Читать книгу: «Славянская мечта», страница 2

«Думаю, что это будет небольшая потеря для парней. Найдут себе другого бригадира. А у меня теперь иная дорога».

Григорий, к удивлению Ростислава, появился тоже раньше оговоренного часа, правда, с очень помятым лицом. Очевидно, он бурно провел ночь. Начал Гриша по-свойски:

– Привет! Я д-думал, ты не придешь! Ну шо?

– Здравствуй. Я тут подумал-подумал… В общем, согласен. Только надо много чего уточнить.

– Подожди. Слухай, давай коньячка возьмем, а то шо-то голова не варит. П-погулял немного. Всю ночь не спал! Таких красавиц подцепил! Принцессы! – Гриша поочередно поцеловал кончики пальцев.

– Нет! Давай сперва о деле, а потом, возможно, и выпьем, – отрубил отставной бригадир, раскладывая на столе свои ночные записи. – Прежде всего надо придумать название. Всевозможные намеки на элитарность, на высший свет, на избранность участников данной организации – моветон!

– Шо-шо?

– Дурной вкус. У любого человека подобные намеки мгновенно ассоциируются с рекламой вроде: «Элитная баня для респектабельных господ». Название должно быть красивым, пусть даже не совсем раскрывающим суть. Но не хвастливым.

Мимика Самосвалова очень точно выразила его внутреннее состояние: во-первых, с ним уже давно никто не разговаривал подобным тоном, а во-вторых, свежеиспеченный партнер оказался действительно башковитым парнем. И к тому же, кажется, трудолюбивым.

– Если речь идет об общественной благотворительной организации, то очень важно отобразить это в названии, – продолжал Косовский. – Основные цели – это забота о родном крае и людях, живущих тут. Значит, первое слово должно быть что-то вроде «опекун» или «попечитель». Слово, которое уже само по себе вызывает желание делать пожертвования. Вторым словом лучше всего сделать слово «собрание»: во-первых, навевает мысль о коллегиальности в принятии решений, а во-вторых, ассоциируется с дворянским собранием во времена царизма. Так предлагаю и назвать: «Попечительное собрание». Естественно, это должен быть фонд… Благотворительный фонд, со своим уставом и задачами. Кстати, устав я набросал, – Косовский протянул Грише толстую пачку распечатанных листов. – Там есть все: и цели, для которых создается фонд, и источники финансирования, и структура управления. Единственным учредителем и главным распорядителем средств я оставил себя, так как тебе нельзя светиться, сам говорил. Естественно, у фонда будет президент, избираемый прямыми выборами участников. Но реальной власти над средствами и имуществом он, согласно уставу, иметь не будет.

«Ого! Вот это прохвост! Хорошего я подельника нашел, нечего сказать! – Гриша слегка засомневался в том, что правильно выбрал себе партнера. – С одной стороны, это именно тот, кто мне нужен, но с другой, такой мать родную объегорит, не то шо меня. Надо с ним держать ухо востро!»

– Люди, попадающие в «Попечительное собрание», – конечно, не из простых, – становятся членами фонда и участвуют в принятии решений на общих заседаниях. Я также разработал концепцию общественно-политической жизни фонда.

– А это еще шо?

– В общем, понапридумывал всяких тем для дискуссий, всякого другого… Одним словом, я буду развлекать их на заседаниях и забивать баки проблемами космического масштаба. Главная задача, как ты и говорил, собрать под знамя фонда всех замечательных людей, в прямом и переносном смысле. А сдоить с них бабки под благовидными предлогами – дело техники.

– Я с-смотрю, ты лихо вкурил мою тему! Ч-честно говоря, не ожидал от тебя такой прыти. А мы с тобой на каких условиях?

– Фифти-фифти. Думаю, это справедливо. Главное – распределить обязанности, кто чем будет заниматься.

– Ну-у, предлагай. Так понимаю, ты и это продумал.

