Читать книгу: «Поздно, встретились с тобой мы поздно», страница 2
К концу вечера я стала прислушиваться о чем он говорит, с кем близок, и чем дышит. Все оказалось больше, чем хорошо. Магнитофон, который играл на балконе, принадлежал ему. Интересно. С чего это такие привилегии? Или психушка, она для всех разная? Звали его Дима, лежал он здесь третью неделю. Ага, значит лечат, значит с алкоголем все серьезно. Но мне никакой разницы. Я замуж за него не собираюсь. Мне бы как-то удачно ему глазки состроить и посмотреть на реакцию. Но как-то ничего не получалось. Он постоянно был в окружении людей. Значит не сегодня. Трагедии никакой нет. Все равно не понятно, где это все можно провести.
И я со спокойным сердцем пошла спать. Ага. Там меня не ждали, там проходил сеанс психиатрической помощи. Накрыло бабушку, у которой умерла внучка. Не знаю как, но сейчас ее прижали к кровати два санитара, а дежурный врач ставил укол. Как мне было ее жалко. Тогда мне казалось, что невозможно такое забыть. А сейчас я знаю, что человек сам выбирает, что помнить, а что забыть.
А на следующий день после обеда пришла мама. Как у нее хватало на все сил? Ведь с ней осталась маленькая Ольга. Она выясняла с опекой что будет дальше с Ирой и каждый день носила ей вкусняшки. Потому что жрать в советском доме малютки было нечего. Еще тесно работала с Николаем Михайловичем и таскала каждый день писульки в приемную начальника дороги. А еще был Витя, персонаж, от которого ей каждый день приходило отбиваться. Потому что он каждый день приходил, типа навестить Олю, и норовил остаться ночевать. Первые дни она его терпела, а потом не стала пускать. И он караулил ее под окнами.
В общем, мамина жизнь была интересной и насыщенной, в отличие от моей. С железной дороги, обвиняя ее в том, что она довела меня до психушки, они трясли гарантийное письмо на квартиру. Письма, конечно, еще не было, но и отказ никто не написал. Поэтому они сильно надеялись на лучшее. Я тогда поражалась вере этих двух людей. Николай Михайлович верил в свой профессионализм и опыт, а мама верила в Николая Михайловича. Верила так, что он не имел права на ошибку. И он не ошибался. Да, если бы все зависело от него, все бы давно закончилось победой. Но были другие участники процесса.
С Ирой в тот момент все было намного хуже. Без наличия мамы ее никто не собирался отпускать из детдома. Назвать то заведение я могу только так, богадельня. А нашу систему защиты ребенка, я вообще никак не могу назвать. Потому что слов таких нет в русском языке, даже в матерном. Я с опекой столкнулась тогда, в советское время, и лет восемь назад, когда мой зятек свистнул у Оли детей, чтобы они его кормили. Очень интересная позиция у этой организации. Не понять для чего она создана и что защищает. Но точно не ребенка и его права. Может сейчас условия содержания детей стали лучше. А в те времена мама носила Ире еду из дома. А ей даже кормить ее не разрешали и увидеть не давали. Такая добрая была система.
Но я к тому времени уже столько всякого увидела в жизни, что просто старалась смирится с ситуацией. У меня и так состояние не очень стабильное, местами просто проваливаюсь в болото, поэтому об Ире я решила думать после выписки. Сейчас то я ничем не могу ей помочь. А себя расшатать могу легко. Мне этого не надо. Да и никому не надо. У нас задача то какая? Належать здесь бонусов для получения квартиры. Поэтому лежим, не суетимся, делаем все так, как нужно. Потом выходим из заключения и забираем Иру. Нужна мама, получите. Так я решила тогда, и диссоциировалась от ситуации с Ирой.
Но еще был один товарищ, который очень настойчиво посещал меня в больнице. Это конечно Витюша. Не пустить его Сергей Иванович почему-то не мог, но всегда присутствовал при наших встречах, спасибо ему. А у Вити был один посыл :"Поговори с матерью, чтобы она разрешила мне жить с Ольгой. Потому что ей, этой Ольге, требуется внимание, и родители". Это Витя родитель? Я знаю, что я никудышная мать, но Витю то даже никудышным нельзя назвать. Потому что не отец он. И думать он умеет только о своем пузе, а не о детях. Но в психушке было удобно отказывать, можно было просто стоять и молчать. Я так и делала.
