Читать книгу: «Две недели до Радоницы», страница 11
Глава шестая. Козни Sun & Son
«Добро пожаловать в Бойков!
Или «Витамы!», как говорят местные. Чтобы сойти за своего в столице Нагоры, достаточно знать лишь несколько слов. Но даже если вы их забыли, не волнуйтесь – большинство местных прекрасно говорит на русском.
Нагора по праву считается скрытой жемчужиной Восточной Европы. Горные хребты Карпатских гор обрамляют живописный край со всех сторон. Водные потоки образуют озера, на склонах расстилаются зеленые луга, неотличимые от альпийских, а у подножий растут хвойные и буковые леса. Дикая природа и чистый воздух – хотя бы за этим стоит приезжать в отпуск в Нагору.
Люди жили в Нагоре испокон веков. Поляки, бойки, лемки, русские, сербы, а также другие народы нашли здесь прибежище в течение веков. Оседая на земле, они строили дома и возделывали поля. Эти люди жили своим ремеслом: плотничество, скотоводство, лошади. До времен коммунизма край был закрыт от контактов с остальным миром, если не считать нескольких нашествий и пары завоеваний. Культура и кухня Нагоры долгое время оставались тайной за семью замками. Но все это изменилось после краха коммунизма.
Компания Sun & Son, в те годы мало кому известная инвесторская компания с базой в Мюнхене, пришла в Нагору с одной лишь целью – чтобы край открылся для торговли и процветал. В те годы люди жили в крайней бедности и нищете. Бойков в начале 90-х представал серым и неприветливым местом, его улицы были безлюдны. Жителям не хватало еды, не хватало ресурсов – скрытая жемчужина Европы стремительно теряла блеск. Однако вложения Sun & Son вернули Нагору к жизни. Жемчужина вновь заблистала тысячами оттенков.
Были построены магазины и огромный торговый центр. Началась торговля с другими странами Европы – Германией, Францией и Польшей. Знаменитые сыры Нагоры – осцыпки – теперь ценятся гурманами на всем континенте. За деревянными поделками ручной работы приезжают любители древесного искусства с целого мира. И самое главное – столица Бойков из ветхого города-призрака стала ярким, оживленным местом (некоторые даже сравнивают ее с Прагой). К вашим услугам ночные клубы, бары в старом стиле и зажигательные танцполы дискотек. Сфера услуг способна удовлетворить даже самые безумные запросы!
Первый раз в столице Нагоры? Первым делом непременно посетите «Смока». Этот огромный торговый центр – одно из первых строений, возведенных на деньги Sun & Son в 2005 году. Площадь украшает архитектурная композиция по мотивам сказки о трех братьях – главного мифа Нагоры. Дракон, с которым сражались братья в сказке, предстанет перед вами во всем своем грозном величии. Обязательно сделайте с ним селфи! Кроме того, «Смок» – это настоящий рай для потребителей. Отдельную секцию супермаркета занимают осцыпки на любой вкус и цвет. Не забудьте купить для них клюквенный соус! Также непременно загляните в сувенирную лавку: из Бойкова нельзя уезжать без резных поделок местных и литографий народного парка.
Желаем вам приятного дня в Бойкове!»
Так гласил текст в брошюрке для русскоговорящих туристов в информационном центре. Бойков изменился – не те слова. Бойков было не узнать. Я редко бывал в столице до своего отъезда, и как раз по причинам, описанным в тексте. Это был город-призрак, где никто не хотел жить. В эпоху Советского блока партия квартал за кварталом возводила в столице соты однотипного серого жилья. Мало кто переезжал. Партия рассчитывала на переселенцев из других частей республики. Но их было мало. Среди них были родители Дарьи. По идее, переселенцев ждали работы в школах, в магазинах и на новых заводах. Но работы почти не было. Коммунистическая экономика не работала в Нагоре, и новая столица запустела.
