Читать книгу: «Боже, Божена!», страница 3

На обратном пути мы с «реализатором дискурса» опять сидели вместе. Он навалился на меня всем своим весом и стал бояться взлетать, особую пикантность ситуации добавляло то, что всю поездку он проходил в одной рубашке. Тонкая натура пишущего человека улавливала малейший шорох в самолетном механизме – моему талантливому и скаредному другу очень не хотелось умирать: «Ой, а почему он делает так? – и писатель вдавливал меня в окно. – А почему там стукнуло? В двигателе стукнуло! Что, не стукнуло? Слава богу, значит, мне показалось. А он так делает – бр-бр-бр, это нормально? Точно?»

Когда мы наконец набрали высоту, я спросила-таки, что джентльмен в итоге приобрел для дочери. Оказалось, что все духи были переоценены, и потому он решил купить не духи дочери, а ликер себе. Затем он поинтересовался, нравится ли он мне как мужчина и не слишком ли он упитан. Я честно ответила, что мне нравится его экономность: поворачиваться спиной, чтобы не обеднеть на один кофейный евро, – это сильно, доложу я вам.

«Ну мы в тот момент были не слишком близко знакомы, и если бы я купил кофе тебе, ты бы могла неверно расценить этот шаг. Например, почувствовать себя обязанной. Я просто боялся тебя оскорбить». – «Спасибо, – говорю, – за заботу о моей тонкой душевной организации, но меня за один евро хрен оскорбишь».

Через неделю я прилетела в графство Венворт погостить у своего друга-миллиардера. Один из гостей, бывший нефтетрейдер, приготовил ужин. Ребята привезли хорошего вина. Все выпили. И ближе к ночи один из гостей стал наизусть читать Пастернака – всю тетрадь доктора Живаго от начала и до конца.

«Я бы никогда не подумала, что вы так блистательно знаете поэзию. Потрясающе!» – похвалила я.

И вдруг он разозлился: «Вы, бабы, читали за наш счет! У нас не было времени читать, потому что мы впахивали на ваши гребаные тряпки, на «Биркины» ваши. А теперь вы нам счета выкатываете: мол, ты темный, современного искусства не понимаешь, книг не читаешь».

Реакция меня потрясла: за этим монологом стояла настоящая боль, которая хлынула наружу, ко мне, а я не знала, что и сказать. Вспомнилось, как пятнадцать лет назад я пыталась по-человечески объяснить любимому: «Ты меня все время фрустрируешь».

«Я и слова-то такого не знаю!» – выкрикнул любимый, и я, кажется, удивилась, – ну откуда такой надрыв, такая истерика?

За этим на память пришел еще один момент истины. Я хотела призвать в свидетели пьесу «С любимыми не расставайтесь». «Помнишь, у Володина… – начала я и тут же спохватилась: «Да ты хоть знаешь такого драматурга?» И тут взгляд у экса потух: «Моя бывшая жена тоже все время говорила: ты хоть писателя такого знаешь, ты хоть про книгу эту слышал? А сама сидела двадцать лет, ни черта не делала. Все зарабатывал я. Чтобы она читала». Эта была глубокая, настоящая, горькая обида. И я задохнулась от того, насколько это серьезно.

И ведь я не первая девушка, которая исключила простых тружеников капитала из своего профсоюза за недостаточную начитанность, избыточную упертость в бизнес. Они считывают нашу веру в их ограниченность и обижаются: «Это ж мы ради вас, лично нам вообще ничего не надо, лично мы, мужики, можем магазинными пельменями питаться». Опять Довлатов: «Я такими вот ногами дважды по этапу шел, а она говорит: я на сегодняшний день хочу культурному человеку отдаться».

…Просыпаюсь как-то утром дома у человека, который путает Толстого с Достоевским. «Вставай, – говорит мой малокультурный, – решил тебя поднять пораньше, одевайся быстро. Ты всю ночь кашляла, надо тебя врачу показать. Я, пока ты дрыхла, договорился, поехали».