Сергей Иванович тоже был рядом, это очень придавало мне уверенности в том, что здесь меня не достанет Витя, и в том, что он нарисует такой диагноз, который поможет нам получить эту квартиру, которая бы уже была нашей, если би не Витюша недоделанный. В общем, по сути, все шло по плану. Лечение меня не напрягало, во мне даже проснулся основной инстинкт. И если я разукрашу пребывание в дурдоме интимом, это будет больше плюсом, чем минусом. Поэтому я после свидания с мамой, и процедур, пошла в холл, развешать уши и узнать хоть что-нибудь о том, кто мне приглянулся. Но весь народ где-то чем-то был занят и я до обеда в одиночестве читала журнал "Работница".
Но как я не бодрилась, и как меня не глушили таблетками, я все равно еще была живая. И все эти визиты, заставляли меня думать о том, что будет завтра. Больше всего меня, конечно, волновала дочь моя младшая. Хорошо, что в то время я вообще была не в курсе того, что происходит в доме малютки, в который она попала. Если бы я хотя бы догадывалась об обстановке, которая царила в этих заведениях, я бы или умерла, или кого-нибудь убила. Маму тоже вовнутрь не пускали. Да она сильно и не рассказывала мне о том, что там видела. Наверное, берегла мою психику, и без того, не очень устойчивую и стабильную.
Во-вторых, меня убивали визиты Вити. После этих визитов Сергей Иванович брал меня за руку и вел к себе в кабинет. А там начинался сеанс психотерапии, о которой я тогда и слыхом не слыхивала. Сергея Ивановича интересовал один вопрос :"Что мы будем решать с Витей?". Он то реально понимал, что если Витек снова окажется рядом со мной, то все опять превратится в руины. И я тоже. А ведь он был психиатром, и прекрасно все про меня понимал. И, не смотря на то, что он старался изобразить диагноз, который был нам всем нужен, он еще старался стабилизировать мое психоэмоциональное состояние. И у него это получалось.
Пролежав неделю в отделении, я перестала бояться звуков, стуков, и всяких других шумов. Я перестала смотреть на людей, как на врагов, и я доверилась врачу, открыв ему все секреты. Хотя при поступлении в больницу у меня таких задач не было. Я не верила вообще никому, а про свое личное горе рассказать, это выход за рамки. Мои рамки. Но Сергей Иванович их как-то разрушил, и теперь он знал про меня все. Второй человек после мамы. Поэтому я до сих пор верю в то, что он искренне хотел вывести меня из того состояния, в котором я пребывала не один год. Вывести и не дать мне туда вернутся.
Именно из-за этого он присутствовал при свиданиях с Витей. И на втором свидании я сказала отцу своих детей, что я больше не буду с ним жить. Я сама не верила в то, что сказала. Но какое же чувство победы накрыло меня в тот день! Как я горда была собой, когда, стоя напротив этого монстра, сообщила ему, что наша совместная жизнь закончена. Как ни странно, в такой ситуации, я запомнила испуганный взгляд Вити, буквально пять секунд. И дернувшиеся в улыбке губы Сергея Ивановича, он радовался за меня. Витя был так ошарашен моими словами, что моментально покинул приемный покой. Мой врач подошёл ко мне, и приобняв меня, повел в отделение.
Перед ужином, я неожиданно даже для себя подошла к Лариске и попросила косметику. Какие же благодатные времена были, честное слово! Попросить ленинградскую тушь, в которую кто-то плевал до тебя, а сейчас будешь плевать ты! А тени с помадой, которыми пользовался кто-то другой, а сейчас будешь пользоваться ты? Это что были за люди? Вот насколько сейчас это удивительно! А тогда было в порядке вещей. Лариска всучила мне огромный мешок с косметикой и удалилась. К ужину я превратилась в красавицу, хотя я и без косметики прекрасно выглядела, когда рядом не было Витюшки.
