Читать книгу: «КГБ против СССР. Книга вторая», страница 3

8. Инсулиновый шок с потерей сознания (уничтожает целые участки мозга, снижает интеллект, память тоже пропадает).

9. Электрошок. Убивает сразу двух зайцев: во-первых, это пытка током, а во-вторых, разрушается непоправимо мозг».⁹

Конечно, скажет мой незримый собеседник и читатель, которого никогда не будет, многое из этого имело место еще при Сталине или Хрущеве. А почему тогда сейчас все это хранится в Особых папках и имеет гриф «Секретно»? Почему не прокричим об этом на весь мир как о позорном наследии прошлого? Не потому ли, что у тех, кто сегодня еще стоит у руля партийной и правоохранительной верхушки, еще рыло в пуху от этих дел?..»

«Вот уж действительно Империя Зла», – подумал Колесниченко. Эта записка оставила внутри него такой мерзкий осадок, что дальше уже и читать не хотелось. Стыдно было и за свою страну, и за ведомство, в котором служишь – конечно, прокурорского следа во всем описанном не прослеживалось, но следователь понимал, что все они одним миром мазаны, коль скоро замалчивают то, что долгое время вытворяли их коллеги по цеху. «Сколько еще потребуется времени, чтобы смыть позор? Да и заботит ли это кого?»

Часы показывали 12, а прочитать, меж тем, предстояло все – кто знает, как эти документы могут отразиться на том следствии, что он сейчас ведет? С болью в сердце Колесниченко продолжил перелистывать страницы.

Дальше следовала подробная записка об организации Афанасьевым пожара в гостинице «Россия» в 1976 году. Колесниченко была бы она интересна, если бы не его разговор со Щелоковым пятилетней давности, во врем которого всесильный министр сам ему во всем признался. А вот дальше был действительно интересный документ. Такая же записка, выполненная на листе А4, примерно следующего содержания:

«Сегодня было поручено организовать „зеленый коридор“ для артистки Зои Федоровой. Видная такая бабушка, в „Свадьбе в Малиновке“ играла. Доброжелательная, приятная. Только уж очень много бриллиантов с собой вывозит, которые нашим службистам, по словам шефа, никак нельзя видеть. На мой вопрос Андропову ответил, что выпускают ее в таком виде по просьбе Щелокова. Уж не знаю, что у них там со Щелоковым, а только просьбу эту передавал Чурбанов. Знаю, что раньше, до 1978 года, ее выпускали к бывшему любовнику, Джексону Тэйту, который работал в Пентагоне. Обострять отношения с США не хотелось, вот и шли ей навстречу. Ей и ее „контрагентам“ по бриллиантовым вопросам. А сейчас, когда он умер, вроде как она свои вопросы через МВД решает. Конечно, у шефа со Щелоковым отношения натянутые, но в таких моментах, что называется, политических, они друг друга обязаны поддерживать. Ведь тогда, в 76-ом, после пожара Щелоков запретил обыски в КГБ, чем и довел Папутина и Крылова до самоубийства. По сути, прикрыл глаза на организацию нами пожара в гостинице. Услуга за услугу – Федорова таскает бриллианты жены Щелокова, перепродает их там и меняет на более дорогие, вот он и вынужден просить Андропова о помощи взамен на бездействие в мае 76-го…»

«Очень мило, – подумал Колесниченко. – Еще больше неизвестных в этом бесконечном уравнении. Что же получается? Афанасьев знал о том, что верхушка МВД была причастна к махинациям с бриллиантами, в которых, так или иначе, светилась Федорова. Значит, убить его могли не только за пожар в гостинице „Россия“, но и за это. Опять след Чурбанова… Сердцем чую, не обошлось в убийстве Виктора без него… Что скажете, Юрий Михайлович?»

