Читать книгу: «Словно сон: сага о Хильде», страница 5

– Мы должны петь для умерших. Спой для своего брата на его пути в Хель – он заслужил этого.

Бальдур спрыгнул с лодки. Серая мгла двигалась в сторону озера, выделяясь в этой густой тьме. Светлейший из Асов посмотрел на Хильду и улыбнулся так тепло и искренне, что в сердце у неё запылал огонь.

– Не дай своему разуму обмануть себя. Не дай сожалениям контролировать себя, ведь дальше – только хуже, – Бальдур пнул лодку, и та поплыла по озеру.

Хильда смотрела вслед мгле, которая поглотила домик рыбака, а затем и светлейшего из Асов. Мгла и штормы Нифельхейма стёрли всякое воспоминание о том страшном месте, где был заточён Хьялмар. Она выполнила свой долг и теперь её брат в положенном месте: Хельхейме.

Þriðja réttarhöldunum: auðmýkt¹¹

Лодку прибило к острову, новый портал излучал дружелюбный солнечный свет. На жертвеннике лежал великолепный сакс – длинный кинжал. С лезвием, острым, как у секиры, и легким, как перо. Рукоятка обмотана мягкой кожей и плоское навершие вылито из чистого золота. Сакс идеально вошёл в ножны меча. Ей нужно лишь мгновение, чтобы отдышаться и очистить разум для следующего испытания. Держа мешочек в руках, Хильда прижала его ко лбу и тихо прошептала: «Я уже близко, любовь моя».

– Умирает скот, умирают родные, и ты умрёшь в один день, – Один сидел спиной к Хильде на жертвеннике. – Но слово – вот что живёт вечно.

– Я видела Бальдура, – через плечо сказала Хильда.

– Мой сын в Хельхейме, – растягивая слова, сказал Один. – Мой прекрасный сын. Когда его не стало, я спустился к великанше Хель и умолял её вернуть Бальдура назад, на что она сказала: «Пусть каждый житель девяти миров проронит слезу за него – и тогда освобожу я его».

Один встал и достал из кармана своего мешковатого плаща веточку омелы.

– Все плакали. Даже каждый Ётун, кроме одного… – Хильда повернулась и увидела Одина застывшим, со взглядом, прикованным к крохотной веточке омелы. – Локи перевоплотился в Ётуна и не стал плакать за сына моего. Тогда угасла всякая надежда на возвращение Бальдура. В гневе я был на Локи и заковал я его в пещере, где лишь тьма, холод и вонь. Мёртвая ведьма предсказала и это. Норны хитро сплели наши судьбы.

– Не ты ли, Всеотец, говорил, что судьбу можно перекроить? – Хильда подошла ближе к Одину, он быстро спрятал веточку омелы.

– С норнами игры опасны, – серьёзно сказал он. – Знаю я много и видал многое, но магия норн могущественна.

– Что меня ждёт в следующем испытании? – спросила Хильда.

– На третий день ко мне пришло смирение. Кровь заливала мне глаза, и видения приходили мне – видения смерти близких мне. Войди – и судьба сама поставит тебя на тропу.

Возможно ли что-то ужаснее, чем мир Нифельхейма? Хильда не желала думать об этом. Оттягивать тоже не стала и с легким дыханием вошла в портал.

Один остался на острове и вновь присел на жертвенник, в руках он крутил веточку омелы.

Хильда очутилась в родных местах, и каждый запах, каждый шорох был ей знаком: она была в лесу рядом с её домом. Словно во сне, она снова видит те же деревья, тот же мох и камни. Даже место появление идентично со сном. Радость от знакомых мест вскружила ей голову, и она помчалась вперед куда глаза глядят. Она смеялась, падала на землю и целовала её, втягивала носом сладкий и холодный воздух Мидгарда. По дереву вскарабкалась белка, и Хильда почувствовала себя так прекрасно. Чувство эйфории быстро пропало, когда она вышла на опушку, где убили Скаллигрима.

Будто вчера она стояла в том же месте и видела, как её мужа обезглавливают, мочатся на его тело и всячески проклинают. Слёзы появились в её глазах, и сдержать она их не могла, молча пустила их.