И тут я мысленно написала заявление: «Дорогие мужчины дела, пустите меня обратно к себе в профсоюз. Обещаю вам не пенять». «И все-таки о чем ты с ними будешь разговаривать?» – интересуется духовно богатая девушка. А знаешь, говорю, я вдруг поняла: не надо с ними разговаривать. Они разговаривают поступками. И не надо им ничего отвечать, кроме: люблю, целую, ты прав, очень соскучилась. Или, как сказала одна умная раббанит: «Все, что ты хочешь сказать мужу, не говори».

Вот вы скажете: с профсоюзами не вышло, в тусовке подводных камней – хоть плачь. Откуда же тогда мужика нормального брать?

Не так давно вышла замуж дочь моей подруги. Девочка из очень богатой, олигархической семьи. Анамнез был отягощен тем, что девочка еще и настоящая, полноценная красавица, и на лицо, и на фигуру, и сама зарабатывает деньги довольно элегантным способом. Судя по тому, что ее главную поделку тють-в-тють через год скопировала Шанель, успеха девочка на этом поприще достигла. Встретить жениха девочке из высшего общества, удачливой бизнес-леди и полноценной красавице непросто. Была бы богатая и страшная – не вопрос. Бедная и красивая – тоже. Богатая, умная и красивая – дело практически безнадежное.

Я очень боялась, что родители будут хотеть жениха родовитого, тоже из семьи, бакалейщики, оно понятно, любят «держаться своей бранжи», а детей инженеров хотят, как невеста – прыщей на голове.

Но родители оказались умными. В итоге, девочка сделала партию, которую я мечтала бы своей дочери. Жених не российский. Из небогатой семьи, что лично мне важно, и не аристократ в 25-м поколении, простая культурная еврейская семья. Жених имеет три образования: инженерное, математика и физика. И бизнес у него тоже инженерный, сложный и не торгашенский, а созидательный. Строительство уникальных промышленных сооружений. Никогда не был женат. Нету сорока. Детей нет. Все заработал сам. Добрые и теплые отношения с родителями.

Идеальный жених, заверните моей дочери такого же. Хорошо, что у них появились дети чуть пораньше, а у меня – попозже. Я их когда-нибудь познакомлю.

А женихов – дизайнеров, художников, венерологов, стоматологов, философов и россиян нам не надо. Инженер или математик с уклоном в бизнес, не потомственный богач, боже упаси. Еще больше упаси от лордовпортманов. Пильщиков бюджета, будущих депутатов и прочего мусора. Честный технарь из интеллигентной небогатой дружной семьи, способный заработать своими уникальными знаниями. Это ли не формула счастья?

Тусовка волнует умы в том числе и как сосредоточение огромных денег. Смотришь с галерки – и кажется, что там одно золото-бриллианты, и все очень хотят ими делиться. А на деле – жмот с деньгами и без денег – все одно жмот.

Поговорим о моменте истины. О выносе счета в ресторане. Пока люди широкой души пытаются заплатить за всех, скареды ищут и находят новые способы недоложить в общую кассу.

– Сара Абрамовна, а не хотите ли завтра пообедать?

– С удовольствием, Арон Моисеевич.

– Прекрасно! Тогда в три у вас.

Как-то раз нас с мужем пригласил поужинать знаменитый директор знаменитой радиостанции, The Person, так сказать. Один из самых влиятельных журналистов и медиаменеджеров страны, человек просвещенный, властитель дум всей нашей белой гвардии. Ангажировал он нас церемонно. «Какой, – спрашивает, – ребята, вы предпочитаете ресторан?»

Мы подумали и ответили: «Мясной».

Недешевый ресторан, но и зарплата у знаменитого радийщика немаленькая. Пришли без опозданий. Минута в минуту. Входим в зал. Муж при галстуке. Я – с укладкой. А приглашающая сторона уже сидит за столом и пьет вино – явился заранее. Странно, но ладно.

Мы злоупотреблять приглашениями не привыкли и потому заказ сделали скромный – мясо, салатик, котлеты, ну муж выпил пару бокалов того, что заранее заказал наш приятель. Сидим, переливаем из пустого в порожнее. Мы-то наивно думали, что идем как минимум какой-нибудь инсайд послушать: про грядущий дворцовый переворот, например. Или гимнастка какая, может, третьего родила, и ребенок – вылитый тссс… Тебя ведь когда в такое место приглашают – ты о чем думаешь? Правильно – о разговоре. Интересном. Не телефонном.