24 декабря 1981 года, Большой Кремлевский дворец

Новогодний концерт в Кремле закончился около 22 час. Партийная элита пообщалась еще некоторое время со звездами эстрады – Кобзоном, Мулерманом, «Песнярами», – которые обычно своим присутствием украшали такие суаре коммунистического разлива, – и отбыла на ближние дачи да в рестораны, чтобы продолжить начатое до концерта празднование еще не наступившего Нового года. Высших бонз здесь не было – им состояние здоровья и интересов не позволяли посещать подобные мероприятия. Зато Юрий Михайлович Чурбанов никогда их не пропускал. Когда получалось, он посещал их вместе с женой, хотя последнее время в их отношениях наметился значительный разлад – в скандале с ограблением квартиры Толстой оказался замешанным ее приятель, Буряце, с которым, по слухам, у нее была интимная связь. Не сказать, чтобы Юрий Михайлович сильно ревновал свою жену и потому, как писал Белинский, «обижался бы словами», которые в большом количестве произносились в ее отношении, даже носи они негативный оттенок. Скорее, ему нужен был повод, чтобы отдалиться от давно не любимой и не уважаемой им женщины, окончательно порвать с которой он не мог по причине того, что она и была главным его карьерным достижением в жизни. Оставить ее виноватой – лучшее средство, чтобы обеспечить себе карьерный рост и в будущем. Поэтому сегодня первый замминистра внутренних дел СССР прибыл на концерт один. Где его жена и чем она занимается, ему было глубоко плевать.

После окончания второго отделения он пообщался еще немного со своими однопартийцами, пожал руки артистам и куда-то исчез. Почти все знали, что местом его обитания на ближайшие несколько часов станет гримуборная молодой, но уже очень перспективной и достаточной заметной певица Анны Лугачевой. Заметной настолько, что затмила даже сияние его сиятельного тестя; в те годы по Москве ходил анекдот: «Как напишут о Брежневе в энциклопедиях 20 лет спустя? А так: „Мелкий политический деятель времен Анны Лугачевой“». Его адъютант встанет перед дверью гримерки и будет охранять покой известной артистки и своего шефа, который завтра премирует его за отличную службу денежным довольствием или дефицитным пайком из «Елисеевского».

– Ты, как всегда, великолепна, – войдя в гримерную, отвесил ее хозяйке комплимент генерал. Она в ответ ему улыбнулась – молодой еще человек в столь высоких погонах, интеллигентный и в то же время напористый, не мог вызывать отрицательных эмоций у молодой и привлекательной певицы. Всякий раз, глядя на него, она, как любая женщина, ставила себя на место Галины Леонидовны и проклинала судьбу – за то, что постановка эта возможна только в мечтах, а в реалиях ей суждено лишь оставаться его любовницей.

– Спасибо за комплимент.

– За правду спасибо не говорят. А великолепной женщине полагается преподносить только великолепные подарки

С этими словами он протянул певице небольшую бархатную коробочку. Внутри были красивые увесистые сережки с бриллиантами.

– С ума сойти, красота какая, Юра, – девушка, не сдержав эмоций, бросилась на шею своему кавалеру. – Кстати, а откуда они у тебя? – примеряя их у зеркала, уточнила она у своего благодетеля.

– Долгая история.

– У меня скоро фестиваль в Сопоте. За кордон-то с ними пустят?

– А почему нет?

– Брось дурака валять. Говорят, такие же были у Федоровой…

– Что за ерунда? Во всей Москве только у Федоровой?..

– Говорят, что да. Это же «Картье-Брессон», так?

– Смотри-ка, разбираешься.

– Так откуда они?

– Лучше ты мне скажи, откуда у тебя такая информация?

– Твоя супруга всем рассказывает. Рассказывала до недавнего времени, пока сама от этого убийства в шок не впала.

– Подольше бы она в этом шоке находилась…

– Вы игнорировали мой вопрос, Юрий Михайлович, – цитируя героя известного кинофильма, Лугачева была упряма, но как будто не очень тяготилась возможной правдой – она уже подошла вплотную к Чурбанову, стала стягивать с его шеи красивый форменный галстук, снимать с него генеральский китель, увешанный орденами.

