Читать книгу: «Две недели до Радоницы», страница 17
Потный и липкий, переступая с ноги на ногу в потемках – чудо, что мы еще не грохнулись – я молился, чтобы вся эта забава поскорей завершилась. Дарья тоже ничего не видела со своей колокольни – ее бедра крутились то в одну сторону, то в другую, но никогда в направлении ударов. Вдруг ботинок мой повстречал что-то твердое на пути, и наш слепой дракон пошатнулся. Я пытался удержать равновесие, но в тот момент Дарья качнулась в другую сторону. Обреченно вздохнув, я сдался силам гравитации, и мы полетели на землю. Обошлось без синяков – меня подхватили крепкие руки братьев.
Я снял с лица накидку и стал шумно глотать воздух. Дима и Матей сидели рядом на корточках и хохотали во весь голос. Дорота помогала подняться Дарье – она еще покачивалась в попытке поймать утраченный баланс.
– Почему… – в середине фразы кончился воздух. Я набрал полную грудь и продолжил, – Почему бы вам с Доротой не залезть в этого дракона?
– Ой, да что ты за нудяк такой! – воскликнула девушка и показала мне язык.
Появилась Лори с тарелочкой чизкейка в руках.
– Эй, что вы делаете? – спросила она с неподдельной тревогой в голосе. – Все живые, все в порядке?
– Лори, ты пропустила самое главное! – отозвалась Дорота.
– Пропустила? То есть, вы уже съели барбекю? – округлила глаза Лори.
– Нет, мы его еще не трогали. Кстати, насчет барбекю… Почему мы не едим?!
Вопрос был адресован всем нам, и мы с жадностью накинулись на печеную картошку, овощи и сосиски. А после – кричали, пели, веселились. Дима взял в руки гитару – «Веточка вишни» запела в его руках, а ночной воздух расцвел богатством полутонов и оттенков звука.
Матей подкинул дров, снова разжег костер. Я сидел и смотрел, как пламя накидывается на большие головешки. Наваленные одна на другую, они быстро темнели от плясавших на них огней. Огонь рвался к ночному небу огромными острыми стрелами. Я поглядел наверх, в направлении их спорадического движения. На горизонт яркой белой точкой горела звезда. Или планета? Я слышал, что в этих числах в ночном небе хорошо была видна Венера.
Гитару тем временем взяла в руки Дорота. Она громко запела какую-то печальную песню на польском. К ней, поначалу вразнобой, затем консонансом, присоединились голоса Дарьи и Димы (хотя он даже не знал польского). Да что там – даже Лори подпевала как могла! Многоголосие поднималось в небо, смешивалось с всполохами огня и растворялось в ночной вышине.
З ним бендзешь сченсливша,
Дужо сченсливша бендзешь с ним.
Я цуж – влученга, неспокойны дух,
Зе мнон можна тылько
Пуйшчь на вжосовиско
И запомнечь вшыстко.
Яка эпока, яки век,
Яки рок, яки мещонц, яка джень,
И яка годзина
Коньчы ше,
А яка зачина.
Мы сидели у костра и пели, а я вспомнил те дни, когда в хостел приходили запыхавшиеся, с рюкзаками, вросшими в спину, туристы, потерянно спрашивали меня или Лори, где здесь хостел, а потом с улыбкой нашедшего оазис в песках странника валились, обессиленные, за порог. Молчаливые австралийцы, улыбчивые «фейк-смайл» американцы, тактичные британцы, громкие немцы, сумасшедшие бельгийцы, «свои в доску» поляки, вежливые белорусы – да кого только ни принимали мы с Лори. А когда гости собирались у костра, национальности растворялась в их единодушном порыве идти, исследовать – покорять горы.
«Пир во время чумы. Как отвратительно»
Его голос раздался в голове так неожиданно, что я сказал вслух:
– Замолчи!
– Ты кому это? – Дарья нахмуренно на меня.
– А что? – я лихорадочно выдумывал ответ, – Я сказал «замечательно».
– Нет, Андрей, я все слышала. «Замечательно» нельзя спутать с «замолчи», – она продолжала пристально на меня смотреть.
«Пока вы здесь сидите, тираны сжимают этот хлипкий край в своих могучих кулаках.
