Читать книгу: «Зима: Секреты выживания растений и животных в самое суровое время года», страница 5

В этот день, рассматривая вблизи найденное мной гнездо красноглазого виреона, я с удивлением обнаружил, что вместе с обычными берестой и паутинками в его внешнюю стенку вставлены кусочки серой бумаги из гнезда пятнистой осы. Общественные гнезда пятнистой осы, в отличие от птичьих, достраиваются и растут все лето. Но к осени, когда рабочие осы и трутни умирают, а оплодотворенные матки зимуют под землей в диапаузе, их жилища оказываются пустыми. Тогда можно безнаказанно отрывать от осиных гнезд кусочки – ведь, как известно и как я подтвердил в своих экспериментах, когда возбуждал ос, достаточно просто прикоснуться к обитаемому гнезду, чтобы оттуда немедленно вылетели стражники, готовые нападать и безжалостно жалить все, что движется. Так что я предположил, что кусочек осиной бумаги, ставший элементом внешнего украшения, был взят из старого пустого осиного гнезда. В противном случае осы без колебаний напали бы на птицу или другое мелкое животное, потревожившее общественное гнездо, и, вероятнее всего, зажалили бы его до смерти.

Мне осиные гнезда встречаются редко. Должно быть, птицам пришлось далеко летать за осиной бумагой. Насколько это типично для красноглазого виреона? Я помню, как нашел первое в своей жизни гнездо этой птицы. Мне было 11, это была моя первая весна в Мэне, и я залез на высокий сахарный клен у дороги на ферму Адамсов, где провел полное восторга лето. На этом дереве Флойд, отец семейства, весной сделал подсоку, чтобы собирать кленовый сок. Я, конечно, не помню, была ли снаружи гнезда осиная бумага, а жаль. Но это гнездо и воспоминание о нем меня взбудоражили, и я постарался осмотреть все гнезда красноглазого виреона, какие сумел найти в Вермонте и Мэне. На всех двенадцати снаружи было хотя бы немного бумаги из гнезда осы пятнистой. Поскольку гнездо у виреона круглое и напоминает осиное по форме, не исключено, что, добавив в него осиной бумаги, можно усилить сходство, и тогда главные разорители гнезд в лесу (белки, бурундуки и голубые сойки) будут держаться от него подальше. Достаточно слегка качнуть ветку с осиным гнездом, чтобы его жители перешли к массовой атаке, – рисковать, чтобы навлечь на себя подобную реакцию, не станет ни одна белка или сойка. Если хотя бы кого-то из любителей полакомиться в птичьей кормушке можно в какой-то степени отвадить такой вроде бы обычной вещью, как украшение на гнезде, в длительной перспективе это может сыграть свою роль. По моим оценкам, одни только бурундуки и красные белки разоряют более 60 % гнезд певчих птиц в моих лесах.

Все гнезда были выстланы тонкими жесткими волокнами, но в разных гнездах это был разный материал. В двух использовались длинные рыжеватые иглы восточной белой сосны. Еще в одном – спороносные ножки кукушкина льна. Встречались тонюсенькие стебельки травы, сухие черенки цветков сахарного клена, тонкие полоски коры ясеня, увядшие рахисы папоротника и похожие на осоку волокна, которые я не смог определить.

