Читать книгу: «Мастер иллюзионной живописи», страница 2
Пьяный Джон набросился на мальчишку, схватил его за шиворот и с силой вытолкнул беднягу за дверь, дав при этом пинка. Поник упал, потом быстро поднялся, чтобы не получить добавки и стремглав побежал, не зная куда.
– Мерзавец! Бездельник! Я тебя проучу… – нёсся вдогонку всё тот же громкий сиплый пьяный голос.
Когда поздно вечером, Поник вернулся домой, он увидел во дворе кучу пепла и догоравший костёр, в котором ещё дымились все его рисунки и картины…
– Ну, вот и всё… Я больше никогда не буду рисовать!
Поник опустил голову, потом резко вздрогнул и выкрикнул:
– Картина!
Он бросился в старый чулан и в темноте стал шарить по полу, ища свою картину.
Картина валялась на том же месте, где он её и оставил.
– Ура! – радостно закричал юный художник – Она жива!
Поник бережно поднял картину с пола, вынес её из чулана. Потом он спрятал картину в надёжном месте и решил, что завтра же он пойдёт и продаст её первому попавшему покупателю.
****
И вот, наконец, картина продана! Продана, да ещё и за сколько! Юному дарованию и во сне не могло присниться такое!
Поник прочитал визитку, полученную от господина Фединга:
«Художник-реставратор господин ФЕДИНГ
Музей изящных искусств, ЮЖНЫЙ Город».
Далее следовали номера телефонов, адрес Музея и ещё какие-то номера и буквы, значение которых Поник не понял.
«Завтра же я пойду к господину Федингу и покажу уцелевшие рисунки» – решил Поник.
Он тщательно обыскал все тумбочки, шкафы, полочки. Посмотрел, где только можно было обнаружить хоть какой-то мало-мальски значимый рисунок. Сложил все рисунки в небольшую папочку, спрятал её от посторонних и стал дожидаться завтрашнего дня.
ГЛАВА 4
– Как жаль, что мы с годами стареем! – произнёс Отурок и засмеялся.
– Как хорошо, что произведения искусства с годами повышаются в цене! – подхватил человек в чалме.
– Как хорошо, когда владеешь ими, да ещё в большом количестве! – продолжил Отурок.
Человек в чалме, давний друг Отурка по игорному бизнесу, страстный собиратель прекрасного, любитель экзотики и всего необычного, прилетел к Отурку из далёкой Восточной страны. Этот прилёт он совершил на кануне Всемирного Аукциона, чтобы разузнать кое-что об известных мировых раритетах, которые будут выставлены на продажу.
Отурок, главный хранитель Музея, имел большой авторитет среди коллекционеров. Он располагал огромной информацией о всевозможных реликвиях, антиквариате, раритетах, обладал интуицией, был хитёр и изворотлив как лиса.
Кабинет Отурка своим внешним видом, напоминал Дворцовый зал. Стены были отделаны деревянными панелями из сандалового и красного дерева, инкрустированы перламутром, янтарем, украшены великолепнейшей резьбой и покрыты позолотой.
Янтарь, в сочетании с кусочками венецианских зеркал, горным хрусталём и позолотой, сиял своим великолепием, создавая иллюзию Восточной сказки.
В глубине кабинета в зоне отдыха, расположились наши герои. Здесь стояли огромные аквариумы с экзотическими золотыми рыбками, изумрудно-зелёные водоросли, словно живые, постоянно находились в вибрирующем движении. По всему кабинету располагались разнообразные фонтанчики, светильники, маленькие нефритовые, мраморные и фарфоровые статуэтки. Небольшие картины, в золочёных рамках, были развешаны по всему кабинету.
Здесь собирались самые высокопоставленные господа со всего света. Ценители, коллекционеры, собиратели, страстные поклонники и любители всего прекрасного, ярые почитатели высочайшего искусства. Среди них встречались владельцы частных коллекций картин, драгоценностей, обладатели антиквариата и старинных икон, всевозможных фарфоровых изделий и многого, многого другого.
