Читать книгу: «Часть всего», страница 2
3
Его пьяные выходные прошли в компании знакомых-людей, о которых он знал лишь то, что они готовы тусить сутками напролет, что вполне его устраивало. Три дня он игнорировал сообщения и звонки своей девушки, втайне надеясь, что это достаточно веская причина, чтобы она сама бросила его. Не так уж долго они встречались. Утром понедельника он не помнил, как очутился дома, но ощутив вкус во рту, принял решение не садиться за руль. Хотя вчера, до того, как его мозг отключился, он успел сгенерировать мысль, что неплохо было бы взять ключи и доехать до Нее. Он выглянул в окно, машины на месте не было, значит, он оставил ее у знакомых, придется заехать за ней после работы. На часах было 6:30, у него еще оставалось время до подъема. В обычный день рука потянулась бы за телефоном, но после таких ночей, он оттягивал этот момент. Его импульсивность под действием алкоголя выходила из-под контроля и становилась его главной движущей силой, отключая мозг. Поэтому утром его одолевала тревога. Она пробуждалась чуть позже него, но непременно напоминала о себе. В такие минуты внутри него бились две силы, неспособные прийти к компромиссу: проверить телефон и узнать есть ли у тревоги причина, либо незнание.
Несколько недель назад, когда они пересеклись в городе, он рассказывал ей забавную историю об одном его знакомом, который после рабочей встречи потерял машину на парковке, и в конце концов оказалось, что он приехал на встречу на такси. Закончив, он заметил, что она смотрит на него отсутствующим взглядом.
– Что такое? Никакой реакции, – он помахал перед ее лицом рукой. – Эй, ты здесь?
– Ааа, да, прикольная история.
– Да ты ее даже не слушала.
– Слушала.
– Ок, и о чем она.
– Про чувака с Альцгеймером.
– Ладно, но ты опять была в астрале.
– Что это значит?
– Ну с тобой такое бывает. – Она нахмурила лоб, ожидая продолжение, – зависаешь физически, вообще не двигаешься, даже не моргнешь, но все слышишь и видишь при этом. Немного похоже на биоробота.
– Звучит криповато, даже для меня.
– А я привык. Мне даже кажется – это круто, типа суперспособности.
–Ну, спасибо.
– Ага, ну так, о чем ты думала.
– Ни о чем, я тебя слушала.
– Нет, у моей теории есть продолжение, объясняющее, почему ты зависаешь в такие моменты. Ты слушаешь окружающих и параллельно думаешь о своем, поэтому на то, чтобы двигаться не хватает оперативки.
Она беззвучно открыла и закрыла рот. Он засмеялся.
– Гениально, правда, я знаю. Ну, так, о чем ты думала?
– В курсе, что человеку необязательно знать абсолютно все.
– Глупости. Чем больше ты знаешь, тем адекватнее твоя реальность.
– Нужно ли быть адекватным в этом мире? Иногда мне кажется, что лучше отгородиться от некоторых граней реальности, чтобы не сойти сума. Разве человеку не важнее быть просто счастливым?
– Я не могу быть счастливым 24/7. В трезвом уме по крайне мере. А отключаться от реальности по-другому не умею. Быть постоянно счастливым?.. Знаешь, я думаю, это вряд ли возможно вообще. Человеку всегда будет хотеться большего. Запросы будут расти и расти, а ценности терять смысл. Ну же признай, что не пройдет и недели, как ты задумаешься, что что-то- не так.
– Тогда я пойду и закажу что-нибудь в Икее. – она улыбнулась, – Разве не в этом счастье?
– Это ничем не отличается от наркотиков, – он вернул ей улыбку, – ты наркоманка.
– Эй, я работаю по 10 часов в день, я заслужила эту дозу.