Вечер плавно подходил к концу. Еще один день прожит. Просим счет. И тут наш приглашавший изображает вот какой кульбит: вынимает бумажник, оттуда – кредитку, взмахивает ей в воздухе резким движением руки – я так в школьные годы предъявляла в автобусе проездной – и со словами: «Игорь, ты хочешь заплатить? Ну, пожалуйста, плати!» – мгновенно прячет ее обратно.

Игорю ничего не оставалось, как взять в руки счет и самому достать карту. И вот надевает он очки. Смотрит счет… А там 37 000 рублей по докризисным ценам. «Дружище, а что ты пил?!» – удивленно спрашивает муж. «Как это что?! – экзальтированно восклицает приглашавшая сторона, – «Шато Марго», конечно!»

Оплатил муж счет. Едем домой. «Слушай, а зачем он нас приглашал?» – недоумеваю я. «Не знаю, – пожал плечами супруг, – наверное, проголодался».

Я, признаться, здорово рассердилась. Ей-богу, нашла бы, как пристроить эти 37 000 рублей. Дома раковина сломалась, чайник новый нужен, машина не застрахована, и совершенно нечего носить. По тем временам 37 000 были больше тысячи долларов. То есть мы проели маленькую сумочку Chanel. Или приличный клатч. Заметьте, я не пишу пошлого «Лучше бы детям больным отдали», но вообще, конечно, лучше бы… Так бездарно проесть почти полтора штукаря… Зла не хватает.

А через какое-то время я узнала, что этот самый весельчак, жуир и бонвиван такие штуки проделывает регулярно. Как-то раз в его сети попался телеведущий Евгений Киселев. Приезжает наш герой в Киев. Звонит Киселеву, ныне киевлянину: «Пошли где-нибудь посидим, поболтаем, сто лет не виделись». Встречаются в ресторане отеля «Хаятт», весельчак зачем-то в сопровождении свиты. И заказывает так, не стесняясь, по-хозяйски: «А принеси-ка ты мне, любезный, вот чего». Официанты суетятся, мечут на стол по три порции сашими, да блюдо с суши, да роллов на всю компанию. А когда пришла пора расплачиваться, этот жук ровно за минуту до выноса счета улизнул в туалет и сидел там, пока Евгений Киселев не оплатил весь банкет, включая все сашими московской свиты героя повествования.

Всем известно, что Евгений Киселев человек антискаредный, кутила и барин, разбогател в 90-е, а тогда в кодекс чести входило понятие «Плачу за всех». Ну не может такой человек по возвращении своего приятеля из сортира внятно сказать: «Я счет уже оплатил, с тебя столько-то». А потому эдакие кренделя с ним норовили выписать все марамои мира. Но времена изменились. Бешеных денег больше нет. А состояния проматываются как раз в кутежах и в ресторанах. И что особенно обидно, проматываются в кормежке чьей-то свиты, каких-то марамоев, которых за минуту до выноса счета одолевает медвежья болезнь…

– Моня, дорогой, сколько лет, сколько зим! Может быть, по рюмочке коньячку за мой счет?

– А почему бы и нет?!

– Ну нет так нет!

Если легендарному телеведущему неудобно не оплачивать чужие кутежи, то жене «форбса» из первой десятки неудобно их как раз оплачивать. Видимо, поэтому призрак разорения над этим семейством не витает, – позиции в «Форбсе» неуклонно растут, что бы в стране ни происходило.

На самом деле она хорошая женщина. Интеллектуалка, умница, Крым-не-наш. И, как герой Булгакова «кароший люблю, плохой – нет», шампанское она любит хорошее. И подруг любит тоже хороших, из хороших старомосковских семей. Выросшие девочки с филфака не бедствуют, все по заграницам, но на жизнь зарабатывают сами, упорным трудом. А мадам из «Форбса» человек не олдскульный, и оплачивать совместные посиделки не в ее правилах, поэтому в конце вечера прогрессивная олигархесса предлагает делить счет на троих. И плевать, что они заказали от силы по бокалу белого и действительно не могут себе позволить регулярно выкладывать по 300 евро каждая. То есть физически отдать 300 евро они, конечно, могут. Даже почку не придется продавать. Но в их хозяйстве нашлось бы этим деньгам куда более осмысленное применение. А сказать: «Давайте в этот раз – каждый за себя», – им почему-то неудобно. Хотя каждый знает, что неудобно только спать на потолке.