На сегодня я себе поставила задачу, как-то изощриться и выбрать того, к кому я готова прижаться. И как-то это до него донести. В успехе я была не сильно уверена, поэтому и прибегла к помощи косметики. Кто мне был симпатичен, я знала, но не факт, что он хоть как-то отреагировал на меня. Тем более я не знала, как действуют на мужиков антиалкогольные таблетки. Хотя если судить по парочкам, которые веселились на балконе, таблетки действуют только на верхнюю голову, а нижняя функционирует независимо от таблеток. Опять же, я не знала наверняка от чего лечатся те двое, у которых любовь на балконе.
На ужине, я увидела, как удивленно вздернулись брови у того, кто мне нравился. И это была вся реакция на мою красоту. Я, конечно, после ужина пошла на балкон, надо же было как то двигать процесс. А на балконе я осознала, что остальные мужчины, хотя и выглядят совсем не плохо, меня не интересуют. А тот, кто мне нравился, сегодня не торопился нести свой шансон на балкон. Я прождала до темноты. Ну все понятно, есть причина по которой его сегодня не будет. Или понял мои намерения и не хочет отвечать на призыв? Какая разница? Для меня точно никакой. Я пошла в палату.
А у нас в палате опять страдала бабушка, похоронившая внучку. Что-то на нее периодически накатывало, и в палату собирался весь медицинский состав нашего отделения. А чуть позже и санитары, потому что женщину просто закручивало. А ведь физически она была очень здоровой, одни мышцы, не смотря на возраст. Потому что в прошлом была гребля на байдарках и каноэ. И вдруг раз, неведомая сила делала из человека что-то непонятное. И мы бежали за врачами. Потому что. А врачи бежали на помощь. Правда не всегда понимали, какая помощь нужна, и как поймать эту женщину. Поэтому буквально сразу звали санитаров. Только с их помощью они могли поставить ей уколы.
Бабушку отпускало очень медленно. Бабушка в данном контексте, это статус, не походила эта женщина на бабушку. Стоило только санитарам отпустить ее, как она подхватывалась и пыталась бежать. А еще она, не умолкая говорила. Обращалась конечно к внучке, как будто она живая. Смотреть на это со стороны было печально до слез. А деваться нам было некуда. Мы все смотрели на это и проживали боль потери. Вот интересная штука, человеческая психика, вроде все нормально, и вдруг раз, и сбой программы, и никто не знает, что с этим делать. Ведь уже не один укол поставили, и все равно не отпускает. А лекарства здесь применяют не слабые. И вот поди ж ты, не берет. Больно на это смотреть. Я пошла на балкон курить.
А тут оказывается не одна я. Еще тот, на кого я глаз положила. Хорошо, что мы шапочно знакомы, можно хоть как-то наладить диалог.
– У вас в палате тоже экстремальная ситуация?
– Я живу в одноместной, у меня в палате всегда все хорошо.
– Ты председатель крупной партийной ячейки?
– С чего ты взяла?
– Палата отдельная, магнитофон разрешают пользовать.
– Нет, все намного проще, моя мать заведующая наркологией, которая в соседнем здании.
– А что, так бывает?
– Как так?
– Мать врач нарколог, а сын алконавт? Или ты здесь с неврозом лежишь?
– Да, конечно, алкаш. Стресс с вытекающими последствиями. Уже пару лет вылезти из этого не могу. А работаю я там, где это не положено. Потому два раза в год ухожу на больничный, и свой отпуск провожу здесь.
– Ну ты вообще умный, как это у тебя получается?
– У меня же мать нарколог, я с детства все про это знаю. Поэтому пытаюсь регулировать.
– А что за стресс то был?
– Намотало меня на колесо Камаза. Подробности рассказывать не буду. Ногу еле собрали. Вроде восстановился.
– Так что толкает то к рюмке?
– На меня начинает ехать Камаз. Ночь едет, другую, третью. А потом я напиваюсь и все.
– Вообще контролировать не можешь?
– Как не могу? Раз я здесь, значит контролирую?
– Ничего не понятно. Контролируешь, это когда можешь отказаться.