Запустел и район «Малинка», в котором жила Дарья. Я чувствовал тоскливую безысходность, всякий раз проходя мимо длинных массивов невысоких панельных домов. Их строили на протяжении 80-х годов под девизом «Рабочие руки за жилье». Район должен был стать настоящим раем для молодых семей. Но когда я шел по дорожке из растрескавшихся плит мимо остовов молчаливых фабрик, то слышал лишь вой ветра. Особенно жутко было ходить через большой парк с редкими деревьями. Панельные дома окружали тебя серыми громадами, смотрели безмолвными прямоугольниками окон. Кажется, при каждой нашей встрече Дарья упоминала про отъезд. Про побег. Она всегда хотела убежать вместе.
Однако сейчас «Малинку» было не узнать. Если бы не знал точно дороги, то подумал, что заблудился. Пропали панельные дома. Исчезли фабрики. Вместо расколотых плит на земле лежала аккуратная плитка. Вдоль дорог ровными рядами стояли двухэтажные дома, которые я раньше видел только в кино или на картинках. Блестящие панели из стекла сотами ложились на здания со стороны улицы, обрамляя минималистичный остов. Но больше впечатляли задние дворы – заглянув со стороны, я увидел обширные теннисные корты, узкие тропинки между ухоженными лужайками и парковки для машин. О советском прошлом района не напоминало совсем ничего. Старая «Малинка» словно провалилась сквозь землю, а на ее месте вдруг появилось элитное жилье точь-в-точь из рекламных журналов.
Впрочем, народу на улицах было немного. Я заметил впереди себя молодую женщину, катившую коляску. Подошел, спросил по-нагорски: «Здравствуйте. Вы знаете Дарью Влученга?». Она лишь развела руками, во взгляде читалось непонимание, словно я говорил на неизвестном ей языке. Я останавливал других незнакомцев – все без толку. Задумчивость во взгляде всегда завершалась медленными покачиваниями головы. Они ничего не говорили, только кивали. В конце концов, в беседе с курносым пареньком, я стал беспорядочно выкривать все фразы на иностранных языках, которые знал. После вопля на немецком лицо моего собеседника посветлело, и он радостно спросил: «Шпрехен зи Дойч?». «Найн, найн» обескураженно выдохнул я. Что здесь происходило? «Малинка» превратилась в Баден-Баден для европейцев?
Единственная зацепка, что у меня была – визитка, оставленная Дарьей. Я потянулся к заднему карману, как вдруг ладонь и руку в области плеча словно сжало тисками. Я не успел понять, что происходит, как сильная хватка вывернула мою ладонь тыльной стороной вверх, заставив согнуться и присесть на колени. Крепкие руки потащили туловище куда-то вбок, одновременно с этим довольно чувствительно надавив на локтевой сустав. Я издал короткое «ой», а потом опустился грудью на землю, лицом к шершавой брусчатке. В финальном аккорде моего унизительного подчинения некто прочно уселся на меня сверху.
– Отпусти! – беспомощно стуча свободной ладонью по брусчатке, взмолился я.
«Как ты жалок. Даже побитая собачонка воет более грозно. Потерял хватку, Андрей»
Слова подействовали. Ладонь освободилась, а в поле зрения передо мной появилась пара крепких черных берцов. Так же резко как прижали меня к земле, крепкие руки потянули вверх, и тогда я уже смог как следует разглядеть нападавшего.
Одет он был странно для этого места. В кондо точно не жил, а будто спустился с гор. Причем, из афганских. Колючие глаза смотрели поверх обмотанной вокруг шеи арафатки. На плечи была накинута серая плотная куртка с нашивкой на груди. Я прочитал на бляшке: Sun & Son Security. Он поднял правую руку, из-под нее вынырнул ствол АК-47. Сердце ощутимо подпрыгнуло в груди. Но мужчина лишь накинул ремень оружия через плечо, опустив ствол вниз. Дал команду своим напарникам, которые все это время стояли позади меня. Языка я не понял: это точно был не русский и не нагорский. Меня легко, но настойчиво толкнули в спину.
Мы пошли по брусчатке вслед за человеком с АК. Видимо, он был их лидером. Только кого – «их»? Это точно была не милиция – парни Бориса не носили огнестрельного оружия. Другой вопрос: куда меня вели? Я бросил взгляд обратно через плечо – да уж, порядочные амбалы, у которых жестокое военное прошлое читалось на лице в форме глубоких шрамов.