– Да. На мне вся официальная часть этой затеи. Я заманиваю кошельки, опустошаю их и убеждаю, что все в порядке. Мы ведь собираемся долго работать? Поэтому моя задача: сделать всех довольными. Твоя – прежде всего, это крыша! И от фискалов с ментами, и от братвы, если, конечно, кто сунется. Второе – это список потенциальных клиентов. Мне надо знать о них как можно больше. И третье, главное: нужны деньги! Красивый офис! Автомобиль! Без этого мы ничего не сделаем. Это тоже с тебя.

– Здорово! Значит, бабло вкладываю я! А бакшиш потом пополам! По-моему, ты до хрена хитрый!

– А то, что я весь городской бомонд разводить буду – ничего? Если какая-то падла что-то заподозрит и вдруг проверит, куда деньги деваются – меня либо посадят, либо закопают! А ты останешься в стороне! Так что давай по-честному: риски у нас разные, а прибыль одинаковая. А на мою роль найти человека сложно, дурак согласится, но за ним никто не пойдет, а умные на это сомнительное дело не подпишутся. Так что раскошеливаться тебе!

– Теперь уже я подумаю.

Не привыкший к всякого рода ультиматумам Гриша заметно нервничал. Этот Ростик оказался действительно неглупым парнем и очень проворным. Но самое неприятное то, что он был прав. Найти подходящего человека на столь сложную роль на самом деле очень тяжело. К тому же, такого деятельного и умного, взвалившего на себя практически всю основную работу. Задача действительно невыполнимая…

– Лады, согласен.

– Вот теперь можно и коньячка, – торжественно сказал Ростислав.

В этот момент в кафе появилась красавица, в очередной раз загипнотизировав влюбленного бедолагу одним лишь беглым взглядом. И пока Самосвалов объяснял официанту суть заказа, а это обычно проходило долго, Ростислав ушел в мечты о девушке, о которой знал только, что зовут ее Диана и она имеет привычку пить кофе в «Сахарнице» чуть позже полудня.

– Але, ты еще здесь? – потряс его за плечо Самосвалов. – Давай! Принесли уже.

– Давай, за успех нашего дела! – не совсем придя в себя, произнес тост Косовский. Однако, отпив глоток, взбодрился и спросил: – Так что у нас там с машиной?

– «Гранд-Чероки», не очень новый, но зато черный.

– Не очень новый, но зато черный, – тихо повторил Ростислав с легкой долей сарказма. – Черный джип, прекрасный выбор: машина для слабых, неуверенных в себе, закомплексованных дядечек! И ты хочешь, чтобы я на этой позорной лайбе ездил к толстосумам?

– Шо это она п-позорная?

– Ладно. В связи с полным отсутствием лучшего предложения, придется довольствоваться тем, что есть. В виде компенсации я тебе отдам свою «шестерку». Не лимузин, конечно, но в хорошем состоянии.

– А получше у тебя ничего нет? Вот это точно позорные лайбы!

– Это отличная серия автомобилей. Правда, некоторые западные завистники зло называют их почему-то самоходными стульями… Было бы что получше, сам бы ездил, а не брал у тебя эту бензоколонку на колесах. Ничего! Поездишь на «шестерке». Кидать понты теперь буду я. Так, дальше! Нам нужен красивый офис, желательно в самом центре или возле оного. Желательно сразу с ремонтом, чтоб не корячиться.

– Я знаком с начальником горкоммунхоза, попробую выпросить у него ш-шо-то приличное.

– Замечательно! – кивнул Косовский. – Ну, пока вроде все. Заказывай еще, отпразднуем рождение нового клуба для самодовольных кретинов.

– Зло ты как-то о наших будущих клиентах, – с иронией сказал Самосвалов, делая знак официанту.

– Я с такими много работал и натерпелся от них, поэтому имею право.

– Интересно, интересно. Ну-ка, давай в этом месте поподробнее. Ну, мы же вообще ничего не знаем друг о д-друге. Вот и познакомимся.