Раздался человеческий голос, за ним другой, стоны и ругань. Хильда притаилась за деревом и одним глазком выглядывала. На поляну вышли трое мужчин и с ними связанный Скалли. Дыхание её перехватило, сердце упало, ноги подкосились – она переживает это вновь. Мужчины безжалостно избивали Скалли – по животу, лицу, в пах. Они повалили его на землю и усмехались, как он ползет. Называли его червяком, ничтожеством, сыном проститутки и воином без чести. Хильда тогда не могла защитить его, но сейчас она способна на это. Крепко сжимая топор в правой руке, а сакс в левой, она выходит из-за дерева и с угрожающим лицом кричит:

– Эй! Может, вы кого-то равного себе найдёте?! – мужчины встали камнем. Их взгляды бессмысленны, пусты.

– Хильда, это всё твоя вина, – процедил Скалли. – Из-за тебя я не попаду в Вальгаллу.

– Скалли, нет, – жалостно заговорила Хильда. – Я не знала! Я тебя спасу!

Хильда вцепилась в рукояти топора и сакса, выдохнула, спокойствие растеклось по её телу. Мужчины стояли с орудием наготове и всё так же тупо смотрели на воительницу. Хильда ударила первой. Для неё не составило особого труда перерубить глотку первому мужчине с мечом в руке, его тело упало на землю, словно тряпичная кукла. Мужчина с секирой был очень близко, но Хильда была маневренней и смогла воткнуть сакс ему в брюхо, повела вверх, так что все внутренности выпали на землю, и он свалился мягко, как перо.

Последний атаковал её копьем и мечом в другой руке. Хильда никогда ранее не видела такого ведения боя. Ей было сложно предугадать удары, он ловко комбинировала удары копья с мечом, постоянно переходят из ближнего боя в дальний. Хильда отступила, переводя дыхание, смотрела на мужчину: его походка, взор, движения казались неживыми. Тут он вскидывает копье и целится прямо в Хильду, она уклоняется, но копье попадает в грудь Скалли, и жизнь моментально покидает его.

– Нет! – кричит в гневе Хильда и со всей мощью и обидой бросается на мужчину.

Ловким ударом, воительница выбила меч. Мужчина стоял прямо, готовый принять смерть. Хильда раскрошило ему колено топором. Упал на целое. Сакс вгрызся в шею мужчины, она с ненавистью посмотрела и пнула ногой в грудь. Тело рухнуло. Скрежет, будто кто-то волочит груду металла по гальке, заставил мир затрястись. Раз, всё замолкло и…

– Что? – Хильда опять на том же месте в лесу, всё живое и зелёное.

Она бежала к поляне, по другую сторону доносились человеческие голоса. Более не будет она ждать и бежит голосам навстречу. Мужчины остановились, когда увидели Хильду с саксом и топором в руках. Скалли не поднял свою голову. Земля чернела, солнечный свет сменялся лунным, и мужчины превратились в ужасных воинов из сгнившей плоти и костей, со сгнившими внутренностями. Драуги.

– Вы не из этого мира! Кто вас послал?! – спросила Хильда.

– Это всё из-за тебя, – заговорил Скалли. – Из-за тебя я не попаду в Вальгаллу.

– Скалли, я тебя спасу! В этот раз точно!

Хильда начала танец меча и топора. Она сражалась достойно, но её удары не наносили урона драугам. Самый высокий из драугов схватил её за шею и откинул в сторону. Они подтащили Скалли на место, куда падал бледный лунный свет. Хильда откашлялась от удушающего хвата и бросилась вновь на защиту своего мужа.

Её топор застрял в кости драуга с копьём и мечом, он сжал её руку и едва не переломал кости живой Хильде. Тяжёлый удар рукоятки меча оглушает Хильду и она падает на землю. Перед её глазами драуги пинают, режут и протыкают Скалли. Он кричит в страшной боли. Она должна встать, должна помочь, она может победить! В глазах двоится, и голова трещит, шатаясь, она бросается вперед и встает над Скалли, беспорядочно махая оружием.

– Вам не забрать его у меня! – крикнула Хильда.

Драуги атаковали по одному, будто глумясь над ней. Ей удалось переломить кость одного из драугов на ноге, и мертвец свалился на землю. Это воодушевило её, и она продолжила биться. Но драуги перестали нападать, они лишь защищались, выматывая воительницу, пока она не упала на землю без сил, еле дыша и с чувством проигрыша – эту битву ей не выиграть. Мертвецы прикончили Скалли, обезглавили тело и насадили голову на копьё. Хильда не могла смотреть на это.