«Думаешь, они расстреляют тебя у стенки? Или будут сначала пытать? А в этой Нагоре веселее, чем я думал. И не думай, что обойдешься без меня»
В конце концов, мы подошли к невысокому серому зданию, что располагалось чуть в стороне от дороги, скрытое деревьями. Вошли внутрь, и я оказался в полутемной комнате без единого окна. Посередине, в конусе света, стояли два стула. Под одним из них на полу виднелись засохшие темные пятна. Не хотелось задумываться, что это было. Громилы усадили меня как раз на этот стул, крепко сжав запястья за спиной. Главарь в арафатке неторопливо опустился на стул напротив. В наступившей тишине было слышно, как где-то капала вода.
– Можно спросить, зачем мы здесь? – прервал я гнетущую тишину. – Вы не из милиции, судя по оружию. Или этот автомат игрушечный?
Он ответил молчанием. Только смотрел на меня, не отводя взгляда и не моргая. Я не выдержал и перевел глаза в сторону. Тогда он усмехнулся, встал со стула и протянул мне большую грубую ладонь.
– Меня зовут Зоран, – представился с неожиданным дружелюбием в голосе, – Русский, так?
Наверно, понял по акценту. Спрашивал-то я по-нагорски.
– Да, – ответил я осторожно, но руки не подал, – Андрей меня зовут.
– Это место тебя пугает. Я вижу страх в твоих глазах. Но не волнуйся, Андрей. Мы охраняем «Малинку». Близко горы, а сам знаешь, что там.
– Вот как раз не знаю. А разве не милиция защищает Нагору?
При слове «милиция» лицо Зорана исказила кривая усмешка. Он наклонился совсем близко к моему лицу так, что я увидел прожилки вен в белках глаз. Один из краев арафатки спал с шеи, и мое внимание сразу привлек длинный косой шрам в форме стрелы точно под его правой скулой. Выглядело, будто след от сильного ожога.
– А что сделает твоя милиция? – сухим голосом спросил Зоран, – Что она сделает, когда солдат с оружием заберет твою мать, твоих братьев? Поставит к стенке, а потом выстрелит в затылок? А ты будешь смотреть, зная, что следующая очередь – твоя?
«Ха-ха-ха! Мне нравится этот парень!
Забудь, что я говорил – мы с ним точно подружимся! А впрочем… кого-то он мне напоминает…»
– Нагора – отличная страна, – продолжал Зоран, – Тихая, мирная. А кругом такая красота… На Кират похоже, мой родной город. Слышал про Кират, Андрей?
– Кажется… Бывшая Югославия?
– О да. В начале 90-х это уже была Босния. Я родился и вырос в Кирате с двумя братьями и сестрой. Отец любил водить нас по лесам. А по вечерам мама готовила для нас долму. Я до сих пор помню аромат этой долмы. Ты пробовал когда-нибудь?
– Кажется…
– Может и пробовал, – быстро перебил Зоран. Говорил он сейчас очень возбужденно и с силой в голосе, – Но ты не пробовал ту долму, что моя мать готовила. Это было самое вкусное блюдо на свете! Словом, мы жили и ни о чем не заботились. Конечно, слышали про войну, но думали, что она далеко от нас. Думали, что Европа нам поможет. Но вот однажды в наш город пришли солдаты с оружием.
Зоран прервал рассказ и вдруг резко сбросил с плеча АК. В груди у меня сразу стало тесно. Я инстинктивно поежился и заерзал на стуле. В ответ на мою реакцию Зоран улыбнулся. Осмотрел с интересом автомат, словно видел его впервые в жизни.
– Какая все-таки разница между безоружным и человеком с автоматом, – произнес он, – Стоит ему направить на тебя ствол – и ты в его власти. Вот и мы были беспомощными, когда в Кират пришли солдаты. У нас не было армии. У нас не было даже милиции. Солдаты не стреляли по нам – они ходили по домам и приказывали всем садиться в автобусы. Мама и сестра сели в отдельный. Я больше никогда их не видел. Мне, братьям и отцу сказали, что Кират в опасности, а нас отвезут в безопасное место. «Все это на время» – говорили они, «Пока война не закончится». Тогда мы подумали, что это солдаты из НАТО и доверились им. Больше всего мне запомнился запах в автобусе, когда мы ехали. Это был запах пота вперемешку с машинным маслом. Он был такой сильный, что болела голова.