– Догадливая ты у меня. Оттуда цацки, оттуда.

– Слушай! – она на секунду отпрянула от молодого генерала. – Ты что, причастен к этому убийству?

– Нет, но знаю того, кто причастен. Это он мне за молчание дал.

– Скажи, скажи, скажи! – как ребенок залепетала певица, повисая на шее у заместителя министра.

– Ну это уж нет. Много будешь знать – скоро состаришься. А зачем мне старая любовница? А ну-ка, вставай, как я люблю…

Лугачева игриво хохотнула, а потом развернулась к нему спиной, сняла трусики, подняла вверх полы красивого концертного платья и уперлась руками в столик.

– Только аккуратнее, а то у меня там все прошлый раз бо…

Она не успела договорить – резкими толчками генерал-полковник стал иметь ее как свою собственность. Несколько следующих минут только его напряженное тяжелее дыхание и ее повизгивания – то ли от боли, то ли от удовольствия – доносились в коридоре, где, корчась от борющихся в нем омерзения и похоти, терпеливо стоял адъютант мужа первой леди Советского Союза.

Глава пятнадцатая

24 декабря 1981 года, 23 час 45 мин, Москва, квартира Ирины Бугримовой на Цветном бульваре

Пока первый замминистра внутренних дел, всесильный Юрий Чурбанов, давно уже попавший в поле зрения следователя Колесниченко, предавался любовным утехам с заслуженной артисткой Союза Лугачевой, сам служитель закона тоже решил навестить возлюбленную. В это самое время они отдыхали с ней после любовных утех, обнимая друг друга прямо в кровати. Дрессировщица все пыталась побольше разузнать про убийство Федоровой, засыпая своего любовника бесчисленным множеством вопросов.

– Ну что ты из меня слова тянешь? Знаешь же, я стараюсь не разговаривать на рабочие темы в такой обстановке… – вяло отнекивался уставший Колесниченко.

– Прости. Но пойми и ты меня – Зоя была моей подругой. И не просто подругой, а… – Бугримова замялась, силясь подобрать подходящее слово.

– Коллегой по бриллиантовому цеху, – опередил ее категоричный следователь. – И так все понятно. Но должен тебя успокоить, тебя вряд ли ожидает ее участь – если, конечно, ты во время своих зарубежных поездок не вывозишь бриллианты за кордон.

– А разве Зоя..?

– А разве ты не знала? – он все еще не верил в искренность своей собеседницы – даже учитывая интимную обстановку. – Конечно, вывозила. Думаю, что Брежнева, крайне в этом заинтересованная, просила об этом Щелокова, а тот просил Андропова, чтобы ее не досматривали.

– Щелоков Андропова? Сам-то в это веришь? Они же ненавидят друг друга, вся Москва говорит.

– Ну не знаю, кто там что у вас говорит, а все же факт остается фактом. Правда, просил не сам, а через Чурбанова…

– Тогда это корне меняет дело.

– Почему?

– На прошлой неделе у меня была Галя. Так вот она рассказывала, что последнее время два Юрия как-то парадоксально сдружились. Часто встречаются – правда, вдали от посторонних глаз, – и ведут конфиденциальные разговоры.

– И когда это началось? – резко оживился Колесниченко.

– Около года назад.