– Я не могу… Не могу победить. Я не смогла тебя спасти тогда – и сейчас не смогу, любовь моя. Прости меня, – Хильда заплакала, но слезами смирения, что прошлое, которое она так мечтала изменить, неизменно.

Драуги стояли у копья и смотрели, как жалко ползёт Хильда. Она поднялась и посмотрела в закатившиеся глаза Скаллигрима. Опустила его веки, её губы прижались к его холодному лбу, и тёплые слёзы упали на его щёки.

– Прости меня, Скалли, – держа ладонь на его щеке, говорила Хильда. – Отпустить я должна этот день, когда вся моя жизнь закончилась и потеряла смысл. Прошлое под властью Урд, оно с ней и останется.

Она закрыла глаза, с сердца упал камень, и внутри загорелось пламя с новой силой, новые надежды придали ей сил. Всё это время она не могла отпустить своей вины за смерть единственного, кого она любила, но теперь смогла. Человек легко привязывается, чувства захлёстывают, сердце бьётся в упоении, и горячая кровь бежит по венам. Жизнь обретает краски, ощущения от неё становятся слаще, но когда мы теряем кого-то нам столь близкого – наш рассудок разбивается на сотни тысяч осколков, раня нас самих и других. Хильда оставила многих с разбитыми сердцами, униженными, мёртвыми, лишь из-за того, что не смогла себя простить.

Когда она открыла глаза, драугов уже не было, а копьё, на котором сидела голова Скалли, было увешано цветами. Подул ветер, и пёстрые цветки закружились к небесам, их уносило так высоко, что Хильда больше не могла их видеть. Вниз по лесу текла стремительная река, а к берегу была прибита лодка. Известно ей, куда течёт река, поэтому она толкает лодку в поток и прыгает на неё. Есть время расслабиться, отпустить тяжёлые мысли и подготовить себя к следующему испытанию.

Fjórða réttarhöldunum: visku¹²

На острове её ожидал Один. Хильда сошла с лодки и посмотрела одноглазому богу в глаз, который излучал неизмеримую мудрость. Он указал ей на жертвенник, на котором стояла деревянная миска с густой кровью. Хугин, тёмный крупный ворон, сел на плечо Одина, закаркал, а Один шептал ему что-то в ответ.

– Смирение – это как мазь из трав для паршивой раны, – сказал Один.

– Под моим ударом погибло столько людей… – печально заговорила Хильда. – Я думала, что найду виновных и тогда заглушу свою собственную вину, но это же не так работает.

– Печаль творит страшное с людьми, – Один подошёл к миске и опустил два пальца в неё. Кровь капала вниз, создавая лёгкую рябь. Одно его движение – и на лбу Хильды вырисовалась руна.

– Но я знаю, что, освободив Скалли, я обрету истинный покой.

– Возможно, – бог висельников загадочно осклабился. – Твой путь не окончен, и ещё пять испытаний впереди. Любой бой – это проверка твоей мудрости и смекалки. Нет лучшего соратника, как мудрость. Человеку нужна мудрость, если он задумал путешествовать. Дома жизнь легка, но будет он посмешищем, сидя в кругу мудрых людей, если сказать ему будет нечего. Мудрец не хвастается своей мудростью – он её трепетно охраняет. Он молчалив, когда заходит в дом незнакомца. Мудрец редко лезет на рожон, ведь нет вернее компаньона, чем хороший увесистый мешочек мудрости.

Хильда встряхнула плечами, хрустнула костяшками пальцев и направилась к порталу. Из него дуло холодом, опасностью. Хильда вошла. Портал захлопнулся. К Всеотцу на плечо сел Мунин и, пощёлкав клювом, взмыл к серому небосводу.

Снежная буря застала воительницу врасплох, ноги увязли в снегу. Пальцы быстро перестали шевелиться, и губы покрылись инеем. Она обняла себя и, с трудом перебирая ногами, направилась вперед. Пройдя достаточно, чтобы окоченеть насмерть, она заметила вдали соломенные крыши. Из последних сил Хильде удалось дойти до деревни, которая выглядела опустелой, практически заброшенной. От дома к дому она ходила и стучала в двери в надежде, что кто-то откроет. Холод сковывал её тело, и она упала ничком в снег. Но это не мог быть её конец. Некто достаточно крепкий схватил её за плечи и вскинул на себя.