Своими сокровищами их владельцы могли свободно, без особого труда легко затмить экспонаты, находящиеся во многих музеях Мира.
– Хочу выставить на аукционе большую партию старинных икон! – сказал главный хранитель Музея.
– Это довольно интересно, – похвалил его человек в чалме по имени Рабоэл – Иконы всегда пользуются высоким спросом, и никогда не падают в цене, особенно славяно-византийские.
– И это истинная правда! – подтвердил слова Рабоэля Отурок – А ведь мировая история знает времена, когда тысячи православных икон летели в пылающие костры, ими топили печки, рубили топорами на куски, ломали в щепки…
– У меня есть мечта… – произнёс Рабоэл – Я хочу стать владельцем чего-нибудь из ряда вон выходящего. Хочу обладать вещью не имеющей аналогов в мире! Существует же на свете, допустим, самая лучшая картина в мире, самый лучший бриллиант, самое лучшее украшение… Миллиарды не делают меня счастливым. Я не получаю полного наслаждения от жизни. Я хочу сенсации! Хочу шума, славы! Хочу вызвать зависть! Пусть мне завидуют все на свете! Я могу позволить себе немножко такой роскоши, мой любезный друг Отурок?
– О! Уважаемый господин Рабоэль! – восклицал главный хранитель Музея – Без всякого сомнения, и не только можете себе позволить, а даже должны себе это позволить! Мало того Вы даже обязаны это сделать! И мне искренне хочется в этом Вам помочь.
Отурок нажал кнопку, и тот час же дверь кабинета приоткрылась и молодая, обаятельная особа не вошла, а можно сказать, проплыла, мимо остолбеневшего Рабоэля, и вплотную приблизившись к Отурку, остановилась, в ожидании приказаний.
– Пожалуйста, кофе и всё что к нему полагается произнёс Главный хранитель.
Девушка мило улыбнулась так, что от этой улыбки Рабоэлю стало немного не по себе, и лёгкой воздушной походкой удалилась из кабинета.
Отурок сделал глубокую затяжку сигарой, и, выпустив кольцо синего дыма, продолжил:
– Вы же знаете, как я ценю нашу дружбу. Для меня нет ничего более ценного в жизни, и поэтому, сочту своим долгом и честью, чтобы ваше желание непременно осуществилось.
– Мало того, – продолжил господин в чалме – Я хочу, чтобы это приобретение, будто серебряной нитью, опоясало весь мир, и удерживало его в каком-то нелепом оцепенении. Я очень рассчитываю на вас, господин Отурок. Я, пожалуй, склонен приобрести лучшую картину в мире. Цена не имеет значения. Даже наоборот, чем дороже, тем лучше – пусть все знают о моём состоянии! Я хочу, чтобы моё приобретение обязательно получило огласку! Все газеты, журналы, телевидение, радио в один голос, слышите Отурок! В один голос и на весь мир, только и говорили о моей картине и обо мне! Рабоэл Маномет на торгах в Соуби приобрёл лучшую картину в мире! Нет! Самую лучшую!!
Отурок не понимал, что происходит с Рабоэлем. Таким он не видел его ещё никогда.
«Возможно, человек заболел манией величия. Такое иногда происходит с некоторыми людьми, но как бы там ни было нужно порыться в своих запасниках и найти для него что-нибудь подходящее. Тем более с этого можно сорвать куш!
Пусть все газеты и журналы пестрят заголовками о моём приобретении! – продолжал Рабоэл как в бреду – Телевидение без конца показывает её во всех видах! Пусть, репродукции моей картины облетят и заполнят весь мир! Хочу, чтобы изображение моей картины мелькало на пакетах, сумках, календарях, майках, бутылках, консервных банках…
Рабоэл так вошёл в раж, что стал неузнаваем! Глаза его горели таким азартом, что он потерял контроль над собой и стал кричать на весь кабинет. А его голос могли слышать чуть ли ни во всём Музее.
Принесли кофе, но Рабоэл на этот раз даже не взглянул на красавицу.