Делить на троих, на количество собравшихся – дурная манера. S’est officiel. К тому же, ведь есть любители дорогих вин, а есть вообще трезвенники. И мы, трезвенники, чаще всего и становимся жертвами застольных расчетов.

В этом году я дала отпор одной любительнице хорошего шампанского в Монако. Пошли мы втроем в Cipriani. Дамы пьют, а я – нет. Не из жадности, а просто потому, что я не люблю алкоголь. В конце приносят счет. Я смотрю, на сколько наела. И выкладываю свои 100 евро.

– Боженка, а почему ты не хочешь поровну? – издевательски спрашивает знакомая, известная в Монако сплетница и интриганка.

– Потому что я не пью.

– Ну ты же ешь.

– Ем. Это и оплачиваю.

Заявила я об этом твердо. И вторая подруга согласилась:

– Делай, как тебе удобно.

– Нет, – говорю, – не как мне удобно, а как справедливо.

Счет, кстати, был на 700 с чем-то евро. Вот и с чего мне платить лишние 150 евро? Я зарабатываю деньги журналистским трудом, не подымаю головы от компьютера и считаю несусветной глупостью шерить счета с любителями дорогих вин.

– А если тебя эти девочки больше в ресторан не позовут? – настороженно спрашивает моя близкая знакомая. Она тоже не зарабатывает на чужую выпивку, но боится стать парией в кругу богачек. – А вдруг они всем расскажут, что ты платишь только за себя, и над тобой посмеются?

– Вот, ей-богу, переживу, – смеюсь я в ответ, – если девочки не уважают мои деньги и вообще деньги не уважают, на черта мне такие девочки? Если девочки смеются над теми, кто живет строго в рамках бюджета, то я желаю их мужьям никогда не разориться, а то всякое в жизни бывает. Только бешеные, глупые деньги не знают бюджета, как говорил герой Островского. Кстати, как правило, сорят в ресторанах на деньги мужей. Собственные средства как-то образумливают.

Кстати, всем девочкам сильно за сорок, а одной вообще семьдесят. Что за манера до старости девочками именоваться? Ладно, вернемся к нашим баранам.

Вот вам еще одна сага про привычку «шерить счет». По мотивам анекдота: русский приходит в гости с водкой, а уходит с фингалом, еврей приходит в гости с братом, а уходит с кусочком торта для тети Песи.

Дело было в Лондоне. Одна блогерша, она же – гуру стиля, попросила познакомить ее с кем-нибудь из моих знакомых, а то не с кем общаться на чужбине. Я пригласила на ранний ужин в «Мари Ванну» лучшую подругу, дочь прекрасного советского писателя. Диспозиция такая: гуриня любит шампанское. А мы с подругой вообще не пьем.

Каждый заказал себе по горячему. Гуриня потребовала пузырьков. Беседа не заладилась, и вскоре мы решили разойтись. И гуриня, прямо как в анекдоте, решила уйти с тортом, только не для тети Песи, а для своей дочки. А мы, вечно худеющие, от десерта храбро отказались.

И вот приносят стофунтовый счет. И блогерша сразу же предлагает: «Ну что, давайте на троих?» Быстро сориентировалась, черт возьми. Выгодное это дело – выносить такие предложения. Получается, мы оплачиваем и ее торт, и ее шампанское. А с хрена ли, решила я и, рискуя попасть в ее рубрику «Манеры и этикет» как пример адского моветона, сказала: «А дай-ка счет посмотреть, сколько там с меня». С меня оказались жалкие 20 фунтов, которые я и внесла, одновременно сказав подруге: «С тебя 22». А гурине пришлось оплачивать и шампанское, и тортик из личных средств.

А посему совет: если у вас посиделки с не самыми проверенными девочками, то заранее попросите официанта: «Посчитайте мне отдельно». Если же прототип вашего мужчины – Евгений Киселев и не заплатить за всех ему стыдно, работайте на опережение: в момент выноса счета быстро и громко говорите: «Ну что, ребята, скидываемся?»

