Читать книгу: «Две недели до Радоницы», страница 20
Глава десятая. Три брата
– Чудовище…
Он рычал, захлебываясь слюной. Булькая, она вырывалась из-под его губ вместе с кровью. Неплохо я его приложил. Но это только начало. Прижавшись спиной к грязной стене туалета, Загребайло уже не выглядел таким грозным, как тогда, на слушании против брата. Испуганный взгляд его скакал с моего, скрытого под маской, лица на окровавленную трубу в руке. Он судорожно раздумывал, что же я сделаю дальше. А я чувствовал себя котом, который смотрит на потуги мыши бежать, после того как переломал ей все кости.
– Тебе конец… – хрипел Загребайло. – Я и не таких сгноил. Скотина!
Запугивание? Тщетная попытка. Как раз его-то глаза выдавали страх. Пора было кончать с этим жалким представлением. Я замахнулся трубой – проломить уроду череп. Я собирался убить его. За то, что он сделал с Димой.
– Ну что? – спросил я, не узнавая свой рокочущий голос, – Загребайло огребает, да?!
– Сука, только попробуй! – заверещал свинтус в пиджаке и поднял руки в попытке защититься.
Я вложил всю силу в размах. Труба со свистом прочертила дугу к морде хряка. Загребайло протяжно заголосил. Но вдруг – бац! – мое орудие зависло в сантиметрах от цели. Я повернул голову – в маске было очень неудобно смотреть по сторонам. Трубу крепко держал обеими руками Дима. На лице его читались одновременно ужас и злость.
– Ты что творишь?! – вскричал он, – С ума сошел?
Я отпустил трубу, отшатнулся в сторону.
– Но как? – Весь пафос ушел, и теперь я лишь беспомощно лепетал, – Он же… Он же…
– Гнилой ублюдок, да, – сказал брат и бросил трубу на пол. Она беспомощно зазвенела, – Но то, что ты делаешь, еще хуже.
– Ты кого гнилым назвал? – поднял голос Загребайло. Теперь этот хряк снова осмелел, – Да это я… Это я тебя сгною! Слышишь?!
Дима не обращал внимания на его слова. Подошел ко мне, схватил за плечи. А я пребывал в каком-то шоке, будто парализовало всего. Гипноз Мило еще не рассеялся, но я уже осознавал себя. Будто Андрей был заперт в теле Мило. Хотя было-то наоборот. Дима хорошенько тряхнул меня, закричал прямо в лицо:
– Андрей, это не ты! Очнись!
После этого я много раз вызывал в памяти эту сцену. Я с трубой, с конца которой капает кровь, нависаю над беспомощным человеком. Ублюдком, конечно, но все-таки человеком! И очень четко вспоминается это намерение в голове – убить, убить подонка! Но это был не я, это был Мило – ведь он сподвиг меня на эти бессмысленные, жестокие действия! Из-за него я мог стать убийцей!
Но даже после нескольких лет терапии, консультаций с психотерапевтом и избегания любых конфликтов, я все равно иногда видел – порой во снах, порой в спонтанных воспоминаниях – эту проклятую сцену. Почему я возвращаюсь к ней? Ведь я решил для себя, что это желание убить заложил в меня Мило и его чертов гипноз. Но что-то скребется глубоко в душе: «А что если нет? Что если я, Андрей Бончик, сознательно желал чьей-то смерти?» И эта мысль – бездна, в которую я никак не хотел заглядывать.
Я встряхнул головой – сбросить очередное наваждение. Я обойдусь без Мило, потому что помощь пришла с неожиданной стороны. Ко мне на подмогу пришли Лалу и Снежка. Мой трюк с ремнем, который я провернул почти бессознательно, сработал. Ремень выпал из расщелины, побился о камни, и звон привлек внимание Лалу. На счастье, паренек и его верный друг в то время как раз спускались с Триглава. Снежка учуяла знакомый запах – она тащила меня из сугробов после лавины – и по нему нашли ремень, а потом и место моего заключения.
«Сложно то было» вздыхая, рассказывал Лалу сквозь просвет. Оказалось, что расщелину скрывала выступавшая гряда камней и ее не было видно с шляха. «Я смотрю и смотрю. Нема гостя! Но Снежка гавчет и гавчет!» Наконец, пес уткнул морду в невидимый снаружи лаз, который и привел к тому, что на меня обрушились потоки слюны.