И он вот-вот с треском лопнет»
– Я просто вспомнил одного… знакомого из Москвы. Неприятный тип был, – оправдался я перед Дарьей второй раз.
– Он сказал тебе что-то настолько ужасное, что фраза застряла в твоей голове?
«Ты только посмотри на нее. Более тщедушного представителя женского рода я никогда не встречал. Она плачется, как ей плохо живется при Sun & Son, но и пальцем не пошевелит, чтобы изменить свое положение. Возносит Брата-сонце, но слишком труслива, чтобы присоединиться к борьбе»
– Да, можно и так сказать, – ответил я Дарье с натужной улыбкой, – Давай лучше не будем вспоминать.
Слова Мило сделали свое дело: праздничное спокойствие было омрачено. Я осознал, что мама еще не вернулась из магазина, хотя прошло больше часа. Тут идти от силы полчаса. Едва ли она задержалась где-то по дороге. А что там Борис? От него тоже никаких вестей. Я позвонил на номер воеводы. Абонент недоступен. Незримые, но цепкие коготки тревоги тихо заскреблись в голове. От нагнетающих мыслей отвлекла Лори:
– Эндрю, забыла сказать! На компьютер пришел имэйл, который ты ждешь.
– От Каролины?
– Да. Сорри, это упало из ума. Так вы говорите?
– Не совсем. Я тебя позже научу.
Я мгновенно оказался перед компьютером на стойке. Зашел в почту. Сообщение начиналось: «Андрей, прости за качество. Сам снимок был размытый, но надеюсь, что лицо хорошо видно. Лукас стоит справа от Марцеля».
Я вгляделся в прикрепленную картинку. Одет он был совершенно по-другому, за исключением обуви – даже на мутном снимке были хорошо заметны чистые блестящие ботинки. Черты лица под лохматой прической угадывались с трудом, однако сомнений не оставалось: передо мной на фото был тот, кто сейчас называл себя Кацпером Собепанком.
«О Лукасе я знаю очень мало. Да почти ничего, честно сказать. Они учились вместе на медицинском в Кракове. Кажется, Лукас хотел стать хирургом, как и твой отец. Они приезжали в Купавы несколько раз. Лукас был молчаливым, о себе мало рассказывал. Очень много знал анекдотов из советского времени. Я удивилась даже: откуда он столько знает? А потом он перестал приезжать и будто вовсе пропал. Это все, что могу вспомнить. Надеюсь, тебе помогло как-то».
Помогло как-то… Читая эту последнюю фразу, я почти рассмеялся. Какая ирония: все это время Нагорой управлял забытый всеми друг моего отца, а Каролина даже не знала этого. Наверно, она просто никогда не интересовалась, кто такой Собепанек. Если бы только она увидела сходство сама, то я бы… А что бы я сделал? Пошел к Собепанку поговорить за жизнь? Спросил бы: «Вот вы с отцом дружили, не знаешь случайно, куда он пропал?». Но он точно что-то скрывает про отца. И потом еще эти его загадочные фразы на суде. Я не мог составить полной картины происходящего и чувствовал раздражение. Скорее бы Борис дал о себе знать.
Я пролистал письмо до конца. После фотографии следовало:
«Говорят, что в Бойкове объявили военное положение. У меня с этим плохие ассоциации. У вас там в порядке? Дай знать».
Какое еще военное положение? Только я это подумал, как монитор погас. Да не только монитор: во всем хостеле погас свет. Звуки гитары и песен во дворике утонули в гуле двигателя и шуме колес. Кто-то подъехал к хостелу на большом автомобиле. Слишком большом – это была не мама. Предчувствуя неладное, я ринулся к двери. Цепляясь в темноте за шкафчики и расставленную обувь, я наконец добрался до выхода во дворик, но дверь распахнулась мне навстречу. Огромный темный силуэт в проходе. Я не видел лица – свет падал снаружи, да еще незнакомец посветил мне в глаза фонариком. Я закрылся от слепящего света ладонью и услышал:
– Андрей Бончик. Вот мы и встретились вновь!
А потом мое лицо будто встретилось с наковальней, и все померкло.