– Контролирую, когда сообщаю матери, что началось. Мы решили, что пара дней запоя даже полезна. А потом я прихожу сюда.
– И что здесь?
– Если пьяный прихожу, то недельное лечение, а если так как сейчас, в отпуске, то курс три недели.
– А перспективы?
– А кто ж их знает эти перспективы?
– Ну невозможно же всю жизнь жить в психушке?
– Ну выбор то у меня не очень велик. Либо умереть под забором, либо приходить сюда. Периодически. Что лучше? Если бы мать была не в курсе наркологии, я бы уже, наверное, был близок к смерти.
– Страшно. И что, всю жизнь так делать придется?
– Не знаю. Может придумают какие-нибудь лекарства от стресса и от алкоголизма, тогда все вылечим. А пока так.
– Безысходность какая-то.
– А для меня наоборот выход. Вот сейчас выйду и месяцев семь без проблем. Никто и не догадывается, что я запойный алкаш.
– А жена, дети?
– Да нет у меня никого. Зачем делать женщину несчастной и зависимой от моих запоев? А дети? Как отразится моя болезнь на них? Генетику же никто не отменял.
– Ты вот прямо взял и так решил?
– Ты думаешь я не прав?
– Я не знаю. Я бы так не смогла. Как лишить себя счастья видеть собственных детей? Ведь никто не знает что будет.
– А я боюсь. Я ведь всю жизнь, с самого детства с матерью и все знаю об этом. Это самое страшное, что может случится с человеком. Алкоголизм.
– Ты так думаешь?
– Я знаю. Отец погиб, когда мне было семь лет. И мать меня тогда везде брала с собой. А работала она простым врачом психиатром. В этой же больнице. А потом стала переучиваться на нарколога. Поэтому знания об этой болезни, у меня можно сказать врожденные. Ну пока, я спать.
Он ушел, а я сидела и осознавала эту жизнь. Вернее, мою жизнь.
Сколько времени прошло с его ухода, я не знаю. Я тоже пошла в палату. Но еще в коридоре увидела, что суета в палате не закончилась и вернулась на балкон. Здесь было красиво и тихо. На черном небе были видны яркие звезды. Цвела черемуха. Запах был волшебным. Я села на креслице, достала сигарету и закурила. Мыслей в голове было много. И все они меня волновали. Да и вообще, случайно встреченные на жизненном пути люди, столько привнесли в мою жизнь интересного, что иногда кажется, что я живу только ради этих встреч. Чтобы выслушать этого первого встречного и задуматься над тем, как живу я.
Дверь открылась и кто-то зашел.
– Ты так и не уходила?
– Там еще суета сует.
– А что происходит то?
– Приступ видимо. И купировать не могут. Сколько времени прошло? Минут сорок. А медики до сих пор в палате.
– Да, согласен, это не очень приятное место, но иногда единственное, где тебе могут помочь.
– А ты кто по профессии?
– Тебе это интересно?
– Ну раз ты ложишься сюда, чтобы не потерять работу, значит ты любишь эту работу?
– Да, и работу я люблю, и как ты понимаешь, кроме работы у меня ничего нет. Я хирург. Хороший хирург. Я не могу без этого.
– А сколько тебе лет?
– Что, на пацана похож? Двадцать девять. Пять лет в профессии. Она, эта профессия, держит меня на плаву. Ведь там надо быть вечно трезвым.
– На пацана ты не похож, я тебе двадцать семь бы дала. Но ведь хирургия, это сложно.
– Но я ведь сын медика, поэтому мне проще. А у тебя дети есть?
– Двое
– А муж?
– Вроде есть
– Почему вроде?
– Ну,потому что. Вот не надо таких вопросов.
– Ты не психуй. Я же хирург. Остальные просто видят твою хромоту, а я вижу, что у тебя нет ноги. Протез. Высоко нет?
– Высоко.
– А что случилось?
– Поездная травма.
– Да ты героиня. Замуж вышла, да еще детей родила.
– Давай закроем тему
– Вот,и я об этом. Не каждая женщина сможет смотреть на мою ногу. Я это точно знаю. Если кто-то и согласится быть рядом, то о любви и партнерских отношениях речи быть не может. Сплошная выгода, я ведь богатый жених. Квартира в центре, работа хорошая, даже машина есть. Но очень уродливый. И это меня смущает. Жалость меня в супружеских отношениях тоже не устраивает. Это основная причина.