***
Хорошие недели сжались до хороших дней, дни превращались в промежутки между бодрствованием и сном, а они в свою очередь измерялись теперь отрезками, когда в голове образовывался вакуум. Чаще случались дни, когда только чувство стыда заставляло ее подняться с постели. Если бы она могла, то выблевала бы всю себя из собственного тела. Было бы приятно стать пустым сосудом. Потому что сейчас она больше походила на мусорное ведро. Любой мог выкинуть в нее свое дерьмо. Иногда оно пролетало мимо, иногда билось об нее и отлетало, что-то скатывалось по краям и оседало на самом дне, кое-что сразу попадало в цель. Порой среди мусора попадались и хорошие вещи, но по прошествии времени и они сгнивали и начинали источать смрад, разлагающийся внутри нее.
Вечерами, когда, приходя домой с работы, она становилась человеком в квадрате, сомнения накрывали ее с головой. Вздохи, с трудом вырывавшиеся из груди, становились тяжелыми, короткими и отрывистыми. Воздуха не хватало. Лоб становился горячим, в голове пульсировала боль, бьющая в глазные яблоки. Голова превращалась в груду раскаленного железа, настолько тяжелого, что ее приходилось держать руками, но и в руках не было сил. Паника лавиной накатывала на нее, вынуждая забиваться в самый угол комнаты и, уронив голову на колени, сжиматься в комок. Ее трясло и тошнило, хотелось кричать во все горло, но не хватало ни воздуха, ни сил. Словно кто-то невидимый заталкивал ее мольбы о помощи обратно ей в горло. Лишь изредка изо рта вырывалось нечто среднее между рыданием и всхлипом, звуком, в котором она не узнавала собственного голоса. Невидимый зверь, запертый в ее теле, пытался вырваться наружу. Стремился отделиться от нее и обрести свою собственную форму. Она и сама признавала, что вместе им стало тесно. Раньше зверь был тих, он мирился со своим положением, но видимо пришло время отпустить его. Он вырос слишком большим и неуправляемым и грозил уничтожить их обоих.
***
Сконцентрироваться на работе последнюю неделю совершенно не получалось. Он взял двухнедельный отпуск, собрал вещи, сел в машину и поехал в дом за городом. С тех пор как его брат покинул их с мамой, он редко оставался наедине с собой. Тогда четырнадцать лет назад в нем образовалась пустота, поедавшая его изнутри. Она засасывала в себя любую энергию, попадавшую в него: новые встречи, новые знакомства, новые места, острые ощущения – она была ненасытна. Стоило ему остановиться, как холод этой пустоты начинал прожигать его изнутри.
Четырнадцать лет назад этой пустоте удалось на какое-то время поглотить его самого. Тот промежуток времени остался смутным пятном на его памяти. Глубокой ямой, укрытой сосновыми ветками. Он обходил ее стороной. Найдется ли дурак добровольно решивший упасть в яму, испытать боль от падения и ожидающий пока кто-то его оттуда вытащит? В прошлый раз это была мама. Даже теперь, в дни, когда он навещал ее, в ее ясных серо-голубых глазах, следивших за ним, в минуты забывчивости разливалась тревога. Она крепко обнимала его на прощанье и до последнего не отпускала его руку, с неосознанной силой сжимая ее, пока он не садился в машину. И уезжая, он еще долго видел в зеркало заднего вида, как она стоит, обхватив себя руками.
Он вышел из машины и наполнил легкие морозным воздухом. Мощный поток чистого кислорода ударил ему в голову и легкие, пробивая на своем пути пробки, забившие его тело, от скопившегося напряжения последних дней. Он задержал себя в этом моменте, впитывая в себя его силу и легкость. После чего снова сел в машину и поехал к лесу.
Чуть позже лежа на сухой прохладной земле и наблюдая как лучи заходящего солнца скользят параллельно линии горизонта, путаясь и пробиваясь сквозь колыхавшиеся на ветру сухие стебли травы, он думал о том, что какой-то из них, взявший свое начало на далекой раскаленной звезде, закончил свой путь здесь, столкнувшись о его тело. «Луч имеет начало, но не имеет конца». Одна из немногих вещей, которые отпечатались в его мозгу со школьной скамьи. Настолько бесхитростная истина, что он, маленький человек, просто принял ее. Только теперь он осознал, что эта истина, как и многие другие законы, действует лишь в совершенном изолированном мире. А может все-таки – это дело случая? Этому лучу просто не повезло наткнуться на него, лежащего на прохладной сухой земле? И есть другие – один из миллиона или миллиарда не встретивший на своем пути никаких преград.