Выйдя из смешанного леса, где я нашел гнездо красноглазого виреона, я спустился на бобровую запруду. Сухая осока вокруг замерзшей воды давно пожелтела. Пятна светло-коричневого рогоза сменялись кустиками таволги и порослью калины, а та переходила в ольху и молодые клены. Здесь американские горихвостки и малые эмпидонаксы вклинивают свои гнезда в вертикальные разветвления на молодых деревьях. В рогозе я нашел полдюжины гнезд красноплечего черного трупиала и три гнезда обыкновенного гракла. Все они находились в нескольких сантиметрах от льда в увядших, уже сухих листьях. Давно оставленные объемистые гнезда дроздов и американских свиристелей все еще виднелись в сплетениях тонких веток, где летом их полностью скрывала густая листва. Гнезда дроздов состояли из длинных ветвей и крепких стеблей растений. Едва заметный «фирменный» знак, по которому их можно отличить от похожих гнезд (голубой сойки, красногрудого дубоносового кардинала), – это полоски виноградной коры. Единственное гнездо американского свиристеля, которое я нашел, как обычно, было инкрустировано зеленым мхом. В низких ветвистых кустиках таволги обнажились прозрачно-тонкие травяные гнезда желтошапочного лесного певуна, а также гнездо желтой древесницы из волосков летучек рогоза, свалянных в глубокую мягкую, как будто ватную чашу. Чижи оставили свои обитые растительным пухом гнезда на молодых деревьях и кустах, стоящих более обособленно.

Гнездо американской горихвостки на молодом сахарном клене на краю топи

Гнездо балтиморского цветного трупиала на ветке вяза

На вязе на краю бобровой запруды висело почти идеально сохранившееся мешковидное гнездо балтиморского цветного трупиала¹⁹. С помощью сплетений жестких растительных волокон, которые определенно могли бы сравниться с лубяным волокном (например, из разлагающихся стеблей ваточника), птицам удалось подвесить гнездо на кончике длинной тонкой, качающейся на ветру ветки, куда редко добираются разорительницы-белки. У земли я также заметил рваное отверстие в тонкой жесткой коре гнилого посеревшего березового пня. Это был вход в дупло черношапочной гаички. Все синицевые (Paridae), семейство, к которому относятся гаички, прячут яйца в закрытых пространствах. У гаичек слабый маленький клюв, но обычно они сами выдалбливают себе дупло в мягкой гниющей древесине. Иногда же птицы используют уже имеющиеся полости, например оставленные дятлом. В дупле они строят мягкое гнездо из мха, волос и перьев.

Гнездо дрозда с гроздью паслена на иве

Строительный материал часто определяет архитектуру гнезда и позволяет находить для него новые уникальные места. Так, деревенские и белолобые ласточки могут поместить гнездо на недоступных скалах (обычно они гнездятся плотными группами с десятками гнезд), в основном сооружая лепные птичники собственного производства, часто многоразовые, из грязевого раствора. Мне они напоминают горные жилища индейцев анасази, и я невольно гадаю, не подражали ли в данном случае люди птицам. В этом многоразовом мини-птичнике (который люди часто принимают за само гнездо) ласточки сооружают гнезда из травы и перьев. Поскольку грязевой раствор можно приклеить к любой твердой основе, птицы одинаково легко строят жилища и на скале, и на стене сарая. Ласточки-береговушки вместо этого роют норы в песчаных обрывах по берегам и устраивают гнездо из травы и перьев в конце песчаного хода. Древесная американская ласточка, в свою очередь, пользуется старыми дуплами, выбитыми в дереве дятлом. Дымчатые иглохвосты делают неглубокую чашу, слюной приклеивая веточку за веточкой параллельно друг другу, и таким образом сооружают тоненькую полочку на стене дымохода. В Азии родственные иглохвостам пещерные саланганы отказались от веточек и целиком строят гнездо из слюны (свернувшаяся затвердевшая слюна птицы считается деликатесом – дорогие блюда из нее подают в ресторанах азиатской кухни).