– Тут интересного мало. Просто когда-то я работал на заводе оборонной промышленности, в конструкторском бюро. После великого развала огромной страны завод закрыли, и я пошел работать на всяких выскочек, туго набивавших в смутное время карманы. В общем, разворовывали по кусочкам все, до чего дотягивались. Этим хамам не нужны были мои мысли и идеи, им был просто нужен исполнительный подчиненный, готовый воплощать любые бредовые идеи шефа в жизнь. Короче, надоели они мне все, и я пошел в плиточники. Не могу терпеть начальство! Должен работать сам, а стартового капитала для собственного дела нет. Вот поэтому строитель.

– Понятно. А жена, дети?

– С женой давно в разводе, но живем вместе. Купить две однокомнатные квартиры, продав мою двухкомнатную хрущевку, невозможно. Поэтому так и живем, да и легче вместе… Сын, опять-таки, рядом. В общем, помогаем друг другу, просто разные мы. Заработаю денег, куплю себе угол, а жене и сыну квартиру оставлю.

– Хорошее дело. Ты меня удивляешь все больше и больше…

– Ну а у тебя что за жизнь?

– У меня все п-просто! Два раза женат, и все два раза удачно! Только сейчас один, и живу на съемной квартире. Первой жене оставил дом и сына, второй – огромную квартиру и дочь. Осталась одна машина от прошлой роскошной жизни.

– А из милиции выгнали или сам ушел?

– Попросили…

– Понятно.

– Теперь меня либо люто ненавидят те, кого обидел, либо дружат, я многим помог! Но предупреждаю: обо мне всякое услышишь.

Они выпили еще коньяка.

– Да, еще вот что! – встрепенулся Косовский. – У тебя есть знакомые на местном телевидении? Надо будет рекламу заказать. Я и сценарий набросал. Хотя там, собственно, нет ничего рекламного. Просто будет видеосюжет о том, что фонд «Попечительное собрание» объявляет конкурс среди молодежи, в котором желающим предстоит сдать экзамены по трем школьным предметам на выбор и обязательно по английскому. Десять победителей получат право на бесплатное обучение в Гарвардском университете по программе помощи одаренным детям, желающим учиться за границей, за средства, выделенные самим фондом. Более детальная информация появится позже. Следите за рекламой.

– Это шо за шняга? – удивленно поднял брови Гриша.

– Так надо. Люди безгранично доверяют телевизору, будь то реклама или какой-то иной бред. Думать своей головой никто не хочет, просто верят всему, что показывают. Это надо использовать. Любое упоминание на телевидении автоматически делает наш фонд солидной организацией. Родители быстро раздуют ажиотажный интерес к загадочной конторе благодетелей. Через пару недель не останется ни одного человека, не слыхавшего о «Попечительном собрании». А это очень поможет нам в работе с клиентами. И еще устроим крутой банкет-презентацию, где все должны прочувствовать свою принадлежность к избранным. Метод не новый – так оболванивают своих клиентов всевозможные финансовые «пирамиды».

– Круто. Знаю я одного на телевидении… Полуэктов, заместитель генерального директора. Надо будет сходить к нему.

– Сходи! Если что, я всегда в это время пью здесь кофе, поэтому можно встретиться в любой день без предварительного звонка.

– И ты действительно собираешься кого-то в Г-гарвардский университет отправлять?

– Потом скажем, что канадская диаспора подвела в самый ответственный момент. Не выделила средств. Пусть пойдут проверят! Так что, Гриша, начинаем работать. Кстати, куда мне нанести первый визит? С кем поговорить?

– Сейчас не готов сказать. Давай, я подумаю и потом скажу.

– Хорошо.

– Слухай, я опять деньги забыл. Рассчитайся, пожалуйста, потом я как-нибудь тебя угощу.

С этими словами Гриша поднялся и направился к выходу. Ростислав глядел вслед уходящему компаньону и думал:

«Скользкий он все же тип. Надо с ним осторожнее. Неизвестно, чем это все закончится… если, конечно, вообще начнется. И откуда этот Гриша взялся на мою голову?…»

Глава 2. Гриша Самосвалов

Гриша родился в маленьком, ничем не примечательном районном центре Лохвица, что на Полтавщине. Своим появлением на свет он был обязан поучительной истории, перевернувшей жизнь поселка с ног на голову; истории, из-за которой новорожденного Гришу злые языки оклеймили «фестивальным ребенком». Правда, фестивали в поселке никто не проводил, но события, предшествовавшие рождению Гриши, по-другому здесь не называли.

