Читать книгу: «Живи», страница 3

Город-мечта, северная Пальмира, город-сказка. О как мы любим эти сказки, все, лишь бы правду не видеть. Ведь правда горька, горше дегтя.

Потому что весь этот быт, это лишь мишура, призванная скрыть то, что мы смертны. За сиюминутными делами мы забываем об этом. А вот момент творения чем-то приближает нас к Нему, к его бессмертию. Скульптор, обрабатывает грубый кусок мрамора, отесывает его только за тем, чтобы оставить «след», чтобы приобрести бессмертие, пусть хоть в устах людей, что будут славить его посмертно. Может и Он создал все это лишь для бессмертия, чтоб его чтили и помнили. О, как это сложно. Эти мысли, не знаю как спастись от них, Должна помочь ванна. Толстой, кажется, говорил, что это мерзко барахтаться в своих же обмылках. А мне по душе. Ванна у нас еще с тех… времен. В ней плескалось много графинь, должно быть даже хорошеньких. Я закрываю глаза, тело впитывает тепло и я думаю о том, что прямо сейчас лежу в ванне с графиней. Розовощекой, душистой графиней, пусть и эфемерной, пусть и фантомной. Я открою глаза и она исчезнет, но разве это важно, ведь когда-то я тоже исчезну, закрыв глаза. О ужас! Я вижу свое тело. Я умираю, я смертен, я телесен. Из моих пор сочится сало и гной, наверное когда-нибудь они победят и я истлею, я сгнию целиком. Я смертен. Почему этот чудесный лозунг не приватизировало ни одно политическое течение? Все гнались за трудом, работой. Тысячи «Arbeit macht frei», но ни одного «Ты смертен». Осознавая эту истину люди берегли бы себя, не стреляли и не воевали бы. Какой интересный парадокс – чтобы победить смерть приходится говорить о ней.

Весь этот сонм мыслей сливается в один бесконечный бредовый поток и я напиваюсь, напиваюсь до потери себя. Пару часов тишины в голове, пусть и такой ценой – все равно. Но затем следует жуткая стадия конвульсий, содроганий и немощного отрезвляющего ужаса. И вот я под падающим потолком, окруженный ковром пауков.

И в этот момент ко мне приходит, пожалуй первая здоровая мысль – надо вернуться туда, где не было всего этого. Не в детство, но раньше. В самое начало. В девственно чистый мир природы, может там, вдали от чужих ушей Он нашепчет мне что-то, расскажет что со мной, со всеми нами не так. И я понимаю, что надо делать дальше, понимаю куда зовет меня сердце. На юг, в горы. Подальше от цивилизации, поближе к звездам.

И вот, на следующий же день, отойдя от ночных кошмаров, я судорожно собираю вещи. Прокручиваю в голове удивительный план этого летнего путешествия. Путешествия сквозь всю страну, на попутках и поездах. Из Питера в Москву, а там – полями и лесами в Крым.

Наверное это мой исход, мое бегство из редакционного рабства. Мое хождение в люди.

Выбираюсь на кольцевую дорогу, ловлю попутку. Останавливает пожилой мужичек, едет до Новгорода. Не долго думая соглашаюсь.

Выезжаем из города по мостам, над заливом. Янтарный свет блестит на волнах, над Питером легкая дымка.

Мужичок оказывается профессор философии. Всю дорогу говорим о чем-то размытом, но уже на подъезде к Новгороду он заговаривает о людях. Мол, почему, а главное к чему вся эта бесконечная суета, движение масс. И ведь действительно – мы только и делаем, что что-то делаем. Бесконечные разговоры по телефону, сплошной поток информации ото всюду. Может стоит остановится? Как продолжение мысли – старинный Новгород. Детинец, который чего только не видел за свою историю. Кругом все менялось, сгорало, отмирало, а он стоял.