Глава девятая. В логове дракона
Мы стоим на высоком холме. Ветер треплет наши волосы и полы одежды. На нем черная куртка и надраенные до блеска дорогущие туфли. Позади нас бушуют волны бескрайнего моря.
– Где мой отец? – рычу я, гневно сверкая глазами, и с готовностью сжимаю кулаки.
– Мвуха-ха-ха-ха!!!! – хохочет Собепанек зловещим смехом. Глаза полыхают безумным пламенем. Скрючив пальцы, он поднимает руки в экзальтированном порыве, – Время покончить с вашим родом раз и навсегда!
Я внимательно слежу за его действиями. Он пришел на мыс один, но я уверен, что его сообщники вот-вот выпрыгнут из теней предрассветного часа с «Калашниковыми» в руках. Я гордо бросаю своему оппоненту:
– Сейчас я тебе наваляю!
– Вуа-ха-ха-ха!!!! – его смех на этот раз еще противнее, чем раньше, – Все проблемы решаются силой? Вот это я понимаю! Ну давай!
Собепанек сбрасывает с себя куртку. Под ней обнаруживается майка-алкашка. Меня неприятно поражает размер его мускулов. На одном плече красуется татуировка с логотипом Sun & Son.
Небо над нами раcкалывает молния, и гром, словно колокол на ринге, возвещает о начале схватки. Я бегу на него, он на меня, ну и начинается! Рвется одежда, хрустят кости, мы валимся в заросли кустов и, высмаркивая травинки, снова прыгаем друг на друга. Собепанек исхитряется повалить меня на кусачий гравий и начинает сильно бить ногами в бок. От боли я даже не могу кричать, только воздух вырывается из легких, когда я раскрываю рот. Но тут приходит неожиданное спасение: появляется мой отец. Ему удалось-таки бежать от своих мучителей. Патлатый, небритый, с волосами, выросшими до плеч, он бросается на Собепанка и валит того с ног.
– Невозможно! – кричит наш заклятый враг и получает в тыкву от моего отца.
Я гляжу на батю с радостью и восхищением – трудно представить, как долго я его уже не видел! Исхудавший, бледный, он теперь тень былого себя – здоровенного улыбчивого добряка-дальнобоя. Засмотревшись, я зеваю момент, когда в руке Собепанка хищно сверкает острие кортика. Отец хватается за бок и падает на землю.
– Настало время закончить этот цирк, – хищно произносит Собепанек, – Я расправлюсь с вами обоими.
Он поднимает нож в намерении добить отца. Из последних сил, напрягая мускулы побитого тела, я ползу в сторону черных лакированных туфлей. Отец жив: я вижу краем глаза, как поднимается и опускается его спина. Вот я уже близко-близко, сейчас схвачу его за ноги и повалю на гравий. Все будет хорошо. Так и случилось. Однако иначе, чем я ожидал.
Из теней на Собепанка бросается Брат-сонце – в блестящей кольчуге, с белым плащом за спиной. Лезвие падает из рук Собепанка. Злодей получает затрещину и валится лицом в землю. Брат-сонце скручивает ему руки за спиной и оставляет, злого, источающего яд ненависти, лежать на краю холма.
– Спасибо, Матей, если бы не ты… – протягиваю я руку нашему спасителю.
Но он укоризненно цокает и снимает шлем. Оказывается, что все это время с Собепанком сражалась Дарья.
– Боже, ну ты и тюфяк, – презрительно бросает она.
И тут я просыпаюсь.
***
Зябко, мокро и противно – накатили ощущения. «Где я?» «Что случилось?» завертелись мысли в голове. Калейдоскоп событий последних дней, недосыпы и постоянные мотания по Нагоре сбили мышление с привычной колеи. Я не понимал: то, что мне сейчас привиделось, на самом деле было сном или странной явью? Но стоило мне открыть глаза, как послесонное смятение сокрушила холодная реальность. Холодная в прямом смысле. По ощущениям я лежал на тонком матрасе и на чем-то твердом. Вокруг меня была кромешная тьма. Пахло мокрым камнем.