У Лалу были с собой в сумке краюха осцыпка и хлеб («Всегда беру, как в горы иду», объяснил). Он дал их мне, увидев, что я едва на ногах держусь. Я набросился на них со свирепостью голодного волка. Еда прибавила сил, и я рассказал Лалу, как оказался по ту сторону каменной тюрьмы. Мальчик не сильно удивился: про военное положение он уже знал. «В бинокль смотрел на Паленицу», сказал мне, «Там все милиция заняла. Только не наша милиция. Человек в черно-белом шарфе командовал». Ясно – это был Зоран.
Сбывались мои худшие предположения. Лалу рассказал, что Борис и его люди, после того как отправились с Лукасом на Триглав, были схвачены людьми Зорана возле фуникулера. Их посадили в вагонетку и отправили вверх по канатной дороге. А там оставили болтаться на середине пути, и так они висели уже два дня («Это столько я здесь сижу?!» вспыхнуло в голове). Лукас распорядился отключить электричество, чтобы никто не мог их вызволить. Паленица и Бойков были взяты солдатами Зорана. Про моих родственников и Дарью он ничего не знал. Сказал только, что у «Джинжер Паппи» стоит военный джип. «И там солдаты. Солдаты с оружием», тихо добавил. Ого, Зорану удалось привезти в страну технику. Дело было плохо, очень плохо – если Лукас ввел военное положение и применяет оружие, то кто знает, что они могли сделать с моими родственниками. Мама, Дима, Дарья, дедушка Витольд. Я вспомнил рассказ Агаты, который прочитал у Каролины. Если военное положение выглядит так… Кстати, о Каролине.
Я спросил у Лалу про Купавы, но он покачал головой: «Не ведаю, как там». Я помнил, что Sun & Son еще не успела проложить туда дорогу. И если марионетки Лукаса перемещаются на джипах, то есть шанс, что Купавы свободны. И еще я помнил ее последнее сообщение: «Я слышала, что в Бойкове военное положение». Слышала – значит, до нее еще не успели добраться!
В голове моей зрела безумная затея. У меня был один маленький, почти невозможный шанс спастись. Я помнил разговор с Лукасом и помнил какую-то слабину в нем. Будто найди я нужные слова, все могло пойти по-другому. Если бы я только заставил его понять абсурд его действий, показать путь саморазрушения, которому он следует с таким фанатичным упорством! Я должен был поговорить с Лукасом еще раз. А значит, я должен был попасть в Бойков.
«Лалу, я прошу тебя о помощи» – бросился я к пацану. Снежка тут же лизнула меня шершавым языком. «Что треба29 делать?» решительно спросил он. На душе потеплело от его отношения: я порадовался, что в трудную минуту маленький баца думал о крае. И я изложил ему свой план.
В своей голове я уже мысленно окрестил его самоубийственным. Заслышав мои слова, Лалу громко цокнул, а потом, потянулся рукой к моему лбу – попробовать, нет ли жара. Но, по моим расчетам, это был единственный способ попасть с горы в Бойков. «Гостю, разум стратил», покачал головой Лалу, «Не переживешь то, мыслю. Лучше пойти пешком». «Но ты сказал, что на выходе из парка стоят солдаты», напомнил я, «И вдобавок, это займет очень много времени и сил. Мне нужно добраться до Лукаса как можно скорее». Эта часть плана была подвешена в воздухе, потому что я не знал, когда Лукас планирует устроить казнь Матея. Если это будет раннее утро, а нас с отцом выведут днем, то… Нет, нельзя было об этом думать. Я должен спасти брата! А значит, я должен попасть к Лукасу как можно раньше. Судя по виду, открывшемуся мне из расщелины, стояла глубокая ночь. А значит, с первыми лучами солнца, я должен броситься к решетке и звать Зорана. Соответственно, к утру Лалу тоже должен был сделать все приготовления.