«Чтобы такое найти подходящее для этого человека? Это великолепный шанс сделать большие деньги…» – подумал Отурок.
Отурок смотрел на Рабоэля, на стены своего кабинета, на картины, висевшие на стенах, но уже ничего этого не видел. Он перебирал в уме всё, что только можно было себе представить. Но, как нарочно, даже, что-нибудь мало-мальски отдалённое, он не мог представить себе.
На некоторое время Отурок даже растерялся. У него были и красивые, с высочайшим мастерством исполненные полотна, и бесподобные по своей красоте иконы. Но, позвольте, разве можно себе представить изображение иконы, на какой-нибудь консервной банке с зелёным горошком… Да мало ли, куда Рабоэлю взбредёт в голову приклеить свою картину.
Отурок снова нажал кнопку, и в его кабинет вошла секретарша, великолепная Сатура, бывшая известная манекенщица. Весь её блистательный вид производил грандиозное впечатление на всех, кто бывал в кабинете Отурка. Отурок знал об этом. Многие сделки решались в его пользу, когда как бы невзначай появлялась Сатура. И порой от неё никто не слышал ни одного слова, но забыть её было невозможно!
*****
Реставрационные работы, которые велись в Музее, почти полностью лежали на плечах Фединга. Последние месяцы он был полностью поглощён работой над иконами. Эта работа так сильно захватила его, что бедный реставратор забывал про сон и ужин.
Огромная партия византийских икон готовилась к всемирным Юбилейным торгам. Все эти иконы являлись собственностью Отурка и были частью коллекции главного хранителя Музея. Хоть как-то пытаясь отдохнуть от напряжённой работы, развеяться и расслабиться, Фединг отправился на прогулку по Южному городу. Погода баловала обитателей города и приезжих туристов, своим осенним великолепием. Было очень тепло, но не было палящего зноя, от которого не хотелось вылезать из сине-изумрудного моря или постоянно находиться в бассейнах. Фединг любил свой город, любил городской парк. Гуляя по парку, он решил свернуть на тихую аллею, что вела к парапету и навестить местных художников. Именно там он познакомился с Поником и приобрёл у него картину. Фединг не собирался приобретать данную картину, которая ему совершенно была не нужна. Но желание помочь юному художнику и оказать ему материальную помощь, взяли верх над здравым рассудком.
И вот он с этой наивной и непонятной картиной пришёл к себе в мастерскую и от нечего делать повесил её у себя над рабочим столом.
«Забавный парень – подумал Фединг, вспоминая Поника – и рассуждает как-то, по-особенному, как не от мира сего».
Фединг на мгновение представил мальчишку, как он стоял в окружении толпы, которая вся была против него, насмехалась над юным художником.
«А ведь смешного ничего не было». Фединг внимательно посмотрел на картину, которую только что повесил над столом, и внимательно стал её рассматривать. Он увидел, что картина была выполнена с большим старанием, даже чувствовалось какое-то наивное мастерство.
«Со временем из мальчишки может получиться не плохой реставратор».
О таком ученике Фединг давно мечтал. Должен же он кому-нибудь передать своё умение рисовать, своё мастерство. Фединг вдруг почувствовал, как от этой небольшой работы повеяло лёгкой положительной энергией, и ему вдруг стало весело и радостно.
«Какая непосредственность. А сколько в этой работе тайны, загадок и скрытой жизненной силы».
Фединг присел на стул, окинул взглядом реставрированные иконы. Готовые иконы стопками стояли на полу, прислонённые к стене. Лежали на столах, на полках.
Виднелись лишь темные, словно пропитанные дёгтем торцы и оклады. Оборотные стороны производили впечатление гробовых досок, пропитанных, просмолённых или проваренных в олифе.
Постепенно неприятное ощущение начинало усиливаться. Фединг почувствовал, что от всех этих образов веет мрачным настроением. Он ещё раз окинул своим взглядом все иконы, которые находились у него в мастерской.