Нас привезли в пустое, брошенное здание. Кажется, это раньше была школа. Прошло несколько дней без еды и воды. А потом людей стали уводить, и они не возвращались. «Они вернулись в Кират. Война окончилась», – говорили нам. И мы верили. Вскоре настала очередь выходить и нам. Но нас привели не к автобусу, а в чистое поле за пределами школы. Земля вокруг нас была вся перекопана. На головы надели повязки, руки связали за спиной и велели стоять смирно. Кто бежал, в того сразу стреляли.
Зоран снова замолчал. Рука его будто ненароком скользнула к шее, как раз к тому месту, где виднелся шрам. Потом он резко опустил руку и закинул автомат обратно через плечо. После этой странной паузы продолжил свой рассказ:
– Аллах спас меня. Или проклял… Когда нас поставили в ряд, я так испугался, что обмочился и потерял сознание. Пришел в себя от запаха крови. Повязка спала с глаз. Была уже ночь, а я лежал под грудой мертвецов. Шея моя нестерпимо болела. Как оказалось, выстрел совпал с моим падением, так что пуля попала мне не в затылок, а только задела шею. В темноте я слышал, как кто-то стонал и плакал. Потом раздался выстрел, и все стихло. Солдаты ходили и добивали тех, кто еще был жив. Я прикинулся мертвым и подождал, пока шаги в темноте не прекратятся. Потом выбрался из-под мертвых и стал искать среди них отца и братьев. Напрасно тешил себя надеждой: мои родные были мертвы.
После этих слов Зоран что-то приказал своим напарникам. Они резко подняли меня со стула за оба локтя и повели к выходу. В дверном проеме мы остановились. Зоран сделал глубокий вдох.
– Посмотри вокруг, Андрей, – сказал он. – Что видишь?
Я видел людей, прохаживающихся по дороге мимо нас. Была и женщина с коляской, у которой я спрашивал дорогу раньше. Завидев меня, она почему-то резко опустила голову.
– Мир и спокойствие, правда? – продолжил Зоран, – Но представь, что сейчас из гор спустятся солдаты с оружием. И все эти люди окажутся беспомощны вот перед этой штукой.
И он показательно похлопал свой АК-47.
– Страна, у которой нет армии – как сладкая косточка для собаки, – продолжал Зоран, – Она словно говорит соседям: «Мы беспомощны, придите править нами, о, Цезари». И Нагора всегда была такой косточкой. Как был когда-то мой Кират. Быть беззащитным – что для человека, что для страны – большая глупость.
– Ты хочешь сказать, что вы – кем бы вы ни были – теперь защищаете Нагору? – спросил я.
– Мы защищаем «Малинку», – ответил Зоран, – Остального не касаемся. По крайней мере, пока наш хозяин не скажет по-другому.
– И кто же ваш хозяин?
Зоран посмотрел на меня с недоумением.
– А я думал, ты из Нагоры, Андрей. Разве не знаешь, кто сейчас во главе всего края?
Зоран вновь отдал не понятную для меня команду, и хватка, не отпускавшая руки весь последний час, наконец, отпустила.
– Прости, если напугали тебя, Андрей. Надо было проверить, кто пришел.
– Ничего страшного. Только можно как-то… более деликатно задерживать людей, что ли, – ответил я. – А ты наверное знаешь всех, кто живет здесь? Дарья Влученга – имя такое слышал?
– Нет, таких точно нет, – ответил он. – Видишь, в «Малинке» нагорцы и другие с Восточной Европы не живут. Слишком дорого.
– А кто тогда?
– Немцы, в большинстве.
– Постой, а прошлые жильцы куда переселились?
– Того не знаю. Мы здесь недавно – с момента, как появилась угроза террористов, хозяин нас позвал.
– И много эм… «вас»?
– Больше, чем видишь сейчас. Только так могу сказать, – произнес Зоран.
На этом наш разговор был закончен. Зоран с верзилами вернулся в здание, а я пошел по дороге, которая вела к центру Бойкова. Беседа оставила у меня двоякое ощущение. Кто же все-таки Зоран – друг или враг? И знает ли Борис, что прямо в столице находятся вооруженные люди?