В конце концов, мальчик согласился. «Зроблю все», кивнул он. Я выпустил вздох облегчения. «Ты правда ратовник30», сказал я, «Уже второй раз меня ратуешь. Проси потом что хочешь». Я сказал это полушутливо (кто знал, останусь ли я вообще жив на следующий день), но Лалу метнул в меня цепкий взгляд. «Хочу быть главой господарства!», вдруг выпалил. «Будет!», радостно воскликнул я. Только потом смысл фразы полностью дошел до усталого мозга. «Что, зачем?» спросил в замешательстве. В голове живо нарисовалась картина паренька, сидящего на совете рядом с Фагасом и Борисом. Из-за стола была видна лишь лохматая голова, а рядом возвышалась Снежка и рычала на Фагаса каждый раз, когда он пытался что-то сказать. А что, не так уж и плохо…
«Но жартую», рассмеялся паренек, «То для местных робота. А я вольный. Лучше цукерки31 для Снежки готовь. Слышал?». Огромный пес будто понял его слова и громко гавкнул, одарив меня радостным взглядом. Тут я отказать не мог. Когда неразлучная парочка скрылась из виду, я доковылял до матраса и упал на него. В голове метались мысли о предстоящем побеге, не давая уснуть, но в конце концов усталость в ломящем теле переборола распаленный идеей свободы мозг. Я заснул.
Я боялся, что поздно проснусь. Но можно было не волноваться – меня разбудил ушат ледяной воды. Буквально. Зоран окатил меня потоком из деревянного ведра.
– Время идти, – сказал, хмуро наблюдая, как я судорожно прыгаю по каменному полу в попытке согреться.
Вот и все. Холодно и отстраненно, как и полагается военному на службе. Стуча зубами, я спросил, где сейчас Лукас.
– Какая для тебя разница? – спросил он равнодушно. И сразу перешел к делу, – Сам пойдешь или…
Он показал наручники.
– Сам пойду, – покорно сказал я.
В его взгляде будто скользнуло разочарование. Наверно, еще помнил мои вчерашние нелепые потуги драться. А теперь в его глазах я молчаливо смирялся со своим поражением. Но это было именно то, чего я хотел. Принимая на себя смиренный вид, я втайне хотел усыпить его бдительность.
Во тьме мы пошли знакомой дорогой, туда, где Лукас заставил меня вчера сделать свой нелепый выбор. Кованая дверь была распахнута, решетка открыта. Значит, Лукас уже увел Матея. В середине зала, на стуле, к которому вчера был прикован я, сидела сгорбленная фигура. Свет исходил только от фонарика Зорана, и я не мог разглядеть лица. Но это мог быть только отец! Тут я уж не мог сдержать эмоций и бросился к нему. Хотя надо отдать должное Зорану: хватать и крутить руки мне он не стал.
Сказать, что отец был бледной тенью самого себя, будет… не преуменьшением даже. Внешность его настолько переменилась, что казалось, передо мной совершенно другой человек. Я хорошо помнил, когда видел отца в последний раз те долгие шесть лет назад. Это было в доме бабушки. Широкоплечий, коренастый, с могучими руками, он уминал бабушкин журек за столом. Увидев меня, поднял загорелое лицо c вихрями волос, прокричал на всю комнату: «Андрейка! Ну как там, Дарью помял наконец?!». На беду в кухню в тот момент зашла бабушка. Она так изумленно на меня посмотрела. Мне одновременно хотелось провалиться сквозь землю и дать бате в его радостную мину. Вместо этого, раскрасневшийся, я выбежал из комнаты. А на следующий день его похитили люди Лукаса.
Теперь я смотрел на отца и вместо полных красных щек видел темные провалы на натянутой бледной коже, вместо шутливого, с задорной искоркой, взгляда – мутные желтоватые глаза, не выражавшие ничего. Темная кофта и серые штаны – засаленная, грязная одежда – выглядели на нем несоразмерно огромными, хотя я знал, что этот размер для него раньше был мал! Едва я увидел все, что осталось от моего отца, я сам как-то ослабел. Вчерашний прилив сил пропал. До этого я представлял, как мы с отцом, подбадривая друг друга, сбегаем с горы, и храбро идем на встречу с Лукасом. Я представлял, как он – сильный, смелый, решительный – уж точно сможет спасти край от беды.
Но теперь, когда я увидел, в какой слабой физической форме он был, все эти надежды рухнули. Я даже не был уверен, переживет ли он спуск с горы – в том виде, как я его задумал. И пока я предавался всем этим гнетущим мыслям, отец открыл глаза.