Гнездо желтошапочного лесного певуна в кустах таволги

Гнездо желтошапочного лесного певуна на таволге с крышей из семян ломоноса (Clematis). В гнездо сложено 76 косточек черемухи. Кладовая оленьего хомячка

В этот снежный день, продолжая свою прогулку и высматривая в лесу и на болотах удивительные гнезда, ничего экзотического, подобного гнездам ласточки или иглохвоста, я не нашел. Зато мне встретилось несколько гнезд желтошапочного лесного певуна. Как обычно у этого вида, гнезда имели форму маленькой круглой чаши из тонких травинок и были расположены в низких кустах таволги. Однако, к своему большому удивлению, над одним из них я обнаружил купол, а сбоку у него был круглый вход, так что оно стало похоже на гнездо крапивника. И все же это было просто очередное травяное гнездо желтошапочного лесного певуна, а надстройку из растительного пуха позже добавил кто-то другой. В гнезде было 76 косточек черемухи. После этой неожиданной находки я присмотрелся внимательнее и нашел еще одно похожим образом переоборудованное гнездо с куполом. На этот раз оно принадлежало лесному эмпидонаксу, и здесь было 483 семени ваточника, причем пушистый зонтик с каждого из них был полностью удален. Я нашел и гнездо американского чижа, заполненное семенами до краев: в нем лежало около 1200 мелких черных семян, которые с ходу было не определить, 254 семени ваточника и 1 подсолнечное семечко (часть мелких черных семян я посадил, и из них выросла амброзия полыннолистная, пыльца которой распространенный аллерген).

Думаю, эти три птичьих гнезда заняли оленьи хомячки. В отличие от других мышиных и беличьих гнезд, которые весной используются для детенышей, а зимой помогают укрыться от непогоды взрослым, эти мышеобразные с частично древесным образом жизни хитроумно перестроили гнезда в зернохранилища для запасов на зиму. Птичьи гнезда часто переходят к новым хозяевам из числа других видов птиц. Например, каролинские утки, малые гоголи и крохали используют старые дупла хохлатой желны, а в последнее время и белоклювого дятла. Обеспечивая безопасные места для гнездования, дятлы играют ключевую роль в жизни множества птиц во всем мире, в том числе многих сов, попугаев, синицевых, тиранновых мухоловок. Но повторное использование птичьих гнезд для хранения пищи мышеобразными, насколько мне известно, до сих пор описано не было.

Гнездо американского чижа на молодом клене

Хомячки заставили меня задуматься, почему почти все встретившиеся мне птичьи гнезда обречены пустовать. Почему птицы не используют их повторно в качестве зимнего укрытия? Даже неперелетные виды, которые остаются у нас на всю зиму – гаички, американские чижи, пурпурные чечевицы и голубые сойки, – не используют свои гнезда и не делают новых, чтобы прятаться или хранить пищу. При этом большинство птиц строят умело и охотно. Они сооружают удивительно элегантные и функциональные конструкции, чтобы привлечь пару, высидеть яйца и вырастить потомство. Но станет ли птица строить хотя бы простейшее укрытие от смертоносного холода? Никогда! Ну почти никогда. Как обычно в зимнем мире, здесь есть яркие исключения.

Гнездо американского свиристеля на калине

Одно из таких исключений – американский ремез (Auriparus flaviceps). Эта птица мышиной окраски, размером между корольком и гаичкой, круглый год проводит на юго-западе США и на севере Мексики, где к рассвету зимой температура вполне может упасть до 0 °C. По сравнению с большинством птиц американский ремез не просто явное, но даже выдающееся исключение, потому что он строит многочисленные гнезда-спальни в любое время года.

И чтобы выводить потомство, и для ночевки американский ремез делает шарообразные сооружения диаметром около 20 сантиметров. По форме они похожи на небольшое беличье гнездо, но лишь с одним входом. Гнездо для размножения строится около шести дней, а для ночлега – всего за четыре дня. У него сложная трехслойная конструкция. Внешний слой состоит из плотно переплетенных шиповатых веточек, которыми гнездо прочно крепится к дереву – чаще всего к мескиту, пало-верде или акации Грегга. Средний слой – плотная масса из листьев, перьев, лишайника, мха и других разнообразных материалов. Наконец, внутри гнезда, особенно зимние, выстланы мягким пушистым материалом, например перьями разных птиц, растительным пухом и паутиной. Зимние гнезда для ночлега более крупные и изолированы лучше, чем летние.