«Хорошенькое дело. Около года. Если на минуту предположить, что это правда, то становится понятно, почему все так упорно препятствовали мне в ведении следствия по делу Афанасьева, а сам главный фигурант так озаботился своим алиби, что, не моргнув глазом, отправил под расстрельную статью тех, кто покрывал его преступления. А что, если речь идет о взаимных услугах? Афанасьева, конечно, убили не за пожар в гостинице „Россия“ – он стал слишком много трепаться о том, куда КГБ девает неучтенные ценности. Одной из таких ценностей вполне могла стать „королевская лилия“ – причастность Брежневой мне ведь так и не дали доказать… А почему? – логическая машина в голове Колесниченко заработала на бешеных оборотах. – Чтобы оставался вопрос, ответ на который очень смахивает на правду. Если бы я тогда дпоросил или обыскал Брежневу или Буряце, которого Андропов разрешил допрашивать уже после, и они бы тогда – именно тогда, а не полгода спустя, когда все уже априори спрятано и рассовано по карманам – доказали, что у них ничего нет, то генералу Бобкову пришлось бы изрядно попотеть, доказывая, куда он спрятал „лилию“. Тогда тень бы упала на КГБ, а так – вороватая дочка Генсека, лучшей кандидатуры для подозрения и придумать нельзя… Афанасьев, наверняка, что-то знал о похищенном у Толстой и его нынешней судьбе – не зря он тогда пускался со мной в откровения. Так получается, что убийство его было выгодно и Чурбанову, и Андропову. Неважно, кто именно его исполнил – когда след пал на замминистра, следствие начали тормозить все, включая председателя КГБ. Начали фальсифицировать улики, признавать явные подделки настоящими доказательствами – чтобы только вывести Чурбанова из-под удара. И что, что же тогда?»

Владимир словно выключился из реальности – Ирина разговаривала с ним, а он не мог разобрать ни слова, пребывая в своеобразном трансе. Вот и все, думал он, пазл сложился. Но это было бы слишком легко, слишком запросто бы все объясняло. И выводы, которые такая логика подталкивала, были уж очень ужасающими. Что, если это не так? Если где-то в расчеты или в мнение той же Бугримовой вкралась ошибка? Пьяная Брежнева перепутала разговор мужа с подчиненным, приняв за собеседника Андропова. Могло так быть? Могло. И дай Бог, чтобы так и было, ведь в противном случае Колесниченко смело можно было прощаться не только с погонами, но, как показала история с Афанасьевым, и с жизнью.

Следователь не знал, что спустя год состоится беседа между Чурбановым и Андроповым, уже вступившим в должность Генерального секретаря ЦК КПСС и взявшим активный курс на борьбу с коррупцией в верхах МВД. Чурбанов всегда составлял костяк нечистых на руку начальников советской милиции, и, придя после смерти тестя, в состоянии глубокого шока, на прием к Андропову, просил для себя снисхождения и индульгенции от прошлых и будущих грехов. Разве мог бы Андропов кому-то еще пообещать такое? Только впал бы в ярость не лишний раз! А тут пообещал, прибавив: «Пока я жив, тебя никто не тронет». Чего бы ради такие милости вороватому милицейскому генералу? Не потому ли, что, дойди дело до гласного открытого суда, пострадала бы от его воспоминаний репутация самого великого из всю историю СССР борца с преступностью?!

Владимир продолжал обнимать Ирину, но мысль даже по приказу не так-то легко было остановить.

«Если все так, то объяснения найти всему и вся вообще очень легко. От Чурбанова утекла информация о деятельности Отдела внутренней разведки в гостинице „Россия“, при его непосредственной помощи и был организован пожар, а потом местью за него было инсценировано убийство Афанасьева, который, судя по его последним словам и действиям, и по словам жены, уже и Андропову стоял поперек горла. Зачем? Очень просто – чем сложнее будут отношения у Андропова со Щелоковым, тем больше Андропову нужен будет свой человек в высших эшелонах МВД. Троянский конь, старо как мир. Он будет добывать компромат на своего непосредственного начальника, заталкивая его все глубже, тем более, что при любви его женушки к бриллиантам сделать это не так уж и сложно… Смотри, как все складывается, как писал Льюис Кэрролл, в единую красивую схему, как кружева…»

Внезапно в квартире раздался телефонный звонок. Хозяйка квартиры подошла к телефону, но вскоре, опешив, подозвала к трубке Колесниченко.

– Меня?!

– Да.

– Слушаю, Колесниченко.

– Владимир Иванович? Это Сельянов, извините.