– Андрейка… – прохрипел. – Давно тебя не видел.
Он тут же закашлялся. Слова, очевидно, давались ему с трудом. Но только я это услышал, во мне пробудилась надежда. Вчера его речь была бесцветной, монотонной – скорее всего, из-за наркотика. А в этих словах, сквозь слабость и хрипоту, я почувствовал залегшее в глубине родное тепло. Я безошибочно узнал тот полный радушия голос, с которым всегда говорил отец. Несмотря на физическую слабость, дух его все еще был силен.
– Давно, батя, давно, – пытаясь скрыть радостное возбуждение, ответил я.
Я схватил его ладонь. Она выглядела слабой и хилой, но отец крепко схватился за мою руку и стал подтягиваться со стула.
– Вставай, старик, – подбадривал я, рывком поднимая сухощавое тело.
– Это кто старик? – ответил он, оказавшись вровень со мной, – С бабами тебе фору дам.
– Ой, маме расскажу.
– Она… Алена приехала?!
Тон его голоса переменился – он спрашивал немного виновато, но с нескрываемой радостью. Конечно, он ведь не знал, что мама приехала в Нагору! И только я собрался ввести его в курс дела, как нас прервали. Руки завели за спину, щелкнули наручники, последовал слабый, но уверенный тычок в спину.
– Ничего личного, Андрей, – Зоран говорил все тем же холодным тоном.
То же самое он проделал с отцом. Затем велел идти к темному проходу с другой стороны зала. Сам пошел позади нас.
– Какой план? – одними губами спросил отец. То ли, чтобы нас не услышали, то ли от слабости.
– Долго объяснять, – шепотом ответил я, – Просто делай, как я скажу.
– Ты обо мне не думай, Андрейка, – сказал он. – Мне недолго осталось.
– Что за бздура32! – сказал я чуть громче чем нужно, – Ты знаешь, сколько я ждал…
Клик! – что-то щелкнуло за спиной. Я почувствовал крепкую хватку на плече, и в следующий момент после крутого разворота я очутился лицом к лицу с Зораном. В одной руке он держал фонарь, слепивший взгляд, в другой – «Вальтер». Дуло пистолета было направлено мне прямо в сердце. Я понял, что значил это щелчок.
– Я могу убить вас прямо сейчас, – просто сказал Зоран. Никакой эмоции.
Вот в таких ситуациях я всегда слышал Мило. Да если бы Мило был сейчас со мной, я бы просто скрутил Зорана на месте… А этот «Вальтер» вырвал из рук и вышиб ему мозги прямо на камень!
Нет-нет… Что я такое думаю?! Я же договорился с Лалу, мне нужно следовать плану. Я улажу все без Мило, без насилия. А Зоран просто блефует!
Внезапно выступил отец.
– Пусти Андрея, – сказал он решительно. Несмотря на общую слабость, он собрал последние остатки воли, чтобы его голос звучал сильно и уверенно. – Лукас хочет мести, так пусть получит ее от меня. Андрей здесь не причем.
Зоран не ответил. Тишина была тягучей, и вот-вот должен был наступить момент разрядки. Я в напряжении ждал хлопка «Вальтера», но Зоран все-таки нарушил молчание словами.
– Лукаса больше не волнует ваша судьба. Когда он уходил сегодня утром, сказал мне: «Если тебе лень вести их на Влученгу, можешь убить прямо здесь».
Влученгой назывался небольшой перевал, ведший с Триглава в сторону Польши – место нашей будущей казни.
– Почему ты нам это говоришь? – спросил я.
– Потому, что я не животное. И не головорез. Я не буду хладнокровно пускать пулю в сердце беззащитным людям. Но если вы дадите мне повод…
Он показательно кивнул на «Вальтер». Но меня это уже не пугало. Я думал совсем о другом. В этих последних словах Зорана я на мгновение почувствовал мягкость. Словно он чувствовал вину за то, что делает.
– А пускать нас с горы без шансов на выживание – справедливо? – прямо спросил я.
– У вас есть шанс.
Сказано было совсем без уверенности.