Тепло обволакивало её тело, и каждый палец на руке и ноге, каждый сантиметр кожи начинал гореть.

Перед ней стояла семья из мужа и жены, трех детей и ещё одного мужчины, который презрительно посматривал на неё. Дети любопытно глядели на Хильду, как на диковинного зверька. Она скромно улыбнулась и, восстановив дыхание, сказала:

– Спасибо вам! – по щекам Хильды разлился румянец.

– Как ты очутилась на таком морозе снаружи? – спросил муж. Руки его были заскорузлые, борода выглядела неопрятной, туника на нем была потёрта, а сапоги уже разваливались.

– Я… – Хильда задумалась. – Я сама не знаю. Не хочу доставлять вам неудобств. Уйду, как только буря утихнет.

– Не утихнет она, – с раздражением фыркнул мужчина за столом. Хильда смолчала.

– Мой брат прав, – вздохнула жена. У неё был волевой подбородок, крупная челюсть и рабочие руки. Семья крестьян. – Меня зовут Крака, а это мой муж Тюффир. Брата моего зовут…

Но тот грубо перебил:

– Не сообщай ей моего имени. Кто её знает, что за человек она и кто она вообще такая.

– Мы помогаем людям в бурю, – серьёзно сказал Тюффир. – Она наш гость, и запасов у нас хватит.

– Ни в коем случае, – возразила Хильда. – Мне правда не хочется вас обременять.

– Как тебя зовут? – спросила Крака.

– Хильда.

Брат Краки встал:

– Она не местная! Шлите её прочь! Ты сам знаешь, Тюффир, что буря успокоится лишь через три луны.

Тюффир и брат Краки вступили в спор, а тот перерос в нападки и угрозы. Дети сели рядом с Хильдой и озорно смотрели на неё. Самая младшая устроилась у плеча своего брата, который выглядел на десять зим, а брат постарше сел нога к ноге с Хильдой.

– Они постоянно так ругаются, – сказал старший. – Меня зовут Торскильд, сестру Эйвор, а брата Друт.

– У вашего дяди особое отношение к странникам, – Хильда улыбалась, а ей улыбались в ответ.

– Прошлой зимой к нам постучался потерянный путник, отец его впустил. Сейдрик предупреждал отца, что он нехороший человек, но у нашего отца доброе сердце.

– Странник что-то своровал? – спросила Хильда.

– Нет, – задумчиво сказал Торскильд. – Ночью он пытался изнасиловать нашу мать, вот отец и выгнал его в самую бурю. Весной нашли его тело в густой траве, всё сгнившее, сине-зелёное.

– Странник нарушил закон гостеприимства, вот он и поплатился за это.

– А ты когда-нибудь убивала? – спросила Эйвор. Её глазки сверкали, как опалы.

– Я воительница, – гордо заявила Хильда. – Я прошла через много боёв, даже убила одного короля!

– А расскажешь? – возбудившись от интереса, Друт запрыгал на скамье.

– Может быть, если ваши родные наладят мир.

Но мир не скоро образовался в этом доме. Спор был жаркий и перешел на личности. Сейдрик называл Тюффира слабым, не способным защитить семью, слишком мягкосердечным и без чувства приоритетов. Тюффир был строго убежден в своих догмах и атаковал Сейдрика своими аргументами. Хильда устала от брани и решила положить этому конец. Она попросила Краку усадить мужчин за стол, дать им выпить и ни в коем случае не вступать в диалог и не принимать ничью сторону.

Тюффир расправлял свою бороду пальцами, а Сейдрик кисло улыбался детям, которые доставали его своими вопросами. Хильда села во главе стола, сложила руки замочком и внимательно посмотрела на спорящих.

– Сора в доме – ненастий час. Вашим спорам должно положить конец. Вам нужно сойтись на чём-то едином, что сплотит вас. Тюффир, почему бы тебе не высказать своё мнение?

– Ещё мой отец наставлял меня быть вежливым и услужливым к странникам. Мы живём в суровых краях, и зимы здесь лютые: волки и стужа губят десятками. Когда я женился на Краке, боязно было принимать незнакомцев. Многих я прогнал в страхе ревности, и все они сгинули, а весной мы их находили. Меня грызла совесть, и я обратился к богам! Всеотец – он странник и часто путешествует. Тогда родилась Эйвор, была её первая зима, в дверь постучал мужчина – это был Один!