Как от прорыва плотины, голову наполнили воспоминания о событиях прошедших дней. Суд над Лукасом. Тревожное ожидание в хостеле. Письмо от Каролины. А потом кто-то дал мне в лицо, и я отключился. Лицо, как ни странно, не болело. Зато, потянув вверх руки, я почувствовал резкую боль в одеревеневших суставах. Руки и ноги ломило так, будто на них кто-то танцевал всю ночь. Пальцы рук сгинались с ноющей болью, словно были не предназначены для этого. Спины я вообще не чувствовал. На то, чтобы подняться с места, у меня ушло около десяти минут.
Но где я вообще был-то? Глаза постепенно привыкали к темноте, и я все лучше различал очертания места, в котором оказался. Спереди и сзади меня окружали гладкие каменные стены явно не рукотворного происхождения. Они смыкались над головой и уходили косым туннелем куда-то вглубь. Пол тоже был каменным – такие бывают в пещерах. Из темного коридора почувствовалось дыхание ветра. Морозный поток воздуха обжигал руки до дрожи в теле – я обхватил себя за плечи в попытке согреться.
Вскочил с места и, следуя лихорадочной мысли в голове, побежал в ту сторону, откуда дул ветер. Меня хватило ненадолго. Уже после нескольких шагов грудь словно стиснули огромные клещи, и я почувствовал, что не хватает воздуха. Я раскрыл рот и часто задышал. Стало полегче, хотя в голове все равно было мутно. Казалось, что меня вот-вот вырвет. Что со мной происходило? Все это время я чувствовал себя нормально.
Стараясь не обращать внимания на странные симптомы, я добрался до конца туннеля. Пространство пещеры, или где бы я ни находился, сужалось до размера узкой расщелины, сквозь которую пробивался слепящий свет. Проход был слишком узким, чтобы я мог протиснуться в него. Постепенно отведя ладонь от глаз, я всмотрелся в открывшийся мне вид.
Застилавшая глаза белизна постепенно растворилась в голубое небо, которое прочерчивали тут и там скалистые очертания. Я был в горах, и, судя по вершинам ближайших пиков, которые находились намного ниже уровня глаз, я был весьма высоко в горах. Если так, то становилось понятно, что со мной только что произошло. Я испытывал типичные симптомы «горной болезни». Но она обычно проявляется на высоте более 2500 метров. А в Нагоре есть только один пик такой высоты.
– Ты уже все знаешь. Зачем себя обманывать?
Я вздрогнул и молнией обратился в сторону говорившего. Я подумал, что сошел с ума, когда увидел, кто был передо мной. Точнее даже не «кто». Рядом с расщелиной, костяной спиной к стене, лежал скелет. Мой взгляд пропал в безднах глазниц, когда до ушей донеслась следующая фраза:
– Закончишь так же, если не будешь меня слушать.
В голове помутилось. Опираясь ладонью о стену, я опустился на корточки. Кончики пальцев сильно дрожали. Совсем не от холода. Мне хотелось не то кричать от ужаса, не то хохотать. Странное ощущение, да еще когда в твоей компании – говорящий скелет. Или напротив – это нормально? Чувство реальности происходящего ускользало из-под ног, из-под рук, из головы. Мир вокруг стремительно сжимался, набирая критическую плотность, грозя в любую секунду сорваться и обрушиться на меня.
– Плохо тебе, да? – продолжал голос, – Ничего, скоро пройдет. Это обычные симптомы на такой высоте.
– На какой высоте? Где мы?! – сорвался я.
Мне не хотелось заводить разговор с костяным собеседником. Я боялся, что окончательно сойду с ума.
«Ты что, думаешь, скелет с тобой говорит? Тогда все гораздо хуже, чем я думал. Ты больше не можешь отличить вымысел от реальности»
Теперь все встало на свои места. Скелет, конечно, не говорил. Мило вернулся.
– Тебя здесь нет, – я отчаянно помотал головой.
«Ну брось. Это уже не работает. Ты мне ответил – значит, я здесь. И давай взглянем правде в глаза – из этой передряги тебе самому не выбраться»
– Какой передряги? Ты можешь сказать, наконец, где я?