***
Солнце тихо проникало в комнату через плотные шторы, отчего свет его рассеивался по комнате мягким полушепотом. Приглушенные цвета окружавших вещей дарили неспешную безмятежность. Вещи здесь не управляли им. Он включал телефон раз в день, чтобы проверить все ли в порядке. Долго гулял по лесу и окрестностям. Просто лежал на земле, что-то читал, слушал музыку или тишину вокруг. Бегал, набивал мяч, убирал двор, или что-то чинил. А самое главное не смотрел на время. Единственным его ориентиром стали закаты. Он отбрасывал все дела, залезая на крышу или поднимаясь на возвышенность, брал пиво или чай и наблюдал, как яркий желтый диск сдает свои позиции и утопает в ало-пурпурном море, ласково касаясь поверхности всего до чего мог дотянуться, даря миру ускользающую красоту полутонов мягкого теплого свечения, не обжигающего, а дающего надежду на завтрашнее.
Раньше они приезжали сюда вместе. Каждый вечер в минуты уходящего солнца она замирала, устремляя взгляд на закат: «Посмотри, так красиво». С тех пор, с компанией или без, но, когда они приезжали сюда, он приближался к ней, ловил ее взгляд и молча садился в радиусе полутора метров от нее, устремляя взгляд на лиловой горизонт. Возможно, она и сейчас смотрела на него.
Прошлым летом они приехали сюда вдвоем, на целую неделю. В тот момент он ни с кем не встречался, и они просто зависали вместе. Мчали на его машине со скоростью сто пятьдесят километров в час по пустой раскаленной, испаряющейся где-то впереди асфальтированной дороге, делающей временами плавные, позволяющие не сбрасывать скорость повороты. Окна машины были настежь распахнуты, и в них врывался обжигающий сухой воздух. Их спасало, то, что солнце било машине в зад, и создавало хоть какую-то тень, позволяющую им, не изжарится заживо. Они могли закрыть окна и включить кондиционер, но по молчаливой договоренности осознанно не делали этого. И вот через десять минут они красные, потные, уже бежали по песку, как по углям, прямо в спасительную прохладу реки. Только смыв с себя этот зной и остудившись до костей, они выбирались на берег, выгружали вещи и еду, она с ног до головы покрывала себя кремом, он ставил зонт, под которым они лениво валялись, расположившись буквой «Т». Он клал голову ей на живот, так чтобы голова постоянно оставалась в тени. Какое-то время были слышны только всплески воды.
– Тебе удобно?
– Вполне, а тебе не тяжело?
– Неа.
– Жара.
– Угу. Смотри не сгори.
– Ну, это не я снегурочка, не растаю.
– Да, скорее будешь похож на жареный бекон.
– Ауч, грубо.
– Просто не хочу завтра слушать твое нытье.
– Не будет никакого нытья, будет великолепный ровный бронзовый загар.
– Как знаешь.
Позже ночью в саду, наполненном трещаньем невидимых сверчков, они лежали под куполом звездного неба.
– Так странно, что я всегда знала, почему звезды не падают на нас.
– Чтоооооо?
Она засмеялась:
– Ну что я всегда знала, что мы живем не в плоском мире, где земля-низ, а небо-верх.
– Думаю, что в глубоком детстве ты точно этого не знала. Наверняка рисовала четвертинку солнца в уголке альбомного листа.
Он снова услышал ее смех:
– Да, так и было.
– Просто ты ничего не помнишь.
– Наверно ты прав. Жаль, что тогда я не могла говорить и ничего не помню. Хотела бы я сейчас узнать свои детские мысли.
– Думаю, с тех пор мало что изменилось.
– Ауч, грубо, – она толкнула его в темноте. Теперь рассмеялся он.