– Да, я понимаю
– Теперь то я знаю, что ты это понимаешь, как никто.
– Ну так знаю об этом не понаслышке.
– Слушай, а пошли ко мне. У меня даже есть торт, фрукты и яблочный сок.
– Ты с ума сошел? Да меня же завтра утром выпишут за нарушение режима!
– С чего бы это? Выписали бы, конечно. Но во-первых, никто не заметит, а во вторых, если даже заметят, сделают вид, что не заметили.
– Ну это ты об этом знаешь, а я как то боюсь.
– А чего в этом случае боятся? Что тебя выпишут? Ну тут я тебе гарантирую неприкосновенность. Боишься, что я начну к тебе приставать? Так я ничего не собираюсь делать без твоего согласия.
– А что, приставать, это обязательно? Просто пообщаться нельзя?
– Ну а почему бы не пристать? Девочка ты красивая. Устала слегка, так это не страшно. Ноги нет? А мне это сейчас все равно, потому что сам такой.
– Слушай, скажи честно. Вот ты здоровый красивый мужик. Посмотришь на девушку на протезе?
– Ну давай по-умному. Протез тут, конечно, не при чем. Я обращу внимание на твою хромоту. И это сразу тебя сделает персоной нон грата. Для меня и для основной массы мужчин. Тут работает генетика. Мать моих детей должна быть здоровой. Вот так как-то. И вообще я считаю, что те, кто выбирают в партнеры инвалидов, и меня в том числе, психически не здоровы.
– Спасибо за откровенность.
– Ты спросила, я ответил.
– Да я это сама прекрасно знаю. Но почему-то хочется верить в любовь.
– Разочарую тебя. Любовь, мне кажется, это абстракция. Ну это я как медик говорю. Обычно это гормональные всплески. Ведь человек стремится к продолжению рода. Вот на этом фоне и случается то, что называется любовью. Ты часто встречаешь влюбленных после пятидесяти? Вот то-то и оно. Нет желания размножаться. Все что могли сделали.
– Ты такой скучный?
– Нет, я не скучный, я реальный. Ну что, пошли ко мне есть торт?
– Да, конечно, пошли. Это лучше, чем просидеть всю ночь на балконе.
В палате у этого товарища было по-домашнему. В смысле, уютно. А так палаточка, конечно, была класса люкс. По тем временам. Широкая кровать, сейчас я думаю шириной метра полтора. На эти полтора метра ему положили две подушки. Вот так. В углу стояло кресло, перед выходом на балкон стоял письменный стол, а на столе стоял маленький прибалтийский телевизор. Естественно, был в палате и холодильник, иначе где торты с фруктами хранить. Картину завершали бра на стене, шторы блэкаут, хотя и не было тогда такого понятия, и ковер на полу. Короче, все, как в лучших домах ЛондОна и Парижа, мне понравилось.
Меня Дима усадил на кресло. На столе порезал торт и фрукты. Потом расстелил большое полотенце на кровать, и мы стали пировать. Я тогда не была такой сладкоежкой, как сейчас, но советские кремовые торты мне нравились. Сейчас, мне кажется, таких вкусных не делают. Фрукты вообще были такие, которые простому иркутянину в то время были не доступны. Бананы!!! Да я их и не видела в магазинах! А еще дыня. Ну я почему-то подумала, что это хорошо сохраненная прошлогодняя. Откуда дыня в июне? Июль еще куда ни шло. В общем, для меня это был пир, не иначе. Поэтому я не отказывалась от кусочков, которые мне предлагал Дима. Он делал это как-то искренне, от всего сердца. А может мне это казалось?
А ещё, как ни странно, я боялась, что прямо сейчас он начнет ко мне приставать! Интересно, на фига я тогда к нему поперлась, если так страшно? Ведь мы же прекрасно оба понимали зачем пошли к нему в палату. А тут вдруг я размечталась о том, чтобы Дима забыл о том, то я женщина. Что мной руководило? А Дима и не торопился. Он так же с удовольствием поглощал торт, сидя на кровати. А когда мы все сожрали, он вспомнил о том, что у него есть мороженое. Потом мы ели весовой пломбир, полив его вареньем. Ели медленно, потому что он был холодным, но очень вкусным. В итоге мы замерзли и наконец то залезли под одеяло.
