Читать книгу: «В муках рождения», страница 15

Глава двадцать восьмая
Старый изменник

Гурген тем временем продолжал разъезжать со своим отрядом по Васпуракану, Тарону, Апаунику и Андзевской областям, до самой греческой границы, наводя страх на насильников, и на радость притесненному народу.

Как-то, вернувшись из дальней поездки, он отдыхал в своем мардастанском замке, когда ему доложили о приезде Хосрова. Приезд старого друга очень обрадовал Гургена, особенно, когда он увидел старика веселого и в добром здоровье.

Друзья поужинали, побеседовали о многом, и в особенности о дальновидной политике князя Ашота Багратуни, подавшей повод к длительным спорам. Когда все уже разошлись, и они остались одни, Хосров, словно очнувшись от сна, сказал:

– О главной цели моего посещения, Гурген, я не забыл, а намеренно медлил – и достал запечатанное письмо.

Гурген взял письмо.

– Почерк Эхинэ! – воскликнул он, побледнев от волнения, но вместо того, чтобы вскрыть, продолжат смотреть на Хосрова.

– Читай, чего же ты ждешь?

«От княгини Андзевской Эхинэ князю Мардастана, Гургену Арцруни». При чтении этих слов руки Гургена дрожали. Впервые за одиннадцать лет Эхинэ писала ему.

– Какой ты еще юный, Гурген! – нетерпеливо воскликнул старик с еле заметной усмешкой. – Скорей же вскрой и прочитай!

«Мушег скончался. Если ты согласен стать отцом больного, осиротевшего мальчика и владеть Андзевской областью, не медли. Мы окружены врагами, и жадными властолюбцами. Поступай так, как тебе подскажет сердце. Эхинэ».

Гурген так и подскочил на месте. – И ты медлил с таким письмом! Неужели Эхинэ сомневается в моем решении? Едем, Хосров!

– Гурген, ты забыл, что друг твой постарел. Я ведь только что с дороги. Неужели нельзя потерпеть еще ночь?

– Ты прав, но я терплю вот уже девятнадцать лет. Все меня считали человеком, жаждущим крови и войны, ибо я не мог усидеть на месте и недели. Всем казалось, что война – для меня забава, но ты, Хосров, знаешь меня. Меня день и ночь пожирал сердечный огонь. Почему ты заставил написать это хитроумное письмо? Почему Эхинэ не пишет прямо о нашем браке?

– Ты неправ, говоря так обо мне и об Эхинэ. Я ей не давал никаких советов, потому что у этой женщины ума хватит на десять человек. Она меня просила приехать к ней. Когда я въехал в Кангуар, Мушег только что скончался. После пышных похорон Эхинэ откровенно рассказала мне о вашей любви, о которой я знал, хотя вы и не признавались мне. И хорошо делали, ваш долг был молчать, а мой – угадывать.

Она спросила меня, как поступить ей, матери и женщине? Рассказала, что Дереник Арцруни через игумена Духова монастыря заставил Мушега подписать новое завещание, пользуясь его слабоумием и старостью. Рассказала, как жадные князья Арцруни завладели областью Рштуник. Но эта женщина, пренебрегшая потерей области, не могла простить им потерю Гургена. При воспоминании об этом у нее дрожали губы и сверкали гневом глаза.

«Четыре года, – говорила Эхинэ, – под именем Мушега я правила этой областью, ты это знаешь, я сдерживала и сурово подавляла интриги, мятежи, измены и ссоры. Но теперь я вижу, как опять появляется на арене Дереник Арцруни, пользуясь покровительством своего тестя, князя князей Ашота. Я чувствую, что будут пущены в ход все средства: обман, деньги, вино – для того, чтобы только лишить наследства этого несчастного, больного мальчика».

Я тогда сказал ей, что нельзя терять времени, чтобы она сейчас же известила тебя, хотя и был уверен, что в благородном сердце Гургена любовь к Эхинэ живет вечно и что своим союзом Гурген и Эхинэ смогут противостоять всем Ашотам и Дереникам.