– Ты же до сих пор веришь в то, что бог существует.
– Знаешь, я думаю, что верить в Бога и в то, что бог есть, два совершенно разных понятия. Как и обратное в общем. Ты говоришь, что не веришь, что бог есть, а мне кажется, что ты просто на Него зол. И я понимаю, что у тебя есть на то причины, – она повернула голову в его сторону.
Выражение его лица разглядеть было невозможно, она различала лишь очертание его профиля. Он смотрел на мерцающие звезды- они мерцали в разном ритме и с разной частотой, какие-то ярче, какие-то холодней, какие-то казались настолько крошечными, что он сомневался – звезды ли это, или от рандомного мерцания ему уже многое мерещилось. Он заговорил:
– Знаешь, я наверно даже никогда не слышал, и тем более не могу вообразить число, которым исчисляются звезды. И даже представить не могу, сколько лететь хотя бы до одной ближайшей из них. Слишком немыслимые расстояния, и даже если бы кто-то сможет преодолеть этот путь, может оказаться так, что этой звезды уже просто нет. Даже они, вечные звезды, даже они перестают существовать. Какие-то из них – уже мертвы. Понимаешь? В нашем мире все умирает. Расщепляется на атомы. А хаос потом сталкивает эти атомы, и из ничего появляется что-то новое. Я ни на кого не злюсь. Просто знаю, что конец есть у всего. Просто признай это, даже если тебе страшно.
– Конечно, мне страшно, но дело не в этом. Знаешь, мы с тобой смотрим на одни и те же вещи, трогаем одни и те же предметы, в наши уши попадают одни звуковые волны, но воспринимаем мы их по-разному. В зависимости от строения наших тел, от чувствительности нервных окончаний, от того, что съели на завтрак и какое у нас сегодня настроение, все влияет на конечную картину.
– Можно увидеть всё. Достаточно лишь трезво оценивать вещи.
Она засмеялась.
– Что смешного? – он повернулся к ней, слегка приподнявшись на локтях, ощущая, как от долгого лежания на ровной поверхности затекли все мышцы, и кожа на них слегка покалывала и горела.
– Смеюсь над тобой.
– Это я уже понял, – он присел потягиваясь, – над чем именно?
Она протянула руку и дотронулась до его волос. Он затягивал со стрижкой и теперь отросшие, они падали ему на глаза, она отвела их в сторону жестом, которым он обычно делал это сам.
– Над твоим самомнением, и еще над тем, что ты на самом деле толком ничего не видишь. Хотя временами я завидую твоей самонадеянности. – Она поднялась. – Пора заходить, что-то меня уже клонит в сон.
Каждую ночь, несмотря на то, что ночи становились холоднее, он по-прежнему выходил посмотреть на звездное небо. Но сегодня, когда он вышел за порог дома, его окутала полная тьма. Он сделал несколько шагов в этой темноте и остановился, подняв глаза вверх. Чернота была всюду. Справа и слева, спереди и сзади, сверху не мигало ни одной искорки. Только земля под ногами давала чувство опоры. Он внезапно превратился в крохотную песчинку на задворках бескрайнего космоса. Все его тело с руками и ногами растворилось в темноте ночи, словно его физическая оболочка перестала существовать, если он не мог ее увидеть. Граница между ним и остальной вселенной испарилась, и он, как оголенный нерв, просто стал ее частью – одним из немыслимого числа микроскопических нейронов огромной системы, но в то же время ощущал ее всю целиком. Это единение продлилось чуть больше минуты, пока его глаза окончательно не привыкли к окружавшей темноте. Он закрыл глаза, в надежде удержать эту возникшую со вселенной связь, услышать ее, но напрасно, появившееся из темноты тело отделило его от этого неведомого мира. Он вновь стал обычным человеком, только где-то в его голове, как в воздушном шаре, появилось маленькое отверстие, настолько ничтожное, что он не мог понять, где именно, но точно знал, что эта ниточка, связывающая его, делающая его частью чего-то огромного.