И я почему-то подумала, что прямо сейчас все и начнется. Но не началось почему то, хотя Димкину готовность я чувствовала. Эта готовность упиралась мне в бедро. Но никто ничего не пытался делать. Я просто прижалась к нему, не снимая халата, а он меня обнял. А с учетом того, что он был выше и шире меня, мне в его объятиях было так уютно и защищенно, что я просто наслаждалась моментом. Чем наслаждался мой сосед по койке я не знаю. Но я чувствовала, как бережно он меня обнимает, стараясь сделать объятия не больными, но крепкими и теплыми. Мы же под одеяло полезли греться.
Первая проснулась я. Ни фига се! Вот это ты Галя струхнула, аж заснула от страху. Ты же сама выбрала этого мужчину, что инициативу то не проявила? Или так согрелась в его руках, что и без интима не плохо? А сколько интересно времени? Судя по отсутствию звуков в коридоре, глубокая ночь. Но хотелось бы узнать поконкретнее, чтобы осознать, когда нужно сматываться. А еще мне было жарко. Видимо от жары я и проснулась. Я так и заснула в халате, в Димкиных объятиях, а Димка в спортивном костюме, обняв меня. Все это мы накрыли ватным советским одеялом. Конечно, я поджарилась и хотела пить. Где-то на столе стоял сок, как бы вывернуться из мужских рук и дотянуться до сока?
Но тут мужские руки разомкнулись, и Дима, не просыпаясь, стал снимать мастерку. Ага, значит тоже жарко. Ну сейчас разденется, полегчает. А я пошла искать сок на столе. Нашла конечно. Звякнул стакан о банку. Я почувствовала, как Дима подскочил на кровати, и включил свет. Я, конечно, удивилась бы такой реакции, если бы не помнила про его Камаз. Но на его резкие движения я оглянулась. Да, зрелище было захватывающее. Как это объяснить попонятнее. Палка, скрепленная в районе колена шарниром, была обтянута красной воспаленной кожей в рубцах. Но поражало не это. Поражал контраст. Между идеально красивым Димой и этой тычкой. В первый раз это просто было за пределами реальности. Красивое лицо, красивое молодое тело, и вот это, непонятно что, которое не могло быть частью этого тела, но было.
Я смотрела на все это, как завороженная. Эта картина не вызвала отвращения. Она притягивала своей извращенностью, своим контрастом. Я понимаю, что смотрела на все это , как ненормальная. Щелкнул выключатель. Все. Картина исчезла в темноте.
Все. На этом моменте я пришла в себя и спросила :"Пить будешь, Дим?". Ну а как по-другому я могла его поддержать в тот момент? Я же как никто понимала, что ему плохо, если безногая девочка была в шоке от его внешнего вида, хотя у нее и свой видок имеется и она тренированная, можно сказать. Так что уже вроде не должна так реагировать. Но даже сейчас, тридцать пять лет спустя, я вспоминаю ту картину с содроганием. Именно несовпадение вызывало такую реакцию. И как бы сказочники и фантасты не называли инвалидов, им очень хорошо подходит одно слово "уроды". А обыкновенный человек любит красоту, потому что он любит глазами.
Он просто протянул руку и взял у меня стакан.
– Ну что, картина не для слабонервных?
– Ты конечно прости меня, Дима. Но у меня дух захватило.
– Да знаю я, знаю. Поэтому живу так
– А я тоже прибухиваю, но в наркологии не лежу и детей родила, потому что хотела.
– Молодец. А я не умею рожать.
– Но есть же.....
– Галь, завязывай. Я сейчас видел твое лицо
– Да, я не ожидала
– Так ты сама почти такая же, и вроде готова была увидеть мою ногу. Но это страшно, согласись со мной? И не смогла ты удержать лицо. Потому что даже просто глядя на меня, эмоции у людей зашкаливают, и отключают разум.