Строгая размеренная канонизированная красота, видимо должна была служить устрашением и исполнять роль укрощения буйного варварского нрава. И, видимо, византийским религиозным мудрецам это удавалось. Они чётко выполнили свою функцию. Фединг продолжал рассуждать, пытаясь расколдовать художественный язык образов, которые строго смотрели на верующих. Очень строгие лица. Ещё немного и эта строгость перейдёт в угрозу, но не более.
«Ведь страшно, когда палка замахнулась над головой. А когда ударили – уже не страшно» – так гласит пословица!
Фединг теперь уже физически ощущал на себе цепкую хватку какой-то отрицательной силы, которая сковывала всю его волю, а, пожалуй, даже и разум.
Воображение, перенесло Фединга, на несколько столетий назад. В те далёкие времена, о которых он почти не имел представления, но очень зримо ощущал, как эти иконы, со строгими рисунками были развешаны на стенах и иконостасах в чахлых, с затхлым воздухом церквушках.
Перед Федингом, будто из небытия, стали появляться мрачные восковые свечи!
Угнетающим, мерцающим светом, они еле-еле освещают храм. Толпы, прижатых друг к другу угнетённых, запуганных людей с угрюмым выражением на лицах, обращаясь к Богу, молятся и просят у него счастливой жизни на этом или хотя бы на том свете, так как получить счастье на этом свете они уже и не мечтают.
Внезапно дверь в мастерскую открылась, и на пороге появился Главный смотритель Музея господин Отурок.
– Фединг… Господин Фединг! Вы закончили, порученную вам, лично мною реставрацию?
– Я сделал всё, что мог, иконы уже готовы к продаже… почти все. Остальные я реставрировать не буду! – выпалил Фединг.
– В чём причина такого безрассудства? Я приказываю тебе, чтобы все иконы были реставрированы в срок! Дело не терпит отлагательств. Предстоит большая игра. А я, как ты знаешь, не люблю проигрывать! И не потерплю твоих дурацких выходок!
Я намерен очень выгодно продать все иконы. Или я недостаточно много тебе плачу?!
– Я не буду больше реставрировать иконы!
В своё время Отурок, коренным образом изменил судьбу Фединга, вытащив его из помойки жизни. Полуголодный, безработный художник, влачивший своё жалкое существование, был достойно оценён Отурком и взят на работу в Музей.
Отурок возлагал большие надежды, связанные с реставрационными работами. Но когда Фединг стал работать над картинами, главный хранитель был по-настоящему потрясён мастерством этого живописца. Не за что не желая потерять этого специалиста, прощал ему любые просчёты, выходки и многие другие причуды, лишь бы он работал в Музее.
Найдя высококлассного специалиста, Отурок не только восстанавливал иконы, но и все картины, находившиеся в музее утратившие свой облик.
Отурок серьёзно готовился к предстоящим аукционным торгам, желая на этот раз сорвать небывалый куш.
Отурок, встретившись взглядом с Федингом, увидел спокойный уверенный и дружелюбный взгляд. На секунду он опешил, даже растерялся, и этого ему было достаточно, чтобы прийти в себя, опомниться и взять себя в руки. Но внешне он это показал Федингу не сразу.
– Я, полагаю, уважаемый реставратор… – он тут же поправился – господин Главный реставратор Музея, у Вас есть веские причины для столь решительного отказа?
– Ты же знаешь, Отурок, я тебе никогда не отказывал в работе, чего бы мне это ни стоило… Я всё сделаю, как ты сказал! Всё, как мы договорились. Можешь быть в этом уверен. Но эти иконы… они мрачные – не унимался Фединг, всё более понимая глупость своих доводов.
– Вот я и попросил тебя сделать их весёлыми и красочными, чтобы подороже их продать. Мы же не собираемся с тобой молиться перед этими иконами, а мы собираемся их просто продавать.
– Отурок. извини… – улыбаясь, говорил Фединг – Чёрт попутал!
– Бывает – весело отвечал Отурок. – Ладно, забудем – сказал Отурок, подходя к столу и видимо уже заметив картину, висящую над столом.