– А вы откуда знаете, что я..?

– Вы верно забыли, что все же оперативный работник…

– Понятно. А многие оперативные работники вашего ведомства знают?

– Обижаете. Только я. Мы ведь с вами огонь и воду вместе прошли, так что я подумал, что вправе. Не обижайтесь, я не стал бы звонить, если бы не срочные новости, которые вам обязательно надо знать. Если сегодня я вам ничего не скажу, то уже завтра мне просто запретят с вами говорить.

– Что случилось?

– Несколько часов назад несколько сотрудников центрального аппарата КГБ произвели несанкционированную эксгумацию тела Федоровой.

– Цель?

– Не знаю. Только тело перезахоронили где-то вне кладбища, а на ее место положили тело другого человека. Так что думайте, Владимир Иванович. Конец связи.

Колесниченко, как и прежде, не слыша голоса своей возлюбленной, доплелся на ватных ногах до кровати и уселся на ней. «Что же получается? Труп извлекли специально, чтобы я, неровен час, не провел эксгумацию и не выяснил, что пуля в трупе… из табельного оружия?!»

Теперь все сошлось окончательно и бесповоротно. Следователь взглянул на Ирину, посмотрел ей в глаза. В какую-то минуту ему показалось, что она, уже столько раз помогавшая ему по службе и, несмотря на опасность, скрывавшая связь с ним, должна ему помочь и на сей раз. И главное – это в ее силах.

– Послушай, у меня к тебе просьба.

– Говори.

– Я тебе сейчас расскажу кое-какие соображения по делу Федоровой и выскажу свои предположения. Не уверен, что все они соответствуют действительности, но и дыма без огня тоже не бывает. Ты выслушаешь меня и скажешь, стоит ли с кем-то делиться ими?

– С кем-то?

– С Генсеком, Щелоковым и так далее.

– Но почему я? Вряд ли я надлежащий советчик в таком вопросе…

– Именно ты. Здесь важна женская интуиция, а у тебя, как у дрессировщицы, она развита более, чем у остальных. Так как? Поможешь?

– Постараюсь, – пожала плечами Ирина и заспешила из комнаты.

– Ты куда? – окликнул ее Владимир.

– За чаем. Разговор-то, я так понимаю, долгий будет…

25 декабря 1981 года, 12 час 00 мин, Кремль

Закрыв внеочередное заседание Политбюро ЦК КПСС, Генеральный секретарь партии Леонид Ильич Брежнев явно пребывал не в духе. Его расстроили сведения министра обороны Устинова о все больших потерях в Афганистане, и винил он в этом совсем не себя, и даже не Дмитрия Федоровича, хоть и полагалось издревле рубить голову послу, приносящему дурные вести. Вину в том, что советские войска основательно застряли в афганском котле, сделав страну уязвимой для любого внешнего удара (коего, к слову сказать, внешнеполитическая обстановка не исключала), Генсек возлагал на Андропова, который три года назад настоял на вводе ограниченного контингента, тем самым вызвав к жизни давно спящего дракона под названием «Большая игра». Война стремительно проигрывалась, а страны НАТО уже волком глядели в сторону Советского Союза. Председатель КГБ, заразивший Политбюро идеей взятия дворца Амина и следующей за ним молниеносной войны, выделил для одной только спецоперации группу «Альфа» и был таков, скинув бремя ведения боевых действий на плечи Минобороны и солдат-срочников. Последение же двое уже явно с миссией не справлялись.

– Ну и что скажешь, Юра? – прокряхтел Генсек, оставшись в своем кабинете вдвоем с Андроповым. Оба только что приняли участие в заседании Политбюро и сидели с весьма постными минами.

– Думаю, что нам придется уходить из Афганистана в ближайшие дни, что называется, не солоно хлебавши.

– Ишь ты! Такую войну развязал, а теперь в кусты! Сдать позиции НАТО?! Ну уж нет! Наша страна никогда не проигрывала. Не рассчитали вы с Устиновым силы – это ваши проблемы. Изыскивайте дополнительные ресурсы, а на Госплан не рассчитывайте.