– Опять ты про Одина! – перебил Сейдрик. – Тебе мозги отморозило, не было тут Одина! Думаешь, Всеотец бы спустился к тебе?!

– Это был он! – Тюффир стукнул ладонью по столу.

– Сейдрик, – Хильда была спокойной. – У тебя есть иная версия, и мы её выслушаем, но Тюффир должен окончить свой рассказ.

– Да, – шмыгнув, Тюффир продолжил: – Странник с одним глазом, седой бородой, не стар и не молод. Высокие речи, тихий, скоромный, что ни слово – то мудрость. Он видел, как я на него пялюсь с недоверием, и тогда он подошел ко мне. Для нас, северян и каждого норманна, гостеприимство – это святое! Всеотец открыл мне глаза и забрал страх. Каждый гость в моём доме уважаем и заслуживает достойного обращения. Так мне велел Один.

– Мы услышали тебя, Тюффир. – Хильда повернулась к брату Краки. – Сейдрик?

– Я был тогда дома, – начал лысый Сейдрик. – И видел я этого странника: было у него два глаза, и волосы у него были седые, как у любого старика. Ты сама видела его, Крака!

Крака хотела ответить, но Хильда выставила ладонь вперёд:

– Спор между вами, и Крака вам не помощник. Вы должны решить всё сами.

– Не нужно нам ничего решать! Ты впустил эту женщину сюда, и она строит из себя ярла! Судит нас!

– Сядь, Сейдрик, – настоятельно рекомендовал Тюффир.

– Мы еле-еле концы с концами сводим! Сейчас она говорит, что есть не будет, а ночью сворует запасы – и пропали мы!

– Сейдрик, если у тебя ссора со мной, то обращайся ко мне, – Хильда встала и строго посмотрела на взбеленившегося брата Краки.

– Я не доверяю тебе! Перед твоим появлением небо горело красным, и во сне видел я тебя! Убирайся прочь!

Тюффир не выдержал и, обойдя стол, схватил Сейдрика за плечи и кинул его на пол. Крака бросилась к мужу в надежде успокоить, но он ей пригрозил пальцем. Хильда вздохнула в ожидании мордобоя. Дети затихли на скамье.

– Что, теперь своих за чужаков бить будешь? – язвил Сейдрик.

– Не испытывай меня! В моём доме я хозяин и я решаю, кого прогнать, а кого оставить! – Тюффир покраснел от накипающей злости.

Сейдрик встал, выпятил грудь, сжал кулак, Хильда могла бы его остановить, но что-то удержало её. Тяжёлый удар Сейдрика выбил зуб Тюффира, и началась бойня. Дети спрятались в углу, старший, Торскильд стоял перед ними, раскинув руки, как живой щит. Столько отваги и ответственности было в этом юноше, что Хильда вспомнила Скалли, когда они познакомились, будучи ещё девушкой и юношей. Тюффир хоть и был крупнее Сейдрика, но тот был проворнее и наносил гадкие удары в печень. Тюффир скрючился от боли и больше не мог встать. Крака подошла к Сейдрику и влепила ему пощёчину. Бой окончился.

Жена ухаживала за мужем, дети шёпотом обсуждали случившееся, а Хильда стояла в углу и смотрела на Сейдрика, на его завистливый взгляд, с какой обидой он наблюдает, как сестра ухаживает за мужем, а ему даже не поднесла воды с тряпкой. Он самостоятельно вытирал кровь жестким обрывком холщовой ткани с костяшек пальцев и лица, прополаскивал рот и сплёвывал в пустое ведро. Хильда положила руку на мешочек у себя на поясе и подсел к Сейдрику.

– Чего тебе надо? – в его голосе не было обиды на неё, лишь на самого себя.

– Вижу я, как ты смотришь на сестру: ты ревнуешь.

– Она всегда заботилась обо мне. Залечивала раны и поддерживала, а теперь вертится вокруг него.

– Братья часто привязываются к своим сёстрам и видят от них заботу, которую некогда дарила мать. И хотел бы ты обладать сестрой, но не твоя она собственность, и её собственную жизнь сплели норны. Отпускать сложно и порой невозможно. Но задумайся: ты хочешь видеть её счастливой и полной сил, желания жить?

– Хочу конечно, – голос Сейдрика звучал грустно и подавленно. – Мне так стыдно за содеянное. Как я восстановлю доверие сестры и семьи? Даже дети на меня не смотрят.