«У меня чувство, что мы еще встретимся с этим мальчиком, который выжил. Эту историю я слышал раньше»
***
Магазинчик Дарьи назывался по ее фамилии – «Влученга». На визитке, что она оставила маме, было указано расположение на миниатюрной карте с обратной стороны – Скарбница. Каждый, кто был в Бойкове хотя бы раз, знал Скарбницу. Это было переплетение пешеходных улиц в самом сердце города, «туристический рай», по задумке Советов. Впрочем, на моей памяти туристов там всегда было мало. В магазинах с пыльными витринами скучающие продавцы продавали безделушки с символикой Бойкова (чаще всего брали маленького дракончика, или Смока, как он звался по легенде), а на улицах дородные барышни в псевдо-традиционных нарядах стояли за прилавками с наваленными на них осцыпками. Но с тех пор Бойков сильно изменился.
От «Малинки» я пошел в центр города по главной улице. Улица эта длинной витиеватой линией бежала от выезда на Купавы до самого входа в народный парк, пронзая город насквозь. Закончив застройку столицы, коммунисты назвали ее «Триглавской». После падения режима Великий Совет после непривычно долгого собрания и бурных споров согласился на новое название – улица Трех братьев. Взглянув на карту из туристического центра, я узнал, что улицу переименовали вновь. Она звалась теперь «Имени Кацпера Собепанка».
Сейчас на ней было оживленно – не в пример старому Бойкову. Тут и там маршировали отряды туристов с экскурсоводами во главе. Звучали фразы на немецком, французском и других языках. Время от времени по булыжной мостовой тарахтел забитый под завязку «Мелекс», люди на задних сидениях, кто равнодушно, кто пытливо, глазели по сторонам. Когда я подошел ближе к центру, на улице появились одетые в квазисредневековые наряды зазывалы с табличками на груди. Каждый, громко сотрясая воздух, звал в музей. «Музей истории Нагоры», «Музей сокровищ Потоцкого», «Музей Смока», «Музей трех братьев» – читал я на табличках. Все опять же на россыпи западноевропейских языков.
В Скарбнице я будто перенесся в другой мир. Вокруг меня ходили люди, рядом цокали лошади, запряженные в повозку, из раскрытых окон доносились пряные ароматы, а по всем улицам разносился оживленный гвалт сотен голосов. Серая, пустая столица, которой я помнил город до своего отъезда, стала живым, пульсирующим водоворотом людей, встреч, событий. Поток увлек меня, и вскоре я будто растворился, слившись с несшим меня течением.
Пришел в себя на тесной улочке, рядом с магазином цветов. Милая женщина за прилавком обворожительно улыбалась, посылая невербальный сигнал «КУПИ». Я спросил у нее дорогу. Она с улыбкой, до предела вежливо и учтиво, направила меня. Я вдруг вспомнил, что Дарья любила маргаритки. Но при этом не вспомнил, как они зовутся по-нагорски и просто показал на большой букет. С цветами в руках, в приподнятом настроении, я теперь чувствовал себя как деревенский бездельник, который вдруг нашел бесхозную горсть золота на лавке.
Поплутав по закоулкам Скарбницы, я, наконец, нашел ее магазинчик. Неброскую входную дверь украшала маленькая вывеска «ВЛУЧЕНГА». На витринах были выставлены картины, изображения из бисера и другие ручные поделки.
Я собирался войти, но увидел надпись на двери по-нагорски «Сегодня одпочиваю20». Рядом с ней болталась на веревочке простенькая кукла – девочка, сладко уткнувшаяся щекой в подушку. Вот незадача – если Дарьи нет, получалось, я потратил зря целый день. А в моем положении времени терять было никак нельзя. На всякий случай я толкнул входную дверь. Она неожиданно поддалась, приглашая внутрь.
В магазине приятно пахло лавандой. За прилавком никого не было. Я положил цветы на стойку и неспешно осмотрелся. На голубых стенах висели небольшие картины в простых, сколоченных из деревянных планок, рамках. Все до одного – узнаваемые виды Нагоры. Триглав в дымке, вид с лодового гребня на Котлину, золотистая долина в тюках сена. Нарисованы они были пастелью в приглушенных цветах. Помимо этого, ничего особенного они не представляли: такие рисуют туристам на память.