– Хосров, ты говорил прекрасно, так от всего сердца сказал бы и я. Ложись и отдыхай, а завтра рано утром мы выедем. Да, ты прав, если Эхинэ будет моя, я смогу презреть все силы мирские. Ты не представляешь себе ночи, проведенной в замке Рштуни, когда, вернувшись после восьмилетних скитаний, я узнал, что Эхинэ принадлежит другому. Если бы гора Артос свалилась тогда на меня, я был бы счастлив. Но что могут сделать слабые человеческие руки. И я, слабый человек, попросил бога о милости, не совершить ничего недостойного, отчего меня потом мучила бы совесть. Я мог бы предать связанного Мушега в руки курдов, мог бы двумя пальцами задушить Дереника, мог бы… Но что за глупости я говорю! Бог положил конец моим мучениям, и я счастлив, что со мной в эти радостные минуты мой любимый друг. Ты отдохни, а я пойду готовиться к отъезду.

Ночью Гурген сделал все распоряжения по Мардастану, приказал укрепить крепость, назначил хранителей и наутро с отрядом в тысячу отборных воинов выехал с Хосровом в Андзевскую область.

В то время, как, князь, занятый приготовлением к отъезду, нетерпеливо звал Вахрича, его слуга, который со всеми своими достоинствами и недостатками давно стал необходимым Гургену человеком, был в другом месте. Он спокойно сидел в запущенном саду вблизи Адамакерта за освещенным луной столом, на котором красовались жареные на вертеле куропатки и перепела, прекрасное васпураканское вино и груши из Хлата.

Напротив Вахрича сидел мужчина с длинной, всклокоченной бородой, в черной рясе и клобуке. Сад этот принадлежал монастырю, бедная церковь и ветхий дом которого свидетельствовали о его жалкой участи.

Вахрич, по-видимому, был под хмельком.

– Эх, святой отец, – говорил он. – Твой жалкий монастырь и это чудесное вино и груши не подходят друг к другу. Я не думал, увидев тебя у ворот, что у моей дичи окажется такое прекрасное окружение.

Монах, чьи блестящие глаза говорили о том, что и он недалеко ушел от Вахрича, был польщен его словами.

– Брат охотник, я люблю гостей, которые приносят с собой угощение. Твои куропатки и перепела поставили на стол это вино. Иначе скисшего вина у меня сколько угодно.

– Это вино достойно князей, – продолжал Вахрич. – Я встречал такое вино только раз, в Тароне. Из карасов⁶² князей Багратуни, помню, я наполнил им свои бурдюки. Бог знает, какой оно было давности.

– Это вино приходится сватом тому вину, брат охотник. Это товар князей Арцруни. Князь Дереник послал его мне в прошлом… нет, в позапрошлом году… не помню.

– Ты имеешь дело с великими людьми, святой отец, эти князья должны тебе построить новый монастырь.

– Это возможно. Умный человек должен пользоваться случаем. Ты, должно быть, бывал в церкви святого Карапета. Там есть монахи, живущие как свиньи. Я хорошо знаю эту жизнь, и если бы не моя сметливость, я так бы и остался там. Словом… Пока не удалось получить это. Еще бы немного, и я стал бы епископом!

– За то, чтобы ты стал епископом! – сказал Вахрич, выпив до дна кружку.

– А тебе удачной охоты! – ответил монах, не отставая от него. – Да, уже сколько раз я мог стать епископом. Вот-вот, думал, стану, и опять ускользало из рук.

– Разве это так трудно?

– А ты думал легко? И все же раза два это было нетрудно, вот, когда я несколько месяцев был писцом князя Ашота, отца Дереника… Но Ашота взяли в плен… И я потом получил только этот полуразрушенный монастырь. Тогда Дереник обещал посвятить меня в епископы Мардастана. Но он упустил эту область. Ну и из моих рук тогда вылетел мой сан.

– Эту кружку я осушу до капли за то, чтобы ты стал епископом, – сказал. Вахрич и выпил. Монах проворно последовал его примеру. Вахрич заинтересовался рассказом монаха и решил во что бы то ни стало узнать его тайну. Он, очевидно, имел дело с князьями Арцруни, а так как Вахрич не отделял себя от Гургена, то враги и друзья также у них были общими.

Найдя у ворот Адамакерта этого полупьяного монаха, друга князя Дереника, Вахрич решил не упускать случая. Он вместе с ним допил кувшин вина и вскоре убедился, что у монаха развязался язык.

– Жалко, чтобы такой умный монах, как ты, оставался в этой безлюдной местности. Князья – народ неблагодарный. Вот ты служил отцу, служил сыну, а чем тебя они отблагодарили? Кувшином вина. Я, конечно, не знаю, какую ты услугу оказал князю, но в такие трудные времена он должен был вознаградить тебя чем-нибудь другим.