– Синяки и раны заживают. Откровенным должен быть ты с теми, кого любишь. Сестра не перестанет быть твоей сестрой, если ты ей скажешь, что ревнуешь её. Важно доказать, что ты раскаиваешься и готов к изменениям, – Хильда встала и улыбнулась краем губ. – Норны сплели начало и конец, добро и зло, но сейчас мы творим сами.

– Ты права, Хильда, – Сейдрик был воодушевлён. – Прости, что мои эмоции обрушились на тебя. Я не держу на тебя зла или обиды.

– Мне известно, к чему могут привести эмоции. Не вини себя за это, ведь мы все совершаем ошибки. Прощение и помилование можно найти даже от короля, а от себя сложнее. Прости себя в первую очередь – и на сердце станет легче.

– Я так и поступлю, – уверенно сказал Сейдрик и пошел говорить с Кракой.

Хильда сидела с детьми и рассказывала им истории боёв, как она убила одного из конунгов, как преодолела Северное море в одиночку, и о своих многих приключениях. Дети хлопали глазами и впитывали всё сказанное, как губки.

Крака крепко обняла своего брата, и на её глазах проступили слёзы. Внутри Хильда чувствовала, что её приход сюда был неспроста – он был задуман Отцом павших. Ей удалось установить равновесие в семье, за что Крака и всё такой же добрый Тюффир её благодарили. Но больше всех её благодарил Сейдрик. Дети с трудом отпустили воительницу. Долго махали, провожая её на третью луну, когда буря утихла.

Тёплые воспоминания укутали Хильду и согревали её зимней ночью, когда она шла до буйной реки, которая не замерзает зимой. Ей не удалось построить такой большой семьи со Скалли, и её мучила зависть, но с другой стороны, ей стало легче, что она смогла сохранить хотя бы эту семью.

С высокой заваленной снегом и заросшей ёлками горы текла могучая река. Хильда опустила руку в кристальную воду и смаковала её долго – свежий и чистый вкус оживил её. Пока было время, можно было насладиться природой, покоем и беззаботностью. Река сужалась, и когда пороги стали реже, на её пути встретилась лодка. Коричневая, уже знакомая лодка с одним веслом и двумя скамейками. Хильду несло по течению, она смотрела на небо, грезя об утерянных мечтах со Скалли.

Лодка вышла в спокойные воды, и Хильду укачало в сон. А она всё плыла и плыла – лодка сама знала путь.

Fimmta réttarhöldunum: reiði¹³

Погода изменилась, и светлое небо стало чёрным, цвета сажи. Вода была беспокойна, и лодку жёстко прибило к острову. На жертвеннике сидел ворон Мунин и чревовещал. По его перьям расползались бежевые линии и связывались на спине в руну Maðr.

– Хильда, дочь Харальда, – склоняя голову то влево, то вправо, говорил ворон. – Смогла ты принести мир в дом своей мудростью и вниманием. Отец павших ожидал, что ты справишься.

– А где он сам? – спросила Хильда.

Ворон каркнул:

– Локи набедокурил вновь, и Седобородый отправился в Асгард.

– Что меня ждёт дальше?

– Я и Хугин сопроводим тебя, – Мунин захлопал крыльями. – Ярость! Ярость!

Ворон вспорхнул и воссоединился со своим товарищем в небе. Портал излучал пурпурный цвет, и исходили оттуда звуки бойни. Мунин и Хугин спикировали и залетели в портал. Хильда поколебалась, но всё же вошла.

Такой битвы она ещё никогда не видела: тысячи трупов, стоны, крики, звон и лязг. Расколотые щиты лежат на земле, трупы и умирающие лежали одним ковром, что ни травы, ни камушка не видать. Хильда шла по телам, которые ещё дышат и издают предсмертные стоны. Под её ногой хрустят чьи-то сломанные шеи и хребты. Два ворона Одина, как ветер, проносятся между воинов, хищно каркая, готовясь к пиру.

Воин с копьём разгоняется и пронзает мечника, кровоточащая туша взмывает в воздух, и рекой кровь стекает по древку копья на руки копейщика. Он орёт, воет, рычит, – животный оскал, глаза опьяневшего от крови медведя, дыхание разгневанного лося. Тело, как мясо на шпажке, соскальзывает на наконечник, и копейщик ногой сталкивает труп.