– Это что-то новенькое? – Он подошёл поближе и стал внимательно рассматривать картину. – Я сначала думал, что это абстракция, но теперь вижу, что это совсем что-то другое. В абстрактных картинах, напрочь, отсутствует, хоть какая-то мысль…
– Но некоторым нравится абстрактная живопись – возразил Фединг.
Отурок стоял возле картины и продолжал внимательно её рассматривать.
– Что здесь всё-таки нарисовано, никак не пойму? Как называется эта очаровательная картина? Кто автор? Вроде я такого не знаю.
– Неизвестный художник. Её нарисовал один мальчик.
– Вот как… Где скрывается истина? Перед вашими глазами… Ищите её на расстоянии вытянутой руки! Где ключ к пониманию тайн? А он, как всегда там, где и должен лежать – Ещё ближе! Перед нашим носом! Картину можно рассматривать до бесконечности… Это говорю тебе я, Великий Отурок! И она не может никогда надоесть!
Только сейчас Отурок вспомнил, за чем пришёл в мастерскую Фединга.
Он отошёл от картины и вкратце рассказал утренний разговор с Рабоэлем. Потом более подробно остановился на предстоящих торгах, иконах и наконец попросил ещё раз не оставить без внимания просьбу Рабоэля.
– Сделайте хорошую рекламу, и вы продадите даже дохлую кошку. Поищи в наших запасниках, что-нибудь «из ряда вон» … Подправь, не бойся! Пусть это будет немного вульгарно, броско. Пусть будет даже нелепо! Я верю, ты справишься!
Внезапно Отурок ударил Фединга по плечу и воскликнул:
– Хватит стоять за кулисами, Фединг! Пора в море!
– В какое море? – спросил в испуге Фединг.
– В открытое море! – радостно крикнул Отурок – Большому кораблю – большое плавание!
Фединг стоял, раскрыв рот, ничего не понимая.
– Настала пора заявить о себе! Фединг – вот кто истинный великий современный художник! – Отурок снова ударил бедного Фединга по плечу, так что чуть не сбил его с ног. – Ты – Фединг, и есть тот самый Великий художник! И пора к этому привыкать. Все расходы я беру на себя!
Фединг продолжал стоять в недоумении.
– Послушай, Отурок, перестань говорить загадками!
Отурок достал свою любимую сигару. Уселся поудобней в скромное кресло, которое было единственное в мастерской художника и, выпустив кольцо синего дыма, медленно начал объяснять:
– Неизвестное всегда страшит! Неизвестный художник мало, что значит в коллекциях известных собирателей картин, а ты, не смотря на свой талант, мало кому известен даже в нашем городе. Я хочу сделать твоё имя известным на весь мир!
Отурок, победоносно посмотрел на Фединга, и засмеялся. Фединг продолжал стоять, ничего не понимая, и тогда Отурок выпалил:
– Я хочу заявить о тебе, как о всемирно известном художнике! После этого, любая твоя картина будет стоить невероятно огромных денег! Теперь ты понял, кто ты такой? За нами виктория!
ГЛАВА 5
Всемирные Юбилейные аукционные торги должны были состояться в городе Всемирного искусства.
Торги решено было провести в два этапа. Первый этап – весенне-летний, второй – осенне-зимний.
К торгам основательно готовились все страны мира. Выпускались красочные каталоги. Они распространялись среди всех коллекционеров мира.
Широкая реклама этих торгов делала их событием года. Тяга к искусству росла во всех странах земного шара.
На задний план ушли войны, спортивные соревнования и даже кинематограф.
Всемирной ассоциацией решено было провести в крупнейших городах предварительные малые аукционы, чтобы как можно больше произведений искусства получило всемирную огласку и прописку в частных коллекциях и в музеях.
Одни – продают, другие – покупают!
Музей, в котором работал господин Отурок, подготовил несколько десятков великолепных картин, икон и других ценных экспонатов для предварительных торгов. Сам же Отурок решил выставить сотни самых лучших икон из своей личной коллекции.
На протяжении нескольких лет реставратор Фединг приводил в порядок весь арсенал икон, имеющихся у Отурка. А их у него было несколько тысяч!