«Хм, а я считал тебя умеренно одаренным интеллектом. Ты ведь уже понял, что мы можем быть только на Триглаве. Сложи два и два в уме. Мы в тот самом месте, где «Чорно сонце» проворачивало свои грязные дела. В том самом месте, где Потоцкий спрятал свои сокровища. Мы с тобой – в логове дракона»
– Но почему?
«Это мне пока неизвестно. Но не думаю, что хозяева этого провинциального спектакля задумали для тебя программу развлечений. У них что-то более изощренное на уме»
– Да что я тебя слушаю!
Я поднялся с места. В голове немного прояснилось, и паника прошла. Делая один глубокий вдох за другим, я пошел в другой конец пещеры. В какой-то момент пальцы натолкнулись на колючий металл – дорогу мне преграждала высокая решетка. Она полностью закрывала проход. Прутья были массивными и тяжелыми, а расстояние между ними такое узкое, что я не мог даже просунуть руку.
«О нет, ты теперь зверь в клетке. Редкое животное, которое надо держать взаперти. Но дай мне волю – и они узнают, что у тебя есть острые когти»
– Так, замолчи, – бросил я, бессильно сотрясая рамку моего заключения.
«Ты все еще питаешь иллюзии о спасении? Разве не помнишь, что написала Каролина? В Бойкове объявили военное положение. А это значит, что весь край уже лежит под железной пятой очередного тирана»
– Ты не знаешь этого наверняка. Борис не будет сидеть, сложа руки. Он уж наверняка что-то сделает.
«Ты ждешь, что он вызволит тебя и героически спасет Нагору? А что если героев больше не осталось? Что если легкого пути нет?»
– Я больше не слушаю тебя, Мило. Всегда есть мирное решение. Собепанек, или Лукас, раз уж мы знаем его настоящее имя – неглупый человек. Он что-то хочет от меня, если держит взаперти. А значит, можно договориться.
«Только не говори, что пойдешь на унизительные уступки. Плут спектакля не может опуститься до такого. Вспомни нашу первую встречу. Я видел огонь в твоих глазах. Огонь борьбы»
– Ладно, Мило, раз хочешь поговорить, давай поговорим, – вздохнул я.
Игнорировать голос было уже невозможно. Увидев решетку, я окончательно понял, что нахожусь в заключении. Лучше уж было говорить с воображаемым собеседником, чем предаваться тревогам о том, что меня ждет.
– Вот борьба твоя, – начал я, – Я никогда не понимал, за что мы боролись. Мы били ушлых бизнесменов в переулках и портили вечеринки продажным звездам телешоу. Это было просто мелкое хулиганство. И какой вообще толк от борьбы, если нас было мало? Когда поймала полиция, все стало как прежде.
«Мы послали круги по воде. Круги, из которых постепенно вырастут волны. Пусть наши действия не имели больших последствий, но они дали пример другим. И скоро люди вступят в самую древнюю и самую важную борьбу на свете»
– Вот опять. Какую на хрен борьбу?
«Испокон веков на свете велась лишь одна борьба – богатых против бедных. Москва, Нагора – все одно. Тираны во всем мире поняли, что деньги, товарооборот и массовые развлечения гораздо лучше держат население под контролем, чем любая армия. Обрати к их алчущим ртам маленькую струйку из большого крана – и никто не будет роптать»
– Я тоже не в восторге от капитализма, Мило. Но таков выбор людей. Хотя и жаль, что случилось с Нагорой.
«Как долго ты еще хочешь оставаться в стороне? Даже находясь в тюрьме своего заклятого врага, ты надеешься на чудесное спасение. Но сейчас настал решающий момент»
– Хватит нести чушь! – взорвался я, – Тебя нет! Тебя здесь нет!