Воин с секирой вгрызается в щит воина, пинает его ногой и сокрушительным ударом отрубает ногу. Вопль поднимается в воздух. Одного удара ему достаточно, чтобы убить каждого на этом поле боя. Его секира раскусывает кольчугу и разрезает плоть, словно по воде водит. Смерть приходит с неба: стрела пробивает череп воина с секирой и тот замертво падает на груду трупов. Мунин и Хугин садятся на только что павшее тело и принимаются его клевать.

Хильде дурно, её одолевает страх, отчаяние. Запах крови заставляет её голову кружиться, тёплый пар от тел и крови окутывает ноги. В глазах каждый удар меча, топора, копья сверкает как вспышка, яркие звезды, что загораются и тут же гаснут, уступая место более крупным вспышкам. Это магия войны. Ярость бушует между скрещенными мечами, раздробленным щитом, разрезанной плотью и пробитым черепом. Кровь, что течёт под горами трупов, – это ярость.

Хильда идёт по трупам, которые она сама и выложила за свою жизнь воительницы. Клича Тюра и Тора, Одина и Фрею, Фрейра и Фригг, Сифф и Ньёрдра. Посвящая каждое своё убийство всем Асам, всем Ванирам. Ярость, что она сеяла на боле битвы, – несгораема, вечна. И вот она уже слышит свой собственный вопль в каждом лязге, в каждом соприкосновении оружия.

– Хватит! – в отчаянии крикнула Хильда. Бойня продолжалась. – Я сказала, хватит! – Крикнула Хильда ещё громче, и воины застыли на месте.

– Человеческая натура состоит из ярости, – Мунин сел на плечо Хильды и говорил ей прямо в мозг. – Человек порождает любовь, страх, ярость, неуверенность – и это всё реализуется в Нифельхейме.

– Это мир мглы и тьмы? – озадаченно спросила Хильда.

– Да, – Хугин приземлился на другое плечо Хильды. – Ты породила множество теней в этом мире.

– Теней? – переспросила Хильда.

– Человек отбрасывает тень не только от солнца, но и от своих поступков, привычек и характера, – говорил Хугин.

– Но я поборола в себе ярость! Эту воинскую жадность крови! – и трупы под её ногами зашевелились.

– Поборола, – передразнил Мунин и засмеялся долгими, протяжными кар-кар. – Натура твоя жива и питает тень Нифельхейма.

Хильду схватил за ногу труп, за ним другой, и они принялись её валить. Она топталась, пинала их, но всё больше рук вылезало и хватало её.

– Ты никогда не смоешь своего естества – человеческого естества, – и Мунин взмыл вверх.

– Это всё проделки Одина! Он пытается меня сломать! Его натура пропитана яростью, и сам он ярость! Но я никогда не стану частью его гнилого естества!

– Тогда мгла Нифельхейма поглотит тебя, Хильда, дочь Харальда, – Хугин каркнул и тоже улетел прочь.

Хильда выбилась из рук мертвецов и побежала вперед, неважно куда – главное, подальше отсюда. Но выхода из тени не было. Она бежала и бежала, но вереница воинов всё тянулась, а земля из трупов не заканчивалась. Зацикленность – одна из черт мира мглы, теней, холода и пустоты. В голове звучали голоса. Они звучат громко, вгрызаются в самые глубокие части мозга. Каждый голос холоден как лёд, стрекочет как костер, а некоторые звучат как шипение раскалённого металла, когда его окунают в масло. Хильда не выдерживает и падает на колени.

Руки мертвецов медленно тянутся к ней. Удручающие взгляды воинов давят на неё, и она так хочет от них скрыться. Рука трогает её ногу, и она рубит её топором, за ней вторую, третью, она обрубает каждую тянущуюся к ней руку. В ней закипает гнев, она встает и принимается рубить воинов. Свирепыми, самыми жестокими ударами она валит их одного за другим. Обезумевшая от крови, она не чувствует границы, всё становится бессмысленным, никчёмным. Её топор и сакс легко вспарывают брюхи, глотки; кровь льёт фонтаном, поливает Хильду. Да, вкус крови на губах, она заливает глаза: теплая и солёная. Она улыбается широко, довольно, смех её истерический, на грани радости, удовольствия и ужасной горести, трагический. Кровь уже просто хлещет отовсюду. Она закрывает глаза.

Вся в крови, с дрожащими руками, Хильда оказывается на острове, где не дует ветер, где небо вновь белое и вода покрыта лёгкой рябью.