Есть правило: кто богаче, тот и платит. Справедливо ли оно? На мой взгляд, ключ к такого рода задачам – это не только финансовое положение участников застолья, но и его обстоятельства.

Если вы девочка (лет эдак пятидесяти), ужинаете с девочками (от сорока до шестидесяти), но в этот раз не при деньгах, известите подруг заранее. Попросите взять вас на дружеское содержание до конца месяца. А потом не забудьте или отдать деньги, или пригласить на ужин уже за свой счет. Если подружки сильно богаче вас; если они позвали вас в ресторан по своему выбору; если они знают, что вы не потянете ресторан и ужин и предлагают заплатить за вас – не пыжьтесь. Просто внесите посильную лепту. 1000 рублей. Не заказывайте самое дорогое, если не готовы оплатить весь стол. В крайнем случае оставляйте чаевые в размере той же тысячи. Нет ничего стыдного в том, чтобы говорить: «Мне это не по средствам». Нужда, как писал Пушкин, не так страшна, как кажется, главное – переживать ее достойно. Продолжайте принимать приглашения. Приглашение – это не «Пойдем посидим в «Марио» или «Не хочешь ли заехать в «Живаго»?», а «Дорогая Божена, мы хотели пригласить тебя поужинать/ на кофе/на ланч».

Если от собеседника что-то нужно вам и именно вы – инициатор предложения, то тут без вариантов: вам и платить. Много лет назад меня позвала в «Пушкинъ» известная ныне благотворительница и журналистка. Что-то ей от меня надо было: информация, контакты. Когда принесли счет, она начала высчитывать, сколько с нее. Я оплатила свою часть, но сильно напряглась. Счет был маленький, и по светскому этикету оплачивать должна была она – она инициатор встречи, информация и помощь нужны ей. Но она же системная благотворительница, а эта публика почти всегда норовит проехать без билета.

И вот вам напоследок исторический анекдот. Как-то раз бывший глава департамента культуры Москвы Сергей Капков пригласил журналистку Женю Милову поговорить по делу. Сел к ней за столик в ресторане «Мост», поговорил, заказал поесть. И откланялся. А Жене, живущей на зарплату, принесли счет. И Женя оплатила. Как должен был повести себя господин Капков? Прислать на следующий день огромный букет цветов в редакцию, конверт с деньгами и открытку с цветистыми извинениями. И тогда бы про этот случай не «раструбили бы по Би-би-си».

Как повела бы я себя на месте Жени? Если бы не была уверена, что это недоразумение, то вызвала бы менеджера, объяснила, что я не заказывала ужин и счет этот пусть адресуют господину Капкову, он личность известная, и найти его не составит труда. Я не поступилась бы ни копейкой из своих сиротских грошиков.

Так ли страшна тусовка, как ее малюют? Следует признать, что помимо экспонатов для Кунсткамеры, в тусовке встречаются и вполне достойные люди, чьи душевные качества вызывают огромное уважение. Вот воспоминание из ранних нулевых.

Мужчина с очками на умном носу стоял в гардероб. Было это в Кремле. Гардеробная каморка не справлялась с аншлагом, и шубы из белой норки, жемчужной норки и палевой норки были навалены друг на друга. Господин с умными очками забурился в меховые недра, выудил красную спортивную куртку с синими полосками и надписью «РОССИЯ» и накинул ее поверх классического черного костюма.

«Какой, – говорю, – ансамбль! И так актуально – Олимпиада же сейчас!» «Эти куртки когда-то бесплатно раздавали», – укоризненно пояснил он. «Правильно, – поддержали его стоящие вокруг миллионеры, – нечего зря дубленку затаскивать, денег же стоит». «Мужчина, мужчина, головной убор забыли», – человека в спортивной куртке настигла гардеробщица и протянула ему алый беретик, утыканный бриллиантами (не исключено, что настоящими). Головной убор тон в тон подходил к куртке. Миллионер минутку поборолся с искушением прифрантиться. Потом вздохнул «не мое» и от чужой ценности отказался. «Ум, честь и совесть списка Forbes», – одобрила я.

Так мы подружились. Точнее, дружила я, а мужчина с умными очками стеснялся сопротивляться моему напору. Когда он выходил из собственного самолета, сердце мое плавилось от нежности и умиления. Это же не хозяин заводов, газет, пароходов, повелитель творога и плавленых сырков начальник, а натуральный бортмеханик! «Кожаные куртки, брошенные в угол!»