И Мило замолчал. Я в неверии подождал какое-то время, ожидая привычного диалога в голове. Но его не было. Мило ушел. Или затаился на время. Да и черт с ним! Я тратил время на болтовню с воображаемым собеседником, тогда как мне следовало подумать о своих родных. Дарья, Матей, дедушка Витольд, Дорота, Лори, мама, Дима – что случилось со всеми, кто был в хостеле? Они тоже заключены где-то здесь? Где бы это ни было… Но тогда они должны быть рядом! Следуя порыву, я стал громко кричать в непроницаемую темноту перед собой. Без толку, конечно. Голос скакал по стенам, растворяясь в лабиринтах ходов. Я думал о том, что случилось с моими родными. Я мог простить Sun & Son захват Нагоры, но если они что-то сделали с братом, или с мамой, или с Дарьей…
Я еще раз прошел из одного конца пещеры в другой. Тьма уже не так застилала глаза, и я мог лучше разглядеть пространство моего заключения. Надеялся найти что-нибудь, чем можно разогнуть прутья решетки, но в моей тюрьме ничего не было. Кроме грязного матраса и скелета. Я еще раз встал возле расщелины – моего единственного окна на свободу – и просунул в отверстие руку. Нет, пролезть сквозь нее было никак – даже локоть еле проходил. Да и кто знает, что там, снаружи? Наверняка отвесная скала без всяких выступов.
Я ходил от решетки к расщелине несколько раз в бесцельной надежде, что я все-таки что-то упустил. Что где-то крылся ключ к спасению. Как тигр в зоопарке, я бродил из одного конца пещеры в другой, пока движения не превратились в чистый автоматизм. В конце концов, обессиленный, я повалился на матрас. Раз уж побег невозможен, оставалось только ждать. Страшно хотелось есть. В животе не просто было пусто, там зияла черная дыра, которая потихоньку всасывала желудок, а скоро за ним пошло бы и все остальное. Чтобы отвлечься от мыслей о еде, я стал думать о чем-то другом.
Лежа в холодной темноте на отсыревшем матрасе, я вспоминал слова Собепанка на суде. «Никто не помнит о бедном Лукасе», говорил он. Теперь уже было понятно, что он говорил о себе. Если бы только знать, что они делали вместе с отцом тогда, в 90-е… Я впервые почувствовал стыд, что ничего не знал о молодости бати. Не расспрашивал его о годах студенчества. Отец закончил медицинскую академию имени Коперника в Кракове, немножко поработал медбратом в одной из польских больниц, а потом внезапно оставил врачебное дело и пошел работать на стройку. И это после долгих лет учебы. Возможно, он чувствовал досаду, что зря потратил столько лет своей жизни – вот и замкнулся в себе. Но все равно почему никогда не рассказывал о Лукасе? Наверно, это как-то было связано с перевозками для «Чорного сонца». Да что уж гадать беспочвенно.
А еще что он сказал про Матея – считаю я ли его младшим братом? Вопрос, очевидно, дурацкий. Как может быть иначе? Впрочем, в одном Собепанек был прав – я не помнил его рождения. У нас была разница в три года, а мои первые сознательные воспоминания о брате были как раз из возраста, когда мне было три или четыре. Однако странно, что мама почти никогда не говорила о Матее и вообще часто вела себя так, словно его не существовало. Она почти не общалась с ним, их не было на совместных фотографиях. Повзрослев, я стал думать, что дело было в его немоте. Мама просто не знала, как общаться с ребенком, который не может говорить. Но разве это правда? Ведь любящая мать – а моя мама была именно такой – не станет избегать своего ребенка, просто потому, что он «не такой». Нет-нет, если я был полностью честен с собой, в моменты ясного сознания из темных уголков чулана в голове прокрадывался вполне простой вопрос: «А что если Матей нам не родной?».
Да нет, чушь какая-то. Не может быть, чтобы Матей был нам чужим. Эта его напористость, бунтарский дух, безрассудная отвага – он весь был в дедушку Витольда. Неудивительно, что они так хорошо ладили друг с другом. Так что это получается? Мы – семья бунтарей? Или мы – семья героев? В принципе, одно отличается от другого лишь точкой зрения. Если властитель края поддерживает наши душевные порывы бороться со злом и несправедливостью, то мы – герои. Так было в случае с отцом. А если же краю невыгодно встать на нашу сторону, нас окрестят бунтарями. Так же, как Собепанек объявил Брата-сонце преступником. Неважно, как мы называемся – бунтари, герои, плуты спектакля – в сердце каждого из членов нашей семьи, в глубине нашей сущности, полыхает яростное пламя. И оно поглощает нас целиком всякий раз, когда в мире творится несправедливость.