Лохвица была местом, где девушки того времени, едва окончив школу, мнили себя в роли романтичной Ассоль, ждущей сказочного капитана Грея. Даже последующее замужество, дети, сложный быт не убивали мечту, а, наоборот, только усиливали веру в появление прекрасного принца, способного увезти уставшую от ожидания красавицу с собой в волшебную страну. И в один прекрасный, как ошибочно показалось представительницам слабого пола, майский день таких принцев появилось около полусотни. На время летних каникул в местной школе разместились работники нефтегазоразведывательной экспедиции, проводившей изыскательные работы рядом с Лохвицей.

Новость моментально разлетелась по всей округе и вызвала небывалый ажиотаж среди женской половины поселка. Газоразведчики оказались ребятами веселыми и влюбчивыми, а самое главное – щедрыми (качество, которое особенно ценят женщины). Их появление спровоцировало приступ массовой истерии среди женщин детородного возраста, переросшей в сексуальную пандемию. Любой ценой и под любым предлогом местные красавицы пытались оказаться возле школы в вечернее время, мечтая встретить своего единственного и долгожданного. Здесь происходили действия, имеющие все признаки настоящего фестиваля – шутки, смех, веселье, песни под гитару, что позже выливалось в семейные скандалы, стычки на танцевальных вечерах между местными и чужими, осуждение общественности поселка. Такой стала каждодневная программа «карнавала газовщиков». По Лохвице прокатилась волна разводов, уцелели только многодетные семьи и супружеские пары, пережившие двадцатипятилетний юбилей в браке.

Искала свою судьбу вместе со всеми и юная Мария Галушко, будущая мать Гриши. Черноволосый балагур Коля, с чертами лица не то калмыка, не то удмурта, показался Марии совершенством, посланным свыше. Мгновенная страсть обещала сплести их сердца на всю оставшуюся жизнь, перерастя в настоящую любовь – так, во всяком случае, считала Мария. Позже Галушко назовет это лето самым счастливым периодом в своей жизни. Но к концу лета газоразведчики неожиданно исчезли, тем самым ввергнув в отчаяние местных красавиц и вернув поселку тихую, скучную жизнь.

Весной следующего года группа молодых матерей собралась в приемной председателя поселкового совета для получения свидетельств о рождении для своих «фестивальных» деток. Первой зашла Мария Галушко, держа на руках мальчика, нареченного Гришей. Председатель – в прошлом учитель химии, женщина пожилая и строгая, к тому же с юных лет воспитавшая в себе викторианский взгляд на нравственность – на Марию и ее подруг по несчастью смотрела с пренебрежением и осуждением.

– Поковырялись газовщики в недрах, – глядя в окно, задумчиво, но довольно громко процедила она сквозь зубы двоякую фразу. – Что ж мне, Маша, писать в графе «отец»? А?

– Коля его отец, он на самосвале в экспедиции работал, – тихим извиняющимся голоском произнесла молодая мать.

– Угу, вот так и напишу: «Коля, который работал на самосвале», – усмехнулась председатель. И после короткой паузы загадочно добавила: – Хотя…

Подвинув к себе документ, она каллиграфическим почерком написала в графе «отец»: «Николай Николаевич Самосвалов». Так, совершив должностное преступление, либо по незнанию, либо в наказание, председатель одарила новорожденного Гришу оригинальной фамилией. Остальных ждала такая же участь, и фамилии Буровая, Монтажная, Крановщиков стали для их носителей вечным напоминанием о грехах родителей.