– Да?! – воскликнул я, – Как были шансы у бывших сообщников «Чорного сонца», которые стали им бесполезны? Знаешь, сколько людей находили у подножия Влученги? Поляки ни разу не сообщали, чтобы кто-то пришел к ним от нас. Все умерли на том спуске!
– Ты точно этого не знаешь.
– Я точно знаю, что ты ведешь нас на смерть! И нет никакой разницы, что ты кончишь нас здесь – «не по-благородному», видите ли – или там на горе, этим идиотским ритуалом террористов. Ты все такой же головорез, Зоран, как бы ты себя ни обманывал! Нет, даже хуже, ты марионетка, прислужник еще большего головореза!
Я кричал и кричал, слова рвались из груди. Я словно хотел докричаться до Зорана, а точнее, до того маленького мальчика, который выжил в поле после расстрела. Казалось бы, после всего, что он пережил – конечно, если все, что он рассказал тогда в «Малинке», было правдой – как он мог сейчас творить те же зверства?
– Ты закончил, Андрей? – холодно спросил Зоран. – Надеюсь, выпустил всю злость этой гневной тирадой.
Я не ответил. Очевидно, мальчик прятался слишком глубоко. Бесполезно было тратить силы.
– Тогда иди, – холодно проронил Зоран, – И больше никаких разговоров.
Я развернулся и побрел по камням. Ничего, батя, мы выберемся. Только держись.
Идти оказалось недолго. Стену впереди нас словно прорезала полоса света. Зоран приказал (под дулом пистолета, ясно) отойти в сторону, а сам осторожно налег на стену и отодвинул ее в сторону. После долгих дней мрачного заточения яркий свет обжег глаза, и я какое-то время часто моргал, пытаясь выйти из режима подневольной летучей мыши. В сырое и затхлое пространство пещеры ворвался свежий воздух – я стал жадно хватать его, будто до этого и не дышал вовсе.
Снаружи, когда глаза, наконец, привыкли к перемене освещения, я окинул взглядом открывшуюся панораму. Мы находились на отвесной скале, но где точно, я не понимал. Обрыв был буквально в паре шагов от нас, а далеко внизу виднелась долина, усеянная макушками елей. Ни тропинок, ни шляхов никаких не было видно.
Чем больше я осматривался, тем более очевидной становилась для меня труднодоступность этого места. В сущности мы стояли на очень широком каменном уступе, через который не проходила ни одна тропа. Куда ни глянь, выступавший из горы камень, на котором мы стояли, резко обрывался в высоченную пропасть. Попасть сюда можно было только с серьезным альпинистским снаряжением.
По небу тянулись клочковатые облака, просыпая снег. Солнце было полностью скрыто за пепельной завесой. Из-за этого трудно было понять, какое сейчас время суток. Я надеялся, что раннее утро. Несмотря на падающий снег, воздух был сухим, и я все никак не мог отдышаться. Все глотал и глотал воздух, пока перед глазами расцветали фейерверки. От них закружилась голова, и я в замешательстве опустился на колени. Если я ослабел уже от того уже, что вышел на поверхность, какой прок от меня, когда надо будет действовать?!
Но только я так подумал, как рядом опустилась шербатая физиономия бати. Он хитро подмигнул и выставил вперед локоть с распахнутой ладонью. И откуда у него были силы? Как долго он уже сидел на этой горе? По сравнению с его заточением, мои несколько дней за решеткой были сущей ерундой. И если уж батя был способен выдержать такое, то я и подавно справлюсь. Нечего рассиживаться. С такими мыслями я сделал ответное движение, схватил его руку и поднялся на ноги.
Зоран тем временем закрыл проход позади нас. То, что изнутри, во тьме, казалось стеной, на деле было кованой железной дверью. Со стороны гор она вовсе не бросалась в глаза: поблекшее на ветрах и дождях железо сливалось со скалами. Догадаться, что здесь скрывалась пещера-тюрьма, было невозможно.
– Что дальше? – спросил я Зорана. – Куда идти-то? Везде обрыв.
– Не надо идти, – ответил головорез.
И он кивнул в сторону скалы. На стелившихся по камням тросах болтались сиденья для альпинистов. Я глянул вверх, по направлению движения. С каменного мыса на меня щурилась рожа здоровяка в камуфлированном костюме. На плече у него висел «Калашников», дуло показательно смотрело в нашу сторону. Зоран приказал:
– Садитесь.
