Читать книгу: «Сказки старого дома», страница 9

Солнце Атреи

Красное солнце Атреи медленно начало свой путь по небосклону. Его свет был ласковым и мягким, розово-багряным, как на земной заре или закате. Так говорили старики. Родившиеся на Атрее могли судить об этом только по видеопроекциям. Да и те уже воспринимались как спецэффекты, стилизация под старину.

Утро казалось спокойным: влажно шелестели листья деревьев, под взбрызнутыми искусственным дождём грядками текли ручьи, в садах пищали птицы, холмы, окружавшие поселение, гасили ветер. Но безмолвие белых домов и пустота улиц казались зловещими.

Люди собрались перед экранами и ждали выступления Совета капитанов.

– Папа будет говорить! – Маленькая Гея показала пальчиком на молодого русоволосого мужчину в синем, простроченном золотыми нитями костюме.

Мама Геи отозвалась на фразу рассеянной улыбкой, которую часто бросают ребёнку взрослые, когда детская непосредственность не вполне соответствует моменту. Дедушка подхватил Гею на руки и посадил к себе в кресло.

– Давай внимательно послушаем, что папа скажет.

Мужчина поднялся на трибуну. Камера показала крупным планом его лицо, всплыла подпись: «Алексей Веснин, капитан второго челнока». Мягким приятным голосом мужчина обратился к слушателям на общеатрейском: «Уважаемые атрейцы! К сожалению, гипотеза наших учёных подтвердилась. Колония на Атрее находится в непосредственной близости от формирующейся нейтронной звезды. При отлёте с Земли этот фактор не был учтён. Но мы узнали об опасности вовремя и полностью готовы к эвакуации».

Женщина перед экраном взволнованно вдохнула. Гея болтала ножками, сидя у дедушки на коленях.

Капитан Веснин продолжал: «Мест в челноках достаточно для перевозки всех здоровых жителей и ценного оборудования. Наши героические учёные смогли точно подсчитать количество ресурсов, необходимое для сверхсветового прыжка к ближайшей планете земного типа и постройки новой колонии. Никто не обещает, что это будет легко. Но мы готовы к испытанию, и оно нам по силам».

Женщина нервно выдохнула, пряча слёзы от дочки. Дедушка погладил невестку по плечу.

Капитан нахмурился, готовясь произнести самое тяжёлое: «Сегодня всем необходимо пройти медицинское обследование и получить допуск к сверхсветовому прыжку. Врачи обойдут все дома и дадут дальнейшие инструкции».

Трансляция закончилась, и вещание переключилось на развлекательную рутину, которая шла до заседания. У кого-то продолжил бег герой старого земного фильма, на других экранах засияли пейзажи Атреи, а где-то, вполне соответствуя моменту, закружились семейные хроники: старые фото, любительская домашняя съёмка.

Город будто качнуло подземным толчком. Значит, эвакуация. Раньше ходили слухи о возведении защитных экранов. Иногда говорили, что всех попросят пересидеть выброс под землей и что погибнут только наземные растения. Конечно, были и «упадочники», которые пророчили полную эвакуацией, но так те, бывало, и вовсе договаривались до заявлений, что расчёты ошибочны, а челноки поросли мхом и не способны взлететь и что вообще все обречены. И сейчас эти паникёры оказались правы.

Гея закапризничала. Мама взяла её у дедушки, не проронив ни слова.

– Василика, не бойся, – сказал дед невестке и добавил на греческом, который так и не освоил в совершенстве: – Всё будет хорошо. – Невестка кивнула. Глаза блеснули, но она сдержала слёзы. – Я Лёшу дождусь, а потом к себе пойду. – Дед приласкал притихшую внучку.

***

Алексей Веснин внимательно смотрел на жену и дочку. Василика напряжённо застыла, наблюдая за тем, как врач осматривает Гею. Доктор Ким была давней знакомой, можно сказать, семейным врачом, но в этот раз её шутки и смех Геи, принимавшей всё за весёлую игру, не могли развеять тревожную атмосферу. Закончив все манипуляции, доктор Ким ещё раз проверила показатели приборов и заключила:

– Абсолютно здоровый ребёнок. Хоть завтра готова вылетать.