– У меня нечего сказать.
– А что мне скажет красивая молодая девчонка в первую брачную ночь?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Поэтому выбрал психушку три раза в год.
– Ты решил даже не пробовать?
– Честно? Я боюсь.
– А чего боишься?
– Чего, чего? Реакции на меня. Еще боюсь вранья. Ведь кто-то клюнет на материальное?
– Ой, Дим, я не знаю. А ничего с этим сделать нельзя?
– А что с этим сделать? Кости собрали, внутри одно железо, но это надежно. Сверху пересаженная кожа, ты же видела? У тебя, наверное, тоже такая. А мышц нет. И пересаживать их пока не научились. Что смогли сохранить, то держит меня, передвигает, да и вообще очень функционально, раз стою по восемь часов у операционного стола. А вот перед тобой выстоять не получилось.
Я легла к нему на руку и посмотрела на его часы. Два часа, пятьдесят три минуты. Слава богу, что торопится никуда не надо. А то я как-то не готова, убила меня эта картинка. Это же трындец. Такой молодой, красивый мужик, и такая засада. Как он будет жить? Как справится с этой жизнью и своим алкоголизмом? Вот глупая. До меня тогда даже не доходило то, что эти вопросы очень даже актуальны в отношении меня. Но мне очень не нравилось, когда меня жалели. Зачем эта мерзкая эмоция в отношении любого человека. Жалеть и плакать по поводу чужого горя мы все горазды. А вот дать дельный совет, поддержать не у каждого получается.
–Димка, ты девственник?
– Ты совсем дурочка?
– Почему?
– Совсем не видишь, что раны свежие? Пересадку сделали два года назад, красное все!!!
– Ну и что?
– Ты что думаешь, что я всю свою молодость посвятил учебе?
–Но это же мединститут, там сложно учиться!
– А ты в курсе, что летом каникулы, а осенью колхозы?
– И что?
– И то!
– То есть ты опытный любовник?
– А что не опытный совсем не подойдёт?
– Что к словам то придираешься? Я просто хочу знать, чего ты умеешь?
– Знаешь, Галя, я уже сам не знаю, что могу, что не могу, что умею что не умею. Я даже не помню, когда это было последний раз.
– Вспомнишь, разбудишь. Я пойду посплю
Я не первый раз уже задеваю эту тему. Тему инвалидности, ущербности и эстетического отвращения. Ну вот как раз мне кажется в тему обсудить Диму. Вот как раз перед тем, как я завалюсь с ним в койку. Ведь всем же понятно, что завалюсь. И это, наверное, был единственный в моей жизни мужчина с таким отягощением. Девочки, я читаю разные комментарии, и спасибо, что вы высказываете свое мнение. Было бы еще интереснее, если бы мальчики что-то сказали. Ну хотя бы пару слов о том, хотят ли они в жены одноногую леди. Я сейчас обращаюсь к обыкновенным среднестатистическим мужчинам, а не девотикам. Выскажите свое мнение.
Сегодня не будем трогать моральные качества инвалида. Инвалиды бывают разные. Но я думаю, что нас всех объединяет, это неудовлетворенность. Неудовлетворенность собственным здоровьем, мобильностью, миром, который вокруг. Дальше писать не буду. И так всем все понятно. Мы ограничены, как бы мы не выеживались, и отсюда растут и привычки, и характер, и замкнутость, а у некоторых наоборот открытость. Формируется поведение, основанное на травме, и ограниченных возможностях. Это внутри. Это то, что не видно, и может быть разным. А теперь про видное. Потому что интересно.
Будем мыть кости Диме. Рост у этого товарища я думаю, был 185-190 сантиметров. Когда я узнала всё о его травме, мне было это заметно даже под спортивными штанами. Визуально было видно, опять же только мне, было видно, что под гачей палка. Но, а если не знаешь в чем дело, то и не поймешь. Потому что прихрамывал он, действительно слегка, можно было подумать, что это последствия ушиба или вывиха. Но такие вещи очень отражаются на уверенности человека. Поэтому, Димка сутулился, прятал руки, заискивающе улыбался. Да, он хотел нравится людям, но боялся, что они увидят его раздетым. Мне знаком этот страх.