– Наручники-то снимешь? – спросил я и призывно поднял руки.
– Тебе не нужны руки, чтобы сесть.
– А если упаду?
– Просто держись обеими руками за трос.
Я быстро соображал, что бы еще такое сказать, чтобы он отстегнул наручники. Они очень мешали моему плану. Для того, чтобы воплотить задуманное, нужны были свободные руки. Но в голову ничего не приходило. А Зоран тем временем поторапливал. Ничего не оставалось, как подчиниться. Мы с отцом уселись в импровизированные люльки, и вскоре нас резкими, рваными движениями потащили вверх люди Зорана. Сам он стоял внизу, целясь в нас из «Вальтера». Дескать: «Попробуй-ка сбежать».
Следующие минуты должны были стать решающими. Пока мы болтались в сидениях, как куры на птицефермы, несомые конвейером на убой, я прогонял в голове план. Итак, у Зорана наверху были люди. Как много, я не знал. Скорее всего, немного, потому что нас явно считали небольшой угрозой. Мне нужна была отговорка, чтобы снять наручники, и после пары секунд размышлений она у меня появилась. Отговорка была смехотворной, и было трудно поверить, что Зоран на нее купится, но нужно было попробовать!
Далее: Лалу обрисовал для меня ландшафт местности, который я мог ожидать на вершине. Поскольку пещера, в которой мы томились в заточении, проходила гору насквозь, то нужный мне спуск находился строго по другую сторону скалы. Я попросил Лалу специальным знаком обозначить камень, за которым он оставил снаряжение. Я молился Трем братьям (которые, учитывая обстоятельства, были не так уж далеко), чтобы я быстро нашел этот знак.
Когда по спине стал тереть острый камень, меня подхватили за плечи крепкие руки и рванули наверх. Однако нога неожиданно зацепилась за уступ, солдат выпустил меня из хватки, и я кубарем покатился по камням, прямо в ноги другого вояки. Это была удача: он в тот момент ставил на ноги отца, а моя крутящая (хотя и случайная) атака выбила его из равновесия. Вдруг, к моему удивлению и радости, у отца нашлись силы и воля действовать.
Пока второй солдат приходил в себя, батя выставил вперед голову и решительно понесся в сторону солдата, который только что меня вытащил. Тот сделал движение плечом, сбрасывая автомат, но было поздно: каменная макушка тараном впечаталась ему в грудь. Он испустил звучное «Умпфффф!» и отлетел спиной на скалу. «Калашников» стукнул по камням. Отец мгновенно припал к земле, перекатился а-ля коммандо и в следующий момент уже целился во второго солдата, которого я только что свалил с ног. Уверенность и четкость, с которой он совершал эти действия – и хладнокровный, не моргающий, взгляд – ясно говорили: «Со мной шутки плохи». Очевидно, так подумал и солдат: он потянулся было к автомату, но потом быстро поднял руки. Вблизи я видел, как покрылся испариной его лоб, а кадык вздыбился, пропуская сквозь горло крупный ком.
– Бросай, – приказал отец, кивая на автомат.
Солдат с готовностью кинул «Калашников» в обрыв. Из бездны раздалась пара гулких стуков, пока автомат бился по камням.
– Ключи есть? – спросил он, показывая наручники.
Солдат покачал головой.
– Брешешь. Андрейка, пошукай в кишенях33.
Я пошарил у него в карманах. В одном звякнули ключи. Кое-как согнув ладони, я попытался вставить их в замок наручников. Ключи выскользнули, поскакали в обрыв, но я успел их схватить. Медленно и осторожно попробовал еще раз. С облегчением услышал долгожданный щелчок – свобода для сдавленных кистей! Сняв наручники с отца, я надел их на бывших конвоиров. Все это время они молчали, только сверлили нас мрачными взглядами из-под нахмуренных бровей. Тут я вспомнил про Зорана. Он уже наверняка почуял неладное и идет по нашу души! Я бросился к обрыву. Осторожно глянул вниз, ожидая пальбы из «Вальтера». Но Зорана там не было. Уступ был пуст.
– Ну?! Там наш Вонский? – крикнул отец.
Он тем временем под прицелом сгонял обоих солдат к выступавшей над камнями скале.