– Услуга, оказанная Деренику, была необычной… Ну, не будем об этом…

Вахрич, хорошо зная, что кувшин уже пуст, все же поднял его над головой. Монах сейчас же позвал слугу и велел принести новый. Язык у него уже заплетался, глаза стали, как щелки, воспоминания о княжеской неблагодарности теснились в его голове. Вахрич, утешая его, подливал кружку за кружкой. Этот верный слуга не во всем соглашался со своим господином, он не понимал его великодушия и снисходительности, но и не решался что-либо советовать. Найдя в Мардастане этого монаха, приятеля Дереника Арцруни и врага Гургена, Вахрич решил выпытать все, что его интересовало.

– Я вижу, святой отец, что ты, как и я, несчастен. И тебе не встречался умный человек. Вот и я служил долгие годы одному князю, а когда он достиг славы и величия, то прогнал меня. Я, слава богу, сейчас не нуждаюсь ни в ком, ума у меня хватит, вот я и охотой промышляю.

– У какого князя ты служил?

– И он Арцруни, такой уж это неблагодарный род.

– Какой это Арцруни, душа моя?

– Гурген Апупелч, храбрый человек, но глупец из глупцов.

– Гм… Гурген… Хорошо знаю.

– Откуда же ты его знаешь?

– Так еще знаю!.. Однажды он был у меня в руках, как вот эта кружка.

– Неужели можно такого великана держать в руках? Сам Буга не сумел этого сделать. Удивительные вещи ты говоришь, святой отец.

– Хочешь верь, хочешь нет. Если сейчас он завладел Мардастаном, это только по глупости Дереника. Тут нет вины отца Мартироса. Он был в руках Дереника. И не моя вина, что католикос и князь князей стали рассыпаться перед ним и уговорили вернуть область Мардастан Гургену.

Язык у монаха заплетался, луна двоилась в глазах, а Вахрич, уже совершенно трезвый, в эту минуту понял всю суть его рассказа. Потому, стараясь скрыть свою радость, сказал:

– Святой отец, ты человек умный и бывалый. Ты и грамоте хорошо разумеешь, раз ты был писцом у Ашота Арцруни. А этот негодный князь, видно, тебя забыл.

– Я ему такую услугу оказал, что сам дьявол бы не смог. Я написал бумагу, которая принесла ему в приданое целую область. Что раскрыл глаза? Жаль мне моего труда… Столько хорошего я сделал, и для чего? Для этой разрушенной церкви. Целый год я скитался из страха перед твоим Гургеном. Потом только узнал, что он человек забывчивый, не помнит ни друзей, ни врагов… Больше не могу… голова… кружится… я здесь посплю…

И он тут же растянулся и уснул. Вахрич лег рядом, укрылся плащом и в полудремоте провел ночь. Как только монах переставал храпеть, Вахрич открывал глаза, боясь, что он сбежит. На рассвете Вахрич встал и одним духом помчался в город.

Глава двадцать девятая
Прекрасный день

Ворота крепости Кангуар открылись, чтобы торжественно и с почетом принять Гургена Апупелча. А на другой день в крепостной церкви Эхинэ обвенчалась с ним, к великой радости андзевцев, нашедших в лице благородного храброго князя сильного защитника и покровителя.

Но если, с одной стороны, супруги были бесконечно счастливы и народ доволен, то с другой, – все злопыхатели находились на грани отчаяния. Настоятель Духова монастыря, Теодорос, составивший завещание князя Мушега, в котором тот тайно от Эхинэ лишал наследства их малолетнего сына в пользу Дереника, при виде своих разбитых надежд, был совершенно растерян.

А Дереник тогда стал готовиться к войне с Гургеном и послал к нему Теодороса, требуя половины Андзезской области с Норабердом, якобы следуемой ему по завещанию Мушега.

Не будем долго рассказывать об этой войне, увенчавшейся победой Гургена, который овладел всей Андзевской областью. Он обеспечил стране мир, построил много церквей и устроил большое празднество.

Но мир и на этот раз длился недолго.

Отец Дереника, князь Ашот, освободился из плена, вернулся из Багдада и потребовал у Гургена половину Андзевской области для Дереника. Гурген ответил ему следующим письмом: «Вы меня лишили отцовского наследства, теперь же силой хотите отнять то, что мне послано богом. Неужели ты один имеешь право жить на земле? Бог видит все, и я надеюсь, Что он рассудит нас».