Размышляя таким образом, я погрузился в сон. Мне ничего не снилось. Пару раз я просыпался от, как мне казалось, шорохов во тьме – скорее всего, это было лишь мое воображение. Я по-прежнему был один в своем заточении. Сколько времени уже прошло с того момента, как я попал сюда? Я поднялся и вяло поплелся к моему единственному окну во внешний мир. Снаружи было светло – точно так же как и раньше. Выходит, и дня не прошло. Или это уже начался день следующий? Я совсем потерял привычные ориентиры времени. Опустившись на холодный камень рядом со скелетом, я снова заснул. В тягучем мороке сознания стали проступать чьи-то контуры. А потом я заслышал слова:
– Вставай, Андрей.
Я подумал, что голос мне почудился, пока тиски чьих-то рук не подбросили меня вверх – так что желудок чуть не выскочил. Я вернулся в реальность. Размытая фигура приобрела ясные очертания. Черные берцы, серая куртка, сидевшая на нем словно вторая кожа, потрепанная арафатка, скрывавшая шрам-стрелу на шею – я снова встретился с Зораном. И снова наша встреча началась не лучшим образом.
– Зоран, есть вода? – пробормотал я.
Язык заплетался и прилипал к небу – во рту было совсем сухо. Я ничего не пил с самого приезда в хостел. А это было несколько дней назад! В руке у Зорана появилась небольшая фляга, и он призывно поднес ее к моему лицу. Я припал губами и сделал жадный глоток. Но только жидкость коснулась глотки, я почувствовал нестерпимый жар во рту. Содержимое тут же отправилось в воздух пещеры широкой струей. Курче, что за дрянь это была – спирт, водка? Теперь пить хотелось еще сильнее, а во рту словно пылал небольшой костер.
– Пришел в себя, а? – спросил Зоран насмешливо.
После этих слов он ловко завел мне руку за спину. Другой легко толкнул меня в затылок, по направлению решетки – дескать, иди.
– Куда мы идем? – спросил я.
Зоран молчал и только сильнее толкал меня в затылок. Я какое-то время упрямо стоял с ногами, вросшими в камень, но общее мое слабое состояние не позволяло долго противиться. Вяло ступая одной ногой перед другой, я медленно пошел туда, куда он меня толкал.
Решетка оказалась открыта. Я почувствовал, как Зоран задержался у двери. Судя по звуку, искал что-то в кармане куртки. Клещи на запястье ослабели – это был мой шанс. «Мило, давай!», – мысленно позвал я. Но Мило молчал. Никаких насмешливых ремарок, ни одной пафосной речи не прозвучало в голове. Конечно – как раз в тот момент, когда его помощь нужна была сильнее всего, он где-то прохлаждался. Ну и ладно, справлюсь без него!
Я рванулся вперед, освободившись из хватки Зорана. Во тьме споткнулся о выступ и растянулся на холодных камнях, но сразу же вскочил. Падение сбило меня с толку: я крутил головой в поисках Зорана, но нигде его не видел. Что-то сверкнуло справа от меня – я повернулся. Тут же в левый бок что-то врезалось. Крепкие руки снова повалили на камень и без труда скрутили запястья. Я колотил ногами в воздухе, изо всех сил рвался из его хватки. Все без толку – с каждой секундой борьбы я только тратил напрасно энергию, которой и так почти не осталось в теле.
– Андрей, нет смысла. Нет смысла. Успокойся, – качал головой Зоран.
В его голосе чувствовалась жалость. И я был в тот момент жалок. Сломленный и униженный, я не был ни героем, ни бунтарем. Я не был готов сражаться из последних сил, да у меня их и не было. Я сдался. Что бы ни готовил для меня Собепанек, мне было все равно. Зоран помог мне подняться на ноги, включил фонарь и, освещая косые стены из камня, повел вглубь пещеры.
***
Я сидел на холодном стуле и пытался разобрать, что было вырублено на скале передо мной. Это были лица. Да, скорее всего, лица. Сначала я не понял, потому что они были вырезаны очень грубо и примитивно – как будто над ними работали первобытные люди. Первое лицо было хмурым, с косыми линиями бровей над овалами глаз. Лицо рядом изображало радость – по крайней мере, там, где полагалось быть рту, виднелся полукруг. Третье лицо не выражало никаких эмоций. Просто глаза и рот. Под каждым лицом виднелось углубление в скале. Будто языческие божки какие-то. Да и место было соответствующим.