– Нема! – крикнул я в ответ.
– В обход пошел, курва. Вяжи их, Андрейка!
Я схватил трос и торопливо стал обвязывать солдат вокруг камня. Батя тем временем держал их на мушке, приговаривая:
– Ну, ну дернись только. Сразу в лоб – бац! Тут до неба недалеко, вишь.
Угрозы работали, и солдаты не двигались, пока я спешно обматывал их тросом. Сделав пару кругов вокруг камня, я убедился, что веревка прилагает плотно – но не настолько плотно, чтобы они дышать не могли (хотя соблазн был) – а затем скрутил узел. Батя снял с одного куртку, взамен напялив на солдата свою растянутую кофту. Я поверить не мог, как легко мы с ними сладили. Солдаты Зорана – ни много ни мало, личная охрана Лукаса и его конторки – оказались застигнуты врасплох обычным пацаном и его слабым батей. Если это не была победа Давида над Голиафом, то я не знал, как это еще это назвать. Впрочем, это была все-таки пока не победа. С Зораном мы бы не справились даже вдвоем. Отец подскочил ко мне, эдак лихо, с автоматом наперевес. Прогремел:
– Андрей, шибко! Куда идти?
– За мной, – сказал я. – Нам нужно найти мой ремень.
– По что ремень тебе?!
– Тссс, не греми так. Иначе нас Зоран по голосу найдет.
– Добра, добра, – спохватился отец. – Но по что ремень в такой час? Штаны-то держатся.
– Да сам ремень не нужен. Я попросил Лалу оставить рядом с ним рюкзак.
– А рюкзак нам по что?
– Долго объяснять. Увидишь сам.
Я быстро огляделся, пытаясь разобрать, в какой стороне Нагора. Поскольку мы были на одном из склонов Триглава, разобрать было сложно – я не мог ориентироваться на самый главный пик. Облака, стелившиеся вокруг нас, тоже мешали: все что скрывалось за пределами горы, было покрыто серым туманом. Я рассудил так: поскольку спуск должен находиться точно с другой стороны горы, из который мы сейчас выбрались, то достаточно идти прямо, не сворачивая с пути. И мы побежали.
Пока петляли между камней, я не переставал думать о том, что увидел. Наконец, не выдержал и спросил батю:
– Ты где научился так? Я про «Калаш». Так лихо с ним – раз! раз!
– Фильм «Килер» знаешь такой? Старый польский, – в перерывах между частыми вдохами ответил отец, – Ото там кто-то теж так робил.
– Ты просто копировал героя фильма?!
– А что было делать! Ненавижу я эти автоматы, Андрейка. Как стрелять хоть, знаешь? Там вроде как безопасность надо снимать. Но раз он так трясся, то наверно снято уже все. Давай выкинем его к черту.
К моему страху, я знал как стрелять. А точнее, знал Мило. Но я промолчал. Отец-то не знал про Мило. И я сказал вместо этого:
– Не надо. Оставим. Запугивать будем.
Скала, наконец, пошла под откос, но ремня нигде не было. Где же Лалу его оставил? Я метался из стороны в сторону, тщательно высматривая знакомую потрепанную пряжку. Что-то блеснуло на камнях, я бросился туда. Нет, показалось. Неожиданный прилив адреналина после победы над бандюгами иссякал. Без толку рассекая по камням, я быстро тратил силы, а ботинки были уже разодраны до дыр. Вдруг меня окликнул отец с другой стороны вершины. Я сразу примчался к нему. Он стоял возле большего камня и, только я появился, ткнул в него пальцем:
– Я пердоле, Андрей, это что?
– Что, что – ремень мой! – буркнул я.
На камне лежал, распятый камешками поменьше, белый, с потемневшей пряжкой, ремень. В местах он растрескался и, надо признать, выглядел жалко.
– Это даже не кожа! – ревел отец, – Стыдно бабам такое показывать!
– Причем здесь бабы?! – взорвался я, – А что не кожа, так я за экологию, ты ничего не понимаешь.
– Вот придем домой, я тебе покажу настоящий ремень. Мой старый возьмешь.
– Не буду я носить старый вонючий ремень!
– Он не смердячий!
Пока отца разбирал праведный гнев, я обежал камень вокруг и с ликованием в душе обнаружил то, что искал. За камнем лежал армейский рюкзак огромного размера. К нему был пристегнут карабином трос.
