух метров в высоту мужчиной, он на ленивое согласие валакха пофехтовать ответил смехом, пускай и сам предложил: ждал иного. Куда было мелкорослому худому Айоргу против закалённого в боях Гринда? В тот момент, когда, упав на землю, он почувствовал впившийся в бок острый угол какого-то камешка, Самаэль с удивлением понял, что просчитался настолько, насколько это было вообще возможно.

Многие поступали рядом с регентом, как Эммерих с Каджаром, полагавшие, что он беспокоится о собственных габаритах, а потому сокращавшие всегда заметную разницу, потому что плохо знали, что творится у валакха в голове.

Самаэль и сам не всегда мог сказать точно, что там происходило, но точно уяснил, что можно было говорить с регентом хоть с высоты второго этажа, хоть лёжа – ему было без разницы. Разве что не очень любил такие разговоры затягивать: потом ныла шея.

– Итак,– скрестив руки на груди, Самаэль глянул на валакха, внимательно его изучавшего с расстояния в пару метров – вид у регента был такой, будто недавнюю шутку двух других он обмозговывал со всей серьёзностью.– Наплыв людей в крепости произошёл из-за отделения Ковруса?

– При всём уважении, сударь Гессе, это звучит странно,– Эммерих передёрнул плечами.– Когда Мидери отвалилась, желающие оставаться в составе империи просто перебрались на ближние к ним земли.

Отвлекаясь от изучения тави Гринда, валакх посмотрел на генералов на кушетке и едва заметно дёрнул бровью. У него это было чем-то вроде сверхумения – одним движением чёрных вразлёт бровей выражать всю гамму своих эмоций. Окружающие всегда поражались этой способности, но редко утруждали себя присматриваться внимательно и учиться читать.

– Давайте начнём с того, что Мидери разделилась надвое, и там в любом случае не было такого большого количества перебежчиков,– валакх упёрся одной рукой в пояс, указательным пальцем другой постучав себя по подбородку.– И Мидери сделала это открыто – я знал об их расколе в тот день, когда он случился.

На пару мгновений повисла тишина, которую нарушил Каджар, осторожно высказавший предположение о том, что нынешний откол одной из областей стал известен лишь недавно, и в этом оказался прав. Главы ведомств и в последнее время спевшийся с ними Сонрэ попытались скрыть факт отделения ещё одной области от основного состава империи. Кроме того, рискнули напоследок увести из переставших принадлежать стране территорий как можно больше людей, представлявших ценность, как военные единицы.

– Скрывать отвал целого куска страны,– фыркнул Эммерих по завершении рассказа,– это сумасшествие чистой воды. Что скажут люди? Может быть, у кого-то из центральных областей в Коврусе родные, а теперь они даже попасть туда вдруг не смогут.

– За эту неделю двор должен выбрать, кто будет новым Владыкой,– Самаэль поймал верную мысль за хвост и переглянулся с валакхом.– До этого из-за недееспособности Фикяра за страну был фактически ответственен ты.

– Я бы обвинил его во всем,– указал на Айорга Каджар,– это бы значительно снизило симпатию к регенту. Если она вообще была. Была же?

– Не знаю,– с усмешкой откликнулся валакх, сцепив руки в замок на уровне пояса,– вам вот с сударем Эммерихом я не нравлюсь. Сударю Гринду, полагаю, тоже.

– Я такого не говорил.

– Ты громко думаешь, Самаэль. А ещё ты меня под руку держал.

Не обращая внимание на волны недоумения со стороны кушетки, Самаэль с едва слышным вздохом ругнулся и пнул ближайшее, что попалось под ногу – это оказался увесистый сундук, до отказа набитый не то платьями, не то камнями. Шипя теперь ещё и от неприятных ощущений, мужчина упёрся ладонями в пояс и отошёл к окну, якобы в попытке размять ногу.

Конкретно эту свою особенность валакх принципиально не говорил никому, но, как и часть имперцев, он мог копаться в чужих головах. Единственное, что могло спасти не знавших, так это нежелание к нему прикасаться или позволять ему до себя дотронуться: регенту нужен был контакт с кожей.

Это объясняло его успех среди женского населения замка. Айорг просто понимал, что творится у них в головах.

– Просто запомните, что его не нужно трогать,– через плечо бросил сидевшим на кушетке Самаэль.– В буквальном смысле.

– Да ладно,– в спокойной и одновременно ехидной манере отозвался позади него регент,– я и без этого знал, что ты будешь ядом плеваться, золотко. Знаете, он мне в последнюю встречу чуть зубы не выбил.