Дедушка Отурка, умудренный жизненным опытом человек, вывез в своё время огромное количество икон из охваченных братоубийственной бойней стран. Он бережно хранил их, тщательно спрятав от посторонних глаз.
Но время огласки пришло. И внук этого мудрого и дальновидного человека распорядился сокровищами деда по-своему, как считал нужным.
Добившись высокого поста в Музее, Отурок очень ловко использовал своё служебное положение, был на гребне волны всех всемирных аукционов, лично знал всех самых богатых коллекционеров мира, великолепно разбирался в художественных и исторических ценностях. Он способствовал процветанию и росту известности своего Музея.
Словом господин Отурок был непревзойдённым мировым авторитетом в искусстве! Его слово всегда и везде имело решающее значение!
Отурок внимательно следил за ходом реставрационных работ в своём Музее и, в общем, был доволен. Предварительные продажи икон частным коллекционерам и малым музеям принесли Отурку не малые барыши, но это было только начало…
Работа в Музее была промежуточным этапом в осуществлении его грандиозных планов и проектов. А проекты были амбициозные. Увеселительные и развлекательные центры, рестораны, казино, игровые автоматы, небывалые архитектурные проекты. А Центр всего по-прежнему – Музей!
Но для осуществления всего этого нужны были очень большие средства. Отурок это прекрасно понимал, поэтому решил продать львиную долю принадлежавших ему икон, картин и прочих драгоценностей.
Немаловажную роль в осуществлении этого проекта играла жена Отурка, госпожа Арона. Арона являлась единственной дочерью бывшего военного министра. Эта женщина, безраздельно владела всеми казино побережья, и контролировала весь игорный бизнес Южного региона. Арона – женщина потрясающей красоты, получившая несколько высших образований в лучших Американских и Европейских колледжах, в совершенстве владеющая всеми ведущими языками мира, обожала всё самое изысканное, самое лучшее, самое дорогое.
Она буквально купалась в роскоши, никогда ни в чём себе не отказывала, потворствуя своим самым низменным прихотям. Обладая несметным количеством женских пороков и безудержных страстей, она, несмотря на всё это, была на редкость набожным, сострадательным и чутким к чужому горю человеком.
*****
Оставшись один в мастерской, Фединг присел на табуретку и задумался. Ему не хотелось ни реставрировать иконы, ни искать в запасниках ту неизвестную картину, с которой он должен был сделать копию, чтобы продать её впоследствии за баснословные деньги на предстоящем всемирном аукционе. Не хотелось ни рисовать, ни работать, ни думать. Это состояние творческого кризиса иногда захватывало его без всяких причин и случалось так, что любимая работа ни с того ни с чего начинала давить на него каменным грузом.
– К Вам посетитель, – услышал Фединг голос смотрителя Музея, робко заглянувшего к нему в мастерскую в чуть приоткрывшуюся дверь.
– Кто там ещё?.. Скажите, что меня нет! – грубо крикнул Фединг – Я не хочу никого видеть!
– Хорошо, я так и передам – мягко сказал смотритель Музея, – Вас спрашивал какой-то мальчик, я передам ему, что Вас нет – сказал всё тот же человек, закрывая за собой дверь. В коридоре послышались его удаляющиеся шаги.
Последних слов Фединг не слышал, вернее, пропустил мимо ушей, продолжая обдумывать серьёзный разговор, состоявшийся с господином Отурком накануне. Но никакое решение не приходило на ум. Он находился в состоянии угнетающей прострации, когда весь существующий мир казался не реальным, а видения, доходившие до галлюцинаций, неотступно преследовали его на каждом шагу, не давая по достоинству оценить реальную обстановку.
Фединг чётко и ясно, в режиме реального времени наблюдал один и тот же сон – как в калейдоскопе менялись сочетания нереальных цветовых пятен, чёрточек искривлённых линий, наполненных экспрессией дьявольского движения. Красивые очертания непонятных, необъяснимой, несуществующей формы предметов, от которых веяло божественной красотой, ослепляли своим величием и грациозностью. Одна картинка сменяла другую в ритмической, плавной последовательности.