Гнездами американского ремеза пользуются не только сами эти птицы. Гленн Уолсберг из Университета штата Аризона обнаружил в поросшей кустарником пустынной ложбине гнездо американского ремеза, которое в декабре 1989 года для совместного ночлега использовало от 15 до 16 чернохвостых комароловок (Polioptila melanura). Уолсберг наблюдал птиц в течение пяти ночей: на день они разлетались, а вечером возвращались в гнездо. Ученый вновь пересчитал комароловок, когда они в очередной раз покидали гнездо на рассвете, после чего оно на две ночи осталось пустым. Очевидно, у птиц были и другие места для ночлега, между которыми они перемещались всей стайкой.

Уолсберг установил, что внутри гнезда ночью держалась температура около 30 °C, хотя снаружи к рассвету она падала почти до 0 °C. Ночуя в гнезде, где температура общими усилиями была поднята до 30 °C, каждая птица должна была тратить примерно в 2,5 раза меньше энергии на обогрев. При этом общая экономия энергии была еще больше, потому что птицы согревались не только из-за повышенной температуры окружающего воздуха, но и благодаря непосредственному телесному контакту. В мэнском лесу не найти ничего похожего на удивительные находки Уолсберга с его комароловками в гнезде ремеза, но я задумался, почему это так. Определенно, королек мог бы воспользоваться подобным укрытием.

К концу дня снег стал таким густым, что стало почти ничего не видно. Я прошел мимо старой тсуги с пчелиным гнездом, которое обнаружил прошлой осенью, когда выслеживал пчел. Неподалеку стоял полый ясень, где в январе я видел нору енота, но, услышав громкое «кек-кек-кек» дятла – хохлатой желны, вместо ясеня я свернул к огромному мертвому вязу. Дятлы несколько лет подряд долбили дупла в этом дереве. Я увидел одно над другим три дупла на расстоянии примерно 1,2–1,5 метра друг от друга. Дятлы ценой огромных хлопот и больших усилий каждую весну обязательно делают новое дупло. В итоге ежегодно появляются новые свободные апартаменты для летяг, хохлатых тиранновых мухоловок, пестрых неясытей; теоретически ими могут воспользоваться и рукокрылые.

Добравшись до дупел, я вновь услышал «кек-кек-кек-кек» хохлатой желны, эхом отдававшееся в лесу, а потом увидел великолепную большую черную птицу. Мелькая белыми краями крыльев, она скользнула сквозь метель и села на другой стороне сахарного клена рядом со мной. Повернула ко мне голову с белыми полосами и пылающим красным хохолком, выглядывая из-за дерева, как из укрытия. Я отступил, и тогда птица перелетела на вяз и скрылась в одном из старых дупел, – возможно, в какую-то из прошлых весен она сама в нем гнездилась.

Дупла дятлов другие птицы тоже часто используют зимой в качестве укрытий. Я нередко вижу канадских поползней, которые зимой ночуют в старых дуплах пушистого или волосатого дятлов, и поползней-крошек (Sitta pygmaea), обычно перемещающихся маленькими стаями и ночующих в дуплах вместе с многочисленными спутниками, чтобы было теплее (источники: Knorr, 1957; Guntert et al., 1988). Так же поступают каролинские гаички (Pitts, 1976), а иногда и лазурные птицы (Frazier, Nolan, 1959).