– Я на него особо никогда и не претендовал, себя КГБ прокормит, а вот Министерство обороны…

– Министерство… – недовольно ворчал Брежнев. – Кучка старых маразматиков. Мочиться скоро под себя будут, а все туда же – войны начинать! Они, к примеру, знают, что скоро еще одна такая, как у них пишут, гибридная, война начнется?

– Где?

– В Польше, где еще? Этот клоун Ярузельский там с рабочими воюет, стрелять уже по ним начал, лагеря для них строит. Совсем ополоумел. А вот их понять можно – недурно жили при капитализме, а теперь что? Один правитель дурнее другого. Вспомни, что тут на Съезде Гомулка нес? А этот солдафон, думаешь, умнее? Эти двое за 30 послевоенных лет жизнь Польши в ад превратили, а мы все им в ладоши хлопаем да головами киваем. Запад это все видит, понимает, что без нашей поддержки этот Ярузельский в рабочих стрелять не стал бы – опыт Никиты в Новочеркассе, видать, покоя не дает, – и вводит в нашем отношении все новые санкции. Это что значит? Что и без того дырявый Госплан совсем скоро на ладан задышит. – Брежнев вспомнил события 1962 года, когда его предшественник, Никита Хрущев, отдал приказ стрелять в поднявших бунт в городе Новочеркасске рабочих, возмущенных ростом цен на мясо. – Людям жрать нечего, в магазинах полки пустые, а у нас все деньги на войну в ДРА уходят. Да и источников, в связи с этими санкциями, становится все меньше. И что делать?

– Нам надо обсудить этот вопрос на расширенном заседании…

– Да хватит! – возмущенно прикрикнул Генсек. – Прозаседавшиеся. Одно заседание за другим, а решения нет. Решение тебе принимать, тебе его и исполнять. Думай, как радикально решить вопросы без ввода войск в ПНР. Если мы и там продуем, как в Афганистане, народ нас сметет как в 17-ом году. Так что там ошибиться мы не имеем права. А уж приводить в исполнение это решение, думаю, ты сообразишь, как и на какие шиши. Валюта-то в загашнике есть?

– Найдем.

– Откуда взял? Небось у Федоровой отобрал, когда пулю ей в лоб всаживал?

Андропов побледнел. Он никак не ожидал такой осведомленности от Генсека, давно уже сторонившегося внутренней политики.

– Леонид Ильич…

– Да ладно, мне все равно. Главное, чтобы государственные задачи решались. А одним казнокрадом больше, одним меньше – не суть. Как и с диссидентами. Думаю, что в ПНР тоже такие смутьяны есть, они-то и учиняют эти беспорядки. Ты с ними разберись, Юра, и как можно скорее, а не то…

– Слушаюсь, Леонид Ильич.

– Вот и молодец, что слушаешься. Кстати, как твое здоровье?

– Спасибо, держусь. А что такое?

– Суслову хуже.

– Михаилу Андреевичу? А что с ним?

– А что может быть в 76 лет? Все, что угодно – весь медицинский справочник. Чазов мне сказал, что ему считанные дни остались.

– И что вы думаете в этой связи?

– Думаю, перевести тебя на его место.

– А как же КГБ?

– Во-первых, ты будешь и дальше его курировать, но уже по линии ЦК. А во-вторых, у тебя там есть надежные кадры, которые в любую минуту могут тебя заменить, а?

– Кого вы имеете в виду?

– Ну, Цинёва, я знаю, ты не любишь. Не отнекивайся, знаю, что считаешь его моим ставленником и стукачом. А насчет Семена что скажешь?

– Цвигуна? Неплохая кандидатура. Ответственный и исполнительный человек.

– Вот и хорошо. Пока торопиться не будем, но потихоньку работу в этом направлении можешь начинать. Бывай.