– Потихоньку начинаю понимать, почему,– пробормотал Эммерих, слегка хмурясь.– Может, вернёмся к теме Ковруса?

– Ну, очевидно, что это кампания с целью заставить регента выглядеть не самым лучшим из кандидатов,– развернувшись на собеседников, Самаэль привалился спиной к оконному косяку.– Имею наглость предположить, что началась она месяца два назад, когда в Коврусе были восстания.

– Да, но никого из людей Сонрэ туда не отправляли,– развёл руками Каджар.– Если мы развиваем версию с его причастностью, то как-то нескладно у нас получается.

– Там был кто-то из геленовских,– после некоторых раздумий произнёс Эммерих.– А Гелен прямо-таки на Сонрэ молится.

– Отлично,– оттолкнувшись от своей опоры, Самаэль вознамерился уйти,– я отправлюсь в Коврус, проведу расследование. Узнаем, кто, когда, как и кого подкупил. Доброй ночи.

Айорг, второй раз за вечер проявляя чудеса прыткости для существа со слабыми коленями, схватил его под локоть мёртвой хваткой:

– Стоять!– обернувшись к паре на кушетке, регент указал на них,– тави Каджар, я поручаю это Вам. До похорон никто из них не рискнёт официально ни о чём заикаться, поэтому после них сразу же уезжаете.

– Чудно,– улыбнулся Эммерих, подхватывая друга под руку и утягивая в сторону дверцы потайного хода,– были рады пообщаться. Если что, сударь регент, наши голоса за Вас – Вы забавный.

Шипевшие на приглушённых тонах друг на друга Самаэль с Айоргом вскинулись, но увидели только, как один из тави со смешком помахал им рукой и закрыл дверцу.

– Первородных и меня самого ради!– рыкнул регент, едва они остались наедине ударяя друга в плечо,– ты ведёшь себя, как ребёнок!

– Ребёнок бы даже не пришёл, а я тебя ещё терпел!– не остался в долгу Самаэль.– У меня руки чешутся тебе шею свернуть, но я с тобой даже поболтал!

Айорг издал не то смешок, не то вялый, короткий стон и взмахнул руками, из-за взметнувшихся широких рукавов на пару мгновений напомнив раздражённую несовершенством мира взъерошенную галку. Если суламаррэ с их особенностями существования обвиняли в бесчувственности, то этого старожила, видевшего ещё времена принцессы Роханны, стоило называть бревном: от чьих-то там смертей сударю регенту было ни холодно, ни жарко, даже, если это были существа, которым он при жизни клялся в вечных и неугасаемых чувствах.

Однако, на поверхностные эмоции, когда ситуация затрагивала конкретно его персону, валакх никогда скупым не был. Вот и теперь, развернувшись, в пару широких шагов преодолел расстояние до тави и гневно ткнул того пальцем в грудь:

– Это третьи родители на твоём веку, Гринд, третьи! И, как и прежние, они тебя не пережили, но почему-то именно на этих ты решил играть в обиженного!– хмурясь, валакх хлопнул его по груди раскрытой ладонью,– или что, ты в этом цикле выбрал роль жертвенного барана?

Задохнувшись собственным возмущением, Самаэль отступил на шаг назад, но вовремя одумался, вспомнив, что позади было окно.

– Не говори о том, чего не знаешь, клыкастый,– пригрозил мужчина пальцем валакху,– тебя со мной предыдущие два цикла не было.

– Глядя на твою веками не меняющуюся рожу я подозреваю, что и характер не претерпел мутаций.

– Ой, да пошёл ты к Птице в гузно, мелочь,– со вздохом отмахнулся Самаэль, направляясь к двери в коридор,– я еду в Коврус. Хотя бы подольше твою рожу не увижу.

Быстрым шагом пройдя до двери, Айорг захлопнул её у тави перед носом, отрезая возможность сбежать, и склонил голову к плечу, внимательно глядя на собеседника.

– В гузно к Птице сам пойдёшь, когда время настанет.– Нахмурившись, валакх потёр висок костяшками пальцев и отрывисто выдохнул, успокаиваясь.– В Коврус едет Каджар. Вы же, сударь Гринд, послезавтра будете повышены в должности и получите новые обязанности.

Покачав головой, Самаэль упёрся ладонью в дверь, почти нависая над регентом, привалившимся к этой же двери плечом.

– Чувствую, мне это не понравится.

– Не понравится,– согласно кивнул Айорг.– Я хочу, чтобы ты стал первым из Великих генералов.