Одно дело – найти уже готовое укрытие и воспользоваться им, и совсем иное – тратить время и энергию на то, чтобы приготовить такое укрытие на будущее. Как ни странно, некоторые другие северные виды дятлов именно так и делают. В конце ноября и начале декабря, когда температура быстро падает и первые снегопады покрывают леса белым ковром, я часто слышу равномерный стук, непохожий на более прерывистую дробь, с которой дятел добывает пищу. Если пойти на звук к гниющему дереву или толстому суку, земля и/или снег внизу окажутся покрыты мелкими светлыми щепками. В круглом отверстии обязательно появится головка пушистого или волосатого дятлов, тряхнув которой птица избавится от полного клюва стружек и быстро исчезнет, чтобы продолжить долбить дерево. Сначала я думал, что птицы запутались, может быть неправильно интерпретировав длину светового дня – соотношение часов светлого и темного времени суток, по которому многие животные отслеживают смену времен года, – и строят гнезда на полгода раньше, чем нужно. Но готовые дупла, выдолбленные в конце осени или зимой (в более разложившейся древесине, чем дупла для гнезд), они всякий раз использовали для ночевки: вечером я выгнал дятла, постучав по дереву, но он быстро вернулся в дупло, чтобы провести там ночь (в качестве материала для гнезда дятлы не используют ничего, кроме слоя сухих стружек, но дупла, очевидно, защищают от холода).

У хохлатой желны или дятла-сосуна может уйти до двух недель, чтобы выдолбить дупло в размягченной грибком древесине, так что странно, что другие зимующие птицы не строят в качестве укрытий «обычные» гнезда, которые можно сделать за несколько дней. Так, пара золотоголовых корольков строит хорошо утепленное гнездо из мха, скрепленного паутиной, всего за шесть дней (Ingold, Galati, 1997). Возможно ли, что золотоголовые корольки строят зимние гнезда, чтобы решить проблему ночевок при отрицательных температурах, или пользуются гнездами других птиц?

Я ни разу не видел, чтобы зимой королек носил мох или другой материал для гнезда, и мне кажется маловероятным, что эти птицы строят зимние гнезда-укрытия. Но если нет, то почему? Может быть, у них нет времени, потому что они и так живут на пределе возможностей? Я не видел, чтобы королек зимой хотя бы секунду отдыхал от поисков пищи. Может быть, его первостепенная задача – пережить сегодняшний день, и тогда нет смысла делать вложения, которые оправдаются лишь позже. К тому же, если целый день приходится быстро и безостановочно перемещаться в среде, где пища распределена неравномерно, к концу дня (когда птица преодолела большое расстояние) может не остаться времени или сил снова искать свое гнездо. Не исключено, что для королька, когда он нашел место с большим количеством еды, более осмысленно оставаться там и до самого наступления темноты поглощать пищу, как, собственно, эти птицы и делают. Наконец, зимнее гнездо должно быть устроено иначе, чем гнезда для выведения потомства в форме открытой чаши. Строение гнезда может слегка изменяться, но, возможно, совершенно новый вид гнезд – это слишком большая эволюционная высота, которую королек взять уже неспособен.

Зимние гнезда-укрытия ремеза и дятлов лишь слегка отличаются от их же гнезд для размножения. Исходно гнезда этих птиц возникли как вместилища для птенцов, а потом по счастливой случайности оказалось, что конструкция позволяет использовать их как зимнее укрытие. Гнезда вьюрковых и корольковых другие, они имеют форму чаши. Они не приспособлены служить зимним пристанищем. Для этого гнездо должно быть закрыто сверху. Гнездо-чаша зимой быстро наполнится снегом.

Нет закона, который заведомо запрещал бы птице переключаться с гнезд одного типа в одно время года на гнезда другого типа – в другое. Это просто маловероятно, потому что чем более узкую специализацию генетическая программа задает в одном направлении, тем менее вероятно, что возникнет новая специализация в другом.

Бывает, что зимой птицы сооружают хорошие укрытия, строить которые гораздо легче, чем гнезда. Закапываясь в глубокий мягкий теплоизолирующий снег, чтобы спрятаться от холода, рябчик также меняет конфигурацию снега, в конце хода делая пещерку, где и остается. Это одноразовое укрытие. Птица может пробыть здесь ночь, или день, или дольше (в зависимости от погоды), но она никогда сюда не вернется. На следующую ночь она создаст для себя новое пристанище. При этом, если снега нет, рябчик будет спать под кровом густой кроны хвойного дерева.