В детстве Гриша не отличался особым рвением к наукам. Единственный любимец бабушки, тети и мамы, обласканный с пеленок, оставаясь центром внимания и заботы, он постепенно превращался в обыкновенного эгоиста, внешностью смахивающего на старинную китайскую игрушку – сидящего человечка с головой-маятником. Его огромная круглая голова с восточным разрезом глаз раскачивалась в разные стороны, когда он капризничал. А капризничал Гриша по любому поводу. В остальном он был самым обыкновенным мальчиком, мечтавшим стать космонавтом или милиционером.

После окончания школы мечта о покорении Галактики была предана забвению, освободив место более реалистичным расчетам. Гриша поступил и каким-то чудесным образом окончил училище МВД, после чего даже успел пару лет поработать в исправительно-трудовой колонии.

Почти перед самым распадом Советского Союза лейтенант Григорий Самосвалов попал на службу в живописное село Шаровка, расположенное в пяти километрах от столицы Подольского края. Молодой офицер был расстроен и подавлен – должность сельского участкового инспектора это вовсе не то, о чем он мечтал в юношеские годы. Перспектива постоянно утихомиривать деревенских пьяных дебоширов, сидеть в ночных засадах, ожидая опустошителей колхозных полей и садов, бороться с самогоноварением и другими мелкими правонарушениями приводила Гришу в состояние глубочайшей депрессии. Ввергнутый в бездну отчаяния Самосвалов несколько дней после назначения бесцельно бродил по селу и с нескрываемым отвращением знакомился с укладом деревенской жизни. Увидев его перекошенное лицо, перепуганные селяне тихонько делились друг с другом:

– Видел нового участкового? Вот зверюга, наверное!

– Да уж… И за что нам такого?

Известие о том, что новый участковый – «зверюга форменный», моментально разлетелось по всем домам. К тому же эта новость успела обрасти придуманными подробностями из прошлой жизни новоназначенного. Участковый с грозным взором вселял просто животный страх в простых жителей села. Они предпочитали не показываться в одиночку на глаза свирепому милиционеру. Завидев Самосвалова издалека, смиренные граждане разбегались в разные стороны и прятались на всякий случай. Остап Сидоренко по кличке Сидор, до этого лихой и неуправляемый дядька, отсидевший срок за пьяную драку, встречая на своем пути Григория, закладывал руки за спину и поворачивался лицом к забору. В общем, и без того непроблемное село в одночасье превратилось в образцово-показательную комунну, жители которой разве что не ходили строем.

Опасения шаровчан оказались небеспочвенными. Неожиданно для всех Гриша завел дружбу с местным священником, тоже сравнительно недавно появившимся в Шаровке. Знакомство произошло на свадьбе дочери главного бухгалтера колхоза, экстренно проводимой в религиозный пост в связи с «интересным» положением невесты. Отец Тарас, а именно так называли священнослужителя, закончив со свадебно-церковным обрядом, занял место за праздничным столом как раз возле Самосвалова. Взору гостей предстали щедрые угощения, расставленные радушными хозяевами, не имеющие ничего общего с аскетичными блюдами, более уместными во время поста. А в довершение всего столы украшали полуторалитровые бутыли с домашней водкой, изготавливать которую в те времена не разрешалось. Возникшая заминка среди гостей и последующая неловкая пауза грозили перерасти в конфуз. Собравшиеся смиренно ждали начала банкета, жадно созерцая яства и выделяя слюну, как собаки Павлова, при этом нервно поглядывая туда, где сидели Самосвалов и отец Тарас. Григорий очень хотел есть и был готов начать трапезу с веселящим душу зельем. В этот момент ему не было никакого дела до самогоноварения, но нарушать церковные каноны в новом для себя месте… Вдруг, махнув рукой, как от отчаяния, поднялся отец Тарас. Перекрестив три раза себя и один раз посудину с домашней водкой, он схватил бутыль и начал разливать приглашенным, начиная с Григория.

– Отлично! – неожиданно для самого себя прокомментировал Самосвалов.