Быть первым значило не просто кичиться возможностью стоять во главе строя. Первый из тави действовал наравне с главой военного ведомства, иными словами – являлся человеком из числа придворных. Это означало необходимость почти всегда жить во дворце и находится в целом в его пределах либо – в крепости непосредственно в Лайете. С одной стороны, это делало его больше одним из политиков, занимавшихся только разговорами, с другой стороны – меняло не так уж много, как казалось.

Отказываться из-за каких-то личных обид было бы глупо, но и соглашаться после пары секунд обдумывания Самаэль не собирался.

– Выбор у меня есть?

Айорг, едва ли ожидавший хоть какого-то ответа, поднял на него взгляд.

– Есть. Можешь сказать решение завтра утром или в обед – как пожелаешь.

Глава 3. Прощание.

1.

– Что у них там происходит?

Вопрос этот был задан с плохо читаемой интонацией, и сообщавшая своей подруге последние новости девушка замерла, во все глаза глядя на остановившегося рядом с ними человека. Невысокий, если был в одиночестве, и крайне низкий, если стоял рядом с кем-то, он был весь будто специально вычищен от всех тягот этого мира и жил с навечно приклеенной к лицу лёгкой улыбкой. Реагировал ей даже на ветер, взметнувший резким порывом вверх и направо светлые волосы цвета льна. С этой же улыбкой мужчина мог выражать своё недовольство, но неизменно делал это мягко – скорее назидательно, чем в попытке обвинить. Его многие любили, многие обожали и крайне малое количество людей считало серьёзным и думающим не исключительно цитатами из Тишура.

В самом Пантеоне знали, что Король богов и самый младший из Первородных был той ещё лицемерной тварью, улыбавшейся всегда и всем. Даже его старший брат, должный днём изображать на похоронах Владыки печаль, был более искренним.

Король богов – вообще-то, его звали Василиском, но у простого народа язык ломался при попытке назвать высшего среди Первородных как-то иначе, нежели титулом – умело прятал то, что не хотел показывать окружающим. Прихожане считали его святым, во всём находившим прекрасное, старшие братья недоверчиво фыркали и говорили, что где-то точно такую же улыбочку видели. Одна из старших сестёр отмалчивалась по этому вопросу, а вот та, что от Василиска по старшинству ушла лишь на пару дней, вполне справедливо ворчала, что кому-то дано улыбкой прятать реальность, а кто-то пытается по неясным ей самой причинам подражать и делает это из рук вон плохо.

«Ты же не Хеймор, дорогой,– неизменно твердила Нориа, заплетая прядь мышиного цвета волос в тонкую косичку и изредка бросая взгляды не на своего собеседника, а на симпатичную ей прихожанку.– Ты должен быть светом, а не подобием чего-то нелицеприятного».

Проблема Нории и всех их общих братьев и сестёр заключалась в непонимании – Хеймор, давно забросивший и свой статус Первородного, и имя, данное ему при рождении (сменил его на более благостно звучавшее), находившийся подле Владыки последние сто тридцать лет, не был нелицеприятным. Это был маленький валакх, который обворожительно улыбался, прекрасно зная, что от улыбки у него на щеках появляются ямочки, и делать это он мог так, как душе заблагорассудится, лишь бы собеседнику было приятно.

Нелицеприятным был Василиск, в отличие от старшего брата сам себе казавшийся противно одинаковым в любой ситуации.

– Всего понемногу, Король,– пробормотала служка, казалось, раздумывавшая, отрицать ей дружеские отношения с прихожанкой, или пустить всё на самотёк.– Сегодня вот, Владыку хоронят, а половина двора, говорят, друг на друга смотреть без ругани не может.

– Почему? Впрочем, не важно,– Василиск со вздохом двинулся дальше.– Они никогда между собой общаться не умели.

Последняя фраза была сказана в никуда, гораздо тише, но в Пантеоне уши были везде. Город-крепость, занимавший небольшой клок территорий на границе с Коврусом, жил настолько обособленно от империи, насколько это было возможно, и единственным развлечением было собирать слухи с разных уголков своих земель, да тормошить прихожан на тему известий из столицы – если из столицы вообще кто-то добирался.