Канны. Пыльные пальмы аэропорта частной авиации. Зной такой, что чуть не плавится посадочная полоса. Элтон Джон и Лагерфельд в белом хлопке и льне. А король моего сердца топает весь в черном, такой роковой, такой контрастный! Черные-черные джинсы вольно драпируются в области колен. Черные-черные туфли из мокасин давно перешли в разряд гамаш. А черная-черная футболка от постоянства владельца и щедрого солнца юга Франции приобрела оттенок графита. Я смотрела на него, и так он был прекрасен и по-мужчински мужчинен, что щемило сердце. Великолепная мужская особь, очень мужская особь шла по взлетной полосе. И кожаночка на нем всегда одна и та же, тех еще времен, знаменитого рэкетирского покроя. Видимо, достал с московской товарной биржи, и все никак ее не сносить.

Однажды он напугал меня до полусмерти – пришел в новых джинсах и в новой куртке. Причем не черного цвета. Представьте себе мой ужас – не могу же я любить щеголя и франта! Была у меня детская страсть к мышиному жеребчику, чье неправдоподобное единение галстука с рубашкой напоминало о картинах старых мастеров, так вот оказался он капризулей и бабой. Не должен мужчина быть произведением искусства. По крайней мере, снаружи, это еще когда Овидий заметил.

– Купил? – ужаснулась я, глядя на новые штанцы.

– Ну, уж сразу купил. Подарили…

– Слава богу, это ты. Кабы не моя старая знакомая – черноватенькая футболка, таки не узнала бы тебя. Ты старую куртку-то, – говорю, – не выбрасывай, сын доносит.

– Кто старая? – оскорбился король. – Не старая она вовсе. Просто вид у нее такой.

И в доказательство своей правоты на другую неделю вернулся к верной, старой на вид кожанке, – все-таки постоянство в привязанностях было определяющей чертой его натуры. Волею судеб мы стали меньше общаться. Но я скучаю по нему. Каким он вписался в мою эмоциональную память? Идет по трапу человек в неопределенного цвета футболке. Ладони у него мощные. От коренастой фигуры веет основательностью, мужской надежностью. И кожанка у него такая… вовсе не старая.

Еще не отбила я у вас желание быть знаменитыми и популярными? Зовет к себе тусовка, манит? Вот вам про обратную сторону Луны и изнанку обложек таблоидов.

Как понять, что в толпу затесался кто-то известный? Его узнают, к нему стремятся приблизиться, хотя бы постоять рядом, а то и взять автограф, запилить селфи. Таких людей не счесть. Поклонники и обожатели есть у каждого мало-мальски публичного человека, у футболистов таких – целые страны и континенты, называют они себя фанаты, и вреда от них, кроме выговоров ФИФА да десятка травмированных случайных прохожих, нет. Музыкальные идолы и кинозвезды обросли миллионами обожателей – казалось бы, что здесь плохого? Да ничего. Кроме того, что от обожания до ненависти – один шаг, а от здорового интереса к жизни другого человека до психической зацикленности на нем – немногим больше.

Вы удивитесь, но среди нас ходят те, кто готов тратить собственную жизнь на ненависть к лично незнакомому, но известному человеку. Неприязнь у таких персонажей довольно быстро принимает характер болезненной одержимости, – «такую неприязнь испытываю, – кушать не могу». И одержимые тратят жизнь, время и даже деньги на обливание мини- и макро-селеба помоями в Интернете, поиски компромата, сочинение «уток» и набрасывание клеветы на вентилятор, который разносит всю эту дрянь по миру. Этих особо одаренных ненавистью людей называют хейтерами, или сетевыми глистами. Отношение селебов к ним с годами менялось.

«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке», – писал Булгаков. «Судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке», – вторил ему Арсений Тарковский. Мощно сказано. Приятно почитать про любовь и судьбу, которые с бритвой и ножом преследуют героев и наскакивают на них в переулках. И совсем неприятно, когда не аллегории, а реальные люди охотятся за тобой, стремясь причинить вред, больше вреда, еще больше… и никогда не останавливаются на достигнутом.