Рядом со стойкой привлекала внимание высокая шкаф-витрина. За стеклом, будто большое семейство людей-лилипутов, лежали куклы. Игрушки были небольшого размера – я взял одну в руки, и она спокойно уместилась на ладони. Каждая тряпичная поделка была уникальной и изображала разных персонажей. Вот крестьянин из деревни: широкие темные штаны, светлая, с национальным цветочным узором, рубаха подпоясана тканью с узлом на животе, а на символической, без признаков глаз, рта и носа, тряпичной голове красовалась шапка-магерка. Рядом стоял шахтер в праздничном наряде: темный мундир и штаны, на голове кивер с шахтерским знаком – перекрещенные молот и кувалда. Впечатлял уровень деталей: на груди были заметны разные медали и знаки отличий, край воротника украшал маленький знак горняков, тот же, что и на кивре, а на плечах выделялись нашивки с указанием ранга. Я знал этот костюм, потому что отец Дарьи во времена коммунизма работал шахтером. Однажды при мне он надел эту форму. А я тогда совсем маленький был, и мне показалось, что вошел какой-то солдат.
Позади хлопнула дверь, я заслышал обрывок фразы по-немецки. Обернулся – это была Дарья, а с ней еще одна девушка. Дарья что-то говорила подруге, но, увидев меня, оборвала фразу.
– Ты! – воскликнула.
В руках она держала грейпфрут. Длинные пальцы цепко хватали плод за бугристую шкуру, тянули, мяли, с треском обнажая розовую мякоть. Неожиданно она подняла плод вверх, словно бейсболист, готовящийся к броску. Я метнулся к прилавку – скорее выставить цветы как защиту! – но не успел дотянуться до букета. Грейпфрут с хлопком расплющился о дерево прямо перед моим носом. Я нырнул за стойку, затем осторожно выглянул. Дарья со свирепым выражением лица заносила над головой второй грейпфрут.
– А ну вылезай! – прокричала.
Я схватил цветы со стола и поднял их над головой. Помахал будто белым флагом. Через секунду почувствовал, как стебли сотряслись, а часть маргариток вылетела из букета и рассыпалась по полу. Одновременно с этим о стену напротив размазался второй грейпфрут.
– Есть еще? – спросил я, с опаской выглядывая из укрытия.
– Увы, нет, – ответила девушка, подходя к стойке, – А жаль.
Я поднялся, держа букет в руках. Кажется, угроза миновала. Дарья стояла передо мной, в глазах – озорной блеск. Это сбило меня с толку: я думал, она действительно зла на меня. Признаться, я никогда до конца не понимал ее. Наверно, это меня в ней и привлекало.
И необычная красота, конечно. Она была невысокого роста, с тонкой фигурой, и во всем ее облике ощущался аристократизм и чувство собственного достоинства. Маленькие ладошки сочетались с необычно длинными тонкими пальцами, что придавало им изящный и деликатный вид. Пышные каштановые волосы бархатными волнами спадали на плечи. На светлом и чистом, как у ребенка, лице никогда не было макияжа. Широкие скулы и изящный с закруглинкой нос придавали ей сходство с изображением древнегреческих богинь. В то же время в ее внешности было что-то неуловимо славянское.
Она выхватила у меня из рук цветы.
– Это мне? – сказала будто удивленно. Потом пожала плечами и безразлично: – Стокротки – это пошло. Разве ты не знал?! Их все дарят.
И вдруг внезапно, с драматизмом в голосе:
– Их натура противоречива. Они одновременно печальные и веселые. За них покупают чувства, с них начинаются «отношения», но все равно они суть символ человеческого одиночества.
– То есть, тебе нравятся? – спросил я.
– Конечно, нравятся. Так и быть, ты выиграл десять минут моего времени. Я засекаю.
Да уж, не так я себе это представлял. Дарья вдруг спохватилась и притянула ближе свою подругу.