Все потому, что сотни лет назад Владыка Джартах Неповторимый то ли от скуки, то ли из-за каких-то личных предпочтений посмотрел в сторону Первородных, живших при дворе, и задал логичный вопрос: «На каких правах вы, судари и сударыни, едите и пьёте здесь задарма?». Будучи почитаем не только за свою внешность, но и ум, Джартах ответил себе на вопрос сам, и уже через неделю после того разговора Первородные были огорошены известием о новом указе, согласно которому религия и государство отныне вставали по разные стороны баррикад. Владыка не желал, чтобы на решения о налогах, войнах, наказаниях и прочем влияли те, кто питался, как он сам выражался, травой и солнечным светом; проводил дни в праздности, золоте и достатке за счёт прихожан, которым рассказывали истории о чудесных излечениях, разговорах с усопшими и тому подобное.

С тех самых дней женщины в Эрейе получили больше свободы в одежде и выборе занятия жизни, появились первые наёмницы. Культура стала жёстче и более жестокой, а Пантеон вновь ожил и принял обратно тех, кто жил в нём с первых дней.

Окружённый высокой стеной из белого камня, внутри он был сплошным противоречием: белоснежные дворцы с позолотой на крышах соседствовали с выглядевшими блёкло домиками из светлого дерева, где жил простой народ, мало причастный к божественному. Кухарки, садовники, одним словом работники. «Травой и солнцем» – услышали бы это здешние трудяги, смеялись бы до колик. Еды нужно было много. Один только Первородный Крокум ел за двоих.

Как бы то ни было, Владыка Джартах Неповторимый дал всем, кто был после него, хорошую идею, и Пантеон, до этого имевший вес в государстве, превратился в отделённое от Владыки посмешище, хотя каждый правитель все равно называл себя наместником Первородных и Птицы на бренной земле. Смешно и тошно было от того, как все они продолжали верить в божественную природу Первородных, при этом не задумываясь, что, будь эта природа, никто не смог бы шикнуть на Василиска и его братьев с сёстрами со словами: «Иди отсюда, у нас закон».

Выражаясь мягко, Король богов до сих пор ненавидел Владыку Джартаха и то и дело возвращался мыслями к давно почившему правителю, да скрежетал зубами.

Надежда была на сына Мортема – немощного, слабого мальчика, на решения которого было легко влиять. Но вот, наступил день его интронации, и присутствовавшие там Первородные почувствовали, как всем пятерым сразу стало дурно: рядом с мальчиком стоял, успокаивая занервничавшего ребёнка, Айорг Гессе.

Их старший брат, известный помимо всего прочего яростной ненавистью к Пантеону и в частности своей семье. Не то, чтобы у Владыки-регента не было повода для такого отношения. Было почти сто пятьдесят тысяч, за каждый день, который валакх провёл в катакомбах Пантеона с подрубленными ногами, способный передвигаться исключительно при помощи рук. В семье царили напряжённые отношения, так что, стоило увидеть Айорга рядом с новым правителем, и идею о возвращении к власти пришлось оставить.

Теперь шанс забрезжил на горизонте вновь. Сын Мортема умер, не оставив наследников, а, значит, род Гесселингов можно было считать прерванным. Раздрай при дворе мог объясняться только наличием нескольких потенциальных кандидатов на трон.

– Нам нужно в столицу,– заходя в один из залов, в котором Первородные на удачу собрались все вместе, возвестил Василиск.– Сегодня похороны.

2.

«Нет, вы слышали?», «Кошмар какой-то», «Совсем уже ничего не боятся» – это были лишь три сошки в горе того, что, как полагали окружающие, он не слышал. Обвинений были десятки, и ладно бы претензии выражал абсолютно весь двор, но ведь ворчание слышалось только от глав ведомств, которые все, по своим же заверениям, пытались все время до похорон утешить никак не желавшего утешаться Сонрэ.

«Он рвал и метал,– вещали они,– готов был лично отправиться к мальчишке и вздёрнуть его на ближайшем столбе, но только мы, верные и преданные государству и устоявшимся строгим порядкам люди, его удержали.»

Можно было бы стерпеть – можно. Они могли лишь разговаривать, но не в главном церемониальном зале, завешенном плотными белыми отрезами тканей, слегка колыхаемыми ветром. Не в присутствии представителей союзных государств, не в присутствии принцессы Офры; уж точно, Птица Великая упади на их головы, не стоя возле гроба, выставленного в центре окольцованного массивными колонами помещения, к которому люди должны были подходить проститься с почившим правителем.

Главы ведомств, бывшие на недолгий отрезок лицом государства, должны были скорбеть вместе со всеми, стоявшие вкруг последней опочивальни солнца и луны империи, а они трепались, как базарные бабки, то и дело бросая взгляды в сторону второго света.