Василика крепко обняла дочку, Алексей улыбнулся. Он и жена прошли обследование раньше Геи. Все были годны для прыжка.

– Капитан, вы в моих инструкциях не нуждаетесь. Вам и самому всё известно, – грустно сказала Ким, собирая инвентарь.

Алексей кивнул.

– Доктор Ким, а отца вы не проверяли?

– Нет, я на другом участке. Плюс врачебная тайна.

Закрыв за доктором дверь, Алексей попробовал связаться с отцом, но тот не отвечал ни по одному из каналов. Тогда он решил дойти до него сам – до брифинга и выступления по итогам общего обследования ещё оставалось время.

Дом отца был на окраине – дальше только сад и холмы. Алексей шёл по притихшему городу: розовые в дневном свете дома, сверкающие капельные фонари – всё, созданное за сорок лет жизни колонии. Детство, учёба, планы по расширению поселения и исследованию планеты, любовь, дочка, избрание капитаном, космическая угроза, превратившаяся из смутных предположений в реальность. Каково это – бросать всё: привычные лаборатории, обжитые дома, могилы родных? Что скажут ему все эти люди, когда узнают, что его мнение стало решающим в голосовании по эвакуации?

Алексей прошёл последний дом на улице и углубился в сад. Отец был ботаником и предпочитал жить подальше от людей и поближе к растениям. Алексей постучал в дверь со старомодной ручкой в форме льва с кольцом в пасти. Когда-то он видел этот дом огромным, а деревья вокруг маленькими, не выше него самого – давно, когда ещё была жива мама…

Отец не открыл: наверное, возился в саду. Алексей обошёл дом и вышел на аллею. На ветке яблони висела ярко-синяя отцовская куртка. Пахло свежевскопанной землёй. По бокам лежало несколько саженцев, с корнями, обёрнутыми мешковиной. Отец готовил своих питомцев к отлёту. Значит, всё должно быть нормально.

Алексей свернул с главной аллеи и увидел отца. Тот уверенно и спокойно работал лопатой. Голова отца облысела, но в седой бороде пробивался ещё местами молодецкий чёрный волос. Пускай он был из первых поселенцев – в его здоровье Алексей не сомневался. Он ещё поможет обустроить сады на новой планете.

– Я не прошёл комиссию, – буднично произнёс отец, стряхивая землю с рук.

Отец говорил с ним на русском, старом земном языке. Алексей растерялся, будто не понимая, что это значит.

– Не прошёл? Может, они ошиблись?

– Но ты не переживай, Лёш. Ты всё делаешь правильно. Я сам был когда-то капитаном. Знаю, что такие решения не даются легко.

Отец ободряюще похлопал Алексея по плечу.

– Я готовлю саженцы к перевозке. Выбрал самые стойкие – дай бог, переживут прыжок.

– Даже не знаю, что сказать, пап. Я попрошу доктора зайти ещё раз.

– Не надо! – отрезал отец. – Лучше зайди к Сэму, соседу. Он-то старик, мы с ним были готовы к любому раскладу. Но его сына не допустили.

– Я разберусь.

– Всё же красивый сад у меня получился. Вот ту аллею ты мне помогал сажать. А две вишни у дома мы сажали ещё с твоей мамой.

– Знаю, пап.

Капитан Алексей Веснин на секунду потерялся – остался только испуганный Лёшка, которому хотелось разреветься и схватиться за папин рукав.

– Я вечером загляну, хочу напоследок повидаться с внучкой. А пока иди, сынок, тебе ещё много нужно сделать.

***

Вечером в одних домах праздновали, в других – плакали и прощались с близкими. Долгий день на Атрее подходил к концу. Системы безопасности работали на максимуме, чтобы избежать эксцессов.

Ужин у Весниных начался в молчании. Алексей знал, что сейчас его и Совет проклинают на всех живых языках. Да он и сам бы проклинал себя.

– Не надо уныния, дорогие! – поднял бокал отец. – Дети будут спасены, а вы, молодые, позаботитесь о новом доме для них. Давайте этому порадуемся!