Остальные гости, как по команде, мгновенно наполнили так называемые «полустаканчики» и приготовили закуску. Отец Тарас монотонным голосом произнес слова на каком-то странном языке, отдаленно напоминающем старославянский, по привычке размахивая рюмкой, как кадилом. Получилось нечто среднее между тостом и молитвой. Из всего этого бормотания Гриша разобрал лишь несколько слов: «Не каждой с-сучке счастье выпадает», – причем, произнося это, иерей глядел на невесту. Впрочем, Самосвалов посчитал, что это ему почудилось, с удовольствием выпил и приступил к трапезе.

Участковый и священнослужитель весь вечер общались и, подливая постоянно друг другу «горькую», прониклись взаимной симпатией. Батюшка был заикой, а общий недуг, как известно, сближает.

Сельская свадьба всегда служила местом откровений для немногословных в обыденной жизни крестьян. Две сидящие напротив Гриши сухонькие старушки зло обсуждали виновницу торжества:

– А я тебе сразу скажу: еще намучается наш Андрейка с этой Галькой. Посмотри, как она глаза вытаращила и зыркает на людей!

– И чего таращится?! – поддержала вторая. – Надо скромно сидеть, как положено невесте, а эта!.. Змея!

Под конец свадьбы уставшая от танцев невеста немного опустила голову и отвела в сторону глаза, задумавшись о чем-то своем. Тем не менее, смиренный вид невесты не вызвал одобрения у старушек, осуждение и вердикт остались прежними:

– Посмотри, спрятала глаза. Даже глядеть не хочет на людей. Ненавидит тут всех. Ой еще намучается с этой змеей наш Андрейка! Ой намучается!..

«Да, – подумал Самосвалов, – быть хорошим для селян тут не просто! Пожалуй, только один батюшка здесь нормальный парень. Надо бы к нему присмотреться».

После обряда снятия фаты и прощания музыкантов, что означало финиш процесса бракосочетания, отец Тарас, уже изрядно выпивший, вновь взял слово. На этот раз Грише уже отчетливо послышалось крамольное в речи священника: «Да, не каждой с-сучке счастье в-выпадает». Хотя Гриша уже не особо вслушивался в слова иерея – теперь они были закадычными друзьями.

Батюшка слыл добрым человеком. О его пагубном пристрастии к выпивке жители села знали, но прощали эту слабость, так как именно выпивкой рассчитывались за любой проведенный ритуал. Случись крестины, свадьба или похороны – после проведения всех необходимых действий отца Тараса непременно приглашали за стол. Из-за того, что местный служитель культа сильно заикался, церковные обряды получались у него неимоверно длинными. Утомленные затянувшейся процедурой миряне рассаживались за столом, и отец Тарас с удовольствием принимал участие и в этом мероприятии. Причем непременно хорошенько напивался и забывал стребовать оплату.

Впрочем, забывал он только в первые дни своего пребывания в селе, а потом ему просто неловко было говорить о деньгах. Вдобавок, еще не совсем отошедшие от коммунистическо-атеистической пропаганды жители Шаровки посещали церковь крайне редко и с опаской. Из-за этого церковная касса всегда находилась в плачевном состоянии, а ее хранитель часто бывал голодным. Даже средства на ремонт храма, кстати, построенного на пожертвования сельчан, собирала церковная староста баба Сянька, не доверяя деньги любившему выпить батюшке. От такой беспросветности отец Тарас начал ходить по домам жителей Шаровки, предлагая провести обряд освящения жилья. После совершения таинства благодарные хозяева по традиции угощали пресвитера колбасой и самогоном. Таким образом, обходя в день по одной хате, он всегда был сыт и пьян. На справедливые замечания кое-кого из сельчан о недостойном образе жизни, возвращающийся с очередного обряда служитель культа реагировал так: «Вы не смотрите, что я делаю, лучше ходите в храм и слушайте, что я говорю на проповеди».

Когда все дворы были пройдены, отец Тарас пустился по второму кругу. На возмущенные возгласы типа: «Да вы уже святили этот дом, хватит!» – служитель культа отвечал: «Чем чаще я это делаю, тем вам лучше». Но на третьем заходе вера шаровчан в необходимость периодического проведения данного обряда изрядно пошатнулась. Домовладельцы попросту перестали открывать двери священнику, прячась в самых необычных местах, будучи застигнутыми врасплох.