Бродя по болоту в поисках оставленных летних птичьих гнезд, я почти не придавал значения самым заметным зимним жилищам – хаткам постоянно живущих здесь ондатр и канадских бобров. Бобры (см. главу 12) строят хатки на краю водоема или прямо в нем, складывая бревна и палки, ил и дерн в крутую конусообразную кучу, на полтора-два метра возвышающуюся над водой, а затем подкапывая ход снизу. Подходящую хатку можно построить осенью, но бобры также подновляют старые хатки и могут использовать их из поколения в поколение. Я измерил хатку, построенную прошлой осенью: она была на два метра выше уровня воды (или льда) и составила 16 метров в обхвате. Конкретно в этой хатке почти все палки были светло-желтые, потому что бобры только недавно объели с них кору. По бокам (но не сверху) стены были вымазаны грязью, которая их скрепляла и цементировала. Зимой, когда грязь замерзнет, бобровая хатка станет практически неприступной для волков и других хищников.

Попасть в бобровую хатку можно только через толщу воды, так что жилище остается безопасным и летом. Это не ускользнуло от внимания Джона Колтера, знаменитого исследователя озера Йеллоустоун, который в 1809 году спасся от группы преследовавших его воинов индейцев-черноногих, нырнув под бобровую плотину и спрятавшись в хатке. Засушливым летом год или два назад, когда местные водоемы обмелели и ушла вода, запирающая вход в бобровую хатку, я тоже проник в это жилище. Я взял с собой фонарик, чтобы осмотреться. В хатке было две платформы. Одна располагалась чуть выше другой, и на обеих были свободно рассыпаны мелкие ободранные от коры веточки – остатки принесенных домой лакомств (следов фекалий не было). Помещение было достаточно просторным, чтобы я мог повернуться вокруг своей оси, но паре бобров, которая вместе весит около 50 килограммов, должно было быть довольно тесно. Если добавить к этому от двух до пяти потомков из помета прошлого года и столько же детенышей этого, получалось, что размещались они плотно и уютно. Место на вид было ужасно маленьким для компании, возможно, из дюжины бобров, которым выпало провести здесь полгода в полной темноте. Бобры не впадают в спячку и должны быть весьма терпимы к своим сородичам, потому что всю зиму им приходится в буквальном смысле тереться друг о друга. Но к весне годовалых детенышей начинает тянуть к перемещениям – или эту тягу своим холодным обращением обеспечивают изгоняющие их родители. Когда с бобровых водоемов сходит лед, я часто вижу сбитых молодых животных на автодорогах, если те пересекают ручьи или речушки.

Иногда укрытия строят и еще более крупные животные. Обычно медведь (или семейство из медведицы с годовалыми медвежатами предыдущего помета) выбирает место для берлоги, где будет спать, прежде чем снег начнет покрывать землю. Гризли роют на склонах холмов норы с расширениями в конце. Барибалы (черные медведи) выкапывают углубления под кучей хвороста или под корнями упавшего дерева, могут воспользоваться скалистой пещерой или полым деревом, а иногда пещеру вовсе не сооружают и не используют. Если берлога есть, обычно ее ширина составляет около двух метров, а высота – от 70 сантиметров до метра, и внутри она выстлана листьями, травой и другим материалом, который медведи сгребают по окрестностям. Животные могут обкусывать или обрывать и сносить в берлогу кору туи и ветки растущих поблизости хвойных деревьев. Годовалые детеныши помогают матери строить их общее временное убежище. Берлога препятствует конвекционному охлаждению ветром, но внутри ее температура не сильно отличается от температуры на улице, и теплоизоляцию медведю в основном обеспечивает мех, защитные свойства которого зимой удваиваются. Устроившись в берлоге, животные в течение семи месяцев ничего не едят и живут за счет собственного жира до конца весны. В январе самки рождают двух-трех почти голых медвежат, которые в зимний сон не погружаются. Детеныши жмутся к матери и сосут ее еще три месяца. Она проводит это время во сне, теряя примерно в два раза больше веса, чем самцы. Впрочем, шансы пережить зиму у обоих полов составляют 99 %. Берлога остается чистой, потому что самка всю зиму не выделяет мочу и не испражняется. У медвежат выделения есть, но, несмотря на очень подавленный аппетит, мать поедает их фекалии.