Теперь разденем его. Да, тело у него было идеально. Молодое мужское тело. Ну сразу представьте рост выше среднего, и отсутствие лишнего веса. Этим все сказано. Лицо симпатичное, можно сказать красивое, открытый взгляд, яркие губы, синие глаза. Все по высшему разряду. Ну реально, он был очень хорош. И внешность, и сложение. Просто молодой бог.
Ну а теперь переходим к ноге. Просто живая палка. Мышцы под кожей есть, но очень по минимуму. Реально, травматологи старались изо всех сил. Но более-менее ноги не получилось. Эстетически. Но она получилось функциональной. Эта нога ходила и даже бегала, переносила физические нагрузки. Сверху все это было обтянуто пересаженной кожей. И может сейчас, если он жив, как-то все заровнялось, а тогда все это было после пересадки. Знаете, как размножается пересаженная кожа? Такими мелкими пузырьками. Я не знаю, как описать общую картину. Лоскуты кожи, окруженные пузыриками и испещренные швами. Больше нет слов.
Все это, в основной массе, было красным, швы грубыми, по- другому не получилось, и это все еще и шелушилось, пересаженная кожа очень сохнет. Все равно полную картину я не смогу описать достоверно. Слов нет. Примерно так. Нога освобожденного узника Бухенвальда после трехлетнего заключения. Красно розовая, как будто обожженая, с постоянно шелушащейся кожей. И она, эта нога, приделана к идеальному молодому телу. Трындец. Протез бы выглядел лучше. Но она была функциональней. Да и как ни крути, она была своя.
Я так и не привыкла к этому зрелищу. Не знаю почему. Когда я смотрела на его ногу, у меня по коже бежали мурашки. Какие я испытывала чувства с учетом того, что я знала, как собирали эту ногу? Каждый раз, когда он раздевался, я вздрагивала. Ну очень страшная картина и страшный контраст. И мне почему-то казалось, что он и сам на свою ногу не может смотреть без дрожи и страха. Вот такая была нога. Это моя картина тридцатипятилетней давности. И я ее помню. ПОТОМУ ЧТО ЭТО БЫЛО СТРАШНАЯ КАРТИНА. И никак по-другому
Димка обнял меня и притянул к себе. Я, конечно, старалась изо всех сил быть такой, как обычно, не знаю получалось или нет. Но я реально боялась его ноги, боялась, что я задену ее, что почувствую шершавую кожу, да и вообще эта палка проткнет меня. Помню, как вчера свое мерзкое состояние. Я старалась прижаться к нему так, чтобы диссоциироваться от этого ужаса. По-другому в тот момент эту ногу я назвать не могла. Башкой я понимала, что он здоровый, красивый и умный. Но вот эта костяная нога, это было то, что мой мозг принимать не хотел. Что делать, я не знала.
Дмитрий, мать его женщина, тоже все прекрасно понимал и не торопил события. Хотя какие события и куда торопить? Если несколько часов назад я его реально хотела, то сейчас эта хоча ушла в неизвестном направлении. Вот что с этим делать? На фига я все это рассматривала? В итоге в кого превратился красивый мужик? Не знаю в кого. Но в данный конкретный момент даже мысль о близости вызывает отвращение. Так не должно быть! Ведь он же красавчик! Одни глаза чего стоят! А я зацепилась мозгом за эту ногу, и все!!! Ну вот что это за засада? И как все это исправить?
Я развернулась к нему лицом, включила бра на стене, и стала разглядывать его красивое лицо. Он тоже смотрел на меня и не знал, что делать. Потому что никаких признаков возбуждения у него я не наблюдала. Он тоже видимо расстроился из-за моей реакции. Вот так мы, как дураки лежали и смотрели друг на друга, понимая только то, что один урод не хочет спать с другим уродом, хотя изначально было общее желание. Поэтому мы и пришли сюда. Меня то точно никто сюда насильно не загонял. Я бы, конечно, начала бы какие-нибудь действия, но я боялась, что прикоснусь к его ноге. А если это случится, можно вставать и уходить, потому что.