Совершенно невозможно представить, как сложилась бы судьба иерея, если бы не завязалась дружба между ним и Самосваловым. Шаровчанам не из книг пришлось узнать, что означает солидарность представителей церкви и власти. Теперь в двери домов стучал участковый инспектор, под благовидным предлогом знакомства в рамках исполнения служебных обязанностей, и не открыть ему не осмеливался ни один житель села. Едва завязывалась беседа между обывателями и стражем порядка, как во дворе появлялся трезвый иерей с ведром святой воды и дымящимся кадилом. Не обращая внимания на присутствующих, батюшка сразу же приступал к таинству освящения жилища. Он молниеносно перемещался из комнаты в комнату, читая молитвы и размахивая кистью, не давая следующим за ним хозяевам опомниться. Самосвалов не уходил, но и не вмешивался, демонстрируя показное удивление и любопытство. Обильно окропив все помещения, отец Тарас, тихо и невнятно допевая молитву, поворачивался к хозяевам и пристально смотрел им в глаза в ожидании вознаграждения. Те, по старой привычке, предлагали расчет натуральным продуктом, стыдливо пряча бутыль с самогоном от взора инспектора. Но здесь их ждал неприятный сюрприз: отец Тарас мотал головой и косился на Гришу, давая понять, что запрещенному самогону здесь не место и расчет теперь проводится только деньгами. Если сумма, предложенная хозяевами, казалась батюшке маленькой, он немедля повторял обряд, и так до тех пор, пока вознаграждение не достигало нужного уровня. Собранные деньги компаньоны делили пополам. Солидная прибавка к жалованью сильно подняла настроение Григорию. Особенно радовал тот факт, что банкноты попадали к нему относительно честным способом.

Не забывал Григорий и об исполнении профессиональных обязанностей. За считанные дни участковый инспектор навел полный порядок в служебных делах. Прежде всего беспокоили два заявления, оставшиеся от предшественника Самосвалова, написанные пострадавшими собственноручно и зарегистрированные по всей форме. Первое – о пропаже одиннадцати кур гражданки Марии Божко, и второе, опять-таки, о краже: Юхим Подперезаный заявил о пропаже коровы. Было и третье заявление, принятое уже самим Гришей, хотя еще не зарегистрированное, от гражданки Анны Юрченко на избившего ее собственного мужа, пьяницы и драчуна.

Немного поразмыслив, Гриша решил начать с супруга Анны Юрченко, вызвав его к себе для разъяснительной беседы, как в те годы выражались в милиции.

Анатолий Юрченко оказался невысокого роста мужичком, похожим на старичка-лесовичка.

– Разрешите? – боязливо и неуверенно спросил он, приоткрыв дверь в кабинет лейтенанта.

– Юрченко? Проходи, присаживайся… пока! – сухо ответил стоящий возле окна Самосвалов, бросив на посетителя лишь беглый взгляд.

Анатолий занял место на стульчике возле письменного стола, а Самосвалов, до этого безучастно наблюдавший за жизнью улицы через стекло, расположился прямо на столе. Он повернул все свое крупное тело к посетителю и пристально посмотрел сверху вниз на испуганного Юрченко, как удав на кролика.

– Ну шо, Толяша, доигрался? – по-панибратски начал беседу молодой офицер, беря в руки папку. – Твоя жинка накатала на тебя «телегу». О! «Побил», «таскал за волосы», «пьяный»… Короче, пиши объяснительную, я опрошу свидетелей, и всё.

– Что – «всё»?

– Всё! – грозно рявкнул Гриша. – Суши сухари! Впаяют тебе два или три года, это от характеристики с к-колхоза будет зависеть. А все благодаря родной женушке, решила тебя в тюрягу упечь. Да и правильно делает, на холеру ты ей, забулдыга д-драчливый, сдался?

– Да она завтра заберет!

– Ты нормальный? Тут тебе шо, загс? Захотела – подала, захотела – забрала заяву? Или ты думаешь, шо тут вообще цирк? В общем, так: пиши объяснительную, оформлять тебя буду.