Племянник Ашота, храбрый князь Григор, узнав о том, что отец и сын напали на Андзевскую область с двух сторон, послал против Ашота отряд в двести воинов. Ашот же, узнав о малочисленности этого отряда, не позаботился об обороне. Ночью внезапно андзевцы напали на Ашота, рассеяли его войска, а сам Ашот спасся бегством и укрылся в столице Рштуника.

Тогда Дереник счел за лучшее отозвать свои войска и вернуться в Васпуракан.

Князья Арцруни еще не раз собирали войска и с помощью Багратуни шли на Андзевскую область, но, не добившись ничего, решили заключить мир. Ашот и Гурген увиделись с глазу на глаз, помирились и заключили между собой дружеский союз.

После женитьбы Гургена прошел год. У Эхинэ родился здоровый, резвый мальчик, утешивший ее после смерти ее хилого первенца. Князь Хосров, прибывший в этот день в Кангуар на крестины в качестве крестного отца, радовался, глядя на них троих. Гурген, почти позабывший обо всех ударах судьбы и о горестях своей жизни, наслаждался счастьем и сейчас не сводил радостного взгляда с жены и с ребенка. Он изредка поднимал глаза вверх, благодаря бога за ниспосланные ему милости, когда вдруг, повернув голову, увидел Вахрича, молча стоявшего у дверей.

– Ты что-нибудь хочешь сказать, Вахрич? – опросил Гурген.

– Да, мой господин.

– Говори, что тебе надо.

– Ничего, мой господин, кроме твоего здоровья. Я хотел тебе напомнить одну историю. Помнишь, в городе Отс ты поручил мне узнать, кто писал для трех князей-предателей письмо к востикану? Я тогда же узнал, что письмо писал монах, по имени Мартирос. Ты велел не забывать его имени и постараться найти его. Я нашел этого человека, и вот почти год, как он сидит у нас в замковой тюрьме. Все это время я по твоему приказу находился в Нораберде и не мог напомнить о нем, а у тебя не было времени заняться им. Сегодня утром Хурен напомнил мне об этом и сказал, что нам не сдобровать, если княгиня узнает, что этот человек без суда целый год сидит в нашей тюрьме.

Гурген, нахмурившись, посмотрел на Вахрича и искоса взглянул на Эхинэ, которая внимательно слушала их. Вахрич, увидев, что донесение его пришлось не по душе, добавил:

– Из признания этого монаха я узнал, что несколько лет тому назад он предал тебя Деренику, когда ты, скрываясь от него, искал убежища в монастыре. Я об этом впервые услыхал от него.

– Вот негодник! – громко расхохотался Гурген. – Какой же он глупец, если избрал в исповедники такого добродетельного человека, как ты! Пойди сейчас же и освободи его, он за год в тюрьме уже искупил все свои грехи.

Вахрич отступил на шаг к двери, но Эхинэ остановила его жестом и с серьезным видом обратилась к мужу:

– Если этот человек не виновен или глупец и напрасно просидел в тюрьме целый год, то его надо чем-нибудь вознаградить. Если же он изменник и предатель и может наносить людям вред, то как же совесть позволяет тебе освобождать его?

– Нет, этого негодяя нельзя назвать невиновным, но с тех пор прошло уже столько времени…

– Неужели время может искупить преступление? – сказала Эхинэ и обратилась к Хосрову. – Что ты скажешь на это, отец?

При этих словах Гурген подошел к Вахричу, с силой взял его за руку, привел и поставил посередине комнаты.

– Оставь меня и говори с княгиней.

– Господин мой, – сказал Вахрич, морщась от боли, – я не имею права брать тебя за руку, отпусти же мою.

Гурген вышел на балкон и стал прохаживаться, не пропуская ни одного слова из рассказа Вахрича. Вахрич, потирая руку, подробно рассказал княгине о своей охоте, об ужине с монахом, о том, как тот опьянел и признался во всем. Гурген, усмехаясь под нос, негромко говорил: «Ах ты, плут, годы совсем не изменили тебя, остался таким же…» Эхинэ серьезно и со вниманием выслушала рассказ Вахрича до конца и сказала сурово:

– Что означали его слова: «я написал письмо, которое принесло ему в приданое целую область?»