Изучая черных медведей на северо-западе Миннесоты в 1970-х годах, биолог Линн Роджерс по прозвищу Медвежатник регулярно проникал в берлоги. «Чаще всего медведи, к которым я заглядывал в берлогу, были достаточно бодры, чтобы приподнять голову и посмотреть на меня, – пишет он. – Но в целом, кажется, они были менее чувствительны к опасности, чем летом: некоторые были умеренно агрессивны… другие не просыпались, даже если слегка потыкать или потолкать их». И далее: «Один раз, 27 марта 1970 года, я случайно наткнулся на шестилетнюю самку в берлоге. Она не просыпалась как минимум восемь минут, хотя ее детеныш громко ревел, а я стал ее толкать. 8 января 1972 года я попробовал послушать сердцебиение крепко спящей пятилетней самки, прижав ухо к ее груди. Ничего не было слышно. Но минуты через две я вдруг услышал сильные и быстрые удары сердца. Медведица просыпалась. Через несколько секунд, когда я задом протискивался из берлоги, она подняла голову. Выйдя, я все еще слышал в своем воображении стук сердца и смог посчитать удары (сначала убедившись, что это не мое сердцебиение) – получилось около 175 в минуту». Обычно сердце медведя днем бьется со скоростью от 50 до 90 ударов в минуту, но у спящего животного зимой сердцебиение может упасть всего до 8 ударов. Интересно, кто больше удивился этой встрече – ученый или медведица.

Кроме биологов, мало кто из людей заглядывал в медвежью берлогу посмотреть, насколько там уютно. Но мне хорошо известен случай, когда в Мэне гончая забралась в лесу в кучу хвороста, которая оказалась берлогой черной медведицы с двумя медвежатами. Гончая пыталась выбраться, но каждый раз, когда собака пробовала выползти из берлоги, медведица втаскивала ее обратно. Самка вела себя, как будто собака была медвежонком. В конце концов хозяину удалось достать собаку невредимой, но для этого потребовалось усыпить медведицу из транквилизаторного ружья, а гончей пришлось провести в берлоге на два дня больше, чем она собиралась.

Я слышал и о другом случае, когда в медвежью берлогу нечаянно попал человек. Этот визит закончился быстрее. По-видимому, мужчина на острове Элсмир провалился в снег и упал в каверну, где оказалась берлога белой медведицы с медвежатами. Пухлого, как надутая подушка, человека быстро и без церемоний выдворили одним шлепком огромной медвежьей лапы (хорошо, что на нем были приспособления для поддержки микроклимата!).

В лесах на склонах холмов возле домика в Мэне я часто вижу на буках то, что в народе называется «медвежьими гнездами». В них мне случалось заглядывать и изучать их вблизи, не навлекая на себя кары. Это площадки из веток, которые медведи стягивают к себе со всех сторон, чтобы ободрать буковые желуди, когда деревья еще покрыты листвой. Деревья сбрасывают листву, готовясь к зиме, и это активный процесс (призванный уменьшить нагрузку от льда и снега), так что сломанная мертвая ветка не сбрасывает листья, потому что оказывается отделена от дерева с его физиологическими процессами. В результате там, где медведи в конце лета собирали еще незрелые желуди, в ноябре вы видите что-то, что можно принять за гигантское беличье гайно (как иногда называют беличьи гнезда) со множеством мертвых листьев. Строение у медвежьего «гайна» почти такое же, как у гнезда шимпанзе для сна – а это лучшие конструкции среди тех, которые создают наши ближайшие из ныне живущих родственников.