Зоран привел и оставил меня в большом каменном зале. Иначе было не описать: потолок здесь уходил заметно выше, чем в моей недавней тюрьме. Стены были гладко вытесаны чьей-то рукой. Большая часть зала скрывалась в полутьме, и мне оставалось только гадать о его истинных размерах. Пространство словно выныривало из окружающего мрака в свете пляшущих огоньков свечей. Никаких других источников освещения в зале не было.
Я повернулся всем телом, чтобы хорошенько рассмотреть пространство позади меня, и тут же в запястья вгрызлись металлические оковы. Я слишком сильно натянул цепь наручников, которыми приковал меня Зоран. Сторожевой пес Собепанка пристегнул руки к стулу и оставил здесь одного. Интересно, что они собирались со мной делать? Принести в жертву этим трем божкам во время кровавого ритуала? Я хотел развеселить себя этой последней мыслью, но на душе стало только хуже.
Из темноты где-то позади меня донесся лязгающий грохот, а затем я услышал мерную поступь. Стук-стук! Звук от туфлей Edward Black был особенным, а может, дело было в его походке, но только перед тем, как обернуться, я точно знал, что увижу перед собой довольную ухмылку Собепанка.
– Витай, Андрей.
Я промолчал. Отвечать на пустые приветствия не было смысла. Пусть переходит к делу. Собепанек кивнул на вырезанные в стене лица.
– Как думаешь, сколько этим ребятам лет? – спросил меня, – Они старше Нагоры. Вот ты знаешь историю края? Я недавно узнал. По моему указу все-таки поставили три музея.
– История в них тоже поставленная?
– Отнюдь. Нагора была частью Галицкой Руси в XII веке. Потом ей правила Польша: Казимир Великий брал все без разбора в этой стороне света – Бещады, Нагору… Только нагорцы не признавали никакую власть. Это ты должен знать, Андрей. Но ты, наверно, не знаешь, что именно здесь, в Нагоре, задолго до всяких княжеств и империй жил отдельный вид пещерных людей.
– Я думал, ты бизнесмен, а не палеонтолог. К чему эта лекция по истории?
– Ха-ха! Я человек широких интересов, Андрей. Как я уже сказал, здесь, в этом каменном зале, жили пещерные люди – близкие потомки обезьян. А эти лица, – он кивнул на изображения на камне, – были их первыми божками. Представь себе: в одних набедренных повязках они скакали по горам, охотясь на диких коз, добывали воду из горных потоков, а затем молились на эти каменные лица.
– Зачем?
– Это ты скажи мне, зачем. Почему в Нагоре вообще все с цифрой «три»? Гора с тремя пиками, в сказке – трое братьев, Великим советом правят три главы.
– Мне все равно! Я хочу знать, где мы!
В бледном свете огоньков улыбка моего пленителя выглядела особенно зловещей.
– Мы с тобой на Триглаве, Андрей. На высоте 2600 метров, если не ошибаюсь. Выше – только боги. Вот эти трое, наверно.
Мило говорил правду. Я действительно был на самом высоком пике Нагоры. Но тогда получалось…
– Здесь Потоцкий оставил сокровища на вечное хранение, – с прищуром сказал Собепанек, – И здесь крепко окопалось «Чорно сонце». Это я тоже узнал, когда был в музее.
– Да неужели? Ты же лично был здесь в 90-е. Верно, Кацпер Собепанек? Или давай бросим притворяться, Лукас.
Он долго молчал, затем прицокнул языком и притащил из темноты стул. Сел напротив меня, и я сразу подумал, до чего же непримечательно он выглядел. Низенький, с короткими волосами, в простой одежде – на такого человека я бы даже не обратил внимания на улице. Тем не менее, так теперь выглядел новый властитель Нагоры. Я заметил, что руки он по старинке держал в карманах. Какая раздражающая привычка! Хотя, пожалуй, меня должно было больше волновать безнадежное мое положение.