– Я не знаю, княгиня. Когда святой отец рассказывал об этом…

– «Святой отец»! – строго прервала Эхинэ. – Не хватало еще, чтобы такого негодяя мы называли святым отцом!..

– Прости, княгиня, это привычка, оставшаяся с того вечера.

Гурген громко смеялся, Хосров, до того не проявлявший и признака внимания, слегка улыбнулся, а Эхинэ гневно посмотрела на Вахрича и сказала:

– Пойди сними цепи с этого человека и приведи его в большую комнату. Подождешь нас там.

Когда Вахрич вышел, Эхинэ позвала служанок, передала ребенка кормилице и, взяв за руку Гургена, подвела его к Хосрову.

– Гурген, – начала она серьезно и укоризненно. – Я удивляюсь, как за столько лет ты еще не забыл меня? Можно ли забыть преступления этого нечестивца и отпускать его на волю, позволить, чтобы он продолжал свои злодеяния, стал причиной горя и слез, а может быть, и крови невинных людей? Это не княжение. Не так должны управлять страной князья! Я очень рада, что князь Хосров здесь и может рассудить нас.

– Кто тебе сказал, моя дорогая Эхинэ, что у тебя нет прав? Вот уже год, как я, занятый войнами, передал тебе бразды правления. Да и теперь у меня нет желания вмешиваться в твои дела. Хочешь – повесь этого человека, хочешь – вели отрубить ему руку. Я соглашусь со всем, если он заслужил наказания, но вне поля боя я не могу хладнокровно убивать людей, не могу убить тигра и льва в клетке, я должен выпустить их на волю, так напасть на них.

– Да, со львом и тигром ты должен так поступить, но пресмыкающемуся гаду, который хочет ужалить тебя в пятку, отравить тебя, надо размозжить голову… Эх, отец, и ты молчишь… Если так, то я и рта больше не раскрою…

– Нет, дочь моя, ты права, – сказал Хосров, взяв ее за руку и усадив рядом с собой. – Но мне знаком нрав Гургена, Десять раз он может взять в плен врага, отпустить его и каяться потом. Этого монаха, закованного в цепи, надо отправить к католикосу. Наш духовный отец, человек мудрый, справедливый и добродетельный, если узнает о его низких поступках, сошлет его в какой-нибудь монастырь, откуда тот не сможет выйти до конца своих дней. Там у него будет достаточно времени каяться в своих грехах. Пойдем же и расспросим его.

Монах признался во всех своих злодеяниях и рассказал, как он подделал письмо Гургена к Эхинэ, как он стал орудием в руках Ашота, единомышленником трех князей-предателей и, наконец, как предал Гургена Деревику в надежде получить сан епископа.

На другое утро Вахрич, взвалив на лошадь свою живую добычу, с небольшим вооруженным отрядом отвез ее к католикосу, который велел отправить нечестивого монаха на остров Севан, на вечное покаяние. Так сбылись слова старого князя Хосрова, сказанные им Эхинэ.

Глава тридцатая
Конец страданий

Жизнь Гургена – это яркая картина Армении того времени; войны, заговоры, предательство, победы и поражения, тюрьма, цепи, раны, болезни, разлука, наконец, мир и счастье любящих сердец.

Радостную жизнь провели молодые супруги, имели детей, заботливо и справедливо управляли и своим домом и страной.

Гурген и Эхинэ были счастливы, и если не совсем забыли перенесенные ими горести и страдания, то прошлое затянулось легкой дымкой, сквозь которую предметы казались почти невидимыми.

Мать Армения – эта многострадальная мученица, десятки долгих лет безропотно страдавшая под пятой безжалостных варваров, разоренная чужеземными ордами, перенесшая удары врагов и своих родных сыновей, смогла, наконец, утереть слезы. Она дрогнула, сбросила с себя окровавленные, пыльные лохмотья, покинула ложе страданий, и муки родин сменились счастливыми радостными днями. Она еще раз накинула на свои плечи багряницу и венчала на царство отпрыска князей Багратуни – Ашота. Яркое солнце сменило пасмурные, мрачные дни, и мать Армения увидела возвращение своих детей из позорного плена. Христово имя вновь стало славиться в церквах, разрушенные купола поднялись над руинами, города восстановилась, села расцвели «и распахали они себе новые нивы и не между терниями, и ликующие голоса жениха и невесты раздались у них под кровом. Родили они детей… и привел господь каждого в удел его и каждого – в землю его – и посетил их господь и привел их к добру…».⁶³