Фединг видел бесконечный поток неземных зрелищных композиций.
Как жаль, что всю эту красоту нельзя было ни сфотографировать, ни заснять на видео, – всегда с глубоким сожалением думал Фединг, когда в очередной раз, видения проплывали мимо него, и прекрасный сон заканчивался…
Вдруг Фединг резко очнулся ото сна, словно его окатили ледяной водой… и уставился на картину, которая висела у него над столом! Он не мог поверить увиденному…
«Этого не может быть…» – подумал Фединг.
– Этого не может быть!! – заорал он на весь Музей не своим голосом так, что несколько сотрудников музея пулей влетели к нему в мастерскую, услышав его дикий, истошный вопль.
Сначала они опешили, потому что увидели Фединга, здорового и невредимого, спокойно стоящего возле стола и разглядывающего картину, но затем их поразил вид реставратора: он стоял весь растрёпанный, взлохмаченный, глаза навыкат широко раскрыты…
– Вот она! – растеряно и едва сдерживая слёзы, произнёс Фединг.
Он смотрел на картину Поника, и только ему было понятно в эту минуту, что она выражает…
– Это же изображение моего иллюзионного сна! – он повернулся к окружившим его людям и радостно повторил, показывая рукой на картину. – Это моя картина.
Сотрудники Музея окружили Фединга и тоже принялись рассматривать картину, но лишь пожимали плечами и крутили головами.
– Нужно сообщить директору, – чуть слышно произнесла на ухо седому смотрителю пожилая худосочная женщина. – Это нельзя оставить без внимания…
Пожилой смотритель закрыл глаза, в знак согласия, и кивнул головой.
*****
Отурок сидел в своём роскошном кабинете и дымил сигарой.
«Всё-таки как грубо я поступил с Федингом» – думал он, вспоминая вчерашний разговор с лучшим реставратором Музея.
– Я хочу видеть Фединга у себя в кабинете – объявил он по селектору – Немедленно!
«Нужно хоть немного загладить перед ним свою вину» – подумал Отурок. – Побалуемся армянским коньячком! Отвлечёмся от работы…
– Фединга нет в музее! – услышал он голос секретаря. На секунду Отурок опешил. Он подумал, что Фединг опять решил продолжить свои штучки и хотел, было, возмутиться, но всё тот же голос продолжил:
– Фединг внезапно заболел и помещён в психиатрическую больницу. Подробности у директора Музея.
Не дожидаясь пока директор явится к нему, Отурок, со свойственной ему деловой энергией через несколько секунд сидел в кабинете директора и слушал его невнятный рассказ о происшедшем.
Не прошло и получаса, как Отурок шёл по больничному коридору.
Психиатрическая больница напоминала светлую, солнечную тюрьму. Только в отличие от настоящей тюрьмы здесь отсутствовали полицейские надзиратели с дубинками и наручниками. Не было также толстых металлических прутьев и решёток, сломать которые не смогло бы и стада разъярённых слонов. Не было железных кованых дверей. Всё чистенько, аккуратненько и очень тихо. Правда эта благополучная тишина иногда нарушалась истошными воплями, истерическими стенаниями, душераздирающими криками и суматошными действиями санитаров и медсестёр. А в основном это было чудесное место для отдыха, лечения и рассуждения о смысле бытия.
Отурок вошёл в палату к Федингу с некоторым волнением и сожалением о случившимся.
– Как ты себя чувствуешь, друг? – негромко спросил Отурок, подходя к койке больного.
Фединг молчал. Он лежал на больничной койке связанный смирительной рубашкой, рядом с ним стояли два огромных санитара в белых халатах, с засученными рукавами, поодаль копошилась медсестра, она неуклюже перебирала пакетики с лекарствами, какие-то баночки и шприцы.
Отурок жестом попросил всех удалиться. Санитары и медсестра нехотя подчинились Отурку, хотя и понимали, что им этого делать не следовало. Но слишком большой авторитет этого человека убеждал их в обратном.