– Отец, сюда!
Батя подошел и с недоумением уставился на рюкзак.
– Так по что он?
– Ложись.
– Куда?
– На рюкзак, – с нетерпением проговорил я.
– По что? Не буду ложиться.
– Тогда ждем Зорана, чтоб нас пострелял.
– Ну ляжу я, а потом?
– Потом – туда, – и с этими словами я указал на распахнувшийся перед нами пологий спуск. Он был идеально ровным, с выстеленной снегом полосой прямо до «Слезы Марии». Озеро виднелось далеко внизу, в прорехах седой дымки облаков. Мой спутник, с которым меня свела судьба почти неделю назад на Лодовом гребне, не лгал: спуститься с Триглава до озера и правда было возможно. Оставался вопрос, переживем ли мы спуск.
Мой план был скатиться с вершины на рюкзаке прямо до озера. «Слеза» располагалась на отвесной скале, обращенной в сторону Нагоры. Прийти к озеру можно было в обход Триглава, как неделю назад и сделал мой спутник. Для нас же сейчас проблема была в том, чтобы потом спуститься со «Слезы» до Нагоры. Пешком это было сделать невозможно из-за слишком крутого спуска и острых камней. Поэтому я попросил Лалу оставить для нас альпинистские веревки со вбитыми якорями, чтобы мы сразу могли покинуть горы. Господи, сколько работы было прошлой ночью у паренька!
– Андрейка, с ума сошел? – прервал мои мысли отец.
– У нас нет выбора!
– Почекай… – отец задумался. – Но как же Лукас и этот Вонский спускаются? Может и мы тем же путем?
Похоже, во время заключения отец не знал, что творилось на поверхности. Действительно, Лукас и Зоран (у меня ушло несколько секунд, что понять, кого имеет в виду отец под «Вонским») спускались на фуникулере от Лодового гребня. Канатная дорога от Триглава отпадала как способ связи с Нагорой: Лукас использовал ее, чтобы пленить Бориса. Однако фуникулер на Лодовом отпадал сейчас и для нас. Вчера ночью я попросил Лалу перерезать провода сразу после того, как Лукас спустится с вершины. Если фуникулер не работал, то Зоран и его парни остались бы заключены на вершине. Если, конечно, не решили бы последовать за нами тем же безумным способом.
Об всем этом я рассказал отцу. Он почесал макушку.
– Только так, значит… – произнес, глядя на угрожающий пологий спуск. Однако колебался он не долго. Сомкнул брови, запахнул трофейную куртку и простерев вперед, в сторону родной Нагоры, длань, провозгласил, – Ну вперед, курва!
Мы подошли к самому краю спуска, от одного взгляда на который кружилась голова, и взгромоздились на рюкзак. Бате пришлось лечь на меня, поскольку поместиться вдвоем в ряд не удавалось. Я с сожалением отметил, что почти не чувствую его веса. Тросом на карабине пристегнул нас к рюкзаку, шумно вдохнул и замер. Меня окликнул батя.
– Выбачь34, что не вовремя, – прокряхтел он сверху, – Но ты вот что скажи.
Я ждал продолжения, но вместо того слышал только свист ветра в ушах.
– Сказать что? – не вытерпел я.
– Алена… Она еще на меня сердится? Дальше ненавидит?
Ах вот оно что. Он волновался о встрече с матерью.
– Скажем так, до сих пор не в восторге, – ответил я, – Эта юла много для нее значила.
– Да ведаю то, – с грустью сказал он, – Вот с террористами покончили, я везде ей шукал. В горах не было! А я ведь «Чорному Сонце» ее отдал.
– Так ты ее нашел?
– Нашел! Как раз нашел, Андрей!
Продолжить он не успел, потому что горный воздух расколол грохот выстрела. Сразу за ним последовал зычный возглас. Он прокатился по горам, отбиваясь от скал, ударил в уши со всех сторон:
– Не двигаться!
Я не мог развернуть голову из положения плашмя, да это было и не к чему. Я уже слишком хорошо знал голос Зорана. Как можно сильнее оттолкнулся носками ботинок, и наши импровизированные сани накренились, соскользнули и полетели вниз!