Алексей и Василика сконфуженно чокнулись. Гея неуклюже пыталась дотянуться своей кружкой с компотом до бокалов взрослых. Дедушка опустил свой бокал, и Гея удовлетворённо захихикала:

– Дзынь!

Глядя, как отец играется с внучкой, Алексей почувствовал, насколько дико всё происходящее. Будто они устроили поминки по живому. То же самое происходит сейчас во многих домах. Но эта мысль мало спасала. Алексей выскользнул из-за стола.

– Сейчас вернусь. Там по работе…

Из кабинета Алексей вызвал Суад – психолога второго челнока. Суад откликнулась не сразу, но с третьей попытки всё же вышла на экран.

– Я хотел спросить, можем ли мы взять на челнок ещё одного человека. Он не прошёл комиссию, но он ценный специалист.

Суад мягко, но настойчиво, будто перед ней был не капитан, а один из отчаявшихся пациентов, произнесла:

– К сожалению, это невозможно. Сверхсветовой прыжок почти гарантированно приведёт к смерти такого пассажира.

– Почти! – схватился за соломинку Алексей.

– Капитан, вы сами знаете мнение Совета и все соображения, по которым мы его придерживаемся.

Алексей почувствовал, как кровь прилила к лицу, слова застряли в горле.

– А если я… отдам капитанский приказ?

Суад вздохнула.

– Тогда я подчинюсь. Но предупреждаю, что это увеличит вероятность беспорядков на челноке в разы.

– Ясно, – как можно более безразличным тоном произнёс Алексей.

– Подумайте дважды, капитан, – строго посоветовала Суад и отключилась.

Алексей вернулся в гостиную. Жена качала Гею на руках. Отец пристально глядел на внучку. Потом на прощание нежно поцеловал её в лоб и обнял невестку.

Убедившись, что жена и дочь скрылись в спальне, Алексей стыдливо шепнул отцу:

– Пап, ты летишь с нами. Я договорился.

Отец надел синюю куртку, вздохнул и шагнул наружу. Алексей вышел на крыльцо вслед за ним.

Отец посмотрел на него, нахмурившись.

– С кем договорился? Со своей совестью, сынок?

– Чего ты?

– Это ты чего! Ты капитан или мальчишка? Или ты правда веришь тому, что по бумажке читаешь?

Алексей смутился: отец никогда прежде не говорил с ним так грубо.

– Я вёл челнок на эту планету. Я прекрасно знаю его вместимость. И я почему-то был уверен, что годных для прыжка должно быть ровно столько, сколько есть свободных камер.

Алексей покраснел от стыда – второй раз за вечер.

– Я сам отказался от обследования. Это моё решение. Я остаюсь. А моё место сможет занять другой. Выбирай сам, кому нужнее. Я бы рекомендовал сына Сэма, он немногим старше тебя. И он тоже ботаник.

Алексею нечего было ответить – он только стоял, свесив голову, как нашкодивший несмышлёныш. Отец обнял его, и он заплакал, оставляя мокрые пятна на синем воротнике.

– Лёш, у тебя добрая душа. Но поступай как капитан. Поверь, у вас будет достаточно забот. Не веришь мне – спроси Василику, она у тебя анестезиолог. Сколько человек не проснутся после прыжка, даже если абсолютно всё сделать правильно? Так что иди к жене и дочке, Лёш, сейчас ты им нужнее.

Алексей крепко обнял отца, зная, что никогда не забудет эту синюю куртку, запах вишни и земли, седую бороду, подсвеченную красным атрейским солнцем.

– Люблю тебя, сын.

Веснин-старший разомкнул объятия и неловко, по-стариковски махнув рукой на прощание, зашагал прочь.

***

В день эвакуации Юрий Веснин, отставной капитан второго челнока, первопоселенец, в своей неизменной синей куртке работал в саду. Все слёзы были выплаканы, все слова сказаны, и суета сборов сделала избыточными долгие прощания. Город опустел ещё сильнее: с площадей исчезло сложное коммуникационное оборудование, поредели сады, полезные домашние животные погрузились в челноки, как на ковчег. Горстка остающихся стаскивала припасы в общинный дом – не прошедшие медосмотр готовились доживать свои дни вместе. Юрий Веснин собирался присоединиться к ним вечером. Но наблюдать за отлётом он решил из своего сада.