– Вот я неучтивая! – деланно упрекнула себя, – Знакомься, это Дорота. Мы вместе учимся в Германии. Она любезно составила мне компанию.
Дорота с милой улыбкой протянула руку для знакомства. Впрочем, за улыбкой читалось легкое замешательство. Даже подруга не понимала Дарьину игру, куда уж мне. Дорота поздоровалась по-нагорски, и я удивился.
– Почему вы тогда все по-немецки болтаете? – спросил я.
– Практикуем язык! – Дарью будто ошеломил мой вопрос, – Если бы знала, что будешь такие глупости спрашивать, дала бы пять минут. Кстати, сейчас осталось восемь.
– Стой! Девять. Я считал в уме.
– Нет, восемь! – не отступала она.
Дорота вдруг ухватила Дарью за руку.
– Андрей может помочь. Не думаешь?
– Покинув мой магазин? Конечно… – начало было Дарья, но осеклась, – А, ты имеешь в виду, на фестивале.
– Что за фестиваль? – спросил я, зацепившись за шанс остаться. Мог поклясться, что Дорота едва заметно мне подмигнула.
– Фестиваль Смока, – нехотя растягивая слова, сказала Дарья, – Выгляни в окно.
На улице был припаркован «Фолькваген Т1» – тот самый микроавтобус, так любимый хиппи в 60-х.
– Ничего себе динозавр, – присвистнул я, – Это на нем вы приехали? Понятно, почему на границе задержали.
– Это почему понятно? – ухватилась за последнюю фразу Дарья. Тонкие пальцы угрожающе сомкнулись в острый кулачок.
– Нууу… – я отчаянно подбирал слова, – Очень редкая модель. Борис любит все раритетное, знаешь… Наверное, спрашивал тебя про двигатель, карбюратор…
– Кстати, у нас там что-то с тормозами, – задумчиво проговорила она. – Но я в машинах не разбираюсь. Ты смыслишь? Глянешь?
– Я тоже не очень, – развел я руками.
– Ну какой от тебя толк! И вообще ты хотел пошутить про наркотики, не так ли? – выпалила Дарья. Кулачок поднялся на уровень груди.
Все могло кончиться весьма жестоко, но вновь спасла Дорота.
– А у вас всегда так?
– Как? – спросили мы вместе с Дарьей.
– Ну ненависть-любовь, все такое, – с неловкой улыбкой проговорила Дорота.
Ответили мы тоже хором. Дарья – категорическим «Нет!», а я сказал: «Последнее время да».
– Мне неважно, какие у вас отношения, – объяснила Дорота, заламывая руки, – Просто может мы объясним Андрею, что это за фестиваль? А потом я оставлю вас наедине.
– Спасибо! – воскликнул я, – Здравая мысль!
– Дорота, я тебя убью, – краснея, проклокотала Дарья.
Впрочем, ей пришлось сдаться.
– «Смок» – это большой торговый центр недалеко отсюда, – стала объяснять Дорота, – Великий совет решил устроить фестиваль, на котором местные бы продавали сувениры. Никакой платы за аренду, просто успей договориться и занять место на площадке. Вот мы это и сделали. Теперь надо просто погрузить картины и куклы в автобусик.
– Что значит «просто погрузить»? – вмешалась Дарья, – Нам нужно будет подвинуть еду.
– Какую еще еду? – спросил я.
– Не помню. У нас там целый морозильник в автобусе. Картошка фри, сосиски, булочки. Еще фритюрница, гриль и прочее.
– Так вы продаете сувениры или фаст-фуд?!
– Не спрашивай меня, это была ее идея, – Дарья кивнула на Дороту.
Девушка в ответ довольно закивала.
– В Германии это все очень хорошо работает. Нужно продавать одновременно фаст-фуд и всякие безделушки. Если людям не понравится одно, они обязательно купят другое. Это обычная практика на фестивалях.
– Погоди-погоди, ты что, назвала мои картины и куклы безделушками?! – в голосе Дарьи слышалась смертельная обида.
– Ну я в целом, обобщенно, – смутилась Дорота. – Твои работы замечательны!
Теперь была моя очередь ее спасать.
– А зачем вообще ехать на фестиваль? Туристы ведь и так заходят в магазин. Думаешь, это окупится?