– Директор Музея решил угробить всё дело – начал Фединг, как только свита покинула палату. – Он специально упрятал меня сюда… Ключ к разгадке тайны лежит, действительно, близко… Я в этом вчера убедился. Я нашёл… В это трудно поверить, но это действительно так!
Отурок смотрел на бледное, уставшее лицо реставратора, на его худое тело, на его тонкие руки и вспоминал, как этот художник, не жалея ни себя, ни своих сил, всегда старался угодить Отурку. Порученную ему работу, Фединг всегда выполнял с чудовищным, нечеловеческим мастерством, поражая всех искусствоведов, коллекционеров живописи и любителей прекрасного своей утончённой работой. Ему вдруг до глубины души стало жаль Фединга.
– Отурок, – слабым голосом продолжал Фединг – я нашёл, то, о чём ты просил. Почему ты не радуешься?
– Что ты нашёл, милый добрый Фединг? Я тебя не совсем понимаю… – голос Отурка звучал как никогда тихо.
– Я нашёл ту самую картину, о которой ты меня просил… Её изображение достойно любого музея, её захочет иметь любой коллекционер, она великолепно будет смотреться как на пачке сигарет, так и в королевском дворце! Даже на майке и консервной банке!
Только теперь Отурок стал верить, что Фединг попал в больницу не случайно. «Бедный Фединг, бедный мой незаменимый реставратор. Это я виноват во всём».
– Почему ты не радуешься Отурок? Всё получилось, как ты сказал! Ответ действительно находился на расстоянии вытянутой руки.
– Фединг, прости меня. Я был с тобой жесток. Я, был не прав.
– Препятствиями растём!.. – стараясь, как можно бодрее, но уже угасающим голосом произнёс Фединг. – Затем он продолжил, но слова его звучали с некоторыми паузами, чувствовалось, что ему становилось всё труднее и труднее произносить слова. – Послушай, меня внимательно… Я нашёл, то о чём ты меня просил. Ты только сделай, как я тебе посоветую… Обещаешь?
– Обещаю! – твёрдо произнёс Отурок, как можно более убедительно.
– Картина, которая тебе нужна, висит у меня в мастерской… над столом, на расстоянии вытянутой руки! – Фединг радостно посмотрел на главного хранителя музея – Ты понял? Это та картина, которую нарисовал мальчишка!
Фединг и Отурок смотрели друг на друга, ничего не понимая. Фединг удивлялся, почему Отурок никак не может понять о чём идёт речь, а Отурок продолжал сомневаться, в своём ли он уме.
– Это та самая картина, которую нужно выставить на аукционе! Картина будет представлена будто бы она из коллекции самого господина Отурка. Очень ценная, бесподобная, не имеющая аналогов во всём мире… за одно сделай мне имя и поставь мою фамилию на этой картине, как великого художника… остальное дело удачи и настойчивости…
Вошёл доктор и попросил Отурка покинуть палату, так как показатели биоритмов резко ухудшились…
– Прошу покинуть немедленно! – строго произнёс доктор, голосом, не терпящим возражений.
Уже в дверях Отурок слышал хриплый голос Фединга, он пытался кричать, но вместо крика из его груди вырывались какие-то нечеловеческие звуки:
– За нами… виктория…
Фединг улыбался какой-то глупой, детской наивной улыбкой. Щёки его горели не здоровым огнём. Отурок хотел, что-то сказать на прощание умирающему реставратору, но не смог, резко шагнул за дверь и, не оборачиваясь, стремительно зашагал по коридору. Только теперь быстро покидая стены клиники, он почувствовал, как по его щеке неумолимо катится непрошенная слеза…
– Почему я такой жестокий!? – бичевал себя Отурок. – Куда теперь? – спрашивал он сам себя, в растерянности – В Музей?
Отурок пытался успокоить себя стихами.
Впервые успокоительные стихи были написаны им в далёкой юности, когда он проявляя свой характер и волю, пытался завоёвывать сердца всех красавиц подряд, не отдавая себе отчёта в том, зачем он это делает.