Зашёл Сэм, в своём обычном старомодном пиджаке, радостный, торжественно-спокойный. Сын уже на челноке, врачебная ошибка, такое бывает. Спасибо твоему Алексею, что разобрался. Ну, увидимся, не буду мешать.

Юрий Веснин посмотрел на небо. Скоро полдень – время отлёта. Словно подтверждая его мысли, земля вокруг загудела. Первый, второй… Семь челноков с единообразным гулом разогревали двигатели. На синем фоне красным шаром горело солнце Атреи, провожавшее дорогих, но недолгих гостей. Вспыхнули огни – и холмы, окружавшие город, один за одним поднялись в небо. Челноки покинули Атрею – свой одинокий, но гордый приют. Колонию на краю вселенной, которая скоро превратится в скорбный памятник первой попытке выхода за пределы родной системы. И капитаны, сыновья и внуки первопоселенцев, видели, не через камеры, а наяву, это скромное, незначительное, но поражающе красивое зелёное пятнышко на поверхности пустынной планеты.

Юрий Веснин долго смотрел вслед улетавшим челнокам. Удовлетворённо кивнул, когда, один за другим, они стали настолько малы, что глаз уже не мог разглядеть их.

Он приложил руку к груди. Сердце билось размеренно и спокойно. Тук-тук. Тук-тук. Можно было попробовать. Организм бы выдержал. Но сердце говорило ему нет. И, как и всегда, было право.

Кущи

Когда чувствуешь, что конец неизбежен, то даже не успеваешь испугаться. Попробую вспомнить по порядку: накануне ко мне зашла дочь, вся в слезах, я утешил её как сумел. Сказал пару слов на видео для внуков. Вечером опять приступ, даже неловко было перед докторами и медсёстрами. Утром я почувствовал, что всё.

Но я же ещё продолжаю мыслить, хотя мысль идёт как-то странно, будто в осознанном сне. Значит ли это, что где-то там надо мной колдуют врачи, а я брежу про себя под наркозом?

Вряд ли, конечно. Это как ночь в деревне и ночь в городе. Когда впервые засыпаешь в густой гуашной черноте, спрятанный от шума деревянным одеялом дачного дома. Потом никогда не спутаешь настоящую ночь с её бледным городским отсветом. А если это настоящая ночь, без звуков, без цветных пятен, без лекарств и трубок, ощущаемых языком, значит, я действительно закончился.

Конец. Смерть. Крышка. Распад. Конец… Нет, конец уже был.

И когда будет совсем-совсем уже всё? Долго же догорает мысль – многого мы ещё не знаем о мозге. А если сейчас из темноты появятся облака, какие-нибудь там ворота, ангелы…

«Ага, размечтался!»

Ироничная интонация. И будто тембр не мой. Я кого-то вспоминаю на этой фразе?

«Пожалуй, можно было бы сказать и так, но боюсь, что к самокопанию и воспоминаниям об обесценивающих родителях, школьных хулиганах или равнодушных жёнах я не готов».

Второй голос звучит всё более настойчиво и неконтролируемо. Началось? Я схожу с ума?

«Да, с атеистами и рационализаторами всегда сложнее. Верующие сразу же находятся, как меня назвать».

Да, это, безусловно, не контролируемый мной собеседник. Подсознание? Или…

«Теплее».

Бог?

«Для краткости можно и так».

Значит, верующие всегда были правы, а я заблуждался? И всемогущий Бог действительно знает все наши помыслы и чувства?

«Ну-ну, делать мне больше нечего, как день и ночь следить за вашими мыслишками. Мне хватает краткой выжимки – для этого я и здесь».

А если попробовать сказать что-то? Трудно говорить, не имея рта.

«Это только поначалу, от недостатка воображения».

Я будто снова чувствую толчки языка об нёбо, напряжение голосовых связок.

– Где я? Что будет дальше?