– Не губи, Григорий Николаевич! – взмолился Юрченко. Нижняя губа его затряслась, а глаза сильно повлажнели. – Не губи!

Самосвалов слез со стола, подошел к окну и долго молча смотрел вдаль.

– Ну, не знаю… Шо я могу сделать? Это же заява! Ну, единственное, что может спасти твою задницу от наказания, – это содействие в раскрытии других преступлений. Ты готов помогать следствию?

– Я? Да, готов!

– Хорошо! – Гриша подошел к столу и взял лист бумаги. – На, будешь писать… Та-ак, ты ведь возле железной дороги проживаешь? Отлично… Ты должен написать мне такое: «Пятого числа прошлого месяца на красный сигнал светофора – железнодорожного, конечно, – остановился товарный поезд с открытыми вагонами. На полу в вагонах была рассыпана пшеница. Куры Марии Божко запрыгивали в вагон поклевать зерна, в количестве одиннадцати штук. А когда поезд тронулся, не успели спрыгнуть…» Понял?

– Григорий Николаевич… – с легкой долей сопротивления произнес Юрченко.

– Так! Ша! Я не понял! Ты собираешься содействовать?

– Да, но…

– Раз собираешься, то давай, пиши.

И Анатолий написал под диктовку молодого офицера трогательную историю о неразумных курочках, попавших в ловушку собственной алчности. Гриша был очень доволен. Закрыто старое дело, не будет нового, а главное – чета Юрченко еще долго будет жить тихо и спокойно.

– Скажи жинке, пусть завтра придет, заяву заберет, – выдал Гриша вслед уходящему Юрченко.

Оставался еще один вопрос – пропавшая корова Юхима Подперезаного.

«Эта корова там же, где и куры. Висяк висяком. Но шоб корова запрыгнула в вагон, не поверят, – размышлял Григорий над заявлением Юхима. – Надо придумать более впечатляющую историю».

Самосвалов вызвал к себе Остапа Сидоренко. Утром следующего дня тот явился в назначенное время. Желая скрыть свой страх перед участковым и выглядеть как можно естественней, Остап решился на шуточку, содержание которой понятно лишь узкому кругу лиц.

– Да здравствуют советские «ковырялочки»! – хриплым басом проорал он. – Доброго вам здоровьечка, Григорий Николаевич.

Впрочем, это не произвело никакого впечатления на Самосвалова. Прикидываясь занятым чем-то важным, он даже не взглянул на вошедшего. Выдержал паузу и, так и не поздоровавшись в ответ, начал уверенным голосом:

– Сидоренко! У меня тут есть сведения, что ты нормально жить не хочешь: бузишь постоянно, угрожаешь односельчанам физической рас-расправой, запугиваешь, пьянствуешь… – произнося эти слова, Самосвалов постукивал пальцем по папке с надписью «Дело», намекая на собранные доказательства.

– Кто? Кто такое фуфло на меня гонит? – хриплым прокуренным голосом спросил Сидоренко.

– Ща я те все покажу! – с язвительностью рявкнул Гриша.

– Не надо на понт брать, начальник. Я живу мирно, а козлов и стукачей у нас хватает. Пишут ссученные…

– Водку гонишь, – продолжал Самосвалов.

– Я водку не гоню, я ее зову, – попытался отшутиться Остап.

– В общем, так, Сидор, – железным голосом начал Самосвалов, – я здесь для того, шоб навести порядок. И я его наведу. А ежели кто мешать мне будет, то у него будет бледный вид и очень х-херовая жизнь. Понял?

– Ты меня только на «понял» не бери, я свое за «не понял» уже отдал, – негромко ответил Остап.

– И все же?

– Я никому мешать не собираюсь…

– Молодец! Хорошо, шо ты такой понятливый. Думаю, у нас с тобой конфликтов не будет. Бери бумагу, мне надо, шоб ты написал свидетельство для пользы одного дельца, которое…

– Ничего я писать не буду, – тихо, но уверенно перебил Самосвалова Сидор.