Вечер того же дня, квартира Ирины Бугримовой

Генерал КГБ Семен Кузьмич Цвигун действительно был правой рукой Андропова, как нельзя более приближенной к Брежневу. Был у него и второй заместитель – Цинев, также дружный с Леонидом Ильичом, но он уж очень любил заниматься стукачеством и подсиживанием, а потому председатель КГБ ему не доверял. Он знал, что тот хочет занять его место, и потому постоянно поливает Андропова грязью в глазах хозяина Кремля. Последнее время Брежнев часто бывал недоволен Андроповым – как по причине явного провала его затеи с Афганистаном, так и по причине подчас опрометчивых внешнеполитических операций. Пользуясь этим, Цинев лил грязь на своего непосредственного начальника денно и нощно. Он все время думал, что терпению Брежнева вот-вот наступит предел, и тот отправит его в отставку по состоянию здоровья, которое у Юрия Владимировича действительно было удручающее. Только вот планам Цинева относительно места главы КГБ сбыться было не суждено – Брежнев жутко не любил доносчиков. Он и без него был в курсе всего, что происходило на Лубянке и за ее пределами, и потому рассматривал поведение своего днепропетровского земляка как предательское. В его понимании, чтобы быть порядочным, нужно было бы в трудный момент поддержать начальника, а никак не усугублять его положения. Потому, если бы Брежнева завтра поставили перед необходимостью сменить председателя КГБ, он бы, не думая ни минуты, назначил на эту должность своего друга Семена Цвигуна.

Семен Цвигун, заместитель председателя КГБ СССР

Генерал Цвигун был поистине исторической и масштабной личностью. Помимо всех положительных качеств, которые были присущи ему как человеку и как контрразведчику, он обладал еще совершенно хрестоматийной биографией. В годы войны вместе с Брежневым оборонял Малую Землю, дослужился до полковника и Героя Советского Союза еще при Сталине. Сейчас занимал скромный пост заместителя председателя КГБ, хотя имел воинское звание генерала армии и, принимая во внимание короткое знакомство с Леонидом Ильичом, мог бы занимать куда более весомую должность. Кроме того, в свободное время он писал книги и сценарии о разведчиках и контрразведчиках под псевдонимом Семен Днепров. По его сценариям поставлены знаменитые в советское время фильмы а также сценарии к фильмам: «Фронт без флангов» (1974), «Фронт за линией фронта» (1977), «Фронт в тылу врага» (1981), «Возмездие» (1981). Под псевдонимом «генерал-полковник С. К. Мишин» консультировал создателей телесериала «Семнадцать мгновений весны» и фильма «Укрощение огня» (под собственными именем и фамилией). Именно его слова в поддержку стали решающими, когда коллегия КГБ СССР обсуждала вопрос о выпуске на экраны многосерийного телевизионного фильм «Адъютант его превосходительства».¹⁰

И сегодня вечером этот удивительный во всех отношениях человек, обладавший такой властью, какой обладает не всякий член Политбюро, вхожий во все кабинеты, был гостем квартиры Ирины Бугримовой. Как человек искусства, он был поклонником ее выступлений, часто преподносил ей цветы, встречался с ней на правительственных банкетах. Сегодня ей понадобилась ее помощь – он прекрасно понимал, что стоит за столь необычным приглашением. И он не отказал.

Придя к ней домой, Цвигун с удивлением обнаружил там следователя Колесниченко, которого часто видел выходящим из приемной Андропова. Когда тот начал говорить, генерал сразу посоветовал ему обратиться выше. Но после того, как он закончил свою речь, тот понял: он – единственный человек, который в сложившейся ситуации может ему помочь. И помочь ему надо, слишком серьезный вопрос поднял этот маленький человек. И вопрос этот может задавить не только этого маленького человека, но и кое-кого из Кремля… Выходя из квартиры Бугримовой сегодня вечером, генерал Цвигун уже знал, кому он расскажет о своем сенсационном открытии.