– Ты в собственном сознании, а значит, никакого «дальше» для тебя уже не будет. Сейчас ты проживаешь первую секунду смерти, даже врачи ещё не поняли, что все кончено. Но для тебя эти измерения уже не имеют никакой разницы. Клетки мозга сейчас устроят тебе последнее представление, и оно, с твоей перспективы, будет длиться бесконечно.

– Что вы имеете в виду? – я пытаюсь взмахнуть рукой и вдруг чувствую и вижу её – вот же я, с моим телом, стою на чёрном безграничном стекле.

– Вот об этом я и говорю, – усмехается сверху мой собеседник. – На многое я не надеюсь, но вдруг я пропустил что-то интересное, всегда стоит проверить.

– Я попаду в ад? Я ведь не верил в Бога, то есть в вас.

Я почти вижу, как Бог морщится от моей фразы.

– Можно на «ты», это экономит время. Мне неинтересны человеческие меняющиеся взгляды на жизнь после смерти. Её нет. Ты как ты умираешь, и точка. Тело гниёт в земле, распадается на элементы, и снова становится частью природы. Но ваше чудное сознание никогда не позволит ощутить это в полной мере. Твоё субъективное умирание будет длиться вечно. Если угодно, можешь считать это жизнью после смерти.

– Для добрых и злых – одно и то же? То есть никакой награды за праведную жизнь?

– Абсолютно никакой.

– Никакого рая и ада? Только вот эта бесконечная чернота?

Мои руки и голос начинают дрожать от страха. Кошмара хуже и не придумать.

– Хочу заметить, что момент, когда ты обрёл здесь тело, – это момент полной потери мозгом контроля над всеми органами. А твой страх – это осознание мозгом собственной смерти. И вот сейчас начнётся самое интересное. – Я чувствую лёгкий тёплый ветер на своей коже. Пахнет морем и ещё каким-то интригующе вкусным ароматом. – Бог продолжает свой монолог тоном скучающего лектора: – Видишь ли, если и искать некое подобие рая, то это будут не абстрактные внепространственные кущи, а место в глубине твоей памяти, внутри твоей жизни. Каждый умирающий возвращается в самый значительный и счастливый прожитый им момент. Поэтому я здесь. Если ты изобрёл что-то новое, испытал сладкий миг озарения, познал сложность мира, то сейчас вернулся бы в это мгновение. Но здесь, как я понимаю, всё будет достаточно банально…

Я вспомнил эти запахи. Это Египет, лето, когда мы поехали с женой и дочкой в Сафагу, недалеко от Хургады. Никогда не любил ленивый отдых на море – но я просто раньше не видел Красного моря. Лена уговорила взять тур, я уступил и внутренне приготовился скучать все десять дней. Но с первого дня всё пошло так гладко, так хорошо, что я и сам удивился. Море горячее, сразу можно нырять с головой, а там, в воде – чудеса! Я думал, так только в фильмах про аквалангистов или в туристических буклетах для завлекухи бывает. Стайки разноцветных рыб вокруг кораллов, ускользающие от протянутой руки, морские ежи, пустая раковина, которую мы с Анькой принесли на берег, а потом вдруг заметили, как из неё выросли крохотные ножки рачка-отшельника и потащили раковину обратно в сторону моря. У египтянина из ближайшей лавочки мы втридорога купили маски на всю семью и плавали, плавали, плавали, пока солнце не раскалялось до предела. Потом, оказавшись в приятной прохладе номера, мы разговаривали, смеялись, играли в настолки, и я желал, чтобы этот долгожданный отдых длился целую вечность.

– А чего желать? – засмеялась Лена. – Мы же уже договорились с твоей работой – никаких проблем не будет, если останемся ещё на неделю.

Она уже покрылась бронзовым загаром, и выглядела как кинозвезда в своём зелёном парео и больших тёмных очках. Анька бойко тараторила с аниматором на смеси английского и русского и помахала мне рукой, когда я посмотрел в её сторону.

– Дочь, скоро на обед, закругляйся! – я крикнул ей и показал на воображаемые часы на руке.

– Да ладно, пусть играет, – погладила меня мягко по спине Лена, и я, пока дочь занята, покрепче обнял Лену и поцеловал украдкой.

– Завтра Дрёмовы приедут.

– Да ладно! Прямо сюда?