– Ты знал, – сдерживая слёзы, заговорила Хильда. – Знал, что я сломаюсь. Не хочешь признавать, что твоё естество ужасно, да?

– Задачи не было у меня сломать тебя, – спокойно ответил Всеотец. – Ты отрицала саму себя, свои силы. Этого испытания раньше не было, оно само избрало тебя, и Нифельхейм воззвал тебя не просто так.

– Твои речи, – Хильда взбесилась. – Они напыщенны! Говоришь загадками, которые не имеют под собой смысла! Может, ты и Всеотец и мудрее тебя нет, но ты однозначно узколобый, не способный видеть дальше собственного носа! Я поборола ярость внутри себя ради спасения своего мужа, а ты…

– Остров сам выбирает испытания, и моих рук тут нет, Хильда Кусачий Меч. Зачем отрицать что-то, что даёт тебе столько сил? Если намерена ты побороть отряды Хель и спасти Скаллигрима, то ты должна искать силы в том, что их даёт. Любишь ты кровь, её запах и вкус, и слаще неё нет ничего. У тебя дух Ульфхеднара, как у Скаллигрима.

– Пути назад уже нет, – всхлипнула Хильда. – Кровь и впрямь меня опьянила. Я готова к тому, что будет дальше.

– Тогда подходи к порталу, – Один указал рукой на него и посмотрел на воительницу из-под капюшона.

Скалли понял бы её. Он бы не судил её, а лишь обнял, сказав, что принимает её такой, какая она есть. Хильда тешила себя этой мыслей, но легче почему-то не становилось. Надо освободить голову, дать пространство для мыслей. Хильда, дочь Харальда, Кусачий Меч делает глубокий вдох и протяжный выдох. Она скрывается в портале. Мунин и Хугин садятся на плечи Одина и довольно каркают.

Sjötta réttarhöldunum: Valravn¹⁴

Хильда стояла в ложбине посреди леса. Земля была вся промёрзшая, твёрдая как камень, от неё пахло серой и чем-то знакомым, но вспомнить не удавалось… Чеснок? Деревья были одной высоты, тёмными тенями они стояли, словно сгоревшие до углей, и как по венам, между сгоревшей коры бежал красный свет. Он пульсировал, становился то ярче, а то и вовсе блек. Пахло тлеющей листвой, и над деревьями вздымался дым.

Хильда вышла из портала. От природы ей стало не по себе. Будто кожа вспомнила мир ужаса и невыносимо тяжёлой тьмы. Живот крутило от страха и постоянного беспокойства, было ощущение, что сотни глаз смотрят на неё с деревьев и откуда-то из тьмы. Красные дышащие вены деревьев освещали лес на мгновение, и всё погружалось во мрак. И пусть длилась тьма ничуть не дольше моргания человека, но ощущалась она вечностью. Даже топор и сакс в руке не придавали защищённости. Лишь ты и мистический лес, полный неизвестности.

Ей на глаза попался старый сарай посреди леса, вокруг нет ни души, домов не видно. Дверь у сарая отсутствовала, стены и пол сгнили, крышу перекосило, а прямо напротив дверного проёма был прибит полуразложившийся труп. Кожа на черепе полностью сгнила, мышцы ещё догнивали, челюсть обвисла. Грудь была облачена в заржавевшую кольчугу, брюхо пробито вилами, которые и приковали его к стене. Лишь мгновение спустя в нос ей ударил несносный смрад разложения. Хильда закашлялась и зажала нос. Запах был настолько резкий, что из глаз пошли слёзы и живот выворачивало наружу, он так и желал выпрыгнуть через рот от такого смрада.

Она бы никогда не подумала, что хруст веток может быть столь зловещ. Словно она была одна в самом центре моря, где пучина таит страшное и неизвестное. Воительница стоит между деревьями, которые выглядят и пульсируют одинаково. Единственное её укрытие – это сарай, но даже на грани смерти она не побежит туда. Хруст раздался за её спиной, она развернулась, испуганными глазами рыская по тьме в поисках источника звуков. Силуэт пронёсся между деревьев. Карканье десятка воронов разлетелось по лесу. Мурашки пробежали по телу Хильды, и волосы встали дыбом даже на голове. Её некогда прекрасные волосы выглядели удручающе: грязь, кровь, пепел образовали новый цвет, заменив её прекрасный золотистый на багрово-чёрный.