Дорота неуверенно посмотрела на подругу: мол, сказать ему или нет? Дарья пожала плечами.
– Сегодня я закрываю магазин и уезжаю Нагоры навсегда, – просто сказала она.
Посмотрела на меня выжидающе. Хотела увидеть реакцию. Но я не знал, как реагировать. Я абсолютно ничего не понимал. Тишина затягивалась. Троих сейчас было слишком много.
– Ну добра. Я подожду вас, ребята, снаружи, – оценив ситуацию, сказала Дорота и спешно вышла за дверь.
Только дверь закрылась, как Дарья обрушилась на меня:
– Зачем ты пришел?! День так хорошо начинался!
– Я хотел объяснить, почему я уехал тогда.
– Думаешь, мне интересно? Я уже сказала: время ушло.
Молчание. Она была права – объясняй не объясняй, оправдания моему поступку все-таки не было. Дарья опустилась на стул возле стойки, уткнула локти в стол.
– Я просто до смерти устала. Совсем нет сил ни на что. Продать магазин, уехать – только это на уме.
Я нашел табурет и опустился на доску рядом с ней. Сейчас на лице девушки читалась блеклая, печальная меланхолия. Я придвинул руку чуть ближе к маленькому плечу. Никаких резких движений.
– А что случилось с твоей квартирой?
– Был в «Малинке», так? – Дарья улыбнулась, но взгляд ее был мрачен, – Нет у меня никакой квартиры. Они давно все забрали. Последние пять лет, до переезда, я жила в магазине.
– Ты говоришь про Sun & Son? Они забрали?
– «Обязательный закон о реновации». Кажется, так называлось, – вздохнула Дарья, – Началось после того, как ты уехал. Великий совет наказал «изменить облик Нагоры к лучшему». Те, кто владел квартирами в коммунистических блоках, должны были платить за обязательную реновацию. Либо продать за гроши. Такой выбор. А у нас с родителями не было денег – мы в то время как раз вложились в эту мастерскую. Я надеялась начать свой бизнес в дивном новом мире капиталистической Нагоры. А получилось – осталась только с магазином.
– Доплата за реновацию? – я не мог поверить в то, что она говорила, – Серьезно? Народ бы не согласился на такое. Да здесь бы погромы начались. Не помнишь, как с моим дедом было? Вся страна за него.
– Ты, как всегда, ничего не понимаешь, – с разочарованной усталостью в голосе отозвалась Дарья, – Нагоры, которую ты знал, больше нет. Постепенно, шаг за шагом, Sun & Son все захватил. Сначала Великий совет, затем – весь край. Никого больше не волнует, что здесь происходит.
– Но люди-то остались.
Она ткнула пальцем мне в грудь – ау, довольно остро было!
– Какие люди?! У кого свой дом в деревне, не волнует, что делается в столице или в горах. Молодежь едет в Бойков работать в барах или на улице сувениры продавать. Остальные бегут в Европу в поисках доходов. А новые переселенцы не знают, что такое Нагора. Но они знают, что такое потребление и развлечение. Нагора сейчас – не более, чем веселый аттракцион для туристов, Андрей. А я – просто еще один хомячок в колесе.
Дарья окинула презрительным взглядом полки и витрину магазинчика.
– Посмотри на эту мазню, на эти поделки! Дорота права – все пустые безделушки. Картины я писала быстро, они для нетребовательных туристов. Знаешь, чтобы они заходили, кричали «ух ты, горы!» и сразу покупали. Туристов ведь интересуют недорогие вещи, которые бы напоминали о месте, где они были: магнитики, фигурки-символы города.
– А что насчет тех кукол? – Я кивнул на шкаф, где расположилось семейство лилипутов, – По-моему, они отличные.
– Ого, ты заметил, – сарказм не скрыл ее воодушевления. Беседа повернулась в приятное для нее русло, – Куклы – моя настоящая страсть. Есть парочка постоянных покупателей, заинтересованных моим творчеством. Но на них, к сожалению, магазин не вытянешь. Нельзя низко оценивать свой труд. Не зря же я столько над всем этим работала, верно? А обычные туристы просто заходят, глазеют и уходят.