Там, аккуратно прислонившись боком к перилам, стоял Самаэль – основная тема разговоров в прошедшие пару дней. Отделённые от него одной колонной, разместились Эммерих и Каджар, о чём-то едва слышно переговаривавшиеся. Эти двое в сплетниц и врагов не превратились – им было интересно обсуждать одну крайне знаменитую девицу из Дома Отдохновения на окраине, а генералу Гринду хотелось лишний раз погреть уши над разговорами тех, кто выполнял основной церемониал.

Владыка был маленьким, что вблизи, что с высоты второго света. Глядя на его умиротворённое лицо, хотелось спросить у всех тех, кто, рыдая, припадал – точнее, пытался, пробившись сквозь круг глав ведомств – к гробу, чтобы попытаться схватить правителя за руку, к чему такие страдания.

Для народа не существовало отдельной личности. Для них была должность, делавшая получившего её отцом всем и каждому имперцу в частности. Народу внушалась мысль о том, что Владыка, именно Владыка в целом, а не какой-то конкретный правитель в частности – их надежда, опора, их покровитель и наместник всех возможных богов на земле. Правитель редко показывался народу, всегда оставаясь для них эфемерной всесильной фигурой, и вдруг лежал мёртвый, доказывавший своим состоянием, что некоторые вещи неподвластны даже тем, кого возносят едва ли не до божественного уровня.

Самаэль никогда не испытывал восторга от этого мальчишки, с трудом понимавшего даже, что такое война, если не игра в деревянные фигурки, вечно даримые сестрой и окружающими, но и поведение глав ведомств не мог одобрить. Они квохтали, как старые курицы-наседки, каждый в попытке выслужиться и показать, мол, взгляните, наше мнение диаметрально противоположно тому, которое высказал регент.

Сложно было поверить, что эти люди, стоявшие в правлении империи, огромной и непоколебимой, могли так свято верить, что кто-то даст им право посадить на престол дочь Мортема. Дело было даже не в тех, кто находился во дворце – тот народ, что кидался сейчас в слезах к покойному Владыке, кинулся бы на них с вилами в тот самый момент, как они короновали принцессу.

Женщина в империи была дочерью, матерью, сестрой, женой – ни больше, ни меньше. Она была хранительницей дома в своей семье и в своём доме могла представлять себя хоть Владычицей, имевшая право за закрытыми дверями заставлять мужа ходить по стенке, но, едва выходя на улицу, женщина становилась образчиком скромности. Никакого высшего образования, никакой политики, никакой философии, никакой войны – ничего, что могло бы заострить женский ум и дать хотя бы мысль о том, что командовать она может где-то, кроме своего дома.

Посадить во главе империи принцессу означало дать пощёчину всем, кто придерживался веками не менявшихся традиций. Единственная сударыня, которой когда-то дозволили быть у власти – принцесса Роханна, но там никто особо и не возмущался, ибо она была первой. Ныне женщина могла надеяться только на свой ум и хитрость, которые могли бы привести её во владыческие жены, что давало шанс управлять страной через самого влиятельного мужчину в империи.

Главы ведомств, тем не менее, продолжали. В их личном списке подколодных тварей Самаэль постепенно перемещался на первое место, и всё по банальной причине: намедни у великого генерала Сонрэ приключилась истерика по поводу назначения нового человека на должность первого среди пятёрки.

Это даже не было шагом по лестнице иерархии как таковым – просто пара обязанностей, выполнение которых влияло на всю армию в целом и раньше лежало на совести другого, перешло к тави Гринду. Кроме того, это перевело его в статус придворных, и потому во дворце у него отныне были свои покои, в которых Самаэль остался из принципа просто для того, чтобы в одну ночь попытаться прочувствовать, многое ли поменялось.

Не поменялось – хотя, может, влиял тот факт, что в этом своём цикле он страдал хронической бессоницей.

Ничто и никто не помешал генералу Сонрэ попытаться устрашить «отнявшего у него должность наглеца» скандалом, на что получил ответ спокойный, но лично его оскорбивший: «Зато теперь из Ковруса внезапно не прискачет толпа новобранцев, которую никто не ждёт». Казалось бы, на этом конфликт был исчерпан, но глупо было думать, что Сонрэ не попытается настроить против «узурпатора» глав ведомств, по какой-то причине с ним сдружившихся.

Этим утром глава военного ведомства, когда тави Гринд пришёл к нему с требованием предоставить кое-какие свитки, заявил, что времени у него нет в виду подготовки к похоронам, а потом с чинным видом сел за стол завтракать.