– Да, я им рассказала, как тут хорошо, и они тут же решили рвануть. Тем более ты Пашку уже сто лет хотел повидать.

«Пашка же вроде умер в позапрошлом году», – скользнула полумысль, и я вспомнил, что я и сам теперь мёртв и вроде говорил с Богом, но Лена лениво растянулась в шезлонге, а издалека доносился смех ещё маленькой Аньки.

– Не ищи логики, ты скоро её позабудешь, – прокомментировал мои сомнения Бог. – Это твои воспоминания – лебединая песнь гибнущего мозга. Здесь могут встретиться все: родители, внуки, старые друзья, неслучившиеся любовники – и всё это будет твоей субъективной бесконечностью. Увы, ты меня не удивил: очень многие остаются навсегда в похожем самом счастливом моменте жизни.

Это самый счастливый момент? После этого тоже было много всего хорошего: свадьба Анечки, рождение внуков, наша последняя поездка в Париж с женой. Хотя, может быть, случай здесь мудрее рациональных прикидок. После нашего египетского путешествия у Лены внезапно сильно сдали оба родителя, было много хлопот. Потом умерла моя мама. Тесть с тёщей прожили подольше, но, когда Аня была на втором курсе университета, ушли и они. Лена очень сильно переживала, что не уследила за отцом. Спустя месяц после смерти жены он пошёл искать её на улицу, заблудился и простудился. Грипп добил его быстрее, чем Альцгеймер, и, хотя мы оба знали, что в каком-то смысле так даже легче, Лена пять лет пыталась оправиться от их смерти. Аня вышла замуж, у нас появился внук, потом они с Никитой то сходились, то расходились, но всё же нажили ещё и дочку. Потом мы помогали Ане с разводом, но она самостоятельная, гордая, всего месяц пожила с нами – и уехала с детьми работать во Францию. И вот уже на пенсии мы съездили к ним, там мне впервые стало плохо на прогулке. Вернулся домой, прошёл обследование – и начались походы по врачам, томограммы и долгое лечение.

– Ошибок здесь не бывает, это биологический механизм. Все самое счастливое будет здесь, как и у всех остальных.

Солнце греет кожу. Лена, не открывая глаз, сжимает мою руку. Аниматор ведёт Аню к нам, скоро нужно покидать пляж и идти обедать. Но я всё же хочу задать последний вопрос.

– А что происходит с убийцами? С насильниками или маньяками? Тиранами, губителями сотен жизней? Неужели им достаётся такой же «рай»? Или хуже – в персональном раю они могут бесконечно наслаждаться своим триумфом, садизмом, кровью?

– Меня не особо заботит ваша мораль, буду честен. Но дело обстоит так, что ваш мозг, даже самый испорченный и извращённый, боится насилия. Да, из-за вашего далёкого травоядного прошлого я ещё не встречал случаев, когда нейрончики работали как-то по-другому, даже у психопатов. Хотя счастье у таких индивидов может выглядеть весьма… своеобразно. Конечно, это не сопоставить с котлами и казнями, которые вы себе выдумываете. Но когда мне доводится заглянуть в гаснущий ум, где будущему властителю судеб раз за разом прилетает пощёчина от какой-то шестнадцатилетней девчонки и он с любовью и тоской переигрывает этот последний момент своей уязвимости и искренности, или увидеть маньяка, перевоплотившегося в ребёнка, которого мать бесконечно лупит тапком за обоссанную постель, а потом дует на «бо-бо», – смотрится это всё крайне безнадёжно и убого.

Я вздрогнул.

– Пап, ты заснул? – спросила Анька. Она в охапку сгребла маску и купальник, Лена рядом поправляла узел парео на талии.

– Да. Мне приснился очень странный сон, но я уже не помню, что меня в нём так напугало. Пойдёмте обратно в отель, мои солнышки.

На горизонте маячил кораблик с белоснежным парусом. Ныряльщик на соседнем шезлонге промывал водой из бутылки запотевшие плавательные очки. Уже знакомый нам Рами, работник турфирмы, зазывал туристов-новичков на незабываемый снорклинг. Впереди была ещё целая неделя отдыха, которая могла показаться бесконечностью.